Теперь весь мир уже более трёх месяцев ловит фронтовые сводки, с болью и тревогой. Ремарк из своего настоящего как бы вглядывается в будущее. Или всё провидел, сквозь толщу веков, ещё проповедник Экклезиаст: “И что будет, то уже было”?

“Ночь в Лиссабоне” — реминисценции и предвидения

Елена Бандас

 Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было.

 Книга Экклезиаста, или Проповедника, сына Давидова, царя в Иерусалиме.

К 1962 году этот роман был завершён и вышел в свет — последний, изданный при жизни автора. Эрих Мария Ремарк (1898, Оснабрюк, Германия — 1970, Локарно, Швейцария) посвятил книгу полному опасностей бегству от стремительного нашествия фашистских захватчиков. Произведение Л. Фейхтвангера “Чёрт во Франции”, на ту же тему (1982), было строго автобиографичным. Ремарк же создал как бы рассказ в рассказе; сюжетные линии его включают личный опыт автора, но тем не исчерпываются. Это повествование о самоотверженной любви, соединяющей молодых супругов в немыслимых для того обстоятельствах; разоблачение варварства штурмовиков и коллаборационизма французских полицейских; это звуки, краски и запахи природы, отдохновением от войны. Повествование захватывающее, лиричное, временами — жуткое. Порой в нём слышатся отголоски событий, давно прошедших, знакомых каждому по текстам Торы (Библии, Книги — в греческом переводе).

 Библейские истории вошли в сознание Ремарка с детства — с 14 лет в родном городе он начал подготовку к учёбе в католической учительской семинарии, а с 1915 года — приступил к занятиям в этой семинарии, вплоть до призыва на фронт; впечатления от службы на передовой в ноябре 16-го — начале 17-го легли в основу его антивоенного романа. Пришедшие к власти гитлеровцы жаждали расправы с автором, “опорочившим доблестную немецкую армию”. Путь бегства привёл писателя в Лиссабон. В тревоге о документах, разрешениях и печатях, о нехватке денег, в страхе перед разоблачением и арестом — чуткая память невольно ловила образы минувших веков, отзвуки былого.

 “На поверхности Тахо, невдалеке от набережной… корабль снаряжался в путь, словно Ноев ковчег. Каждое судно, покидавшее Европу в эти месяцы 1942 года, было ковчегом. Америка высилась Араратом, а потоп нарастал с каждым днём. Он давно уже затопил Германию и Австрию, глубоко на дне лежали Прага и Польша; потонули Амстердам, Брюссель, Копенгаген, Осло и Париж; в зловонных потоках задыхались города Италии; нельзя спастись уже и в Испании. Побережье Португалии стало последним прибежищем беглецов”.

 “После прорыва немецких войск в Бельгии и прорыва линии Мажино начался великий исход — сначала на автомашинах, гружённых домашним скарбом, потом на велосипедах, повозках, тачках, с детскими колясочками и, наконец, пешком, бесконечными вереницами тянулись на юг, под огнём пикирующих бомбардировщиков… Мы живём, как евреи в дни бегства из Египта. Позади — немецкая армия и гестапо, с обеих сторон — море французской и испанской полиции, а впереди — обетованная земля Португалии с гаванью Лиссабона, откуда открываются пути в ещё более обетованную землю Америки… Странствие через пустыню. Переход через Красное море”.

 

 “Мы подошли к тесно сбившейся толпе эмигрантов. Перед нами расступились, как Красное море перед израильскими эмигрантами фараона. Зелёный паспорт американца был сказочным золотым ключиком, который отворял любую дверь”.

 

 “Стена плача, как Елена называла женщин, молча, слепо уставившихся в вечернюю мглу, мало-помалу редела. Елена не появилась у стены плача. Она пришла лишь тогда, когда другие исчезли».

 

 «Кровь Христа, спасшего мир. К чему же она привела? К кровавым крестовым походам, к религиозному фанатизму, пыткам инквизиции, сожжению ведьм, убийствам еретиков — и всё во имя любви к ближнему”.

 Потоп, исход, земля обетованная… — не остались в лексиконе католической семинарии. Крылатые слова, они разлетелись по свету, вошли в повседневность. Ибо черты явлений — повсюду те же. Семьи со стариками и детьми везде спасались кто как мог. Нам казалось, что фашистские асы весело поливали огнём потоки беженцев лишь на Востоке — в Бессарабии, в горах Кавказа — но и на Западе они, оказывается, тоже преступно бесчинствовали, освобождённые идеологами от законов морали и совести.

 Таковы реминисценции — заимствования сюжетов и образов прошлого, невольные о них воспоминания, в романе Ремарка: “Что было, то и теперь есть”.

 Но автор ведёт повествование и как хронику реальных событий. Он — документалист эпохи, очевидец, летописец: “Отшельник в тёмной келье…” — подобно Пимену из пушкинского “Бориса Годунова”. Ремарк — обличитель преступных вождей режима и исполнителей их воли. “И не уйдёшь ты от суда мирского, как не уйдёшь от божьего суда”. Послушаем свидетеля обвинения! Фрагменты романа:

 “К весне стало ясно, что война неизбежна. Запах её стоял в воздухе, как запах пожара, который чувствуешь раньше, чем увидишь зарево. И только международная дипломатия беспомощно закрывала глаза и предавалась приятным снам о втором или третьем Мюнхене… Гитлер сразу же нарушил обещание занять только Судеты, а не всю Чехословакию. То же самое началось с Польшей. Война надвигалась.

 

 Передовые газет были ужасны — лживые, кровожадные, заносчивые. Весь мир за пределами Германии изображался дегенеративным, глупым, коварным. Выходило, что миру ничего другого не остаётся, как быть завоёванным Германией. Я принялся наблюдать за человеком, сидящим рядом. Он ел, пил и с удовольствием поглощал содержание газет. Это была ежедневная духовная пища, привычная, как пиво. Много ли надо, чтобы поверить во всё это, если читаешь одно и то же каждый день! Всегда сильные страны обвиняют слабые в агрессивности. А сравнивать было не с чем: иностранные газеты в Германии были под строгой цензурой.

 

 Чёрный громкоговоритель, резко освещённый прожекторами, стоял перед толпой и орал о праве на завоевание всех немецких земель, о великой Германии, о мщении, о том, что мир на земле может быть сохранён только в том случае, если остальные страны выполнят требования Германии, и что именно это и есть справедливость. На лицах слушателей застыло одинаковое идиотски — просветлённое выражение. Они верили всему, что орал автомат. Это походило на массовый гипноз. Масса боится и не хочет бремени мысли и ответственности.

 

 Национальное возрождение, о котором они кричали, похоже на камень. Когда его подымаешь с земли, из-под него выползают гады. Чтобы скрыть свою мерзость, они пользуются громкими словами. Если они убивают людей других взглядов, то тем самым они защищают свободу мысли, если они отправляют тебя в концлагерь, то они только защищают честь родины.

 

 — Мы переняли методы вашей церкви. Ваша инквизиция с её камерами пыток во славу Божию научила нас, как нужно обращаться с врагами истинной веры. Но мы действуем мягче и живьём сжигаем сравнительно редко.

 

 Гитлер не только другим прожужжал уши — он и сам верит в то, что он апостол мира и что войну навязали ему другие. И вместе с ним в это верят пятьдесят миллионов немцев. А то, что только они из года в год вооружались, в то время как другие страны не готовились к войне, ничего не меняет в их убеждениях.

 

 Вся страна находилась в движении. Города и деревни были забиты беженцами из оккупированных областей. Двигался мир, потерпевший крушение”.

 Сегодня, спустя 60 лет после публикации, эти строки вновь обрели актуальность и кажутся знакомыми даже молодым читателям. Запах пожара, прежде, чем видишь зарево — когда войска стоят наготове у границы чужой страны, а их командование, на голубом глазу, уверяет встревоженные мировые державы, что о войне и не помышляет. Наступление и теперь началось в преддверии весны, 24 февраля 2022. На рассвете, с бомбёжек, разразилась “военная операция”. Как пропаганда впоследствии объявила — ради защиты братьев по крови от издевательств аборигенов. Глупые братья своего счастья не поняли, мирным обстрелам сопротивлялись, пришлось продолжить громогласные разъяснения над их городами — исключительно военного, конечно, значения, а также и над многомиллионными потоками беженцев (чтоб не на запад бежали, а на восток, и желательно, — сразу на Дальний).

 Теперь весь мир уже более трёх месяцев ловит фронтовые сводки, с болью и тревогой. Ремарк из своего настоящего как бы вглядывается в будущее. Или всё провидел, сквозь толщу веков, ещё проповедник Экклезиаст: “И что будет, то уже было”?

 Да, каждое время порождало своих диктаторов, и те ввергали мир в новое кровопролитие — ради грабежей и захватов, или за истинную веру, или во славу могучей империи. Чтобы не подавиться проглоченным, строили сеть лагерей — для рытья каналов, добычи руды и лесоповала, восполняя убыль среди истощённых доходяг свежими партиями врагов народа. Порою начинались войны будто и без причины — просто от нелюбви к соседям. А достижения науки и техники, вопреки воле творцов, неизменно приводили к повышению убойной силы оружия: от камней, стрел и колесниц к боевым машинам и прочим средствам уничтожения во всяком жизненном пространстве. В наши дни — расщеплённый атом вот-вот окажется в руках религиозных фанатиков.

 Перефразируя Ремарка — международная дипломатия беспомощно закрывает глаза и предаётся приятным снам о второй или третьей Вене…

 Да будет точным и мощным оружие стран в борьбе за их право жить в мире, и да не будет непомерной высока плата за победу в справедливых войнах!

 Такая слышится перекличка времён в послевоенном романе Эриха Марии Ремарка…