Владимир Рывкин: «АННА И ДРУГИЕ»

Loading

Князь Вронский Анну посещает,
Он не один приходит к ней,
Всех Анна чем-то угощает,
Он чуть кокетничает с ней.

«АННА И ДРУГИЕ»
(поэма в сонетах)

Владимир Рывкин

Продолжение Начало


Поэма «АННА И ДРУГИЕ» написана автором Владимиром Рывкиным к 145 годовщине выхода в свет романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина». (1877 — 2022 гг.). Поэма содержит Пролог, восемь глав и Эпилог.

ГЛАВА 2
I
В семье Щербацких беспокойство.
Болеет Кити, ждут врачей.
Все знают — нервное расстройство,
Погас весь свет её очей…
В ней всей такая перемена,
Виною, знают, та измена,
Но ждут консилиум они.
Их неспокойны — ночи, дни…
Туберкулёз подозревает
У Кити их домашний врач,
А знаменитый главный врач, —
Он всю причину понимает…
И пусть он враг лечебных вод,
Он им не делает отвод…
                    II
Примчалась Долли, вся волнуясь,
Хоть у неё в болезни дочь,
К сестричке чувствам повинуясь,
Желая чем-то ей помочь.
Их разговор не получался,
Все прерывался, не кончался…
Остались все ж они дружить,
У Долли Кити стала жить…
Она её детей смотрела,
Но это ей не помогло,
То горе вглубь её легло,
Она ж его унять хотела…
Пришлось врачам ей уступить
И ехать с мамой — воду пить…
                    III
Князь Вронский Анну посещает,
Он не один приходит к ней,
Всех Анна чем-то угощает,
Он чуть кокетничает с ней.
А иногда он не приходит,
Причину некую находит,
Волнует Анну этим он,
Она, порой, теряет сон…
Он объяснения находит,
Она при этом смущена,
И даже где-то влюблена,
Любовь в неё по капле входит.
Но мы не будем тут спешить,
И Анне душу ворошить…
                   IV
Княгиня Бетси — Анны брата,
Что ей двоюродный, — жена.
И дружба с нею тем чревата,
Что с Вронским видится она.
Он все салоны навещает
И о любви не прекращает
Ей бесконечно говорить
И взгляды томные дарить…
Не верит Анна в то, что может
Его за это полюбить
И сына с мужем позабыть.
Но что-то, всё же, её гложет…
Быть может, Анна влюблена?
Как знать, что чувствует она…
V
В салоне Бетси осуждают
Карениных… его, её…
Уже сомненьем награждают,
А Вронский смотрит на неё…
Она про Кити сообщает
И этим Вронского смущает,
Но говорит он ей в ответ —
То, что вины его тут нет,
Что в этом Анна виновата…
Она ж серьёзной хочет быть,
Она так хочет возразить,
И чует — близится расплата…
Да, есть опасности в любви,
И рифма просит: се-ля-ви…
                  VI
Княгиня Бетси принимает
В своей квартире высший свет.
Здесь Вронский, Анна тут бывает,
Каренин явится — нет-нет…
Свет веселится и скучает,
Всё непременно замечает,
А Анна с Вронским всё сидят
И друг на друга так глядят…
Их дамы взглядом осуждают,
Каренин сам идёт домой,
Пока что гордый и прямой,
Что будет дальше — ожидает…
Он хочет с Анной говорить,
От зла её отговорить…
                     VII
Домой приходит Анна поздно.
Ещё Каренин на ногах.
Он говорить с ней хочет грозно,
Вселить в неё и долг, и страх…
Но Анна вся горит от счастья,
Забыты ею все несчастья.
В недоумении она —
В чём состоит её вина?
Он говорит — свет осуждает
Её и Вронского, она ж —
Всё превращает в некий шарж,
И спать ложиться убеждает…
Каренин лёг, как павший лист.
Производя и храп, и свист…
                   VIII
Она у Вронского в постели,
И отдаётся вся ему, —
Как бы того мы не хотели,
Она в тумане и в дыму…
Его вся сладость в ней разлита,
Она мечтой его овита.
Да, он добился своего,
Победа это у него…
Каренин, делать что, не знает,
Он не готов к такому весь,
С него слетает важность, спесь.
Уже его надежда тает…
Он хочет Анну возвратить
И встречи с Вронским запретить…
                  IX
Идет весна, и Левин в поле
Стремится делом заглушить
То, что всплывает поневоле
И не даёт спокойно жить –
Это, как Кити отказала,
Как недовольство показала
Тому, что он ей предложил.
И он с тех пор всё этим жил.
Он забывал, бывало, горе,
Но это он не мог забыть,
Он продолжал ее любить,
Живя с собою в трудном споре.
Уже три месяца прошло,
А это горе не ушло…
                    X
Весна — пора надежд, свершений.
Без шубы Левин, в сапогах…
Весна — пора предположений,
Она в конюшнях, на лугах…
Ревёт от радости скотина,
Вокруг прекрасная картина,
Земле от снега отдыхать,
Ну, а крестьянину пахать…
Потом уже и сеять нужно,
Ругает Левин тех и тех,
Ну, и от этого успех,
И все взойдут посевы дружно.
Кого-то хвалит он, порой,
Живет весеннею игрой…
                  XI
Вспугнул он уток по дороге –
К себе в имение, домой,
А тут и гость был на пороге –
Степан Аркадьич, боже мой!
Подумал он: «О ней он скажет,
Иль вышла замуж мне расскажет…»
Но тот про это промолчал,
А всё твердил, что заскучал,
Что лес продать была охота,
Еще: на тяге постоять,
Весенних уток пострелять,
Мол, страсть утиная охота…
И рассказал, как лес продал,
А Левин: «Ты, брат, прогадал…»
                  XII
Охота склеилась удачно, —
Набит был утками ягдташ,
Но Левин был настроен мрачно,
В душе его был ералаш…
Спросил про Кити, — в чём причина,
И от чего её кручина?
Облонский тайну не хранил
Во всём он Вронского винил…
Был Левин очень недоволен, —
Тем, как лес Стива продавал,
Хоть тот совсем не унывал
И был продажею доволен…
Они расстались, как друзья.
Их дальше жизнь звала своя…
                   XIII
Страсть жизнь его не изменила, —
Жил Вронский светом и полком,
Она его не отстранила
От тех, с кем дружен был, знаком…
Связь с Анной зависть вызывала,
И ожиданье создавала
У всех завистников её,
Точивших злобы остриё.
Им недовольны брат и мама:
Он повышеньем пренебрёг…
Зато в полку остаться смог.
Родных пугала его драма…
Кобылу он себе купил,
Себя на скачки торопил…
                 XIV
И вот, настало скачек время,
Явился Вронский в полк поесть.
Но не поднять, чтоб веса бремя,
Он знал — бифштекс в артели есть…
Тут Яшвин друга отрезвляет,
И массу знаний проявляет –
Мол, водку сельтерской запить,
Потом — шампанского попить…
Желает Вронский удалиться,
В конюшне лошадь увидать,
Любви своей себя отдать…
Друзья ж не мнят угомониться….
И Яшвин вслед, прохвост и хват,
Ему — что он чуть… лысоват…
                     XV
Здесь старший брат письмо оставил,
Забыл поручик, где оно,
Потом прилёг и всё представил,
На память действует вино…
В письме про то же, что и прежде, —
Мать и в расстройстве, и в надежде,
Её он видит правоту,
Если взглянуть начистоту…
Он знал, что тут не увлеченье,
Что не случайна эта связь…
И знал, что ждут, чтоб бросить грязь –
В их незаконное свеченье,
Что не простят им этот грех,
Что нужно им уйти от всех…
                   XVI
Конюшня рядом с ипподромом,
Сам тренер Вронского встречал,
И изнутри, как неким громом,
Он по-английски отвечал…
Фру-Фру звалась его кобыла.
Душа его от счастья ныла.
Он к ней с любовью подошёл,
Ну, и ответ любви нашёл…
Волненье лошади в нём билось,
Кровь к его сердцу прилилась
И в тело нега полилась,
В нём что-то тайное творилось…
Ему сейчас бы выпить штоф,
А он: «Поедем в Петергоф!»
                  XVII
В коляске ехал он мечтая —
Увидеть Анну. Дождик шёл.
Была причина тут простая,
И Анну он легко нашёл…
Каренин в Питере остался,
На время с Анною расстался,
Когда примчал с лечебных вод.
А тут, садовник — садовод…
«Что, барин дома?» — он серьезно.
Ответил тот: «Не приезжал…»
И Вронский в сад к ней пробежал,
И осторожно, и нервозно, —
Он средь всего не позабыл,
Что у неё сыночек был…
                    XVIII
Серёжа был для них помехой,
Он с подозрением на них,
Был Вронский некой в жизни вехой
Его, — меж радостей и лих…
Не знал к нему как относиться,
Но мог, порою, им дивиться.
С тревогой думал про себя,
Свой ум и душу теребя.
На этот раз он не был рядом,
И Анна тут была одна,
И в ней болезнь была видна,
Что не скрывается нарядом…
И Вронский: «Анна, ты  больна?»
«Нет, нет», — воскликнула она…
                    XIX
Она счастлива и несчастна.
Легко всё как-то у подруг…
А как любовь её — опасна…
И вспомнила о скачках вдруг.
И Вронский стал легко и вкусно,
И виртуозно, и искусно
Про скачки Анне говорить.
Она ж решила объявить…
И Вронский слушать был согласен.
Была беременна она.
Судьба была их решена.
Ход жизни дальше был опасен.
Сказал он: «Надо всё кончать
И жизнь по-новому начать…»
                   XX
Но Анна рушить не решалась
Семью, где муж её и сын,
Она о муже сокрушалась,
Как говорится, — дом и тын…
И Вронский тоже растерялся,
Покой их жизни потерялся,
Они попались в сеть вдвоем,
Но каждый думал о своём…
Привыкла к этой жизни Анна,
Была у мужа за спиной,
Судьбы не видела иной,
Ей жизнь была другая странна.
Она спросила: «Что бежать?»
Он ей: «Чего же не бежать?»
                   XXI
Бежать она не собиралась,
Чтобы любовницею стать.
Она во многом разбиралась,
Сама решила всё сверстать.
Сказала Вронскому: «Я в счастье!»
Когда сказал он о несчастье,
Ну, и о том, что ровно в час
У них свиданья будет час…
Тут голос сына вдруг раздался.
Прижалась к Вронскому она –
Любви к нему влекла волна,
Он в поцелуях оказался…
Но он о скачках не забыл,
И вмиг домой к себе отбыл …
                    XXII
Осталось времени немного
До скачки, где он должен быть.
Он рассчитал всё очень строго,
Чуть у знакомого побыть…
И к ипподрому он примчался,
С Фру-Фру прекрасной повидался,
Был счастлив, что не опоздал,
Но старший брат его тут ждал…
Он про письмо спросил — читал ли?
Ответил Вронский с злым лицом.
Брат оказался хитрецом,
И братья ссориться не стали…
Степан Аркадьич подошел,
Ему, — чтоб завтра он пришел…
                     XXIII
Сначала скачка шла, как нужно,
Фру-Фру бежала лучше всех,
Всё проходило у них дружно,
Казалось вот он, вот успех…
Но на препятствии последнем
И в положении переднем,
В лихой, за первенство, борьбе, —
Снесла хребет Фру-Фру себе…
Её беднягу расстреляли.
А Вронский был весь невредим.
Но стал суров и нелюдим.
Его друзья куда-то звали…
Всю жизнь он будет вспоминать.
И будет лошадь гнать… и гнать…
                    XXIV
Каренин внешне не менялся
По отношению к жене.
С большой энергией он взялся,
За труд, что важен был стране.
На даче Анна проживала
И вовсе не переживала…
Что он в столице был один —
Особо важный господин…
Он к сыну плохо относился
И зло подтрунивал над ним,
Он знал, что мальчик был раним,
И на него, порой, косился…
Он жил счастливо восемь лет,
Теперь ему не мил был свет…
                      XXV
С тех пор, как с вод он возвратился,
На даче был он — раза два…
Всё по делам своим крутился,
Он успевал по ним едва…
В день скачек он на ипподроме —
Обязан быть, и быть — на стрёме:
Там будет свита, будет царь —
Всея России государь…
Сегодня врач к нему примчался,
Прощупал печень, слушал грудь…
Каренин был ни кем-нибудь,
Он с царской свитою встречался.
Сказал врач — больше отдыхать,
Затем, чтоб после не вздыхать…
                     XXVI
На скачках в ложах волновались,
Болели, были и пари,
Кричали в радости, пугались,
Водились скачки из стари…
Сидела Бетси рядом с Анной —
Слегка расстроенной и странной.
За ней Каренин наблюдал,
Ну, и, конечно, осуждал…
Знал за кого она болела,
Как бы чего-то ожидал,
И в миг тот самый увидал,
Как Анна в страхе побледнела, —
По ипподрому слух пошёл,
Что Вронский с лошадью — сошёл…
                  XXVII
В сих скачках были офицеры.
Увечий много, смерть одна…
За честь, успех платились цены,
На всех печаль была видна,
Сказали: «Вронский цел остался,
Хребет у лошади сломался…»
Царь растревожен скачкой был,
Был недоволен и отбыл.
Каренин Анну взял за руку,
К карете он её повёл
И разговор он с ней завёл,
Ускорив этим их разлуку.
Вскричала Анна о любви –
Любовь была в её крови…
                    XXVIII
Ну, а Щербацкие на водах —
Княгиня, Князь и Кити дочь,
В одеждах при тогдашних модах,
Живут, недуги превозмочь…
За Кити много беспокойства —
Болезнь её иного свойства…
Но Кити лечится сама,
Добра в ней много и ума…
Она тут с Варенькою дружит,
Та добровольная сестра,
Весьма учтива, не хитра,
Примером добрым Кити служит.
И Кити стала, как и та, —
В ней оживала доброта…
                  XXIX
Художник тут в неё влюбился,
Был он и немощен, и стар,
Он ею радостно дивился
И взглядом пил любви нектар…
Семье их Кити помогала,
Свою им помощь предлагала,
Но вот художника жена
Была весьма удивлена…
Потом сказала недовольно,
Что он без Кити никуда —
От доброты пришла беда,
Как говорят, непроизвольно…
Такой для Кити был урок.
Всему всегда приходит срок…
                  XXX
И все ж лечения, и воды,
И окружение людей,
И заграничный дух свободы
Сыграли роль, как чародей…
Окрепла Кити, повзрослела,
От мук избавиться сумела.
От ненавистных страшных дум,
Терзавших: душу, сердце, ум…
Её в Россию потянуло,
Её ты, Варенька, пойми, —
Там Долли милая с детьми…
И в сердце радостно кольнуло…
Сказала Варенька — примчит,
Когда муж Кити обручит…

Продолжение следует

 

Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Владимир Рывкин: «АННА И ДРУГИЕ»

    1. Это Ваши стихи соплеменник! Сил хватило только на строчку и две точки.

      1. Валерий: 07.05.2022 в 06:30
        Это Ваши стихи соплеменник!…
        =====
        ??? Зачем написали это?

  1. Жанр невиданный — поэтический (вполне складный) комментарий к известнейшему прозаическому произведению, давно объявленному классикой. Рифмованное обилие, повидимому, даёт мне право быть столь же обильным прозаически.
    Этот роман классика – не свободное творчество, т.с. «парение души», но – сплошное поучение, «охудожествлённая» методика. Инструкция.
    Фальшивый человек, фальшивая личная жизнь… Собственная жена классика едва ли не в прямом смысле «рожальная машина» — 13 детей! — и при этом убеждённость мужа в «отвращении женщин к совокуплению».
    «Суждения Толстого о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами». (Антон Чехов).

    Роман «Воскресение» — тщательное moralite от первой до последней строчки, гораздо надуманнее, чем в аналогичном романе Панаса Мирного «Повiя» («Гулящая») или в итальянском фильме, название которого сразу предвосхищает всё содержание – «Дайте мужа Анне Заккео»…
    Помню, я и сам на школьном уроке литературы заученно отвечал, что-де художнический гений Толстого стихийно преодолевал его назойливое морализирование и что знаменитый эпиграф – «Мне отмщение и Аз воздам!» — лишь затрудняет восприятие великого романа…

    Вообще-то, мнения такого рода высказывались с момента опубликования «Анны Карениной».
    В самом деле, молодая, полная жизни героиня, испытывая отвращение к старому чёрствому чиновнику-мужу, влюбляется и отдаётся обаятельному светскому герою, — такой ли уж грех! Не грех ли, напротив, сгубить жизнь с нелюбимым человеком, к которому сам автор, кажется испытывает разве что брезгливость? «Измена» Анны вовсе не лёгкая, бездумная (да ещё и на фоне таких записных грешников, как Стива Облонский, княгиня Бетси Тверская…); Анна терзается в разлуке с сыном, морально истязает Вронского. Он предлагает узаконить их отношения, хочет иметь детей, — она всякий раз отказывается, мучась сомнениями…
    Словом, такая судьба заслуживает лишь сочувствия.

    Но Толстому этого мало. Героиня обречена заранее, ещё до написания первой строчки, трагедия прямо-таки запланирована: «…Аз воздам!»
    И месть эта ужасна: «бесстыдно растянутое окровавленное» тело Анны на столе казармы; раздавленный своей виной (не очень-то понятной) Вронский – отныне «развалина», субъект, годный лишь на то, чтобы отправиться на войну с турками, «врубиться в каре и смять или лечь»…
    Неужто же плоская рядовая любовь Левина с его пасхально-розовой Кити, волей автора параллельно и неуклонно противопоставленная страсти Анны и Вронского, благороднее и оправданнее? Всё это пропахло модной тогда викторианской этикой, которая в королевстве низенькой толстой глупой женщины привела к множеству искалеченных судеб.

    Да и можно ли представить кого бы то ни было, даже заведомого психопата, кто не бросился бы спонтанно под поезд, но аккуратно лёг бы на рельсы, поджидая движущийся состав?
    Так вот не представлять себе элементарную РЕФЛЕКТОРНУЮ реакцию человека!..
    И что это — «бесстыдно растянутое» тело человека, побывавшее под колёсами поезда?..
    Но перед нашим классиком навязчивая неотступная idee fixe, подавляющая любое истинное творчество. Об этой опасности, подстерегающей всякого творца, очень определённо у Герцена: «Вскоре им (не о Толстом. – М.Т.) овладевает односторонння исключительность (вроде idee fixe У ПОВРЕЖДЁННЫХ). Он предаётся специальности, делается ремесленником».

    А вот как объясняет своё «ремесленничество» сам Толстой:
    «…Я выбрал этот эпиграф просто, чтобы выразить ту мысль, что то дурное (!), что совершает человек, имеет своим последствием всё то горькое, что идёт не от людей, а ОТ БОГА, и что испытала на себе и Анна Каренина».
    Более весомо ОБ ИДЕОЛОГИЧНОСТИ нашего «художника слова» не скажешь. Толстой в полном значении этого понятия — талмудист, выхолащивающий из «живой жизни» сухой безжизненный остаток. И это даёт мне право согласиться с мыслью Ленина: «Толстой (как) зеркало русской революции». Приоритет идеологии, не берущей в расчёт реальную действительность, людские судьбы.

    Завершу т.с. поэтически — хотя, замечу сам стихов не писал и не пишу.
    «И всех поняв, но не простив/ Её душа томилась
    Гудел вдали локомотив/ Его ждала как милость
    Как прежде жить сейчас нельзя/ Не выйдет по другому
    Друзья давно уж не друзья/ И нет дороги к дому
    А кто бы этот мир простил? /Из королев, да в пешки
    Любовник бросил, муж постыл/ И за спиной насмешки
    И лишь, наверно, в кошельке/ Предсмертная записка…
    Перчатка сжатая в руке…/ А поезд близко, близко
    Ну баба с возу — легче воз/ Не стало в мире дуры…
    Но тащит Анна паровоз/ Родной литературы».
    Борис Вайнштейн.

Добавить комментарий для Валерий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.