СПУСТЯ некоторое время, когда я уже вкалывал в многотиражке Ленинградского инженерно-строительного института, познакомился ещё с одной спортивной знаменитостью. Обычно у нас в редакции весь день толпились доброволь­ные помощники, но была среди них совсем особая посетительница. С большим трудом, громко отдуваясь, взбиралась к нам, на четвёртый этаж, молодая женщина (может, ещё — девушка; впрочем, как раз по поводу «девушки», относительно этой особы, в обществе возникали большие споры), отличающаяся внушительными размерами.

Тамара Пресс:

«я ему делаю рекорды, а он мне — диплом…»

Некоторые раздумья в дни Пекинской зимней XXIV Олимпиады

Лев Сидоровский

СЕЙЧАС, когда в Пекине набирают обороты зимние XXIV олимпийские игры, мне невольно вспоминается спорт в собственной жизни. В детстве, которое выпало на военную пору, даже футбола во дворе не припомню. Хотя книгу Льва Кассиля про «вратаря республики» Антона Кандидова обо­жали и сделанный по ней весёлый фильм (с песней: «Чтобы тело и душа были молоды…») смотрели не раз. Ну а потом, во вто­рой половине сороковых, как и все сверстники-школьники, футболом прос­то бредили: тоже на перемене гоняли по коридору кусок недое­денного жмыха, а после уроков по ближнему пустырю — кирзовый мяч, каким-то образом приобретённый (ведь карманных денег ни у кого из нас не было) вскладчину. Конечно, живя в Сибири, мы наперечёт знали имена лучших игроков всех столич­ных команд — и Никиту Симоняна из «Спартака», и Валентина Николаева из «ЦДКА», и Александра Пономарёва из «Торпедо»… А уж те динамовцы, которые осенью сорок пятого с общим счётом 19:9 разгромили в Англии и «Челси», и «Арсенал», и «Кардифф Сити», и «Рейнджерс», были нам словно родные: Михаил Семичастный, Алексей Хомич, Всеволод Радикорский, Всеволод Блинков, Евгений Архангельский, Василий Карцев, Константин Бесков, Всеволод Бобров, Николай Дементь­ев, да и все остальные, включая сразу двух Соловьёвых, Ле­онида и Сергея, до сих пор в памяти, хотя столько лет минуло… С каким восторгом ночью (в Москве — семь вечера, а у нас-то уже полночь!) у радиоприём­ников ловили хрипловатую скороговорку Вадима Синявского (мог ли тогда предположить, что спустя годы буду с ним зна­ком!), яростно болея то за Игоря Нетто, то за Бориса Пайчадзе… Мы бегали на наш стадион «Авангард» (который потом зачем-то переименовали в «Труд»), переживая за местных футбольных идолов (почему-то особо запомнился плот­ненький голкипер, которого все звали «Лё­ша-Пончик»), и очень радовались, когда однажды «наши» переиграли прикативших в таёжный край «на гастроли» футболистов команды ВВС — подопеч­ных самого Василия Сталина…

Пройдет буквально два-три года, и наш одноклассник, Костя Соловьёв, по кличке — «Кын» (сирота, впрочем, сирот у нас хватало — Саша Флеккель, Лёня Бородин, Олег Щёголев, другие, а сколько ещё тех, которые остались без отцов!), станет звездой иркутского футбола, классным нападающим, любимцем местных болельщиков…

А ещё почти в каждом дворе между дровяниками непременно натягивалась волейбольная сетка, и мы, в «семейных» трусах или модных тогда сатиновых шароварах, взлетали, гася мяч, над этой сеткой в небо, или брали его, в полёте «ласточкой», у самой земли…

Мы гордились тем, что наши волейболистки, во главе с мастером спорта Олей Ивановой, не раз в ту пору становились чемпионками России; что другой наш земляк (а мой — буквально сосед, жил через два дома), мастер спорта Закария Мигеров, был непобедим на российском ринге; что и наши стрелки на всю Россию тогда тоже были лучшими… Спорт в стране в ту пору ещё немножко оставался «любительским», и иркутские спортив­ные знаменитости тоже ещё где-то учились, где-то работали, не формально, а всерьёз — и Игорь Кирзнер, и Николай Метава, и мой двоюродный дядюшка Борис Суздальницкий, который и до войны был в спринте абсолютным чемпионом Сибири, и после фронта, в сороковые годы, как правило, на финише оказывался первым. А другой мой родственник, дальний, Вениамин Батаен, ещё в самом конце тридцатых на велосипеде с ангарских бере­гов добрался до Москвы и скоро стал чемпионом столицы, а по­том тридцатишестикратным чемпионом СССР — и в шоссейных гонках, и на треке. (Как-то в Москве, оказавшись у него в гостях, я уви­дел хрустальную вазу с гравировкой: «Любимому Веньке от Ва­силия Сталина». Сын Генералиссимуса, сам генерал «от авиа­ции», всесильный «Вася», забрал моего родственника к себе, в спортобщество ВВС).

Вот почему День физкультурника всякий раз отмечался почти всеми горожанами, «массовость» празднества не надо было создавать искусственно, и мне тоже довелось участвовать в тех красочных шествиях, а однажды даже оказался в лодке-байдарке, которую несли по площади Кирова муску­листые парни. Парней видно не было, потому что их накрывало огромное синее полотнище, изображающее «реку». Я «плыл» по этой «реке», усердно орудуя веслом, врезаясь в «волны», ко­торые там, под материей, изображали мои носильщики. Вероят­но, иногда я их задевал, потому что из-под «волн» то и дело слышалась негромкое чертыхание, иногда — с матерком…

 ***

КОГДА в 1953-м после долгих мытарств наконец-то обрёл право учиться в Ленинградском университете на журналиста, мне было (а ведь и в волейбол «за факультет» играл, и в легкоатлетической секции прыгал в высоту весьма прилично) совсем не до футбола. Но пару раз на Кировском ста­дионе побывал. Тогда «Зенит» особыми успехами не блистал. В будущем ставший славным тре­нером Юрий Андреевич Морозов ещё играл на поле, и рядом с ним запомнились Юрий Войнов, Лазарь Кравец, ещё кое-кто. Особенно был знаменит голкипер Леонид Иванов: когда перед началом матча он — в неизменной кепке и видавшем виде свитере — направлялся к воротам, а следом важно шествовал помощник-мальчик с бутылкой воды, которая потом водружалась на траву за правой стойкой, стадион всякий раз взрывался хохотом и овацией… Однажды мне посчастливилось узреть в игре колоритного Бориса Левина-Когана, которого за специфическую фамилию болельщики добродушно называли «дважды евреем Советского Союза»: он уже перестал выступать за «Зенит» и тренировал детей, но вот тряхнул стариной, и всякий раз, когда на свою лысую, как бильярдный шар, голову весьма гулко принимал верховой мяч, весь стадион тут же в почти сто тысяч глоток восклицал: «Ух!» Люди на Кировском в ту пору были настроены очень незлобливо: если арбитр ошибался, призывали лишь переварить его «на мыло», а коль были неумелы игроки, старожилы этих трибун со вздохом вспоминали легендарного Михаила Бутусова и, конечно же, Петра Дементьева, своего любимейшего «Пеку»…

 ***

ЕЩЁ вспоминается, как в 1956-м, после столь удачной для нашей страны Олимпиады в Мельбурне, университетский хор на городском смотре студенческой художественной самодеятельности после «классики» исполнял и такую «новорожденную» песню:

По волнам, волнам лазурным
 Белокрылый теплоход
Из далёкого Мельбурна
 Победителей везёт…

 ***

А КУРСОМ младше «на журналиста» учился уже прославленный шахматист Борис Спасский. Впрочем, слово «учился» употребить тут можно с большой натяжкой, ибо за весь учебный год в Питере находился он всего месяца два, а остальное время мотался по разным «заграницам»: турниры, матчи… Приезжал и, хитро улыбаясь, рассказывал про то, как «проклятый капитализм всё не может загнить». Я с ним был в приятельских отношениях. Как-то ездили впятером (кроме меня с Борей — две Светланы, Попова и Чеснокова, и Умид Аджимоллаев) на выходной в Царское Село: играли в волейбол, катались на лодке, фотографировались… В стенгазете «Журналист» я поместил на Спасского дружеский шарж с такой подписью: «В нём каждый атом дышит матом!»

Однажды на студии документальных фильмов вознамерились сделать фильм, посвящённый международному гроссмейстеру, ко­торому в ту пору не было еще и двадцати. Когда съёмочная группа прибыла на филфак, началась паника. Стены единствен­ного на отделении журналистики кабинета срочно «украшались», на одну даже ковёр прицепили. Заведующий отделением Пётр Яковлевич Хавин помчался домой — переодеться в парадный костюм. А Боря, устроившись против кабинета, в коридоре, на подоконнике, зубрил коротенький текст, который он, по фильму, должен был доценту Хавину «на экзамене отве­чать»…

Киносъёмка прошла благополучно. И спустя неделю именно на этом же подоконнике, когда Спасский по обыкновению сидел там, согнув длинные ноги, вдруг подошла «девица-вамп» из моей группы Аврора Филиппова, оперлась обеими руками на Борины колени, заглянула в его глаза и (я находился рядом) просипела прокуренным голосом: «Правда, что ты умеешь глотать лезвия для бритья? Научи». Уж не знаю, почему для «знакомства» она выдала именно эту идиотскую фразу, но Боря был сражен моментально, «поплыл»… И дальше Аврора держала международного гроссмейстера железной хваткой, доставляя ему все женские радости, на которые была способна. В аэропорту провожала, встречала… Роман длился год, а то и больше. Журналистом Боря так и не стал, зато скоро выиграл корону чемпиона мира. И перебрался в Париж. А мне потом посчастливилось познакомиться с двумя ещё более знаменитыми в шахматном мире Михаилами — Ботвинником и Талем…

 ***

СПУСТЯ некоторое время, когда я уже вкалывал в многотиражке Ленинградского инженерно-строительного института, познакомился ещё с одной спортивной знаменитостью. Обычно у нас в редакции весь день толпились доброволь­ные помощники, но была среди них совсем особая посетительница. С большим трудом, громко отдуваясь, взбиралась к нам, на четвёртый этаж, молодая женщина (может, ещё — девушка; впрочем, как раз по поводу «девушки», относительно этой особы, в обществе возникали большие споры), отличающаяся внушительными размерами. (Объём её запястья едва ли уступал объёму моего бедра). Всегда — в сером свитере, в чёрное юбке. Это была легендарная советская легкоатлетка, метательница диска и толкательница ядра, шестнадцатикратная чемпионка страны, трёхкратная — Европы, рекордсменка мира, трёхкратная Олимпийская чемпионка, заслуженный мастер спорта СССР Тамара Пресс, которой в ЛИСИ «делали диплом». Помнишь, дорогой читатель, как в Университете «учился» Боря Спасский? Так с Тамарой всё оказалось ещё откровенней. Не стесняясь, говорила про своего преподавателя: «Мы с ним договорились, что я ему делаю рекорды, а он мне — диплом». В Ленинграде Тамара бывала редко, местные проблемы чемпионку почти не касались. В её монологах то и дело мелькало: «Вот вчера в Праге…», «Вот на той неделе в Калифорнии…» Когда её тренеру, знаменитому Виктору Ильичу Алексееву исполнилось полвека, Тамара (сама мне рассказывала) купила ему холодильник, привезла на своём «Москвиче» и подняла на третий этаж… Спортсменка ультра-класса, она, казалось, не соблюдала никакого спортивного режима: не переставая, курила; водку в нашей компании пила гранёными стаканами… Говорила громко и хрипло… А, в общем, была мировая чемпионка доброй, славной бабой, в чём-то несчастной, одинокой, наивной и никого своими регалиями старалась не подавлять. Вот какой оказалась первая в моей жизни хорошо знакомая героиня Олимпийских игр…

 ***

СКОРО стал я заместителем ответственного секретаря в газете с неудобоваримым названием «Строительный рабочий», где — в числе прочих многочисленных обязанностей — должен был в «своём номере» размещать так называемые «бракоразводные объявления». Если кто не помнит, в ту пору судебное дело о разводе супругов рассматривалось лишь после того, как подобное объявление появлялось в газете, для чего на невских берегах предназначались стра­ницы «Вечёрки» и нашего «Стройраба». Как правило, «разводящихся» было много, очередь на публикацию неизменно оказыва­лась длинной…

И вот однажды корплю над макетом очередного номера, как вдруг слышу тихое и немножко картавенькое, без «р»:

 — Пожалуйста, поставьте мое объявление без очегеди, сгочно…

Поднимаю голову: на пороге — молодой морской офицер, невысокий, плотненький, явно смущён, на щеках, во всяком случае, рдеет румянец… Поскольку подобных просьб за неделю случалось немало, недовольно его обрываю:

 — Никаких «без очереди», все — в порядке очереди…

 А он, ещё больше покраснев:

 — Ну, пожалуйста, ну, очень-очень пгошу, пойдите навстгечу Валегию Попенченко…

Я аж подпрыгнул на стуле: Попенченко?! Как же сразу его не признал?! Тот самый Попенченко, замечательный питерский боксёр, заслуженный мастер спорта, шестикратный чемпион СССР, двукратный — Европы, который совсем недавно, месяц назад, на Олимпиаде в Токио, получил золотую медаль и был признан «самым техничным боксером Игр»… В общем, пытаюсь выразить ему своё восхищение, а Попенченко, как бы извиняясь за вторжение, очень негромко и доверительно всё старается объяснить:

 — Понимаете, так нехогошо сложилось в семье, пегеезжаю в Москву…

 Конечно, тут же поставил его объявление в номер…

Так без очереди «развёл» легендарного Валерия Попенченко, который вскоре ещё раз поднялся на высшие пьедесталы первенств Союза и Европы… Потом он оставил бокс — ради на­уки, преподавал в МВТУ имени Баумана, защитил диссертацию, заведовал кафедрой, но в один чёрный день там же, в «Бауман­ке», погиб: его нашли на полу центрального лестничного про­лёта…

 ***

МИНОВАЛО ещё три года, я уже вовсю работал в ленинг­радской «Смене», которую тогда, на излёте 60-х, вдруг обяза­ли над «Зенитом» шефствовать. В частности, мне было поручено перед некоторыми ответственными матчами отвлекать игроков от лишних пе­реживаний всякими байками — про свои журналистские поиски, наход­ки, открытия, курьёзные случаи… И вот, бывало, приезжаю на их базу, рассказываю что-то, казалось бы, интересное, а «золотые наши ребята», подопечные Артёма Фальяна, — Лев Бурчалкин, Георгий Вьюн, Павел Садырин, Геннадий Унанов и другие — босые ноги перед моим носом кладут на стол, жвачку — в рот, и в глазах — этакое сытое равнодушие… Правда, однажды, когда я им во всех деталях поведал о блокадных футбольных матчах, «подшефные» оживились. Бурчалкин меня даже обнял: «Вроде, раньше про это кое-что знали, но ты, тёзка, нашёл такие слова, такие подробности, что пробрало…» И тут же — в знак особой признательности — предложил сгонять партию в бильярд…

 ***

НО С ГОДАМИ моё отношение к спортивной жизни в род­ном отечестве резко изменилось. Немыслимая идеологизация лю­бого спортивного мероприятия, пресловутое «любительство», цену которому все прекрасно знали, особая привилегирован­ность «золотых наших парней» — от всего этого тошнило. В некоторых газетах вопрос ставился вообще ребром: «Если ты не болеешь за наших олимпийцев, то в разведку с тобой идти нельзя!» В общем, ты — почти «враг народа»… Изменился сам «микроклимат» спортивных трибун. Если в 40-е — 60-е годы самое страшное ругательство, которое можно было услышать во время футбольного матча, звучало: «Судью — на мыло!», то позднее там порой стал всё заглушать уже пьяный мат… Сам я теперь изредка довольствовался лишь телерепортажами.

 ***

НО ОДНАЖДЫ, в 1970-м, будучи в Москве, вдруг решил развеяться от грустных мыслей на футболе — тем более что в тот день, 17 сентября, в «Лужниках», столичный «Спартак» и швейцарский «Базель» сражались за Кубок европейских чемпионов.

И вот, ещё на выходе из метро, сразу оказавшись в какой-то угрюмой, даже злой толпе, шествующей к «Лужникам», почувствовал себя весьма неуютно. И чем ближе к стадиону, тем становилось противней: ни улыбок, ни шуток, одна угрю­мость… Вокруг трибун активно торговали водкой и мясными пи­рожками…

Поднялся в свой сектор, на своё место: темно (фонари ещё не зажгли), холодно, «в воздухе, — как поётся в старой песне, — пахнет грозой». А ещё — водярой… Вспыхнули огни, началась игра… «Спартак» — в атаке, и все сто тысяч вопят: «Дави их! Ломай!..» Швейцарцы двинулись вперёд, и все сто тысяч — матом! Группка болельщиков из Швейцарии попыта­лась было помахать национальным флагом и что-то подбадриваю­щее спеть для своих, но все сто тысяч «наших» устроили такой разбойный свист, что те мигом замолчали и флаг спрятали…

 Чувствую: это же фашизм! Если не буду вместе со всеми вопить, свистеть, вскакивать — убьют. Тихо, ещё до перерыва, выбрался с трибуны, приехал в отель, включил телик на втором тайме: пьяных, злых рож не видно, мат звукооператором приглушён, Николай Озеров привычно воркует что-то про «золотых наших парней», про «гостеприимных москвичей» — полный ажур!..

Хотел потом в «Смене» этими своими грустными мыслями — насчёт фашистского микроклимата спортивных трибун — поделиться, но начальство не позволило: «В обкоме нас не поймут, обвинят в отсутствии патриотизма…» Сейчас, полвека спустя, такое определение в адрес нынешних футбольных фанатов (и питерских в том числе) уже никого не удивляет. Вот почему на стадион (где чаще всего двадцать два миллиардера вяло выясняют друг с другом отношения за новые «бабки») давным-давно не хожу…

Но благодарную память о встречах с разными олимпийцами (не футболистами) прошлых лет в своей душе храню. Про некоторых из них, дорогой читатель, в ближайшие дни, под рубрикой «Олимпийский характер», тебе расскажу.