Четыре рассказа: Владимир Рывкин

Loading

Однажды, после двенадцати ночи, поднимаюсь по Потемкинской лестнице, иду, машинально считаю ступени, привычно поднимаю гла­за вверх и столбенею — Дюка на постаменте нет… Быстро протираю глаза, Дюка все равно нет. Подхожу к постаменту, трогаю то место, где должен стоять Дюк, но там все пусто и гладко, как будто он здесь никогда и не стоял.

Четыре рассказа

Владимир Рывкин

ЧТО НАША ЖИЗНЬ?

Ты похож на Рокко, — сказала мне давным-давно одна девушка.
Кто это? — спросил я.
Это Ален Делон в фильме “Рокко и его братья”! — сообщила она с торжественными нотками в голосе. Сказала и исчезла в веселой толпе, допоздна гулявшей тогда вверх и вниз по нашей любимой Дерибасовской.
И мне ничего не оставалось, как тут же отправиться в кино. Попасть на этот фильм в те дни чего-то стоило… Но я был похож на Рокко! И я сделал невозможное.
Да, в начале фильма, когда итальянская семья приезжает в большой город поездом и идет по перрону, я вдруг увидел себя… От неожиданности я весь сжался… Да, мне показалось, что на экране был я.
Нет, не хочу и не могу сказать, что я был похож тогда на Алена Делона. Но все же, когда на большом расстоянии, когда затемненный кадр, когда почти ничего не видно, тогда…
С этого фильма я очень полюбил Алена Делона, следил за его ролями, за публикациями о нем. Кому не хотелось походить на этого замечательного артиста?! Но это стало мне ясно позднее, когда я узнал, что многие молодые люди думали, что это они похожи на Алена Делона. А я думал, что я…
Но однажды в командировке, не в лучшей гостинице, я завалился устало на кровать и, не раздеваясь, заснул. Когда под вечер проснулся и открыл глаза, то увидел перед собой пожилого и очень симпатичного кавказского человека. Он как-то тяжело вздохнул и сказал: «Сижу и думаю: “Райкин спит!” Я тут же отпарировал: «Неужели вы думаете, что в такой захудалой гостинице может спать Райкин?” И он сказал: «Сижу и думаю: “Неужели в такой паршивой гостинице Райкин спит?!”
Помню, я не придал значения его словам. Да и какой я Райкин, я же…
Но когда через несколько лет в Москве, в переполненном троллейбусе, я услыхал не без доброго юмора обращенную ко мне фразу: «Товарищ Райкин, оторвите мне билет!”, я понял все…
И очень естественно, что на эту тему у меня сложилась песня, последний куплет в которой звучал примерно так:
Что наша жизнь? Вопрос или усмешка?
Иль на воде заветренная дрожь?
Я прожил жизнь свою небезуспешно:
Я был на Рокко и на Райкина похож…

МИРАЖ

Однажды, после двенадцати ночи, поднимаюсь по Потемкинской лестнице, иду, машинально считаю ступени, привычно поднимаю гла­за вверх и столбенею — Дюка на постаменте нет… Быстро протираю глаза, Дюка все равно нет. Подхожу к постаменту, трогаю то место, где должен стоять Дюк, но там все пусто и гладко, как будто он здесь никогда и не стоял.
Первое, что зазвенело в голове — “Украли! Хотят увезти морем…”
От этой мысли по спине пробежала холодная волна и стали ватными ноги. Потом начали проноситься картины горя, суматохи и паники, которые завтра утром охватят город. Такого смертельного удара Одесса не выдержит…
Я сел на крайнюю скамейку, чтобы не упасть. “Что делать? Что делать? Куда бежать? Кому звонить? А может это у меня…?”
Но тут передо мной проплыли две тени. Я оглянулся. По дороге шла величественная пара. Я их узнал сразу. Дюк бережно и элегантно поддерживал под руку Екатерину.
Они молча подошли к пустому постаменту над Потемкинской лестницей. Дюк красивым жестом предложил занять его место. Но она, еле заметно покачала головой, благодарно положила свою бронзовую руку на плечо благородному рыцарю, резко повернулась и твердым шагом пошла туда — в просвет между двумя полукруглыми домами…
В этот момент я почувствовал на своем плече чью-то руку. Это был мужчина с очень крупной и очень знакомой головой. Он приложил пальцы к губам и тихо сказал: ”Никому!” Я его вспомнил. Это был очень монументальный, очень спорный и очень русский зодчий двадцатого века. Я попытался его о чем-то спросить, но он исчез так же внезапно, как и возник.
Дюк остался один… Он долгим взглядом посмотрел вслед удалявшейся императрице, взошел на свой постамент, постоял немного лицом к городу, потом повернулся и застыл в привычной для этого города позе…
Начало понемногу светать… Я, скрипя суставами, медленно встал со скамейки, внимательно посмотрел на стоящего на своем месте Дюка де Ришелье, и пошел туда — в просвет между двумя полукруглыми домами… Потемкинцы стояли все на том же месте и сурово смотрели из-под бронзового брезента на посыпающийся город…

ШАНС
(сказка-быль)
Хорошо известно, что первый блин всегда комом. Но Первый Всемирный энский аукцион прошел успешно. Предметом продажи были улицы Энска. Точнее — их устаревшие на данное время названия. Кто предложил эту идею — никто не знает, но что это было гениально и чисто в энском духе, понимали и чувствовали все. Какой богатый бывший, а, может, и сегодняшний, энсквич не выложит солидную сумму денег, особенно, если у него их куры не клюют, за то, чтобы в самом Энске какая-нибудь, даже захудалая, улица носила бы его фамилию.
На аукцион съехались энсквичи самых разных стран. Поселили их в лучших гостиницах, что уже само по себе принесло Энску солидную денежную прибавку. Лозунг: «Энсквичи всех стран, соединяйтесь!”, висевший во всех местах, не освобождал приезжих земляков от расходов. Как говорится, дружба дружбой, а денежки гони.
Город жил аукционом. По улицам расхаживали настоящие миллионеры и даже миллиардеры. Люди Энска с любовью и надеждой смотрели на них и с очень светлой грустью живо представляли себе их жизнь за такие деньги. Уличные комитеты развили кипучую дея­тельность по скорейшему переименованию улиц.
Да, город жил аукционом и уже, потирая руки, прикидывал, что на нем можно заработать. Нет, это был не гобсековский подсчет, это был крик души забытого и затертого на многие годы прекрасного, единственного и неповторимого в мире города. Это была надежда. Это была почти последняя надежда.
На аукционе, под сводами бывшей энской Биржи, громко стучал молоток, слух резали неслыханные суммы: «Десять миллионов — раз! Десять миллионов — два! Десять миллионов — три! Продано!!!”
Конечно, миллионер шел на большой риск. Завтра все может измениться, и тогда — плакали денежки. Но кто не рискует, тот шампанское не пьет. Да и к тому же — в этом городе всегда помнили старые названия (Ришельевская, Екатерининская, Ланжероновская, дом Попудова, магазин Дубинина, аптека Гаевского, баня Исаковича)…
От улицы к улице ставки росли: «Пятьдесят миллионов — раз! Пятьдесят миллионов — два! Пятьдесят миллионов — три! Продано!!!»
После каждого “продано” торжественно называлась фамилия. В зале воцарялась тревожная и раздумчивая тишина. Но она ничего не могла изменить, так как улица уже жила своей новой богатой жизнью, ибо главным условием было (после переименования) постоянно вкладывать на ее благоустройство большие деньги.
Аукцион, в который раз круто перекраивал карту Энска. Художникам и заводу керамических табличек выпадала большая удача, или, как говорили в Энске — “большая шара”.
Битва за улицы Энска была настоящей. Никто никому не хотел уступать. Зал был в предельном напряжении и бурно приветствовал каждого нового победителя.
А когда Маразли откупали свою бывшую улицу, зал встал и долго не мог успокоиться. Это был настоящий триумф.
Все дни в зале сидел человек с грустными глазами и большим носом. У него, как потом выяснилось, была очень неподходящая для названия улицы фамилия. За границей она бы звучала еще ничего, а у нас — ужасно. И он просто дал городу деньги.
А миллиардер, откуда-то с востока, с фамилией не то Бе-Тин, не то Бе-Нин, не оставив никому никаких надежд, отхватил где-то на окраине улицу, которая по некоторым агентурным сведениям подлежала сносу.
Да, в этом, по большей части коммерческом деле, было много душевного, трагического и чисто по-энски комического и смешного. И все же говорили, что первый блин не стал комом.
В местных энских газетах и во “Всемирных энских новостях” были названы победители и сумма, заработанная городом для возрождения и превращения его во всемирную столицу энсквичей.
И еще. Под очень заметным заголовком “Сhаnсе”, что в переводе с английского, немецкого и с других языков означает “Шанс”, сообщалось, что часть заработанных на аукционе денег позволит уже начать работы по сооружению Энского Метро имени…
Имя, как вы понимаете, указано не было, потому что не было еще известно.
И над этим объявлением энсквичам всех стран пришлось крепко призадуматься, так как не каждый день, пусть и фантастически богатым людям, выпадает такой шанс.

“ФРАЕР»

Я спешил на Морвокзал проводить друзей в Хайфу. У железнодорожного вокзала пробежал подземный переход, выскочил на площадь и сразу попал глазами на привычную молодежную тусовку, завлекающую доверчивых и заводных людей в свою денежную игру. В этот раз, как в сетях паука, между молодыми и хитрыми ловцами крутился человек в шляпе.
Его сразу можно было вычислить, этого азартного игрока. Он был в кожаной куртке, высокий, остроносый, с бегающими глазами и загорелым лицом с глубокими следами вина, женщин и преферанса. У ног его стоял чемодан, баул и большая сумка. Первое, что я услы­шал, было: «Ребята… ну давайте не будем…” Говорил он как-то жалобно, уже понимая, что попался. Ведущий игру молодой, но очень
“битый”, делал вид, что это не к нему, а компаньоны стояли вокруг, их можно было узнать по курткам, прическам и просто по физиономиям, и с очень большим интересом смотрели на “фраера”. Так, наверное, они уже о нем думали…
Ведущий игру сказал, что вытянувшие выигрышные номера должны удвоить ставки, в противном случае первые их ставки остаются в “банке”, а они без денег выходят их игры. Игра затягивала, как паутина. После первого удачного тура “фраер” решил, что он уже вы­играл, но не тут-то было, “паук” крепко держал его в своих объятьях. Конца игры не было видно и времени у мужчины, то бишь “фраера”, похоже, тоже не было — он все время бросал тревожные взгляды на троллейбусную остановку. Любопытные, да и я тоже, ждали развязки.
А мужчина еще несколько раз “дернулся” — сначала строго, потом жалобно, потом безнадежно, потом подхватил свои вещи и рванул к троллейбусу, который шел на Морвокзал. Я тоже пошел к этому троллейбусу.
Когда я прошел вперед, мужчина в шляпе уже сидел и знакомой женщине рассказывал, как его сейчас облапошили. Другие пассажиры тоже подключились к разговору, и каждый что-то вставил из своего опыта.
На лице у мужчины не было расстройства и печали, а по мне, как будто бы проехали трактором… Я пытался понять, кто он и зачем впутал себя в эти сети. Может, он уезжает отсюда навсегда, и хотел уехать с хорошим чувством выигрыша, а может, у него оставались местные деньги и их все равно нужно было куда-то девать? Внешне он был спокоен, но душа, наверно, у него ныла…
Возле Потемкинской я вышел из троллейбуса и пошел к Морвокзалу. У причала стояли два красавца-теплохода, а я думал, что будет один — в Хайфу…
С друзьями, из-за которых я пришел на Морвокзал, мы тепло попрощались у дверей таможенного досмотра… и я очень литературно, как мне показалось, подумал: «Один теплоход — печальный, он увозит одесситов навсегда из Одессы в Хайфу, а второй теплоход — радостный, на нем “Кинорынок”…”
Потом уже, возвращаясь в город и всматриваясь в его дорогие и любимые очертания и силуэты, вспомнил того облапошенного мужчину в шляпе, и почему-то захотел, чтобы он уплыл на втором — радостном теплоходе…

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.