Но тут же, рядом с этой возвышенной песнью славы, мы слышим слова упрёка, который пророк обращает к своему народу, более того — к самому себе, ибо он никак себя из народа не выделяет: «ибо я человек с нечистыми устами, и среди народа, чьи уста нечисты, живу я, — а очи мои видели Царя, Г-спода Ц-ваота» (там 6:5). 

Афтара Итро

Афтара Итро (Йешайау 6:1-7:6, 9:5-6)

Михаил Ривкин

Рассказ о даровании пророческого дара Свыше, о том, как простой, ничем с виду не примечательный человек в одночасье становится носителем светлой духовной миссии — одна из важнейших частей в каждой из трёх книг Великих Пророков. Рассказ о даровании пророческого дара Йешайау не настолько перегружен осязаемыми, телесными подробностями, как рассказ Йехэзкэла. Картина Б-жественного откровения написана уверенной рукой художника слова. Знаменитое восклицание Серафимов: «свят, свят, свят Г-сподь Ц-ваот! вся земля полна славы Его!» (Йешайау 6:4) недаром занимает своё важное место в еврейской литургии вот уже два тысячелетия. Это самая лаконичная, тожественная и проникновенная песнь Славы Всевышнего во всём ТАНАХе. Автор никак не объясняет, кто же эти Серафимы, вероятно, это имя было очень хорошо знакомо его целевой аудитории. Мы, в свой время, уже писали о значении слова Серафим

«Вся земля полна славы Его» — это самая ранняя, столь категоричная и уверенная, декларация того, что Б-г — вездесущ, что Он присутствует в каждой точке Мироздания, но не как некая материальная сущность, сила или энергия, а как высшее духовное начало. Пророческое откровение — это не философский трактат, мы не найдём точного определения, что же имеется в виду под словами «слава Его». Пророк осторожно подбирает слова, он скуповат в своих визуальных описаниях. Тройственная святость, которая с тех пор стала главным Б-жественным титулом в пророческих книгах, это не абстрактно-теологическая, а нравственная категория, центральная для понимания отношения сынов Израиля к их Небесному Отцу. Именно Йешайау открыл народу Израиля образ Б-га милостивого и милосердного, любящего и всепрощающего. И вслед за пророком мы говорим с тех пор, обращаясь ко Всевышнему в молитвах и упованиях: Б-г Пресвятой, Пресвятой Израиля.

Но тут же, рядом с этой возвышенной песнью славы, мы слышим слова упрёка, который пророк обращает к своему народу, более того — к самому себе, ибо он никак себя из народа не выделяет: «ибо я человек с нечистыми устами, и среди народа, чьи уста нечисты, живу я, — а очи мои видели Царя, Г-спода Ц-ваота» (там 6:5). Ответом на эти трогательные и искренние слова отчаяния и муки, очень точно выражающие внеположность Б-жественного и человеческого, идеального и реального, становится грозный и таинственный ритуал дарования Высшей миссии ничтожному земному созданию. С Пророка снимается грех, скверна и испорченность, имманентная каждому человеку. Отныне он — Великий Вестник высших сил, у него открываются органы духовного зрения и духовного слуха. И, по контрасту, нам тут же вновь напоминают, что у всех остальных людей глаза плотно закрыты и не видят истины, уши замкнуты для слов Б-жественного наставления и поучения. Отныне пророк обречён проповедовать именно такому народу, закосневшему в своих пороках, слепому и глухому к словам этого пророка. Это трагическое противоречие между величием пророческой миссии и ничтожными шансами на её быстрый, в пределах жизни человека, успех, открываются перед Йешайау во всей своей непреложности и исторгают из его груди крик отчаяния: «И сказал я: доколе, Г-споди?» (там 6:11) Ответ поражает нас своей трагической безысходностью:

Он сказал: доколе не останутся города без (единого) жителя, и дома — без людей, и (доколе) земля не опустеет, (превратившись) в пустыню. И удалит Г-сподь людей, и велико будет запустение в этой стране. Но останется еще в ней десятая часть, и опять она будет разорена; (там 6:11-13)

Йегайау повторил вслух, а затем записал ровно то, что услышал своим духовным слухом в этот грозный час, нимало не смущаясь жутким смыслом своих слов. Не в его манере было смягчать и «поправлять» грозные слова Всевышнего, адресованные «народу, чьи уста нечисты». В эту бочку дёгтя сам пророк не захотел добавить даже ложки мёда. За него это сделал позднейший редактор:

как от теребинта и как от дуба остается в листопад ствол их святое семя (народа станет) стволом его.

После этого возвышенного, сверхъестественно откровения пророк возвращается к описанию «трудов и дней» современной ему Иудеи. Во Второй книге Мелахим (16:5) сказано, что Рецин, царь Арама, и Пэках, царь Израильский, замыслили захватить Иерусалим, осадили город, но не смогли его захватить. И почти теми же словами рассказывает нам об этом эпизоде книга Йешайау. Эта осада имела место в первые годы царствования Ахаза. И мы встречаем в книге Йешайау некоторые важные подробности этих событий. В осаждённом Иерусалиме существовала сильная партия, которая противилась династии Давида. Во главе этой партии стоял некто, по имени сын Тавеала. Именно этого человека цари Арама и Израиля хотели посадить на царский престол в Иерусалиме. Совместный военный поход этих двух царей был направлен, по сути дела, не против Иудеи, а против одного человека, против царя Ахаза. И, похоже, сам Ахаз это понимал и проявил малодушие.

И возвещено было дому Давида, (и) сказано: Арам стал лагерем вместе с Эфрайимом; и затрепетало сердце его и сердце народа его, как трепещут деревья в лесу от ветра (там 7:2)

Именно к этому времени относится короткое пророчество (7:3-9), которое Йешайау изрёк Ахазу ещё до того, как враги осадили Иерусалим. Пророк был противником той политики, которую пытался проводить слабый и нерешительный царь, искавший покровительства у Ассирии. Йешайау, напротив стремился вселить в него уверенность в своих силах и убедить его выйти на бой с врагами:

«И сказал Г-сподь Йешайау: выйди навстречу Ахазу, ты и Шеар Йашув, сын твой, к концу водовода верхнего водоема, что на дороге в поле стиральщиков. И скажи ему: храни спокойствие (и) не бойся, и пусть сердце твое не робеет перед двумя остатками этих дымящихся головней — гневом Рецина и Арама и сына Ремалйау» (там 7:3-4)

Но, судя по сказанному далее, на сей раз пророк столкнулся с «отяжелевшими ушами» у своего царственного собеседника….

Как и во многих канонических чтениях Афтары, к главному, достаточно длинному отрывку, добавлены два пасука из другой части той же пророческой книги, которые делают читаемый отрывок связанным и законченным, и придают ему оптимистическое, нравоучительное звучание:

Ибо родился у нас мальчик, сын дан нам; власть на плечах его, и наречено ему имя Пэле-йоэйц-эйль-гиббор-авиад-сар-шалом. Для приумножения власти и бесконечного мира на престоле Давида и в царстве его, для укрепления и поддержки ее правосудием и праведностью отныне и вовеки сделает! это ревность Г-спода Ц-ваота (там 9:5-6 пер. Д. Йосифона)

ИБО МАЛЬЧИК РОДИЛСЯ У НАС, СЫН ДАН НАМ, И БУДЕТ ВЛАСТЬ НА ПЛЕЧАХ ЕГО, И НАРЁК ЕМУ Всевышний — ЧУДНЫЙ СОВЕТЧИК, БОГАТЫРЬ ВСЕМОГУЩИЙ, ОТЕЦ ВЕЧНОСТИ — ИМЯ МИРНЫЙ ВОИТЕЛЬ — ДЛЯ ПРЕУМНОЖЕНИЯ ВЛАСТИ И БЕСКОНЕЧНОГО МИРА НА ПРЕСТОЛЕ ДАВИДА И В ЦАРСТВЕ ЕГО, ДЛЯ УКРЕПЛЕНИЯ И ПОДДЕРЖКИ ЕЁ ПРАВОСУДИЕМ И СПРАВЕДЛИВОСТЬЮ. ОТНЫНЕ И ВОВЕКИ РЕВНОСТЬ Б-ГА ВОИНСТВ СДЕЛАЕТ ЭТО (там пер. Сончино)

Ибо младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира. Умножению владычества Его и мира нет предела на престоле Давида и в царстве его, чтобы Ему утвердить его и укрепить его судом и правдою отныне и до века. Ревность Господа Саваофа сделает это (там Синодальный перевод) Ибо Отрок родился нам, и Сын дан нам, у Которого владычество на раменах Его, и нарицается имя Его: великого совета Ангел, Чудный, Советник, Бог крепкий, Властелин, Князь мира, Отец будущого века; ибо Я низведу мир на князей, мир и здравие Ему. Велико владычество Его и миру Его нет предела на престоле Давида и в царстве его, чтобы исправить его, и владеть им с судом и правдой отныне и до века Ревность Господа Саваофа соделает это (Септуагинта, пер. П. Юнгерова)

Это коротенькое славословие посвящено событию, с которым современники связывали самые радужные надежды и упования, рождению Менаше. Царю Хизкийау было уже сорок два года когда родился его сын, Менаше. Либо у царя до того момента вообще не было сыновей, либо все они умирали во младенчестве. Вся Иудея следила за семейными делами царя в тревожном ожидании: над династией Давида нависла реальная угроза полного прекращения. Поэтому становится понятен тот восторг, с которым пророк встретил рождение наследника, понятно, почему он не пожалел превосходных степеней. Пророк выразил, как это не раз бывало, то, что чувствовал народ.

Еврейские переводчики к этому длинному списку чудесных эпитетов относятся с изрядной долей скепсиса. Д. Йосифон предпочитает переводу транслитерацию, в данном случае совершенно неуместную, а в пер. Сончино большая часть этих эпитетов отнесены не к тому, кого назвали, а к Тому, кто назвал. В обоих случаях решение явно неудачное. Септуагинта (на русском) и Синодальный перевод не боятся правильно перевести все эти суперлативы и не боятся отнести их именно к новорожденному. И, в данном случае, эти переводы намного ближе к оригиналу.

Но и смущение еврейских переводчиков можно понять. Менаше, мягко говоря, явно не оправдал возложенных на него ожиданий. Его долгое царство стало периодом неслыханного духовного, ритуально-культового и нравственного упадка Иудеи.