Расскажу о том, как для меня началась эпоха после XX съезда КПСС, в конце которого Н. С. Хрущё вступил с официально засекречнной у нас (но, — не «у них») речью с критикой «культа личности Сталина»[7]. На одном из «советов клана», о которых я уже писал, что-то опять довольно тихо обсуждалось. Мне в комнате, где я вроде-бы спал, слышно было почти только: «бу, бу, бу». Пару раз я расслышал слово «Сталин». И вдруг я услышал, как мама громче обычного и «с большим чувством» произнесла слова: «ШАГАЛ ПО ТРУПАМ».

«…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…»

Юрий Вешнинский

 Продолжение Начало

Была, кстати, в моём «втором» классе в МСХШ ещё одна талантливая и ставшая широко известной в более позднее время художница, с которой я позже лично очень много лет не пересекался (она училась не в «Строгановке», а в Суриковском институте), но творчество которой по художественному языку мне ближе, чем рано ушедшее от предпочтительной для меня фигуративности творчество Франциско Инфанте. Она, насколько мне известно, тоже происходит из семьи «одарённых родителей». Ей, в частности, удаётся находить для своего религиозного искусства (хотя она писала и пишет далеко не только на религиозные темы) удачную, эстетически совершенную, на мой взгляд, художественную форму, одновременно, и сохраняющую связь с древнерусской иконописной традицией, и, в то же время, — остро современную. По-моему, мало кому сегодня у нас удаётся это органически сочетать. Меня, тем более, что сам я всегда был и остался убеждённым атеистом, давно интересовал вопрос: возможно ли у нас сегодня ЭСТЕТИЧЕСКИ КАЧЕСТВЕННОЕ религиозное искусство? Работы Ирины Старженецкой, на мой взгляд, позволяют дать на него положительный ответ.

—- С 1989 года Ирина Старженецкая пишет иконы и расписывает храмы, в том числе храм Воскресения Христова в Тарусе и церковь Малое Воскресение в Москве. В 2000 году она была удостоена Государственной премии РФ. В 2001 году стала членом-корреспондентом Российской Академии художеств. В 2003 году была награждена медалью преподобного Сергия Радонежского Русской православной церкви. В 2004 году она была награждена золотой медалью Российской академии художств. С 2007 года она действительный член Российской Академии художеств. Кроме того, она педагог кафедры режиссуры драмы в ГИТИС. В 2015 году она была удостоена благодарности Президента Российской Федерации «За заслуги в области культуры и искусства, многолетнюю, плодотворную работу». Произведения Ирины Старженецкой находятся в собрании Государственной Третьяковской галерее^, в Государственном Русском музее в Московском музее современного искусства, в Государственном музее музыкальной культуры им Глинки, Государственном музее истории Москвы, Музее современного искусства Людвига в Кельне, Новой галерее в Ахене, Словацкой национальной галерее, в художественных музеях Вологды, Иваново, Омска, Томска, Ярославля, а также в частных коллекциях в России и за рубежом.

Но Ирине Старженецкой, как я недавно выяснил, тоже в очень значительной степени свойствен широко распространённый в среде художников (особенно, — «кондово православных») антиинтеллектуализм. Как я недавно узнал при личной встрече (а когда я побывал в Тарусе был пик обстрелов Израиля ракетами ХАМАС), она «на полном серьёзе» считает (и с большим эмоцинальным накалом стала мне «доказывать»), что в многолетнем кровопролитии на Ближнем Востоке виноваты не «взращенные» ещё гитлеровцами и нацистской пропагандой арабские террористы, а сам Израиль как «агрессор»! Кстати, интернетом Ирина Старженецкая не пользуется. Нет у неё в этом потребности…

Ирина Старженецкая, вообще, очень любит бывать в арабских странах, она не раз бывала в Египте, Сирии, Ливане, Иордании и т. п. (сам я в арабских странах не бывал[1]) и ей тамошние арабы очень нравятся (или несколько раньше нравились?), в частности, своей «веротерпимостью» (по отношению к христианам, разумеется). Кстати, неожиданно для меня проявившееся агрессивное и нетерпимое «кондовое православие»[2] и махрово антисемитское (строго говоря,-вполне черносотенно-нацистское по своей глубинной природе, хотя и не артикулированное внятно и, по-видимому, не осознаваемое ей лично) мракобесие Ирины Старженецкой, на мой взгляд, совершенно не вяжется со всей пронизанной интеллигентной терпимостью атмосферой Тарусы «прошлого тысячелетия». Но сейчас, когда у нас стало модно приникать к «корням» христианского искусства эпохи его становления, очень трудно отделить этот его ранний дух от лютого антисемитизма поры дивергенции христианства и его «материнской» веры — иудаизма. Ведь только непрерывно клеветав на иудеев, христианским богословам, вступившим в беспринципный, но весьма выгодный в борьбе за власть (и за вполне материальные жизненные блага[3]), а также — в конкурентной борьбе с иудеями альянс с языческой империей, можно было «отвадить» паству от религии-матери и от религии-конкурента!

Как отмечалось в уже цитированной выше «Истории антисемитизма», в этих условиях нет ничего удивительного, что с IV в., и при этом в большей степени на Востоке, где евреев было намного больше, чем на Западе, проповедники начинают бросать в их адрес обвинения и проклятия, полные неслыханной ярости: «Губители Господа, убийцы пророков, бунтовщики и богоненавистники, они попирают Закон, глухи к милосердию, отвергают веру своих отцов. Приспешники дьявола, порождение ехидны, предатели, лжецы, помутнённые разумом, рассадник фарисейства, вместилище демонов, проклятые, ужасные, палачи, враги всего прекрасного…» (Григорий Нисский)[4]. А о том, что вещал о моём народе Иоанн Златоуст, я уже писал выше. И тут встаёт, пожалуй, самый главный вопрос: христианство, это, действительно, — религия любви, как это обычно провозглашается в духе христианского лицемерия, или, на самом деле, это — религия НЕНАВИСТИ?

Мои попытки убедить Ирину Старженецкую в бредовости её воззрений ничего не дали (тем более, что говорили мы недолго). Стоит, ещё сказать, что мы с ней посетили художественную выставку (довольно неплохую), но тоже проникнутую столь модной у нас сегодня идеологией аристократически-монархической реакции. И тут Ирина Старженецкая не могла удержаться от агрессивных выпадов в адрес и Кромвеля (одного из крупнейших политиков своей эпохи, без которого не было бы современной Англии), и других «смутьянов»-цареубийц. Она, кстати, заявила, что надо было бы повесить Ленина и Троцкого. Я мог бы ей сказать, что при всём жестоком, что совершали оба эти политика, мировую империалистическую бойню развязали, уж точно, не они. Её развязали именно «люди с голубой кровью» — монархи и аристократы (кстати, связанные с «вражеской» знатью узами родства)! И о Троцком я мог бы ей сказать, что именно он написал в 1926 году в «Правде» лучшую статью памяти Сергея Есенина. Впрочем, для Ирины Старженецкой и Есенин, наверное, был недостаточно православен! Кстати, когда я, в процессе осмотра выставки, пытался хоть что-то возразить на её агрессивные политические выпады, Ирина Старженецкая тут же призывала меня говорить об искусстве. Вот такой стиль полемики!

Не случайно, видимо, в исследовании, проведённом сравнительно недавно профессором юридического факультета Йельского университета Даном Каганом в США на американском материале (его статья была озаглавлена «Мотивированный счёт и просвещённое самоуправление»), был сделан вывод: «Наши политические мнения неуязвимы для фактов, идущих с ними вразрез»! Как свидетельствуют данные этого исследования, когда наши убеждения вступают в конфликт с фактами, побеждают убеждения. Преобладание эмоций над разумом — это не сбой, эта особенность того, как работает наша операционная система[5]. Увы.

Кстати, Ирина Старженецкая (как и «дон Франсиско-Инфанте-Арана»), охотно обличая большевизм, и то, что они считают «советскостью» и «советизмом» вообще, и моим, — в частности, сама не брезгует принимать знаки внимания от правящих нами сегодня «православных чекистов»! И ведь не тошнит, и руки не отсыхают! И, хотя позже, когда я позвонил Ирине Старженецкой и поинтересовался, как ей понравились мои рисунки (кстати, явно пронизанные совсем не православно-кондовым, а несколько наивным, революционно-«шестидесятническим» идейным духом), она ответила, что мои рисунки симпатичные, но неприятный общий осадок от общения, всё-таки, остался. И вряд ли я буду поддерживать какие-либо отношения с Ириной Старженецкой в будущем после того как поближе познакомился не только с её художественным творчеством, но и с её, неожиданно проявившимися в личном общении (и, честно говоря, ужаснувшими меня) безумными общественными воззрениями, дремучим и агрессивным невежеством в подлинной истории межнациональных отношений на Ближнем Востоке и чудовищно извращённой, человеконенавистнической моралью по отношению к евреям.

Вообще, как я позже понял, одной из причин того, что я «отдрейфовал» из искусства в науку было именно то, что в среде художников очень силён антиинтеллектуализм, перарастающий, порой, в самое дремучее (и, при этом, хвастливое!) невежество. И принимает он, порой, весьма агрессивные формы. Это не значит, конечно, что этого нет и в науке (как это ни парадоксально). Я сам об этом не раз говорил и писал. Увы. А ведь не зря же в «Капричос» Франсиско Гойи один из офортов озаглавлен: «Сон разума рождает чудовищ»! Для меня же лично с давних пор было важно, как я это называл «держать голову над водой», то есть жить не только текущими заботами, но и стремиться понять глубинный смысл того, что происходило вокруг (это не значит, конечно, что мне это часто удавалось, особенно — в молодости). И это неизбежно приводило к не всегда мной осознававшемуся психологическому отчуждению от многих моих одноклассников, сокурсников и сослуживцев, погружённых, по преимуществу, в никогда не бывшую мне близкой «бытовуху». Кстати, именно как «духовное» дополнение к бескрылой «бытовухе» у многих и возникало увлечение религией (как правило — православием). Не потому ли сегодня у меня распались отношения почти со всеми соучениками и соученицами по художественным школам и по «Строгановке»[6]?

Помню, кстати, что мне «с большим чувством» рассказывала моя покойная мама про одно из тогдашних родительских собраний, проходившем ещё в «первом» моём классе в МСХШ примерно в 1957 году. Сам Фёдор Павлович Решетников на родительские собрания не ходил, но, когда на одном из таких собраний встал вопрос о том, что Люба Решетникова плохо учится и надо бы её оставить на второй год, то её мать, Лидия Исааковна Бродская, пейзажистка и дочь известного «вождейписца», сказала: «А папа — против». И вопрос был снят. Впрочем, недавно я услышал от моей тоже бывшей одноклассницы Ольги Петрочук, что в следующий класс Люба Решетникова была тогда переведена условно, а потом об этой «условности» как-то «забыли». Кстати, мне запомнилось, что две подружки, Люба Решетникова и Зюня Смолькина, одетые в украинские национальные костюмы и похожие на сестричек, на вечере самодеятельности задушевно исполняли песню «Дывлюсь я на нэбо…».

В те же годы надо мной взял «культурное шефство» учившийся на класс старше меня Саша Окунь. Он был сыном заслуженного художника РСФСР Леонида Александровича Окуня. Его отец в 1956-1978 годах был главным художником Московского цирка на Цветном бульваре. От Саши Окуня я впервые услышал о В. Э. Мейерхольде и конструктивизме. Позже он окончил Школу-студию им. В. И. Немировича-Данченко при МХАТе и аспирантуру там же. Работал он в Школе-студии МХАТ на факультете «Сценографии и театральной технологии», где читал авторский курс «Композиция сценического пространства». Параллельно с преподавательской деятельностью Саша Окунь работал во многих театрах Москвы («МХАТе», «Сатиры», «Маяковского», «Вахтангова» и т. д.) и многих других городов. К 1981 году в общей сложности, он сделал декорации и костюмы к восьмидесяти спектаклям, в том числе и в Гаване на Кубе.

Он был, кстати, прекрасным рассказчиком. Помню, например, его рассказы о том, как он, служа после Вуза в Кантемировской дивизии, узнал об отставке Н. С. Хрущёва. Перед этим их ночью подняли по тревоге, они неслись на танках к Москве, начали уже думать, не началась ли война, и потом долго стояли у кольцевой автодороги, пока не прозвучала команда «отбой». И только после того, как они вернулись в казарму, им объявили, что Н. С. Хрущёв вышел на пенсию. Рассказывал он и об одном из эпизодов его общения с главным режиссёром Московского драматического театра имени В. Маяковского Андреем Александровичем Гончаровым, у которого он в очередной раз делал сценографию одного из спектаклей. По его (и не только его) рассказам А. А. Гончаров любил покричать, причём — «на публику». И вот однажды, когда Гончаров стал кричать на Сашу: «тут не ваш паршивый МХАТ и т. д.», тот подошёл к нему, взял его за пузо и сказал, что всё это можно изложить спокойно и без крика. И это касание возымело магическое действие: больше Гончаров на Сашу никогда не кричал! А Саша Окунь говорил мне, что потом и сам удивлялся тому, как это он решился публично взять за пузо живого классика.

В 1981 году он с семьёй эмигрировал в США. С тех пор я с ним не встречался, но из Википедии знаю, что и там он стал известным театральным художником и сценографом. Был доцентом на театральном факультете Бостонского университета. Всего в США с его участием было выпущено около пятидесяти постановок.

Расскажу о том, как для меня началась эпоха после XX съезда КПСС, в конце которого Н. С. Хрущё вступил с официально засекречнной у нас (но, — не «у них») речью с критикой «культа личности Сталина»[7]. На одном из «советов клана», о которых я уже писал, что-то опять довольно тихо обсуждалось. Мне в комнате, где я вроде-бы спал, слышно было почти только: «бу, бу, бу». Пару раз я расслышал слово «Сталин». И вдруг я услышал, как мама громче обычного и «с большим чувством» произнесла слова: «ШАГАЛ ПО ТРУПАМ». И до меня вдруг дошло, что мама это говорила именно о Сталине. Это было для меня таким потрясением! Оказывается, «великий вождь и учитель», «отец народов», «лучший друг пионеров и физкультурников» ШАГАЛ ПО ТРУПАМ! Оказалось, что моя мама буквально НЕНАВИДИТ товарища Сталина! Это надо было как-то осмыслить самостоятельно. Я ведь не мог ни о чём расспросить маму, она бы догадалась о том, что я во время этих «советов» совсем не сплю. Но это было только началом моего долгого, растянувшегося на десятилетия, прозрения о подлинной природе не только сталинизма, но и всей нашей общественно-политической системы.

Во время учёбы в МСХШ я уже начал разрываться между искусством (то-есть, — профилирующими предметами: рисунком и живописью) и наукой. Кроме собственно истории, которую я очень любил, я довольно много читал книг по истории искусства. Особенно следует отметить моё тогдашнее увлечение трёхтомной Всеобщей историей искусств Михаила Владимировича Алпатова[8]. Жаль, что иллюстрации там были не цветные, а чёрно-белые. И как было бы хорошо переиздать этот классический труд сейчас с цветными иллюстрациями. Ведь переиздали же у нас недавно (и уже с цветными иллюстрациями) памятный старшему поколению двухтомник Лионелло Вентури «Художники нового времени»[9] и «От Мане до Лотрека»[10]. А вот третий том Лионелло Вентури «Современная живопись» тогда не перевели и не издали. Уж очень «крамольным» был по-тогдашнему набор художников: Матисс, Пикассо, Шагал, Руо и т. д.). Не перевели и не издали его и теперь (тем более, что теперь пришлось бы платить наследникам). А жаль. Но ведь трёхтомник М. В. Алпатова даже переводить не надо.

Впрочем, как я совсем недавно узнал, была идея посмертного переиздания трёхтомника М. В. Алпатова. Но его ученица Ирина Евгеньевна Данилова, о которой я ещё расскажу ниже, и которая только и могла выступать в роли ответственного редактора, собиралась переиздать его именно с чёрно-белыми иллюстрациями (более высокого качества), поскольку считала их важной частью авторского замысла. Издательству же это было неинтересно. А теперь, похоже, этот трёхтомник уже не будет переиздан никогда. Увы.

Стоит отметить ещё одну книгу, которая оказала на меня ещё тогда очень большое и длительное влияние своей общей историко-культурной концепцией (хотя она и была, разумеется, не свободна от ряда советских идеологем). Это было прекрасно иллюстрированное детгизовское издание книги «Как человек стал великаном» от 1946 года[11] (второй части дилогии «Человек-великан»). Её авторы М. Ильин (брат С.-Я. Маршака) и С. Сегал, писали о том, что идея книги была подсказана им Максимом Горьким. Но уже гораздо позже я понял, что сам Горький (прямо или опосредованно) позаимствовал эту идею у выдающегося немецкого просветителя, популяризатора фольклора разных народов (кстати, — едва ли не первого в мировой науке славянофила)[12] и основоположника историзма —-Иоганна Готфрида Гердера. Эта идея изложена в его капитальном, но оставшемся незавершённым труде с немного странно звучащем для русского восприятия характерно немецким длинным названием: «Идеи к философии истории человечества»[13]. Там популярно излагается история планеты Земля, плавно переходящая в историю человечества (не с этого ли начиналось то, что сейчас называется Big History?). Между прочим, наш главный «гердеровед» Арсений Владимирович Гулыга в своё время заметил, что не зря в «Войне и мире», когда Пьер Безухов в 1812 году остаётся в занимаемой французами Москве, то на столе у него лежит эта книга Гердера. С огорчением должен констатировать, что, как я узнал сравнительно недавно, Гердер, при всех его достоинствах и общей гуманистической ориентации его идей, был одним из первых в Германии предшественников даже не религиозного, а именно расового антисемитизма[14]. Увы!

И вот М. Ильин и С. Сегал, в развитие идей Гердера, в своей книге «Как человек стал великаном» в живой, популярной форме излагали для подростков фактически историю мировой культуры и философии от Древнего Египта, Вавилонии и Древней Греции до Джордано Бруно. Я неоднократно перечитывал эту книгу не только в юности, но и во взрослые годы, советовал и другим её читать. До сих пор помню эпиграф в самом начале этой книги:

И разбегаются страхи души.

Расступаются стены Мира.

И видит он ход вещей в бесконечном пространстве.

Лукреций [15], «О природе вещей».

Авторы книги собирались продолжить повествование дальше, и даже заглянуть в будущее (наверняка — коммунистическое), но продолжения не последовало. Возможно, чтение именно этой книги со школьных лет внушило мне чрезмерную веру в силу человеческого разума и в прогресс. Признаков деградации и вырождения в окружающей меня реальности я довольно долго, похоже, не замечал. Во всяком случае, я долго не придавал этим признакам того значения, которое придаю им сейчас.

Я не знал тогда и не знаю сейчас другой книги для молодёжи с таким дерзким и плодотворным замыслом. Помню, что ещё в студенческие годы в «Строгановке» я вполне успешно отвечал на экзаменационные вопросы по античной философии, опираясь в основном на то, что почерпнул в этой книге. Всё-таки, в советской научно-популярной традиции (при несомненной её идеологизированности) было немало хорошего, что, к великому сожалению, утрачено у нас сейчас при торжестве нового издания «православия, самодержавия и народности» и широчайшем распространении самого разнузданного мракобесия. Жаль, что там, где излагались учения античных философов, не было (и не могло, конечно, быть) очень актуально и тогда, и, тем более, — сегодня звучащей цитаты из Платона, которую я узнал сравнительно недавно и иногда даже помещаю в своей фейсбучной хронике:

Кстати, начав ещё в школьные годы собирать открытки-репродукции по искусству, я выстраивал эти открытки и альбомы с ними по хронологии, как бы повторяя заимствованную из этой детгизовской книги концепцию истории искусства как истории человеческого саморазвития (если угодно, как историю развития «мирового духа»). Эту идею Гегель во многом позаимствовал у Гердера. Помню, кстати, как меня поразило в своё время исполненное суровой и даже мрачной силы лицо Гегеля на его последнем прижизненном портрете. Поистине — «сумрачный германский гений». Кстати, и Гегелю, как я узнал сравнительно недавно, так же, как и Гердеру, был свойствен довольно ярко выраженный антисемитизм (но, как и у Канта, он носил скорее религиозно-христианский, чем расовый характер)[16].

Из мыслей Гегеля, которые уже в молодости меня «задевали за живое» (видимо, в связи с моей затянувшейся на многие годы непрактичностью), я особенно хорошо запомнил одну, о переходе юноши к практической жизни и необходимости заниматься мелочами (читал я этот текст, разумеется, не в труде самого Гегеля, которого так и не осилил, а в виде цитаты в научно-популярной книжке И. С. Кона «Открытие Я»): «До сих пор занятый только общими предметами и работая только для себя, юноша превращающийся теперь в мужа, — должен, вступая в практическую жизнь, стать деятельным для других и заняться мелочами… И хотя это совершенно в порядке вещей, — ибо, если необходимо действовать, то неизбежен переход и к частностям, — однако для человека начало занятия этими частностями может быть всё-таки весьма болезненным, и невозможность непосредственного осуществления его идеалов может ввергнуть его в ипохондрию. Этой ипохондрии — сколь бы незначительной ни была она у многих — едва ли кому-либо удавалось избегнуть. Чем позднее она овладевает человеком, тем тяжелее бывают его симптомы. У слабых натур она может тянуться всю жизнь. В этом болезненном состоянии человек не хочет отказаться от своей субъективности, не может преодолеть своего отвращения к действительности и именно потому находится в состоянии относительной неспособности, которая легко может превратиться в действительную неспособность»[17].

Примечания:

[1] В Каппадокии мы с женой однажды были, но не две недели, как Ирина Старщенецкая с мужем (осмотревшая там много пещерных храмов и монастырей), а всего двое суток (были, в частности, в Гёреме).

[2] Вспоминается, в этой связи, уже не новый анекдот: «Идёт экскурсия в раю. Гид объясняет экскурсантам: Вот за этой дверью пребывают души католиков. Вот за этой дверью пребывают души иудеев. Вот за этой дверью пребывают души лютеран. Вот за этой дверью пребывают души кальвинистов. И потом шёпотом добавляет: А, вот за этой дверью пребывают души православных. А почему вы говорите шёпотом? — спрашивает кто-то из экскурсантов. Тише, отвечает гид. Они думают, что они здесь одни!», Между прочим, я знаю вполне искренне верующих православных людей, которые могут смеяться над этим анекдотом, и даже сами могут его рассказывать!

[3] Сравнительно недавно я узнал, что эта эволюция христианства в каком-то смысле «рифмуется» с личной судьбой и с «моральной эволюцией» самой Ирины Старженецкой. Её бабушка по матери-художнице была петербургской аристократкой и известной балериной (кажется, даже ученицей великой Анны Павловой, и сама Ирина тоже начинала с балета). А отец Ирины был евреем (художником-графиком) и она первоначально носила отцовскую фамилию Сегал. Но позже, вероятно, получая паспорт, она сочла за благо избавиться от еврейской фамилии отца («отмыться», так сказать), тем более, что отец с её матерью расстался. Но, вступив однажды на путь «смывания позорного пятна», внучка русской аристократки, несомненно, прошедшей школу выживания в советской системе любой ценой (выходцев из этой среды «органы» особенно охотно вербовали в «сексоты» и отказаться, они, за редчайшими исключениями, не смели), как правило, уже катится вниз без дна и без всяких моральных тормозов. Можно вспомнить «рифмующийся» пример с другой моей давней знакомой и коллегой «из бывших» — Марии Владимировны Нащокиной (перечень её официальнх титулов и званий есть в Википедии. В частности, она — первый заместитель председателя «Общества изучения русской усадьбы» (ОИРУ). А председателем его с 2000 года является ныне уже бывший директор Института Наследия Ю. А. Веденин. И несколько лет (до 2013 года) она возглавляла в Институте Наследия сектор Русской усадебной и садово-парковой культуры. Будучи знакомым с ней много лет, я был рад её приходу (и, именно поэтому, был неприятно поражён, обнаружив, что она, зная о ненависти ко мне Ю. А. Веденина, панически боится, практически, любых контактов со мной). Так вот я ещё в годы службы в Институте Наследия говорил, что, если непредвзято рассматривать судьбы русских дворян в советской России, то неясно, где кончалась (и до сих пор кончается) «Русская усадьба», и где начиналалась (и до сих пор начинается) «Зойкина квартира». И никакого раскаяния эти люди (и их потомки), за свою беспринципность и раболепие перед «власть имущими» обычно не испытывают. Они же спасали (и до сих пор спасают) свою драгоценную «голубую кровь», веками питавшуюся, между прочим, рабской кровью крепостных! О том, что, практически, в жилах любого еврея течёт неизмеримо более древняя и знатная кровь (я, например, люблю говорить потомкам русских дворян, что я, на минуточку, — потомок царя Давида), эти люди стараются не думать…

[4] Поляков Л. История антисемитизма. Эпоха веры. 2-е издание, исправленное, дополненное, иллюстрированное. Пер. с французского В. Лобанова и М. Огняновой. Под редакцией В. Пархомовского. Москва-Иерусалим, Мосты культуры-Гешарим, 1998, с. 33. В Википедии Григорий Нисский охарактеризован как христианский богослов и философ, святой, Отец и Учитель церкви, один из трёх великих «каппадокийцев» — младший брат Василия Великого, близкий друг Григория Богослова, входил с ним в каппадокийский кружок. Он внёс значительный вклад в учение о Троице и в Никейский символ веры. Григорий Нисский почитается Православной церковью в лике святых и Римской католической церковью. Он также почитется Англиканской и Лютеранской церквями. О ПАТАЛОГИЧЕСКОМ антисемитизме Григория Нисского (как и Иоанна Златоуста) в Википедии, к сожалению, не сказано ни слова!

[5] В одном из номеров газеты «Еврейское слово» статья Марти Каплан об этом исследовании была озаглавлена: «Самая обидная новость о мозге».

^[6] Как пел Н. П. Караченцов (исполнитель роли Пастрано) в снятом по мотивам пьесы Тирсо де Молина фильме «Благочестивая Марта» о полезности головы:

——Шарообразный сей предмет

——Бывает нужен нам порою.

——Ведь думать надо головою.

——И способа другого нет.

——В среде наших художников (особенно, — «кондово православных»), к сожалению, «думать головою» не очень принято…

[7] Вспоминаю, в этой связи, ставшее мне недавно известным стихотворение (автора его я, к сожалению, в сети так и не нашёл):

—-Мы далеки от трагичности.

—-Самая страшная бойня

—-Названа «культом личности».

—-Скромно, благопристойно…

[8] Алпатов М. В. Всеобщая история искусств. Т. 1-3. М.-Л., 1948-1955.

[9] Вентури Л. Художники нового времени. Санкт-Петербург, «Азбука классика», 2007.

[10] Вентури Л. От Мане до Лотрека. Санкт-Петербург, «Азбука-классика», 2007.

[11] Ильин М., Сегал Е.-Как человек стал великаном. М.-Л., Детгиз, 1946.

[12] Кстати, многие ли у нас знают, что «загадочную славянскую (и, в частности, — русскую) душу» где-то на рубеже XVIII и XIX веков придумали И. Г. Гердер и его продолжатели — немецкие романтики?

[13] Гердер И. Ф. Идеи к философии истории человечества. М., Наука, 1977.

[14] См., в этой связи, — Поляков Л. История антисемитизма. Эпоха энаний. 2-е издание, исправленное, дополненное, иллюстрированное. Пер. с французского В. Лобанова и М. Огняновой. Под редакцией В. Пархомовского. Москва-Иерусалим, Мосты культуры-Гешарим, 1998, с. 81-82.

[15] Для понимания подлинной сути эпикурейской философии, популяризатором которой был Тит Лукреций Кар, советую всем прочитать очень понравившуюся мне книгу: Гончарова Т. В. Эпикур. М., Мол. Гвардия (Жизнь замечательных людей. Сер. биогр.), 1988. Оттуда я узнал, в частности, что привычно сегодня почти для всех и относимый в христианской традиции к Христу эпитет «Спаситель» первоначально относился к Эпикуру в среде его учеников и последователей.

[16] См., в этой связи, — Поляков Л. История антисемитизма. Эпоха знаний. 2-е издание, исправленное, дополненное, иллюстрированное. Пер. с французского В. Лобанова и М. Огняновой. Под редакцией В. Пархомовского. Москва-Иерусалим, Мосты культуры-Гешарим, 1998, с. 94-96.

[17] Гегель Г. В. Ф Энциклопедия философских наук, т. 3, с. 89.