И вот седьмого марта ве­чером я, начальник службы движения Виталий Маркович Немзер и ещё несколько че­ловек собрались у Технологи­ческого института, где на Загородном проспекте всю зиму торчал грузовой трамвай. Осмотрели мы мо­тор, другое оборудование — вроде, всё в порядке. Виталий Маркович встал у контролле­ра, повернул ручку — и ни­какого результата! Может, нет тока в сети? Однако сообща­ют, что ток есть. Залезли под вагон — всё ясно: под снегом на рельсах — корка льда. Сби­ли её, повернули ручку кон­троллера и трамвай пошёл!

«ТРАМВАЙ ИДЁТ НА ФРОНТ…»

80 лет назад, 15 апреля 1942 года, Михаил Хрисанфович Сорока и его помощники

возродили к жизни «блокадный трамвай». 

Лев Сидоровский

СРЕДИ «блокадных» стихов Веры Инбер есть такие:

«Холодный, цвета стали.
Суровый горизонт…
Трамвай идёт и заставе,
Трамвай идёт на фронт…»

Да, в те дни на улицах нашего города нередко можно было увидеть идущие рядом танк и трамвай, и ленинград­цы с полным основанием говорили, имея в виду Стрельну: «Враг у трамвайной остановки…»

Невольно вспомнил об этом, когда однажды, в далёком 1983-м, встретился с человеком, которого в ту суровую пору наши земляки уважительно на­зывали «командиром блокадного трамвая»: Михаил Хрисанфович Сорока возглавлял трамвайно-троллейбусное управ­ление Ленгорисполкома.

***

— МИХАИЛ Хрисанфович, не мне вам рассказывать о том, что «блокадный трамвай» сра­зу же стал одним из ярких символов почти девятисотдневной эпопеи. Сейчас хотелось бы вместе с вами разобраться по­подробнее — за что ему вы­пала такая честь? Кстати, — я слышал, что, когда началась война, чуть ли не первым — вашим приказом было подвести пути к госпиталям, переделать вагоны для перевозки раненых: задрапировать окна, снять сидения, соорудить специальные крепления для носилок…

— Я не очень-то люб­лю без особой надобности употреблять так называемые «громкие» слова, но для того, что в дни Великой Отечест­венной свершили ленинград­ские трамвайщики, никакого иного определения, кроме как подвиг, не подберу… В городе-фронте эти люди жили и трудились по-фронтовому. И как резко после двадцать вто­рого июня изменилась сама специфика их дела: ведь если раньше трамвайщики доставля­ли наших земляков главным образом на работу и обратно, то лишь с июля по декабрь сорок первого они пода­ли воинским частям две ты­сячи вагонов и перевезли око­ло двухсот пятидесяти тысяч бойцов! Кроме того, с июня по сентябрь, чтобы перепра­вить семьсот тысяч ленинград­цев на оборонно-строительные работы вокруг города, было выделено четыре тысячи трам­ваев. Ежедневно помогали ва­гонами почтамту — впрочем, подсоблять перевозками при­ходилось тогда многим: заво­дам, фабрикам, различным учреждениям… К примеру, уже в самые первые дни войны срочно выполнили задание на­чальника МПВО — обеспечи­ли город песком, который был необходим, чтобы тушить по­жары, укрывать памятники, приготовлять бетон для обо­ронительных сооружений. И знаете, сколько песка потребо­валось? Почти семьдесят тысяч кубометров!.. Причем постоян­но у этих людей появлялись и совсем новые заботы: скажем, в мастерских службы пути на­учились, сваривая куски рель­сов крест-накрест, делать про­тивотанковые «ежи», в трампарке имени Блохина — взрывчатку и ручные гранаты, а в другом, имени Смирнова, — противо­танковые препятствия из ко­лесных пар вагонов…

— Не будем. Михаил Хри­санфович, забывать и такое обстоятельство, как кадровая проблема: ведь тысячи ленин­градских трамвайщиков ушли защищать Родину, и нужно было срочно подготовить им замену…

— Пополнение получали из ремесленных училищ, но всё-таки больше всех в трудную пору выручили нас женщины, готов поклониться им до зем­ли: считая своим долгом за­менить ушедших на фронт му­жей, отцов, братьев, они са­ми приходили в трампарки, в дистанции пути, в районы кон­тактной сети… Только один факт. Жила до войны на нев­ских берегах хорошая семья Самолетовых: Иван Григорье­вич слесарил в энергослужбе ленинградского трамвая, стар­ший сын, Николай, работал на Кировском заводе, средний, Иван, — вместе с отцом, а младший, Александр, ещё учился. Все четверо ушли на фронт добровольцами, а по­том солдатская жена и мать получила подряд три похорон­ки… Проводив самых близких, она, конечно, тоже уже рабо­тала в трампарке…

— Не только на фронте гиб­ли люди… Вражеские бомбы, снаряды настигали их и здесь — в квартирах, на улицах, в трамваях…

— Да, это тоже было полем боя… Разве не героиня вагоновожатая Аня Булканова, которую осколки гитлеровского снаря­да поразили в грудь и обе но­ги, когда она вела вагон 12-го маршрута через Кировский мост? Истекая кровью, девуш­ка всё же нашла в себе силы довести вагон до улицы Куй­бышева, чтобы пассажиры смо­гли уйти в укрытие… Разве не героиня и другая вагоновожатая, Зоя Чуева, которая, тяже­ло раненая, всё-таки привела вагон в парк?.. А представьте хотя бы на минутку работу монтёров-контактников на ав­товышке: случись внезапно артобстрел — и губительность каждого осколка увеличива­лась для этих людей как бы многократно… Вот в каких ус­ловиях приходилось действо­вать, но между тем объёма перевозок мы не сокращали, Наоборот, прокладывали всё новые пути — к промышлен­ным предприятиям, госпита­лям, железнодорожным стан­циям, потому что бензин в осажденном городе был на вес золота, и значение трамвая вырастало всё больше и боль­ше… Интересная деталь: неко­торые участки пути переобо­рудовались так, чтобы по ним могли ходить не только трам­ваи, но и железнодорожные составы. Зачем? А затем, что по единственному в черте го­рода железнодорожному мо­сту через Неву, который не­прерывно находился под вра­жеским огнем, пропустить все эшелоны было трудно. Вот и решили приспособить для этой цели трамвайные пути на со­седнем мосту, Володарском. Группа инженеров — Пётр Алексеевич Лисов, Николай Яковлевич Кириллов и Дмит­рий Парфёнович Михалёв — задание командования выпол­нила блестяще: были созданы специальные переходы, позво­ляющие переводить поезда с железнодорожной линии на трамвайную, — обычно это случалось ночью, когда трам­ваи уже уходили на отдых. А назавтра наши работники, как всегда, начинали свой трудо­вой день раньше всех: ведь надо было вовремя развезти тех, кто в заледенелых завод­ских цехах создавал оружие и боеприпасы…

— Задумаемся: — вокруг — голод, холод, но, казалось бы, вконец обессиленный чело­век всё равно каждое утро, причём чаще всего — задол­го до рассвета, принимается за дело… Какое каждодневное мужество требовалось, чтобы в таких условиях вагоны продол­жали свой путь…

— Люди выдержали всё. Но студёным утром восьмого де­кабря вдруг прекратилась по­дача электроэнергии — и мно­гие вагоны уже не смогли вернуться в парк. Застыли на улицах и троллейбусы… Та са­мая страшная в истории на­шего города зима тянулась нестерпимо долго… Невольно, Михаил Хрисанфович, вспоминаю о той поре строки Алеся Адамовича и Даниила Гранина из «Блокадной книги»: «Город стал пешим. Расстояния обрели реальность. Они измерялись силой своих ног. Не временем, как раньше, а — шагами. Иногда количеством шагов». Чем же вам и вашим кол­легам приходилось — в ту зиму, когда транспорт стоял, заниматься?

— В ту зиму я с особой ос­тротой ощутил, какие удиви­тельные люди живут и трудят­ся рядом… Они отремонтиро­вали сотни вагонов, заново на­тянули и восстановили кон­тактную сеть (около пятисот километров!), ввели в строй шесть тяговых подстанций, привели в порядок десятки ки­лометров путей… Когда в ян­варе сорок второго бюро гор­кома партии вынесло решение — во что бы то ни стало восьмого марта пустить грузо­вые поезда, а пятнадцатого ап­реля — пассажирские, наши силы словно утроились. — Например, ещё старательнее продолжали нести свою вахту стрелочницы: Анастасия Анд­реевна Фокина, Антонина Ива­новна Олесова, Надежда Фё­доровна Сергеева и их под­руги, закутанные в платки, полузамёрзшие, падая от исто­щения, круглосуточно следи­ли за стрелками — посыпали их солью, всячески оберега­ли, чтобы трамвай можно бы­ло пустить в любую минуту…

И вот седьмого марта ве­чером я, начальник службы движения Виталий Маркович Немзер и ещё несколько че­ловек собрались у Технологи­ческого института, где на Загородном проспекте всю зиму торчал застрявший грузовой трамвай. Осмотрели мы мо­тор, другое оборудование — вроде, всё в порядке. Виталий Маркович встал у контролле­ра, повернул ручку — и ни­какого результата! Может, нет тока в сети? Однако сообща­ют, что ток есть. Залезли под вагон — всё ясно: под снегом на рельсах — корка льда. Сби­ли её, повернули ручку кон­троллера — и трамвай пошёл! При подходе к Витебскому вок­залу догнали роту солдат. Что было! В воздух полетели ушанки, раздалось мощное «ура!».

Теперь предстояло решить главную задачу — пустить в назначенный срок трамвай пас­сажирский. Тысячи ленинград­цев вышли из домов, чтобы подготовить этот путь, очистить город от снежных завалов, превратившихся за зиму в ледяную броню. Пронюхав о небывалом многолюдье на ленинградских улицах, фаши­сты стали обстреливать их с особым изуверством. Но нич­то уже не могло сдержать по­рыва наших земляков. И вот наступило пятнадцатое апре­ля…

— Известны слова Николая Тихонова о том, что «весну сорок второго года принесли в Ленинград не ласточки, а трамвай…». Кадры старой ки­нохроники навсегда запечатле­ли это волнующее событие. А каким пятнадцатое апреля вспоминается, Михаил Хрисанфович, вам, одному из главных «виновников» праздни­ка?

— День был удивительно солнечным, и волновался я ужасно. Зная обо всём зара­нее, всё-таки не выдержал и, пожалуй, уже в полшестого утра вышел из кабинета (ночевал чаще всего на работе) на улицу, чтобы своими глазами всё увидеть… Отправился по Невскому, который тогда назывался проспектом 25 Октября, к Дворцовой площади. Вдруг слышу трезвон. Почему ваго­новожатый жмёт на педаль не переставая? Уж не случилось ли чего? Вот он, трамвай, 12-го маршрута: непрерывно трез­воня, медленно въезжает на Невский! Дорога свободна, а женщина-водитель всё жмёт и жмёт на педаль звонка: мол, смотрите, радуйтесь, мы вы­жили! Люди улыбались сквозь слёзы, люди поздравляли друг друга. Я тоже заплакал. Какая-то старушка на углу улицы Гоголя упала на колени и осеняла трамвай кре­стом… Пассажиры целовали водителя, кондукторов… «Ле­нинградская правда» потом написала: «Никто не забудет, как по ве­сенним улицам после тяжёлой зимы прошли первые трамваи. В звоне их сигналов уже зву­чал далёкий звон колоколов Победы…». В тот день на ли­нии вышло около трёхсот ва­гонов: это были маршруты 3-й, 7-й, 9-й, 10-й и 12-й. Причём в Управлении разработали но­вую схему движения с таким расчётом, чтобы в любой ко­нец города можно было по­пасть не более чем с одной пересадкой.

Пуск в осаждённом городе трамвая был для гитлеровцев — как гром среди ясного неба. Спустя время мне довелось увидеть карту Ленинграда с «особо важными» целями, зану­мерованными фашистами. Два десятка таких целей появи­лись уже после того апрель­ского дня: это были трампарки и трамвайные остановки на самых людных улицах и пере­крёстках. Да, приходилось трудно… Что ж, трамвайщики стали применять военную хит­рость: переносили остановки, а вместо длинного трамвайно­го поезда чаще всего стали пускать трамвай-одиночку, ибо в такую цель попасть слож­нее. Однако вражеские оскол­ки всё равно рвали контакт­ную сеть, разрушали колею — и тогда в бой вступали монтёры-контактники, лучшим из ко­торых справедливо считался Александр Жарков. Однажды раненный осколком Жарков лежал в госпитале. И вдруг именно рядом с госпиталем рвётся снаряд, повреждена контактная сеть. Саша выско­чил на улицу, поднялся на ав­товышку, присоединился к ре­монтной бригаде. Они уже по­чти всё сделали, когда фаши­стские пушки ударили снова. На этот раз осколок для Жар­кова оказался смертельным… Да, хотелось бы назвать сейчас десятки, сотни фамилий дорогих моих друзей — во­жатых, кондукторов, движен­цев, путейцев, монтёров, но боюсь кого-нибудь позабыть. Эти люди, повторяю, совер­шили подвиг! Между прочим, учёные подсчитали, что дей­ствующий трамвай сохранял каждому ленинградцу в день в среднем четыреста калорий, которые бы он расходовал, ес­ли бы ходил пешком. А сколь­ко четыреста калорий тогда значили!..

— Вспоминаю, Михаил Хрисанфович, — строки Льва Успенского, посвящённые блокадному трамваю: «Разве не на твои зелёные искры со злобой и страхом косились фашисты с Вороньей горы весной 1942 года? Ах, милый трамвай наш, милый трамвай! Многие месяцы тебя закрывали холодные сугробы злой блокады, леденившие и наши сердца, а в тот солнечный яркий день 15 апреля ты, как и — мы все, вдруг ожил, зазвенел, заискрил и побежал по суровому городу-герою первым вестником грядущей победы…». Так вот, насчёт трамвайных «зелёных искр» — кажется, вам принадле­жит одно очень оригинальное рацпредложение, связанное как раз с маскировкой трамвайных мар­шрутов?

— Было дело. Вызывает ме­ня как-то командующий фрон­том Леонид Александрович Говоров и говорит, что иск­ры, которые при движении сыплются из-под проводов, де­маскируют город, позволяют противнику ориентироваться… Объясняю, что пути плохие, вагоны прыгают на стыках — оттого и искры, а учёные ничего придумать не могут. «А вы кто по специально­сти?» — спрашивает находив­шийся тут же секретарь горкома Алексей Алек­сандрович Кузнецов. Отвечаю: «Инженер-электрик». — «Ну, тогда вам и карты в руки»… Как это часто случается, вы­ход оказался простым: на ка­ждый вагон установили две «дуги» — и искрение прекра­тилось.

— Я слышал, что у вас было ещё одно очень интересное, на мой взгляд, просто невероятное — предложение: пустить второй блокадной зимой по Ладож­скому озеру… троллейбус. Как это, Михаил Хрисанфович?

— Удивляетесь? А, между про­чим, мороз для троллейбуса не страшен, ток к зиме долж­на была дать Волховская ГЭС, сделать же две тяговые под­станции — в Кобоне и Кеккореве, и третью, передвиж­ную, — на середине пути не очень сложно (вспомним, как в конце девятнадцатого века зимой по Неве ходил маленький трамвай). Почему возникла та­кая идея? Потому, что трол­лейбус имеет завидную грузо­подъёмность и благодаря сво­им обширным габаритам дав­ление на единицу площади оказывает сравнительно не­большое. Но, к сожалению, лёд на Ладоге во вторую бло­кадную зиму оказался тонь­ше, чем за год до того, и от соблазнительной идеи при­шлось отказаться…

— Актриса Нина Васильевна Пельцер рассказывала мне, как в блокаду её спасли по­даренные вами валенки, как согревали они её после каж­дого танца на холодной сце­не. Кстати, эти валенки в чис­ле многих других экспонатов можно увидеть в музее 235-й школы «Музы не молчали»…

— Пельцер и другие арти­сты Музкомедии часто прихо­дили к нам на улицу Росси — «погреться», ведь выступали они по соседству, в Алексан­дринке… Да, пили кипяток, разговаривали, мечтали о по­беде… А подарок смог я сде­лать потому, что в трампарке име­ни Леонова мы создали спе­циальную мастерскую, которая валяла валенки. Благодаря это­му обули всех своих водите­лей, всех кондукторов, да ещё воинам на фронт отправляли…

— — — — — — — — — — — — — — — — — ***

ЗАДУМАЙСЯ, дорогой читатель: если в 1937-м, в осаждённом Мадриде, трамвай функционировал лишь одну неделю; если в 1945-м, после того, как советские войска окружили Берлин, движение на тамошних магистралях прекратилось сразу же; то в Ленинграде из 872 блокадных дней трамвай работал 811.

Вместе с медалью защитника Ленинграда (кстати, удостоверение к медали имеет  № 40, а это значит, что Михаил Хрисанфович получил её в числе самых-самых первых) «командир блокадного трамвая» был удостоен ордена Красной Звезды — за обеспечение транспортировки трамваями высоковольтного кабеля для прокладки по дну Ладожского озера и пуска Волховской ГЭС, который блокадники назвали «Кабелем жизни».

Однако вскоре после войны, увы, тоже оказался среди жертв подлого «Ленинградского дела» — как «пособник врагов народа», потому что — предоставить компрометирующие материалы на руководителей города отказался. Однако участи тех, кто был расстрелян или сгинул в сталинских лагерях, слава Богу, избежал: просто с работы уволили, из партии выгнали. Но не сломался. На любом месте продолжал работать с прежней энергией. И, в конце концов, — справедливости — дождался…

Ещё он написал честную книгу «Фронтовой трамвай», где назвал всех друзей-товарищей по блокаде. День 15 апреля — «второго рождения трамвая», а ещё 27 января — когда город от блокады был освобождён полностью, ну и, конечно, 9 мая навсегда остались для него святыми.

А у меня всё не идут из головы те, блокадницы Веры Инбер, стихи про блокадный трамвай:

«…Фанера вместо стёкол,
Но это ничего,
И граждане потоком
Вливаются в него.
Немолодой рабочий –
Он едет на завод,
Который дни и ночи
Оружие куёт.
Старушку убаюкал
Ритмичный шум колёс:
Она танкисту-внуку
Достала папирос.
Беседуя с сестрою
И полковым врачом,
Дружинницы — их трое –
Сидят к плечу плечом.
У пояса граната,
У пояса наган,
Высокий, бородатый —
Похоже, партизан,
Пришёл помыться в баньке,
Побыть с семьёй своей,
Принес сынишке Саньке
Немецкий шлем-трофей —
И снова в путь-дорогу,
В дремучие снега,
Выслеживать берлогу
Жестокого врага,
Огнём своей винтовки
Вести фашистам счёт…
Мелькают остановки,
Трамвай на фронт идёт.
Везут домохозяйки
Нещедрый свой паёк,
Грудной ребенок — в байке
Откинут уголок –
Глядит (ему всё ново).
Гляди, не забывай
Крещенья боевого,—
На фронт идёт трамвай…» 

Жаль, что до открытия памятника «Блокадному трамваю», за создание которого очень ратовал, — — на проспекте Стачек, у трампарка № 8 (на этом месте, в четырёх километров от линии фронта, в 1941-м была сооружена противотанковая баррикада из трамвайных вагонов, заполненных камнями), «командир блокадного трамвая» не дожил: Михаил Хрисанфович Сорока скончался в 1990-м. — Этому памятнику поэт Анатолий Молчанов посвятил пронзительные стихи, где, в частности, есть такие строки:

«…Я не был на фронте, но знаю
Сгоревшей взрывчатки угар.
Мы с Юркой бежали к трамваю,
Вдруг свист и слепящий удар…
Оглохший, в дымящейся куртке,
Разбивший лицо о панель,
Я всё же был жив, а от Юрки
Остался лишь только портфель…»

Вот вспомнил, и в горле — комок…

 

На снимках:

 

 

—