Из снега, на подступах к зданию, торчали куски арматуры, пара каких-то зловещих штырей. Поосторожнее тут, не хватало только получить травму… Она пофоткала и штыри — не великая красота, конечно, но напоминают каких-то Железных Дровосеков — довольно зловещих, кстати. В конце концов Ангелине захотелось заглянуть внутрь покинутого здания.

Идут

Тамара Ветрова

 Однажды, дело было в середине марта, ее потянуло на слишком уж долгую прогулку, так что и утепленные сапоги не выдержали, пальцы внутри окаменели, и Ангелина со вздохом поменяла курс. Теперь дорога вела вниз, все вниз, справа и слева тянулся жидкий ельник вперемежку с тощенькими высокими осинами, и путаный кустарник. Наконец перед ней раскинулось белое и широкое, как поле, заснеженное озеро. Берега соединял низкий понтонный мост, который, казалось, почти лежал на озерном снегу. Открытое пространство было наполнено холодным, со слабым запахом воды ветром. Задержавшись на пару минут, Ангелина сделала несколько панорамных снимков, да еще и полюбовалась безмолвным простором. Затем затянула потуже шарф, надела замшевые рукавицы на меху и двинулась по мосту в город. Ей подумалось, что скоро год как она не водит через мост учеников на экскурсии в лесопарковую зону. Не руководит подбором материалов для гербариев. Не контролирует работу в дневниках наблюдений. Не отслеживает, чтобы Гера Гилимшин не затевал бойню ровно посередине моста, не демонстрировал — с тренировочными, впрочем, целями — бросок противника через колено… Вся эта жизнь осталась в прошлом вчерашнем дне. А этот день, усмехаясь, подумала она еще, считай, занесло снежной крупой, как какой-нибудь могильный холмик. Кто лежит? зачем жил? Почти миновав мост, она снова остановилась и прищурившись оглядела далекие волнистые холмы. Обычно голубоватые, они сейчас были ровного серого цвета и слабо выделялись на фоне тусклого неба.

 Озеро и лес, окружавший его с южной стороны, были видны из комнаты Ангелины в доме №16 по улице Победы (бывшей Спортивной). Все бы им кого-то побеждать, без удовольствия, но и без раздражения думала учительница. Вроде вон Герки Гилимшина. Скрутить, да через колено…

 Был виден из окна и серый обелиск, памяти воинам, погибшим в Великую Отечественную. Ангелина редко смотрела на довольно высокую каменную стелу, на гигантскую руку, из которой вырывалось пламя Вечного огня. Ее равнодушие было никак не связано с тем, что она не ценила героизм мертвых солдат. Но их город — молодой, построенный после войны, — как-то мало, на ее взгляд, вязался с историческими вехами. Но вон однако ж прикрутили к стенке здания городской библиотеки памятную доску в честь героев Двенадцатого года… Анекдот какой-то, ей-богу. Ну а обелиск — что ж… Установили, и хорошо, что установили. Завесили вон Георгиевскими лентами, словно новогоднюю елку. Перебор, чистой воды перебор. Да и мертвый это обелиск, вот не трогает душу, и все. Уж лучше бы обычный камень установили, чем эти художества с претензиями…

 Скоро, вдруг подумала Ангелина, стягивая с себя фиолетовый пуховик, им никаких обелисков не хватит. Первые два покойника уже доставлены, притом один лично знакомый Ангелины. В шестом классе ее учился — сколько лет назад? Здоровья у пацана было не густо, вечно от физкультуры освобожден… Вадик Перцев. Мать его определила на платное отделение в институт легкой промышленности, стали там теперь готовить кулинаров, что ли… На одного кулинара будет меньше, сказала, кажется, вслух Ангелина. Затем она уселась на низкую деревянную табуретку в коридоре. Хорошо, что у нее дочь, а не сын. Дочка-стоматолог. На войне стоматологи не нужны, там не до здоровья ваших зубов…

 Второе окно в ее крошечной спальне выходило во двор. Из него была хорошо видна детская площадка (железные качели, маленькая карусель с немного наклонившимся деревянным диском и выкрашенный яркой зеленой краской корабль с поперечными скамеечками). На одной из этих скамеечек четыре дня назад Ангелина увидела первую фигуру, и с тех пор нет-нет, да и ловила себя на том, что при случае поглядывает в окно. Словно намерена убедиться, что корабельная скамеечка пуста. А фигура померещилась ей; много ли разглядишь со второго этажа, сквозь не слишком чистое стекло, да еще в марте, наполненном снежной крупой?

 Она устала, мы все устали, в этом все дело.

 А войны бывали и раньше — просто далеко, так мы тогда думали. Но опять-таки, не было интернета. Вот тоже та еще зараза… Зато доступ к информации был. Сейчас, конечно, все ресурсы, или как их там, позакрывали… Но, с другой стороны, если все читать, одуреешь. Да ей и без надобности. С Алкой они созваниваются, а фотоаппарат при ней. Фотоаппарат при ней, ее ноги при ней — какая, спрашивается, еще нужна информация?

 Вчера — или нет, не вчера, а два дня назад — был такой славный день, почти весна. Сугробы наши каменные покрылись черными блестящими льдинками, они когда-то с братом называли эти ледяные стекляшки хрусталиками и радовались, как сумасшедшие, при их появлении. Небо вдруг засверкало, солнышко… Короче, впору мыть окна. Она вышла пройтись, и ноги сами собой принесли ее к пустырю, на окраине которого темнело полуразрушенное деревянное здание бывшей лыжной базы. К нему вели три ступеньки, а по сторонам от входа стояли деревянные колонны. Фронтон был продырявлен, а в чернеющей дыре виднелась разбойничья кошачья морда. Вахту несет, бармалей… Ангелина сделала сразу несколько снимков. Утонувшая в снегу бывшая лыжная база казалась куда более древней, чем была на самом деле. Хотя — как сказать… Ведь было время, она отмечала границу молодого городка, дальше стоял лес. В детстве здание казалось Ангелине чуть ли не прекрасным замком. А все дело было в колоннах, в каких-то деревянных завитках на уголках крыши; в высоких двойных дверях…

 Из снега, на подступах к зданию, торчали куски арматуры, пара каких-то зловещих штырей. Поосторожнее тут, не хватало только получить травму… Она пофоткала и штыри — не великая красота, конечно, но напоминают каких-то Железных Дровосеков — довольно зловещих, кстати. В конце концов Ангелине захотелось заглянуть внутрь покинутого здания. Было дело, она ездила в юности по турпутевке в Псков, церкви тогда в основном стояли брошенные, с чернеющими мрачными провалами внутри. Вот туда ее и понесло — что, спрашивается, было в голове? До сих пор помнила, каким смрадным холодом дохнуло из провала… Тогда она поторопилась вернуться обратно в солнечный июльский день. Ангелина повела плечом и внутрь не полезла. И уже совсем было надумала отправляться восвояси по узенькой тропе, петляющей среди блестящего под солнцем снега, как тут и увидела давешнюю фигуру. Во всяком случае, такую же странную, как та во дворе, на зеленой корабельной скамеечке. Как и тот, этот также был будто втиснут в неимоверно старый и совершенно не по погоде надетый пиджак. На шее вроде бы шарф, перетянутый таким образом, словно носителя намеревались удавить; потрепанные концы болтались где-то сбоку и свисали ближе к спине. Нынешний шел довольно причудливо: он пересек тропинку в нескольких метрах перед Ангелиной и двинулся далее по нетронутому сугробу, увязая и довольно медленно высвобождая утонувшие ноги. Но никакой поспешности этот тип не демонстрировал. Скорее, был равнодушен. И вот еще что, главное. Так же, как и предыдущий, он отворачивал лицо, так что наблюдательнице, с учетом яркого солнца, удалось разглядеть лишь часть щеки. Она показалась Ангелине — как бы лучше сказать? — такой же поношенной, как пиджак. Темное, толком неразличимое лицо. Бомж или не бомж? В их довольно чистеньком городке пока что таких явных бомжей было не видно. Но время-то идет… Но пусть уж лучше бомж, а то натурально не пойми что.

 Вечером бывшая школьная приятельница разъяснила Ангелине видение.

 — Никакой не бомж. Да и с какой стати ему ходить в пиджаке. Хоть какое-то тряпье потеплее найдется у любого бомжа.

Ангелина ничего на это не ответила, поскольку не была в курсе. Может, и так, кто знает.

 — Не бомж это, Гелечка, а то самое.

 — Что «то»?

 — Ты с луны что ли упала?

 — Странный тип какой-то, — заметила Ангелина осторожно. — И лицо как будто прячет. Причем один в один, как первый. Или один и тот же?

 — Это не тип, — объяснила подруга. — Не тип, а фигура. И не одна, я лично слышала о трех. Две из них твои, Геля. Так что ты давай, мать, поосторожнее.

 Ангелина поглядела на собеседницу и слегка покачала головой, словно пытаясь освободиться от путаных таинственных намеков. Но это ведь Светка, чего же ждать. Болтает, наводит тень на плетень, а уж потом думает. Но все-таки Ангелина твердо решила не позволить сбить себя с толку.

 — Ты сядь, — велела она приятельнице. — У меня вон яблоки есть, — сказала она наугад, не придумав, чем задержать гостью. — Да и рислинг не допили.

 — Не проблема, — заметила Светлана. — Но если ты насчет фигур, то имей в виду. Я сама толком ничего не знаю.

 — Инопланетяне, что ли? — вставила Ангелина и улыбнулась.

За окном ясно различался однотонный звук ветра. Желтый шар уличного фонаря казался луной, подплывшей к стеклу.

 — Такси возьму, — вдруг сказала Светлана. — Хрен с ней, с сотней.

 Приятельницы обменялись взглядами, и Ангелине пришло в голову, что Света слегка взволнована. Вот тебе и раз. Сроду эта дамочка ни из-за чего не волновалась, даже когда в школу приезжали инспектора из центра региона, ухитрилась опоздать на работу, а тут на тебе. Такси…

 — Неохота пилить в темноте. Скользко, ни фига не посыпано, — словно расслышав Ангелину, пояснила гостья.

 — Я, мать, за тебя беспокоюсь, — одним махом покончив с рислингом, заявила Светлана. — Ходишь со своим фотиком, щелкаешь. А кому интересно попасть на пленку?

 — Что за чушь! — не выдержала Ангелина.

Однако не дала разгореться раздражению, взяла себя в руки.

 — Лучше скажи мне, что за фигуры. Это кто вообще? Приезжие какие-то? Кавказцы? — сказала она наугад.

 — Кавказцы? С какой стати? Кавказ далеко, откуда им взяться. Разве что на рынке.

 — Не отвлекайся. Тогда о ком ты говоришь? Может, участники боевых действий, которым государство не оказывает помощи? — поспешно формулировала Ангелина, чувствуя себя как на уроке, во время опроса троечницы. Задавала вопрос, чтобы подсказать ответ… Но этот путь со Светланой не годился. Она зевнула, затем вдруг поглядела на желтый фонарь за окном и засмеялась.

 — Участники… действий, — повторила гостья, и Ангелина испугалась, что та сейчас задремлет, привалившись к диванной спинке.

 — Нет, какое там, — потянувшись, заметила Света. — Участники боевых действий действуют сама знаешь где. А эти уже ни в чем не участвуют.

 — А что же они делают?

 Светлана внезапно разозлилась.

 — Устроила тут экзамен. Да ничего они не делают, ясно? Ходят просто, скучают, озираются знаешь так, — опять поменяв настроение (рислинг что ли действовал?) и почти переходя на шепот, сказала собеседница.

 — Говорят, — сказала дальше Светлана, — это фигуры, которых война вытолкала из круга.

 — О Господи…

 — Ну вот как если тебе не хватило места в какой-нибудь квартире, когда туда понаехало родни. Когда ступить некуда. И вот эти так же. Типа мертвые, но без места! — внезапно и громко вскрикнула гостья и замахала рукой, тыча ладонью куда-то вверх.

 — Цифры… ведь… не такие устрашающие, — тихо и неуверенно проговорила Ангелина.

 — Цифры? — туповато повторила Света.

Заснет, точно заснет. Завалится тут на диване…

 — Ты хочешь сказать, это призраки? — криво улыбнувшись, спросила Ангелина.

 — Не призраки. А участники этих… боевых действий, — ответила приятельница и зевнула, позабыв прикрыть рот.

 — Беженцы?

 Светлана так-таки улеглась на диван, вытянувшись во весь рост.

 — Джинсы давят, — сообщила она и засмеялась с закрытыми глазами.

Ангелина принесла из комнаты плед и накинула на спящую. Что она тут наговорила? Местный фольклор, надо думать. Да прибавьте к этому Светкину манеру все путать и болтать, не разобравшись в сути дела… Однако фигуры застряли в сознании. Само слово застряло… Ангелина вдруг замерла, вспомнила: за последние три или четыре недели она видела этих… эти фигуры не дважды, а по меньше мере три раза. Причем первый раз — на лестничной площадке этажом ниже. Фигура стояла, развернувшись к ней спиной и привалившись к радиатору. Как же она позабыла? Ей пришло тогда в голову, что кто-то, кое-как одетый, забрел в подъезд, и теперь там, наверняка, накурит… Впрочем, как ей теперь припомнилось, от неизвестного не пахло табаком — скорее, от фигуры тянулся тяжелый лежалый дух тряпья. Жаль, однако, что кончился рислинг. Ангелина была равнодушна к спиртному, а уж к рислингу в особенности. Но вот, видно, все сошлось…

 Спать не хотелось. Чтобы окончательно не затосковать, Ангелина принялась пересматривать фото последних дней. Все та же лыжная база, погруженная в набухший весенний снег — потопленный корабль, да и только… Сквер имени Гагарина — она снимала центральный вход, отмеченный каменной аркой, которая помнилась ей с детства. На Первое мая слева и справа, на каменных площадках, там продавали коржики и лимонад. А они несли в руках ветки с тополиными листьями, украшенными мелкими белыми бумажными цветами, похожими на яблоню. Яблоня на тополе, смех. Так. Заснеженная и плохо расчищенная площадь перед кинотеатром. Безлюдье, как в чистом поле. О нет, кто-то стоит, прислонившись плечом к металлическому каркасу, на который изредка помещались киноафиши. С плеч свисает пальто не пальто, из полу-оборванного кармана выглядывает кончик шарфа, похожего на тряпку. Еще один. Ангелина отодвинула фото и прикоснулась к горлу. Ее одолела тоска. Она знать не знала, кто такие эти так называемые фигуры. Однако, неизвестно почему, была уверена, что добра не жди, когда те так и лезут в глаза. Того гляди, заслонят весь белый свет.

 Ей все-таки удалось немного поспать. Утром она растолкала подружку, и через некоторое время, следом за удалившейся восвояси Светкой, направилась на свежий воздух. Чуть поодаль на детской площадке стояли люди. Четверо или пятеро? Несколько фигур, от которых Ангелина малодушно отвернулась. Но и те смотрели в другую сторону. Куда? Да никуда, собственно говоря. Их лица, которых Ангелина не смогла разглядеть, упирались в стену дома, прямо в потрескавшуюся штукатурку. Чушь собачья, бред, сердито сказала наблюдательница. Их нет, но однако они тут. У них нет лиц, но они идут. Завтра их будет больше, чем сегодня, простая арифметика, сказала Ангелина, осторожно ступая на слабо поблескивающий лед.