В НАЧАЛЕ июля сорок первого Жаров прибыл в Севастополь в качестве специального корреспондента газеты «Красный флот» и журнала «Краснофлотец». Здесь же был и композитор Борис Мокроусов. Однажды после воздушного налёта сидели они на пахнущим дымком Приморском бульваре и предавались размышлениям о песне, которую напишут вдвоём.
ПЕСНИ, ОПАЛЁННЫЕ ВОЙНОЙ
Лев Сидоровский
Продолжение. Начало
Глава 9-я
«СКВОЗЬ БУРИ И ШТОРМЫ ПРОШЁЛ ЭТОТ КАМЕНЬ…»
ЛЕТОМ 1956-го я, студент отделения журналистики ЛГУ, оказался на практике в редакции газеты «Слава Севастополя». Очаровательный, из белого инкерманского камня, город над синей бухтой полюбился как-то сразу, и я успевал, выполнив многочисленные редакционные задания, по вечерам бродить по его бегущим вверх-вниз улочкам, любоваться Графской пристанью, Памятником затопленным кораблям, твердыней Малахова кургана, обелиском на Сапун-горе… По радио здесь каждый день звучала песня «Заветный камень», которая давно стала как бы военным гимном героического, многострадального города… Однажды в редакции появился «почётный севастополец», московский гость — поэт Александр Жаров (чью знаменитую поэму «Гармонь» я прочитал ещё в отрочестве): он прибыл сюда по приглашению командования КЧФ на День Военно-Морского флота. Поскольку стихи «Заветного камня» в сорок втором написал именно Жаров, я попросил Александра Алексеевича поведать, как замечательная песня (которую, кстати, Леонид Осипович Утёсов называл «Царь-песней») создавалась. И вот что узнал…
***
В НАЧАЛЕ июля сорок первого Жаров прибыл в Севастополь в качестве специального корреспондента газеты «Красный флот» и журнала «Краснофлотец». Здесь же был и композитор Борис Мокроусов. Однажды после воздушного налёта сидели они на пахнущим дымком Приморском бульваре и предавались размышлениям о песне, которую напишут вдвоём. «Это должна быть песня широкая, эпическая, сдержанно-торжественная, как баллада», — сказал Мокроусов. «Главное, по-моему, это гнев и мужество», — добавил Жаров. Думали о песне много, но их вдохновению явно не хватало конкретного драматического эпизода, который мог бы звучать обобщающе. Хотелось опереться на событие, которое бы сделало Чёрное море «океаном», чтобы этот океан беззаветной морской храбрости перекатывал в песне свои волны…
Такой эпизод возник позже, в трагические дни прощания с Севастополем. По приказу командования Черноморский флот уходил к побережью Кавказа. Слезами и кровью набухали морские волны.
«Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Чёрное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.
И грозный солёный бушующий вал
О шлюпку волну о волну разбивал.
В туманной дали
Не видно земли,
Ушли далеко корабли…»
И люди, покидая священный город, брали с собой кто горсть крымской земли, кто камень. Вместо талисмана… И эти заветные камни, эту священную, обильно политую кровью землю матросы обещали вернуть на место, когда вышвырнут фашистов из Севастополя…
Так у поэта и композитора родился герой песни — матрос, которого подобрали в море друзья:
«Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:
«Когда покидал я родимый утёс,
С собою кусочек гранита унёс…
Затем, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли…»
Наказ погибшего становился клятвой живых. И рождались стихи, которых поэт, наверное, не мог бы придумать, если бы они не были сказаны реальными героями реальной битвы:
«Кто камень возьмёт, тот пускай поклянётся,
Что с честью носить его будет.
Он первым в любимую бухту вернётся
И клятвы своей не забудет!
Тот камень заветный и ночью, и днём
Матросское сердце сжигает огнём.
Пусть свято хранит
Мой камень-гранит –-
Он русскою кровью омыт!»…
Песню напечатали в «Красной звезде». В тогдашнем, первоначальном, варианте о победном возвращении в Севастополь говорилось в будущем времени:
«Взойдёт на утёс черноморский матрос,
Кто Родине новую славу принёс.
И в мирные дни
Пойдут корабли
Под солнцем родимой земли».
В сорок четвёртом, в начале мая, Жаров прилетел в Севастополь. Застал последний бой на Херсонесском мысу. Радовался освобождению черноморской цитадели и ещё тому, что к вечеру встретил у Графской пристани освободителей, распевавших песню «Заветный камень». Узнав, что автор рядом, герои попросили внести в текст маленькую поправку: ведь матрос уже «взошёл на утёс». Жаров тут же выполнил эту просьбу, и с тех пор песня возвещает о том, что на легендарный утёс «взошёл черноморский матрос», и о том, что «в мирной дали идут корабли под солнцем родимой земли».
Правильно ли поступил поэт? Откровенно говоря, лично мне дороже первые варианты песен жестокого времени — и по музыке, и по стихам они звучат именно как надежда, как вера в победу. А о самой победе мы потом узнали из других песен. Из хороших, но все же — других…
Когда же после 1991-го Российский Черноморский Флот в связи с «политикой» вдруг оказался в Севастополе (подумать только!) «временным», до 2017-го, гостем, «Заветный камень» обрёл совсем новый смысл — особенно пронзительный и очень трагичный. Теперь, слава Богу, Крым в Россию вернулся, и «гость», опять, верю — уже навсегда, утвердился на своём законном историческом месте.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
«Российский Черноморский Флот в связи с «политикой» вдруг оказался в Севастополе (подумать только!) «временным», до 2017-го, гостем…»
—————————————————————————
Временным РЧФ был в Севастополе, по-моему, до 2014 года.
Согласен, что место «заветного камня» должно быть в Севастополе, т. е. Крым — русским.
Но то, как его туда протащил Путин, дискредитирует саму идею. Особенно после того, как стало ясно теперь, когда оказалось, что это всего лишь геополитические игры.