Давид Лялин: О шахматах: зарисовки, притчи, эссе и аллюзии

Loading

В шахматы меня не отдали. Тебе это не нужно — сказала мне, какое-то время спустя, мама — Играй для себя, понемножку, а в жизни много других важных и интересных дел. Папа был более фундаментален: Историками, при всех властях, полны тюрьмы, и поэтому я не пошел в историки — сказал он — Ну а шахматистами полны психиатрические больницы. Вот, например, Вильгельм Стейниц, первый чемпион мира по шахматам — ведь он в конце жизни шагал исключительно ходом шахматного коня, два шага вперед и один шаг вбок. И умер в сумасшедшем доме.

О шахматах: зарисовки, притчи, эссе и аллюзии

Давид Лялин

Окончание Начало

Шахматы в Юсуповском

Какая прекрасная сегодня луна!
Да, но если бы вы видели ее до войны …
Оскар Уайльд

Снег, всюду снег. Он лежит толстой белоснежной кошмой на тротуаре, клубится бесконечным облаком от земли до крыш домов, и выше, до самого неба, А отдельные снежинки даже попадают мне на лицо, хотя почти все оно закрыто заботливой конструкцией из меховой шапки, большого шарфа, и поднятого воротника шубки. Великан в черном пальто, присыпанном снегом, везет меня в саночках. Под мышкой у него мои детские лыжи с палками и маленькая хоккейная клюшка. Этот великан — мой дедушка. Мы идем гулять в Юсуповский.

Я не был в Питере целую вечность. Вот уже больше трех десятков лет пронеслось с того ледяного декабрьского утра 1989 года, когда я навсегда вышел из квартиры моих родителей на проспекте Майорова, где я провел мою последнюю ночь в России, и поехал в Пулково, в аэропорт, а оттуда — в Вену, а потом, через два месяца, на поезде, в Италию, и наконец, еще через пару месяцев, улетел через Атлантику, в Америку. Мой город остался в памяти таким, каким я его знал тогда, много лет назад. И, до сих пор, задумавшись, я ловлю себя на том, что перед глазами плывет картинка моих пешеходных маршрутов по Садовой, по Фонтанке, по Подьяческой. Как будто я, как и раньше, брожу по городу, предаваясь детским, а потом юношеским, а потом и взрослым размышлениям и фантазиям. За долгие годы мое внутреннее видение многих мест Ленинграда начало терять свою четкость, прорисованность деталей. А вот Юсуповский я помню так, как будто только что вышел из него на минутку, на Садовую, чтобы выпить газировки, и вот сейчас, тотчас же вернусь обратно.

И не удивительно — как-никак все мои тридцать четыре года в Ленинграде, с самого раннего детства и до отъезда в Америку, прошли вокруг Юсуповского сада.

Просторно раскинувшийся между Фонтанкой и Садовой, на ее пересечении с улицей Римского-Корсакова, Юсуповский сад — это благословенный зеленый оазис в самом центре города, навевающий мне, сегодняшнему, ассоциации с Центральным парком Нью-Йорка. Конечно же, Юсуповский гораздо меньше своего гигантского заморского собрата, но, в то же время, достаточно велик по Питерским меркам, намного превосходя, например, близлежащий Измайловский сад на противоположной стороне Фонтанки. Ну и место это намного более привольное, веселое, демократичное по сравнению, скажем, с чопорным Летним садом. Юсуповский похож на Нью-Йоркский Центральный парк не только неожиданно центральным расположением в городе и раскованной атмосферой, но и искусственным озером, катком, спортивными и детскими площадками, концертной сценой и, наконец, сосредоточенными шахматистами, с неизменным упорством воплощающими классическую формулу «Матч состоится при любой погоде».

Ну, разве что, в Юсуповском садике, в мое время, играли принесенными с собой из дома шахматными комплектами и часами, на скамейках около летней эстрадной сцены, а в дождь и непогоду — и на самой этой крытой сцене, а в нью-йоркском Центральном парке — внутри и вокруг специально построенного шахматно-шашечного павильона, с шахматными столиками и пунктом проката шахматно-шашечного инвентаря. Надо сказать, что ни в Центральном парке Нью-Йорка, ни в Люксембургском саду Парижа, где шахматисты располагаются под специально сооруженным навесом, ни даже в Катькином (Екатерининском) садике на Невском я в шахматы не играл, а только смотрел, и то, как правило, мельком, не подолгу. Не мое это было — другая атмосфера, чужая аура места. А вот в неформальном шахматном клубе на скамейках Юсуповского я был как дома, за долгие годы провел там немереное количество времени и сыграл там сотни партий. Да, впрочем, кто считал тогда это время и эти партии.

Компания там подобралась довольно пестрая, люди разных возрастов, из совершенно разных слоев питерской жизни, связанные, конечно, же прежде всего, интересом к шахматам, но и не только этим. Ленинградская интеллигентность сосуществовала и смешивалась с ленинградскими же улично-блатными веяниями, создавая неповторимый дух веселой раскованности, тонко сочетающейся со слегка юморным, насмешливым, и в то же время сдержанно-уважительным отношением к товарищам по шахматному времяпровождению. Естественно, компания была чисто мужская, что отражало реалии эпохи. Болтали, обсуждали футбольно-хоккейные новости, городские сплетни, бывало что и выпивали на свежем воздухе. О политике не говорили вовсе, разговоры такие пресекались — шахматисты все же были не самыми дурными из советских граждан, и рискованность этой темы для обсуждения в садике понимали отлично.

Как и во всяком сообществе, наблюдалось расслоение между его членами. С почтением, отчасти — вынужденным, относились к тем, кто приносил в садик шахматы и шахматные часы. Желающих поиграть было много, а принесенных из дома шахматных комплектов, наоборот, мало. Играли «на высадку», то есть проигравший уступал место следующему в очереди. Однако же хозяин шахматного инвентаря пользовался существенной привилегией — хотя, проиграв партию, место свое он уступал, однако автоматически становился первым в очереди и, таким образом, даже проигрывая все время, играл через раз, пропуская после поражения только лишь одну партию. Для остальных же цена поражения была весьма высока, поскольку ждать возможности сыграть в следующий раз можно было весьма долго. А играли-то, напомню, на открытом воздухе. Вот и топтался на ленинградском морозце, да по слякоти такой проигравший бедолага, переживая поражение, отшучиваясь от насмешек других игроков и зрителей и вынашивая планы реванша. А ждать в очереди зачастую приходилось минут тридцать — сорок, а то и полный час — если хозяин инвентаря, проигрывая партию за партией, вставал из-за доски и вскоре возвращался, садился за доску обратно, как ванька-встанька.

Расскажу о двух колоритных владельцах шахматных комплектов. Одного из них звали Бухгалтером. Да, я ведь забыл сказать, что многие завсегдатаи этого неформального клуба, награждались прозвищами, которые сопровождали их долгие годы. Прозвища эти были совсем не обидными, типа дореволюционных партийных кличек-псевдонимов. Что, в общем-то, было вполне уместно в ситуации, когда фокус общения был на шахматах, и о своей жизни за пределами шахмат люди особенно не распространялись. Так, например, играя годами с тем же Бухгалтером, имени его так никто и не знал. А он сам ни в каком общении, кроме шахматного, был абсолютно не заинтересован, и его вполне устраивало, что партнеры обращались к нему просто Вы, в глаза, и называли между собой Бухгалтером за глаза, впрочем, особенно и не таясь. Совершенно очевидно, что ему было все равно, лишь бы какие-никакие внешние приличия соблюдались, а приходил он в садик со своими шахматами и часами, чтобы отвлечься от реалий жизни в абстрактном мире шахмат. Пожилой — по моим тогдашним понятиям, очень старомодный, причем старомодный абсолютно во всем, от добротного пальто, наверное довоенного покроя, вечных черных ботинок, носков без резинок, каких никто в это время уже не носил, до самих шахмат и шахматных часов — очень старых и видавших виды.

Он имел маленького сына, что подсказывало поздний второй брак. Играя, он периодически отрывался от партии, вставал со скамейки, обводил глазами окрестности, проверяя чем мальчик занимается, и кричал ему всегда одно и тоже «Саша, не подходи к пруду!». Похоже, что опасность утонуть в этом самом пруду, в котором во веки веков никто и никогда не тонул, представлялась ему реальной. Наверное, когда-то, что-то случилось в его жизни, что вызывало повышенное волнение по поводу водоемов. Кто знает. Выполнив таким образом свой отцовский долг, он усаживался обратно и опять погружался в пучину шахматной баталии, а тихий Саша продолжал, сидя на соседней скамейке, читать книжку или методично строить из веток шалаш в близлежащих кустах. Старомодным и не совсем обычным был и его лексикон, вызывающий улыбки у толпящихся вокруг его скамейки зрителей. «А вот возьму-ка я этого пехундéя, кхе-кхе-кхе» — раздумчиво улыбаясь и старорежимно посмеиваясь говорил Бухгалтер, снимая с доски вражескую пешку.

Играл он довольно сильно, в классической манере, напоминавшей Смысловскую, и всем своим обликом, манерами, игрой походил на довоенного шахматного первокатегорника, что по сегодняшним меркам, в эпоху инфляции всего и вся, безусловно соответствует уровню мастера. К партнерам он интереса не проявлял, и лишь заботясь о сохранности своих стареньких деревянных часов, периодически поднимал голову от доски и раздраженно говорил, неприязненно глядя на своего оппонента — Не бейте по часам, пожалуйста! Мягче, мягче нажимайте на кнопку — часы поломаются, играть нечем будет! Относились к нему иронично, но и с уважением — играл он сильно, интересно, и привносил в это стихийное сообщество чем-то привлекательный, не от мира сего дух шахматной культуры ушедшей эпохи.

Другие примечательным членом касты владельцев-поставщиков шахматного инвентаря был маленький бойкий мужичок, прозвища не удостоенный, называемый всеми слитной скороговоркой Пётрдмитрич. Играл он слабо, проигрывать ужасно не любил, и поэтому кучковались вокруг него и его скамейки самые безнадёжные игроки. Этот кружок был весьма простецкий, с народными шутками-прибаутками и неизменно жизнерадостной аурой, всегда поражавшей меня колоссальным несоответствием между чудовищно слабым уровнем игры и очевидным удовольствием, которое эта игра приносила членам этой довольно таки замкнутой фракции. “Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье” — всем своим видом, словами Достоевского, как бы говорили эти ребята. Да их в общем-то и так никто не тревожил, смотреть там было особенно не на что и играть не с кем.

Была в этом неформальном клубе и каста по настоящему сильных игроков. Я, например, любил и играть и наблюдать за игрой Музыканта — студента, а потом похоже и аспиранта находящейся неподалеку ленинградской консерватории. Играл он артистично, поддерживал веселый треп во время игры, и безусловно был живым доказательством утверждения что музыкальные и шахматные способности тесно связаны между собой. Другим примечательным маэстро Юсуповский скамеечек был некто Профессор — пожилой элегантный джентельмен, с холеной полоской тщательно подстриженных усов, аккуратно и недешево одетый, несущий себя с бросающимся в глаза самовлюбленным достоинством. Естественно, ни имени, ни настоящего рода занятий его никто не знал. Играл он много, и искал возможность поиграть на деньги, что на нашей площадке особенно не приветствовалось и популярностью не пользовалось.

Дело в том, что игра “на интерес” не только, как правило, будила страсти и порождала конфликты между шахматистами, но и привлекала внимание патрулирующей милиции, которая и без этого относилась к несанкционированным играм на садовых скамейках и соответствующим мужским сборищам весьма подозрительно. Были ситуации, когда собравшихся шахматистов просили разойтись. Как-то даже замахнулись на “святое” и конфисковали чей-то комплект шахмат с часами. Однако же строгости эти носили спорадический характер и быстро сменялись долгими периодами перемирия, когда милиция и шахматисты успешно сосуществовали, старательно игнорируя друг друга. Отношения эти кардинально улучшились с появлением в нашем шахматном лагере перебежчика — Гриши, грузина-лимитчика, работающего в милиции. Играть в шахматы Гриша обожал и отдавал дань скамеечным баталиям как во время своих дежурств, находясь в милицейской форме, “при исполнении”, так и в свое свободное от государевой службы время, аккуратно подчеркивающееся ношением гражданской одежды. Игроком Гриша был романтически-атакующего направления, играл не так чтобы очень сильно, но цепко, изобретательно, и самоотверженно, неизменно создавая огненный вихрь лезгинки на шахматной доске, в котором он сам часто и сгорал. Как-то я, очарованный красотой его замысла, совершил немыслимое в культуре садово-парковых шахмат — вернул Грише “зёвнутую” им фигуру. Зрители недовольно зароптали, а Гриша, гневно обведя собравшихся горящими кавказскими глазами, произнес с непередаваемым грузинским акцентом — Что раскаркались?! Он —Игрок, джигит, а вы кто?! И тут же опять, теперь уже намеренно, отдал мне фигуру, по существу подписывая свое поражение в этой партии. Многое забылось с тех времен, а вот Гришин комплимент этот я почему-то помню по сей день, сорок с лишним лет спустя. Смешно, правда ведь? Работа в милиции Гришу заметно тяготила и, в конце концов, он оттуда ушел работать в ЖЭК, в домоуправление, сохранив лимитную ленинградскую прописку и обретя безграничное количество свободного времени для игры в шахматы.

Заходили в Юсуповский «погонять в блицок» и известные шахматисты. Такие, например, как ветеран ленинградских шахмат мастер Кламан, участвовавший в 40-е — 50-е годы в нескольких чемпионатах СССР, в то время — сильнейших турнирах в мире, и выигрывавший там у таких корифеев, как Керес и Смыслов. Появлялся в садике он не часто и всегда сильно выпивший. Высокий, добротно одетый старик, c красивой седой шевелюрой, он играл всегда окруженный толпой сбежавшихся зевак и зрителей. Играл он здорово, при этом ласково приговаривая своему партнеру — Давай, давай, салага, старайся! Я, как ни говори, у Смыслова выигрывал, так уж наверное как-нибудь и тебя одолею!

Однако же выигрывать получалось не всегда — возраст и спиртное заметно мешали ему и стабильности не способствовали. Проиграв, он преображался, начинал кипятиться. Да ты знаешь кто я такой?! — грозно вопрошал он удачливого партнера.

— Ты — Костя Кламан, и мы все тебя очень уважаем. Ну проиграл случайно, так с кем не бывает — урезонивал его обычно партнер, при поддержке всех собравшихся.

Послушав увещевания, Кламан обычно пренебрежительно махал рукой, бросал несколько презрительных слов в адрес победителя, и, пьяно покачиваясь, величественно покидал место происшествия. Из уважения к его славному прошлому и сединам, эти выходки ему прощали. Но однажды он нарвался на партнера, который спустить на тормозах ситуацию не захотел, и, вместо урезонивания, полез в драку. Я и еще пара завсегдатаев оттеснили его молодого оппонента и увели слегка потрепанного и протрезвевшего Кламана из садика. По дороге он настойчиво объяснял нам, что мы — такое же дерьмо, как и его противник-жулик, неправильно якобы пережимавший кнопку шахматных часов. Успокоился и смягчился он только когда я обратился к нему по имени отчеству и передал привет его дочке, с которой много лет назад учился в первом классе. Прощаясь, он, смущенно и неуверенно улыбаясь, протянул мне большую руку. Больше в Юсуповском Константин Александрович не появлялся.

Играл в Юсуповском и Гата Камский, впоследствии — претендент на мировую шахматную корону, а в то время —маленький мальчик, чрезвычайно серьезный, неулыбчивый, в больших очках, очень коротко подстриженный, в трениках с пузырями на коленях. В садик его приводил отец. Посмотреть на игру вундеркинда собиралась всегда большая толпа, как шахматистов, так и просто прохожих, привлеченных ажиотажем необычного зрелища — малыш безжалостно громит подряд всех взрослых дядек. К маленькому Гате все относились с большой симпатией и сочувствием — отец его был мужчиной суровым, с совершенно неуживчивым характером. С сыном, не стесняясь собравшейся толпы, он обращался по-спартански жестко, даже жестоко. Неизбежно, возникали конфликты со зрителями, пытавшимися вступиться за мальчика, после которых Гата и его отец исчезали из садика надолго. Сейчас уже шахматная карьера Камского, опытнейшего бойца, статного, интересного, средних лет мужчины, завершается, но в моей памяти он навсегда остался тем маленьким мальчиком из Юсуповского, поразительно ярким цветком, непонятно как выживавшим в жизненных метелях и стужах.

Ярчайшей звездой шахматного Юсуповского был Женя Слюсаренко, или попросту Слюс. Известный как спарринг-партнер легендарного блицора всех времен и народов мастера Генриха Чепукайтиса, Слюс был, как бы это правильно сказать, бывшим интеллигентом, сильно выпивающим и неуклонно опускающимся. По отрывочным разговорам, было похоже, что он закончил институт, работал в каком-то проектном бюро, но не удержался там, неуклонно скользя вниз по наклонной. Маленького роста, с приятной внешностью, звучным голосом, довольно прилично одетый, но потрепанный и вечно пьяный, он был полон интересных историй, шуток-прибауток, запоминающихся афористичных наставлений. Играл он великолепно, безусловно на мастерском уровне, хотя мастерского звания по причине разухабистой жизни не достиг.

Меня у Зака талантом считали — неожиданно громогласно возглашал Слюс во время партии — и Спасского в детстве я обыгрывал чаще, чем он меня! (Владимир Григорьевич Зак — выдающийся ленинградский детский тренер, воспитавший Корчного и Спасского — ДЛ). Женины рассказы о славном прошлом, о многосуточных марафонских играх с легендарным Чипом (Чепукайтисом), производили впечатление, и, безусловно, оказывали психологическое воздействие на противников. Шах, арцы`, и в воду концы! — мощно и неожиданно звучал его зычный голос, дезориентируя оппонента, не ожидавшего как самого шаха на доске, так и оглушительного боевого выкрика Слюса. Если кто-то, начиная атаку, жертвовал ему фигуру, то неизбежно слышал увещевательно-подначивающие сентенции, типа — Научитесь вы сперва атаковать, прежде чем фигуры жертвовать, атакёры вы мои милые! Ну что ж ты делаешь, болезный, куда лезешь-то? Куда конь с копытом, туда и ты с клешней?! А вот шах тебе в ответ, в алые губки, дорогой ты мой! Ну что, Мальбрук в поход собрался, да? Вот он твой поход и закончился, под моими ласковыми руками!

Лицо его часто было покрыто обширными ссадинами, которые, посмеиваясь, в Юсуповском называли асфальтовой экземой. Образовывалась такая «экзема», когда находящийся подшафе Женя падал и проезжался лицом по асфальту. Был он шумным, ярким, интересным, и многие завсегдатаи Юсуповского пристрастились к шахматам и шахматному времяпровождению именно из-за Слюса. А потом, в какой-то момент он исчез и молва принесла горестную весть, что попал мол Женька по пьяни под машину, провалялся несколько суток в реанимации и умер. С его уходом шахматы в Юсуповском потеряли очень и очень многое.

Солнце, ослепительное солнце, заливает пронзительным светом улицу, дом, комнату, мой письменный стол, всю вселенную. Когда-то я совершенно не выносил солнца, северного солнца, не такого уж и частого гостя в Ленинграде, и всегда переходил на теневую сторону улицы. А потом, за тридцать два года жизни на американском юге, я привык, и наоборот уже, зябну если температура опускается ниже 22-23 градусов, и просто страдаю, когда на улице устанавливаются такие нечастые в Атланте заморозки. Тело мое давно приспособилось к жаркому климату и совершенно не выносит холода. Все изменилось, изменилось бесповоротно, навсегда. В настоящие, осязаемые рукой, деревянные шахматы, с часами, на кнопку которых нужно нажимать сделав ход, я не играл уже очень и очень давно. Так, балуюсь, играя против невидимых противников на шахматных игровых зонах мировой компьютерной паутины. А вот сердце нет-нет да и дрогнет, когда вдруг где-то увижу сидящих на скамеечке игроков, склоняющихся над шахматной доской. Я видел их в Бостоне, у входа в Гарвард, в Дюпон сквере Вашингтона, в Люксембургском саду Парижа, в Центральном парке Нью-Йорка. Я видел их в самом центре Атланты, недалеко от площади названной в честь Маргарет Митчелл, той, которая “Унесенные ветром”. И именно там, в маленьком атлантском скверике, наблюдая как местный мастер, прикидываясь случайно севшим за доску простачком, бомбит фраеров, начиная с малой ставочки, по доллару за партию, я, неожиданно для себя окончательно и бесповоротно понял, что ветер времени давно унес мои шахматы Юсуповского, что остались они только лишь в моей памяти. А память все же, по словам Жан Поля, это единственный рай, из которого нас не могут изгнать. И поэтому мне захотелось обо всем этом рассказать. Что я и сделал.

Шахматная автобиография,

или же поучительное повествование о пленительных достоинствах и сокрушительном вреде шахматной игры, почитаемой как благороднейшее из развлечений, доступных умам просвещенным

Ни к чему писать автобиографию, пока ты не умер.
Самуэль Голдвин

Как справедливо заметил любимец американской читательской публики Стивен Кинг — Писать о своей жизни — сложная задача. Это как секс: им лучше заниматься, чем описывать. И все же я попробую, предварительно ограничив рамки повествования чисто шахматными аспектами моей биографии.

Припорошенные снегом, играющие на скамеечках Юсуповского сада в шахматы люди, привлекли мое внимание в самом раннем детстве, когда еще гулять туда меня приводили взрослые. На мои вопросы об их странном занятии дедушка пренебрежительно морщился — бездельники, мол, не обращай внимания, пустое. С дедушкой дома мы иногда играли в шашки. Для него, мужчины крайне серьезного, все эти игры были беспечной, чепуховой забавой, примерно как игра в прятки — простительно для детей, но весьма сомнительное занятие для взрослых. Однако же, при всем при этом, он внимательно следил за новостями о шахматных матчах Ботвинника и шашечных Купермана, страстно болея за этих еврейских витязей интеллектуального единоборства. Думаю, что это противоречие отражало невысказанную им прямо жизненную максиму, что если уж заниматься чем-то, даже и ерундой какой-нибудь, то нужно непременно превзойти и обставить в этом всех конкурентов. Ну а люди, играющие на садовых скамеечках, очевидно не претендовали на успех и первенство в этом занятии, до уровня Ботвинника явно не дотягивали, и поэтому в дедушкину максиму никак не вписывались.

А вот отец мой, напротив, любил остановиться во время наших прогулок в Юсуповском около скамеечек, на которых разворачивались шахматные баталии, посмотреть за шахматными поединками, пошутить с игроками и зрителями. Сама игра, к которой взрослые дядьки относились вполне серьезно, новая для меня сугубо мужская атмосфера, постепенно становящийся понятным смысл происходящих на доске коллизий, очаровали меня. Отец начал играть со мной в шахматы дома, объясняя мне основы и провозглашая Таррашевские императивы, типа того, что «Кто владеет центром, тот владеет партией!» Ну а когда бабушка заметила, что будучи отвлечен шахматами, я теряю бдительность и могу быть накормлен, то играть с папой мы начали каждый вечер, за ужином. Поначалу он слегка поддавался мне, чтобы не расстраивать ребенка и не нарушать процесс кормления. А потом я начал его обыгрывать по-настоящему, и все больше и больше — в одни ворота.

Возникло подозрение о наличии у меня шахматных способностей, и к нам домой был приглашен папин сослуживец — шахматный мастер. Поиграв со мной и потрепав меня по голове, он уединился с моими родителями. Заинтригован и заинтересован я был в этом разговоре чрезвычайно, и поэтому, преодолевая стыд, подслушивал. Мастер был деликатен и печален. Да, мальчик способный, но, точно оценить талант в таком раннем возрасте невозможно. Конечно же, он совсем не шахматный вундеркинд типа Капабланки или Решевского. Но способности и любовь к шахматам определенно есть. Шахматным мастером может стать, при соответствующей работе почти наверняка, а дальше — никаких гарантий. Хотите, я поговорю с Володей Заком? (Владимир Григорьевич Зак — выдающийся ленинградский детский тренер, воспитавший Корчного и Спасского — ДЛ) Позанимаетесь у него пару-тройку лет, посмòтрите, как дело пойдет, если захотите, конечно. Занятие это ведь, если подходить всерьез, не безобидное — отнимает массу времени, отвлекает от всего на свете, от специальности, от семьи, от реальной жизни, да и на психику действует совсем не безобидно. А дает взамен — и он грустно вздохнул — если что-то и дает, то очень и очень не многим. Потом все вместе пили чай с бабушкиным пирогом, слушали веселые шахматные рассказы Мастера и уморительно смешные папины истории.

В шахматы меня не отдали. Тебе это не нужно — сказала мне, какое-то время спустя, мама — Играй для себя, понемножку, а в жизни много других важных и интересных дел. Папа был более фундаментален: Историками, при всех властях, полны тюрьмы, и поэтому я не пошел в историки — сказал он — Ну а шахматистами полны психиатрические больницы. Вот, например, Вильгельм Стейниц, первый чемпион мира по шахматам — ведь он в конце жизни шагал исключительно ходом шахматного коня, два шага вперед и один шаг вбок. И умер в сумасшедшем доме. Или же великий Акиба Рубинштейн — тоже, свихнулся и долгие годы жил в лечебнице. Так что не надо тебе лезть в это дело, живи нормальную жизнь и будь счастлив.

Сегодня, шестьдесят лет спустя, я точно знаю, что мои родители были правы — шахматная карьера не была бы для меня подходящим занятием. По многим причинам. Прежде всего, трезво оценивая свои шахматные способности, я ясно понимаю, что потолок мой в любом случае находился бы совсем не около вершины. А в шахматах это означает простую вещь — что прокормиться ими было бы крайне тяжело. Кроме того, круг моих интересов, помимо шахмат, всегда был весьма широк, и замыкаться исключительно на шахматах мне просто-напросто не хотелось. Наконец, склад характера и нервная система у меня совсем не чемпионские — игрой я наслаждаюсь больше, чем выигрышем, но при этом отдельные проигрыши выбивают меня из колеи и нарушают душевное спокойствие весьма существенно.

В общем, по-настоящему, всерьез, профессионально шахматами я не занимался никогда. Неформальный клуб в Юсуповском садике был моей шахматной школой, шахматным полигоном, где я учился, наблюдая за игрой других, и играя сам. Ну и конечно, так как читать и учиться я всегда любил, то перечитал я, помимо всего остального, чертову тучу шахматных книг и разобрал заметное количество партий шахматных классиков. Надо еще сказать, что из шахматных книг, меня все-таки всегда больше интересовали те, что рассказывали о жизни шахматистов, о шахматной истории, а не курсы дебютов и наставления по эндшпилю. Ну вот и получилось в результате, то, что получилось.

Уровень мой шахматный можно определить как квалифицированный любитель. По молодости лет играл я в силу первого разряда, и пиком моих достижений было участие, после многоступенчатого отбора, в полуфинале первенства Ленинграда по блицу, а также победа в чемпионате строящейся железнодорожной магистрали Сыня — Усинск в Коми АССР. На этот чемпионат, участников, из числа студентов стройотрядов, в одном из которых я работал тем летом, работников железнодорожного ведомства, и местных игроков, свозили со всей тайги вертолетами. Приз за первое место — красивую шкатулку, я даже привез в Америку, в условиях весьма ограниченного багажа — два чемодана на человека, и здесь, при одном из переездов, она потерялась. Таким образом, в материальном плане, как в общем-то и следовало ожидать, предъявить мне в качестве результатов многолетней шахматной деятельности совершенно нечего. Бывали в моей шахматной карьере, если уместно применить такой серьезный термин к тому, что я всегда считал хобби, развлечением, победы над кандидатами в мастера и даже мастерами, но, конечно же, чаще я им проигрывал. В турнирах я давно уже не играю, живьем партнеров за шахматной доской не вижу — за редчайшими исключениями, как например во время моего давнего уже, короткого визита в Манхэттенский Шахматный Клуб. Интернет, так называемая всемирная шахматная паутина, доставляет прямые репортажи с крупнейших шахматных соревнований, обзоры партий,и интервью с шахматными знаменитостями прямо ко мне домой. Так же, как и анонимных виртуальных партнеров, с которыми я поигрываю в шахматы на экране моего компьютера или телефона. Все это было немыслимо еще несколько лет назад, и я, оценивая технический прогресс в целом весьма скептически, безусловно приветствую возможности, которые он открыл для меня в моем шахматном увлечении.

Надо сказать, что как хобби, удовольствия шахматы принесли мне безмерно, но, всякое удовольствие имеет тем не менее и ощутимую оборотную сторону.

Во-первых, прежде всего, какие-то приятельские отношения расстроились из-за шахмат. Не случайно же психологи запретили космонавтам играть между собой в шахматы на орбите, предложив им взамен матч с противниками, находящимися на Земле, и не имеющими к полету никакого отношения. И действительно, как правило, люди гораздо более болезненно реагируют на поражения в интеллектуальных поединках, таких, например, как шахматы или шашки, по сравнению с неудачами в противостояниях, где победа прежде всего зависит от физической выносливости и ловкости. Что в общем-то вполне естественно для представителей вида Homo sapiens — человека разумного, выживание которого издревле зависело именно от интеллектуального, а вовсе не от физического превосходства над окружающими представителями животного мира. Поэтому, поражение в интеллектуальном поединке как-бы подрывает саму основу выживания твоего рода-племени, твоей семьи, и в результате задевает какие-то древние глубины подсознания. Сколько раз я наблюдал людей глубоко интеллигентных, воспитанных, всегда уравновешенно-сдержанных в самых сложных жизненных ситуациях, но легко теряющих голову, манеры, самих себя, наконец, после обидного проигрыша ничего в сущности не значащей дружеской шахматной партии. И постепенно, уже в Америке, я взял себе за правило с друзьями, родственниками, и знакомыми в шахматы не играть. Так оно спокойней. Тем более, что всемирная сеть полна виртуальных игровых площадок, где можно состязаться с незнакомыми тебе анонимными партнерами сколько твоей душе угодно.

Во-вторых, шахматы требуют времени, как, впрочем, и любое другое хобби. Но беда шахмат в том, что они зачастую будят азарт, даже у людей игорным страстям в общем-то совсем не подверженных. И тогда масса времени, долгие часы, тратятся не на наслаждение красотой и логикой причудливых траекторий фигур, а на удовлетворение испепеляющего желания отыграться, заместить обидное поражение яркой, или же какой угодно, хоть какой, победой, заслоняющего горизонт желания разгромить неподатливого противника, который вот опять выскальзывает из тисков заслуженного, по твоему мнению, поражения и остается с вовсе незаслуженной им победой. И текут бесконечные и бессмысленные блиц партии, и срываются все планы, и близкие, махнув на тебя рукой, проводит время без тебя. И ты понимаешь, что все это глупо, и неправильно, и настроение от всего этого портится еще больше. И, по моим наблюдениям, полностью избавиться от этих пусть и редких, но очевидно безумных приступов азартной жажды победы по-настоящему не удается никому.

В-третьих, шахматы беспощадно выявляют и показывают падение мыслительных и творческих возможностей с возрастом. Это всевозможные академические ученые могут тешить себя успокаивающий мыслью, что неизбежно падающая выносливость, работоспособность, и острота мышления могут компенсироваться опытом и глубиной проникновения в проблему. Шахматисты же обречены — через результаты и анализ сыгранных партий — ясно видеть свое неуклонно снижающееся качество мышления, все большее количество просчетов и все меньшее количество оригинальных идей — не только за единицу времени, но и в абсолютном измерении — возникающих при раздумьях над сложной позицией. Шахматы страшны своей объективностью и далеко не каждому, скорее всего — мало кому, эта объективность нужна. Как замечал еще Зигмунд Фрейд — Массы никогда не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, без которых не могут жить. Так вот шахматы твои иллюзии о себе, о процессе умственного старения, разрушают беспощадно.

Так что, прав, ой как прав был тот шахматный Мастер из моего детства — шахматы это занятие совсем не безобидное. Однако же я тешу себя мыслью, что в моем случае, большинство недостатков этого увлечения, слывущего у непосвященных таким благородным и благодарным занятием, мне в значительной степени всегда удавалось нивелировать. Ну, а все плюсы всегда были и остаются со мной. И из этих плюсов, один из самых существенных, по крайней мере для меня, это непревзойденная способность шахмат воспитывать, тренировать, и поддерживать системное мышление, то есть способность одновременно видеть проблему, шахматную позицию, как целиком, так и мельчайшие ее детали, ходы, и комбинации. Эта способность, воспитанная шахматами, всегда помогали и помогают мне ориентироваться, как в жизненных хитросплетениях обстоятельств, людей и интересов, так и в сложностях моей научной и инженерной работы.

Я бесконечно благодарен шахматам за все то, что они вот уже в течение шести долгих десятилетий привносят в мою жизнь: прекрасный досуг, наслаждение эстетикой их неземной логики и гармонии, надежный способ переключиться, отвлечься на какое-то время от жизненной круговерти. Ну и конечно же за все то, чему шахматы — великолепная модель борьбы, выживания, успеха, короче — самой жизни, научили меня.

Завершать свою автобиографию, пусть даже только лишь шахматную, как-то странно — ведь пока человек жив, сюжет продолжается, а когда уже умер, то кто же этот сюжет будет дописывать? Одним словом,автобиография — это нелепый жанр. Однако же точку, даже если и временную, поставить необходимо. И я не могу придумать ничего лучшего, чем просто процитировать в заключение печальные слова сонета Цурэна — Как лист увядший падает на душу …

Послесловие

Как заметил Шмуел Агнон, открывая свою Нобелевскую речь — Учителя и мудрецы наши блаженной памяти говорили: негоже человеку наслаждаться миром сим без благословения Всевышнему.

И поэтому я считаю необходимым закончить эти заметки соответствующими словами благодарности —Спасибо Всевышнему за то, что он дал мне шахматы.

Print Friendly, PDF & Email

14 комментариев для “Давид Лялин: О шахматах: зарисовки, притчи, эссе и аллюзии

  1. В издательстве «Семь искусств» вышла моя новая книга «Сквозь призму шахмат. О любви и прочем». В книгу вошли рассказы ранее опубликованные в журнале «Семь искусств» и здесь, в журнал-газете «Мастерская». Ссылка для заказа:
    https://www.lulu.com/shop/david-lyalin/chess/hardcover/product-7488eq.html?q=Lyalin&page=1&pageSize=4

  2. Отличный рассказ.
    Сам я в шахматы, скажем так, поигрывал. Сейчас внуки просят играть с ними. Я выигрываю у них по той причине, что они вообще не умеют играть. Играл хорошо мой отец. Он был многократным чемпионом по шахматам нашего небольшого городка, за что получал в приз настольный будильник. У нас их было штук 9.
    Из своих достижений назову игру несколько лет с гроссмейстером чемпионом мира по 100 клеточным шашкам. В шахматы он не играл. Но вместо головы у него был компьютер. И наш счет был 95:5 в его пользу, чем я гордился.
    Серьезно считаю, что шахматист по жизни умнее не шахматиста. Вспоминаю свою серьезную и тяжелую многолетнюю тяжбу с некоторыми злыми силами. Я выиграл. И всегда говорил: Я переиграл их в шахматы.

    1. Могу ли я полюбопытствовать, кто был тот чемпион по стоклеточным шашкам — Куперман? Андрейко? Щеголев? Играли ли Вы с ним с часами?

  3. Должен сказать, что я много играл в шахматы с приятелями и с малознакомыми людьми в парке, причем, довольно регулярно, и никогда проигрыши не приводили к ухудшению отношений, мы оставались как и были приятелями и охотно играли снова, при следующей встрече. Например, я много играл с соседом по подъезду, он же потом стал и моим одноклассником, но никогда не ссорились из-за проигрыша.

    1. Спасибо, уважаемый В.Ф., что поделились Вашим опытом! Наверное, космонавты приводили сходные аргументы, настаивая на том, чтобы играть на орбите между собой, а не с противниками на Земле. Но психологи решили иначе. Думаю, что они, психологи, знали что делали и были правы.

    2. Следующий эпизод наверняка повлиял на запрет со стороны космических психолгов на игру в шахматы между космонавтами на орбите:
      В 1959 году на станции Восток в Антарктиде произошла драка между двумя учеными из-за партии в шахматы. Когда один из шахматистов проиграл свою партию в шахматы, он пришел в такую ​​ярость, что напал на другого с ледорубом. Неизвестно, было ли нападение смертельным. После этого шахматы были запрещены на всех советских антарктических станциях.
      Источник: http://billwall.phpwebhosting.com/articles/violence.htm

  4. Прочитал с большим удовольствием. Интересная тема, хороший язык, занимательные персонажи, непретенциозные и верные шахматные размышления, нередкие удачные образные находки, типа «огненный вихрь лезгинки на шахматной доске», пусть скромная, но благодарная шахматная автобиография. Спасибо и удачи. Не только шахматной.

    Добавлю сопричастное: в израильском Ришон ле-Ционе, где живу, есть прекрасно ухоженный центральный городской парк, в нём под многометровым широким тентом столы и скамьи и такие же, как в авторских воспоминаниях, любительские баталии, правда, не только шахматные, шашечные, но и (дань востоку) шеш-бет (нарды,табло) и даже плебейские — в домино и в карты.
    Интеллектуальная разномастность и терпимость в парковом проявлении.

    1. Признателен Вам, уважаемый Лазарь Израилевич, за теплый комментарий к моим шахматным заметкам! Прочитал о Вас на Вашей авторской страничке, прочитал Ваши тексты. Судьба Ваша поразительна и вызывает глубокое уважение! Был бы рад возможности поговорить с Вами о шахматах и не только … Возможно ли, по моей просьбе, для администрации портала передать Вам адрес моей электронной почты и телефон?
      Всего Вам самого доброго!

  5. Юсуповский в конце СССР назывался Сад Отдыха? Отличное место, и шахматисты там бывали знатные. Сеансы… разборы…

    1. Согласен с Вами — отличное место было!
      Если я не путаю, то официально, в советское время, Юсуповский назывался «Детский парк Октябрьского района». Хотя, конечно же, так его никто и никогда не называл.
      Насчет сеансов в Юсуповском я что-то не припомню. Ведь шахматный клуб там был сугубо неформальным. Вы не путаете, случайно, с Измайловским садом, тем что напротив, через Фонтанку? Вот там как раз сеансы бывали, помню играл там с Таймановым в разгар матча Спасский — Фишер.
      Спасибо за комментарий!

  6. Интересно, здорово и я бы сказала познавательно потому как сама не играю в шахматы. Вы открыли для меня совершенно другой мир шахмат, со своим звучанием и музыкой… Спасибо вам Давид!

  7. Написано просто здорово! Ждала этой заключительной части Ваших шахматных историй, но со всеми последними событиями, честно говоря было не до этого. Наконец прочитала и хочу сказать Вам — огромное спасибо! Пожалуйста, продолжите это шахматные рассказы …

Добавить комментарий для Олег Кац Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.