КОГДА над городом спускаются сумерки, пожалуйста, поставьте на диск проигрывателя старую утёсовскую пластинку. И вас снова окутает вальс — такой добрый, такой грустный и такой целомудренный, каких сейчас, увы, уже и не пишут…
ПЕСНИ, ОПАЛЁННЫЕ ВОЙНОЙ
Лев Сидоровский
Продолжение. Начало
Глава 11-я
«НОЧЬ КОРОТКА, СПЯТ ОБЛАКА…»
НЕЗАДОЛГО до конца войны Константин Симонов молниеносно, между фронтовыми командировками, как только он один, пожалуй, и умел, написал пьесу «Так и будет». Была эта пьеса (мне в иркутском Драмтеатре посчастливилось увидеть этот спектакль) полна предчувствия скорой победы, но вместе с этим звучала в ней и боль по погибшим, и тоска по тем, кто далёк, и горечь расставания с теми, кому завтра в бой… И ещё была там песня: «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука…» Её пела героиня пьесы Ольга Воронцова полковнику Дмитрию Ивановичу Савельеву. Ольга удивлялась: «Неужели раньше не слыхали?»
***
ДА, ОЧЕНЬ светлый и одновременно очень грустный этот вальс тогда знали и пели, пожалуй, все. (А я — благо в доме было пианино — даже подобрал его на слух, что случилось у меня вообще впервые). Написан вальс был в сорок третьем, но история начинается много раньше. Поэт Евгений Аронович Долматовский вспоминал, как ещё первой военной зимой, находясь в войсках под Харьковом и Белгородом, заметил: никакая беда, никакая смертельная опасность не препятствуют всему тому, что всегда было свойственно лишь мирным, беззаботным временам. Стоит воинской колонне остановиться на ночёвку в прифронтовом селе или городке — и вот уже возникают знакомства, и откровенные разговоры, и влюблённость, и всё это носит грустный и целомудренный характер, а рано-рано — расставание, отъезд… И сложилось стихотворение «Танцы до утра»: «Хриплый голос радиолы,// Снег, летящий на порог,// Запах пудры невесёлый,// Топот вяленых сапог.// Танца вечная погоня// Удивительно легка,// И лежит в моей ладони// Незнакомая рука…»
Написано это было в Купянске, в феврале 1942-го, а через год Долматовский снова встретил своего соавтора по «Песне о Днепре» Марка Фрадкина, который с бригадой артистов кочевал по войскам, завершавшим Сталинградскую операцию. Поэт прочитал композитору «Танцы до утра», и вскоре тот наиграл на трофейном аккордеоне вальсовую мелодию, навеянную этими стихами. Поскольку ритмически стихи и музыка шли вразнобой, Долматовский задумал новый вариант текста. Однако момент требовал иных песен — о победе на Волге.
Когда армия Паулюса была окончательно разгромлена, на Волге наступила тишина — непривычная, даже ошеломляющая. На второй день тишины поэта и композитора пригласили в Военный совет фронта, и Константин Константинович Рокоссовский предложил гостям показать свою работу: командующий интересовался состоянием и действием песенного оружия, находящегося в его войсках.
Песни имели успех. А потом поэт прочитал стихотворение «Танцы до утра», рассказал, что хочет положить его на музыку. Начальник политуправления фронта, уже знакомый нам Галаджев, заметил: «Должно получиться нечто вроде офицерского вальса». В ту пору слово «офицер» в Красной Армии, где недавно ввели погоны, только приобретало право на существование, только проникало в обиход, и поэту это название для будущей песни очень пришлось по душе. А Рокоссовский добавил, что новая встреча состоится на новом участке фронта, который будет дан сталинградским войскам. Что это за участок, какова его география, командующий не разъяснил.
Поэт и композитор вышли из избы — и тут же узнали: надо собираться в дорогу. Ночь застала их уже в пути. Эшелон двигался на север. И вот там, в вагоне, быстро родился давно вынашиваемый «Офицерский вальс»…
«Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на погоне
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок…»
Ехали медленно: от Сталинграда до Ельца — семь суток. На всех станциях и полустанках Фрадкин исполнял вальс перед бойцами разных эшелонов: перегоняя друг друга, они спешили от берегов Волги в тот район, который летом 1943-го прогремел на весь мир под названием Курской дуги.
«Хоть я с вами почти незнаком
И далёко отсюда мой дом…»
Под Ельцом песня уже поджидала своих авторов, оттуда и пошла кочевать по фронтам…
«Будем кружить,
Петь и дружить,
Танцевать я совсем разучился
И прошу вас меня извинить.
Утро зовёт
Снова в поход…
Покидая ваш маленький город,
Я пройду мимо ваших ворот…»
Спустя время поэт и композитор заменили «офицерское» (а мы, мальчишки, называли его только так) название: ведь песня уже была и солдатской. Вальс стал именоваться «Случайным». К тому же в строке: «и лежит у меня на погоне…» почему-то «погон» превратился в «ладонь»… Ходили слухи, что — по указанию самого Сталина: мол, прослушав песню, заметил: «Как это девичья рука может лежать на погоне офицера-богатыря? И вообще он должен воевать, а не танцевать!» В общем, до смерти вождя, до самой «оттепели» песня оказалась под запретом…
«Я как будто бы снова
Возле дома родного…
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чём».
***
КОГДА над городом спускаются сумерки, пожалуйста, поставьте на диск проигрывателя старую утёсовскую пластинку. И вас снова окутает вальс — такой добрый, такой грустный и такой целомудренный, каких сейчас, увы, уже и не пишут…
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Спасибо большое Автору за материал.
Меня всегда напрягало название «Случайный вальс». Как говорил начальник штаба 2-й эскадрильи нашего авиаполка — «Случайным бывает только триппер у пьяного штурмана потерявшего бдительность…»
И строчка «и лежит у меня на погоне…» тоже очень к месту. Как рука может поместиться на ладони?
Жаль что никто до сих пор не удосужился исполнить авторский вариант под авторским названием — он гораздо убедительнее.