Михаил Ковсан: Архиерейские мелочи в контексте безумия

Loading

Вот-вот песнь старую, бесстыдную, губительно мессианскую запоют, голоса вот-вот услышат, цитатами посолят-поперчат. Его стеснялись всё меньше, уж теперь голос подымут, заорут юродиво во всю ивановскую, так что птицы с маковок Василия Блаженного бросятся врассыпную, а самые умные в какой-нибудь из Римов, в первый или второй, эмигрируют.

Архиерейские мелочи в контексте безумия

Михаил Ковсан

В доме у нас не любили чёрного духовенства вообще, а архиереев в особенности. Я их просто боялся, вероятно потому, что долго помнил страшный гнев отца на Никодима и пугавшее меня заверение моей няньки, будто «архиереи Христа распяли». Христа же меня научили любить с детства

(Н. Лесков. Мелочи архиерейской жизни).

Как известно, народная мудрость обжалованию не подлежит. Кому война, а кому мать родна. Так вот, несколько слов о том, кому война не то, что не мать, даже не мачеха, а родина отнюдь не жена, потому что жениться ему не положено. Решай однозначно и навсегда: или карьера, или жена. И то и другое непредсказуемо. Поди знай, как обернётся. Впишешься во все повороты или на каком вылетишь на обочину, а то и, не дай Бог, в кювет угодишь.

Было ожидаемо. И всё равно, нож в спину. Ожидаемый нож, торчащий между лопаток у всех на виду. Молчал. Приговор себе не подписывал. Но молчал так, что всем было слышно и видно: молчит. А молчать было нельзя. Если Сам заговорил, значит, всем говорить. Не громче, не тише. Но не молчать! Отмолчаться желаете? Э, нет, не отмолчитесь.

День ото дня уверенность крепла: резать будет глубоко, по живому. Но так, чтобы под корень, нет, не ожидал.

К этому шло. Для этого дикого времени слишком много он книг прочитал, слишком много книг написал, слишком многими вражьими языками владел: как бы чего дурного на них не подумал.

Лишних слов не произносилось, только те, что протокол на душу принял. Но вместо них слышались именно лишние, злоязыкие, злокозненные, не протокольные, а корявые, от души, ненавидящей честно, истово, непреклонно.

За что? А за то! Зачем? А затем! Чтобы умы лишним знанием не смел развращать, а молчанием совесть молчащую возбуждать.

Как сказал незабвенный Николай Николаевич Озеров, такой архиерей нам не нужен!

Вот-вот песнь старую, бесстыдную, губительно мессианскую запоют, голоса вот-вот услышат, цитатами посолят-поперчат. Его стеснялись всё меньше, уж теперь голос подымут, заорут юродиво во всю ивановскую, так что птицы с маковок Василия Блаженного бросятся врассыпную, а самые умные в какой-нибудь из Римов, в первый или второй, эмигрируют.

Слова тяжело друг к другу притягивались, соединяясь тогда, когда иного было уже не дано. А дано было строить над бездной, куда ждущие голосов, умножавшиеся стремительно, тащили, и не было свиней, в которых войти им, чтоб сгинуть.

Что были его слова по сравнению с легионом бесов, вселявшихся в ещё не совсем утративших разум, который заменял им экран: скопище мрази, изгадившей все слова, которыми он привык жить. Сколько лет понадобится, чтобы слова эти отмыть. Не вопрос это, даже пусть риторический. Не только его жизни не хватит, но и тех, кто за ним, чьи ряды редеют, лишь самые блаженные идти продолжают, зная, что над бездной — с ним вместе строили — нет моста, может, скромный, качающийся подвесной и был, а теперь и такого не будет. Ну да, можно утешаться: не пропадёт, рано-ли-поздно возродится то, чего не было никогда, в такой миг даже ложью не слишком большой не грех утешаться, только трудно ложь возлюбить, ложью спастись невозможно. Ложно — невозможно: жуткая рифма, как жизнь адова, в которой слово Божье, человека не достигая, сгорает.

Во сне двуликое виденье являлось. Один лик был чёрен, как самое чёрное зло. Другой был тенью его — чёрного зла отражением. Друг друга они ненавидели, как только могут ненавидеть существа, друг без друга существовать не способные. Чёрное зло ненавидело отражение, потому что оно было жертвой его. А отражение ненавидело чёрное зло за то, что стало его отражением.

А может, всё просто. Тень своей собственной тени боится. Если вознёсший и сбросивший его только тень, то он — тень тени, что ж удивляться, что, как пыль, его сдули?

Тень тени знает больше, чем ей положено знать, на теневую сторону луны в полнолунье заглядываясь. А чёрное зло не хочет тень тени больше терпеть, завести желает другую, чтобы верней очертания святые отбрасывала. Со святыми упокой или же с дьяволятами — до этого чёрное зло не снисходит: подумайте, разберитесь и доложите.

Все эти годы успеха, славы и восхождения не дьявол его соблазнял, себе нечего врать, себя незачем тешить. Не дьявол, не дьяволёнок даже, не мелкий сатана подзаборный, алтарник ничтожества, голого короля, напяливающего на себя мессианское облачение не по размеру, возвеличиваемый до небес доморощенными чертями посконными мал мала меньше, один другого глупей и мерзей, у которых торчат хвостики игривые из штанов, а под причёсками рожки прячутся ужасно стеснительно. Что клир, что мир, всё едино, разве что хвостики у монашествующих под рясами не слишком заметны. Но они рясы, бывает, снимают.

Может, Господь уберёг, ведь был он в одном шаге, в смерти одной от того, чтобы в тень чёрного зла превратиться?

Успех, восхождение, слава? Где? Внутри пузыря. А вне? Одичание, озверение, сошествие в адово болото всеобщей ненависти и злобы. Тень чёрного зла его укрывала. Зачем? Чтобы когда-нибудь кто-то сказал, мог продать, но не продал, мог отдать на растерзание в цирк дикому зверю — не отдал. Тем самым, душу продав, выписал себе индульгенцию. К тому же всеобщая перед всем светом отмазка: змеёй величаете, а какой ум на груди пригрел, от воющей толпы защитил.

Приговор был вынесен 24 февраля, долго ласкавшая его благодать отлетела, однако приведение в исполнение слегка затянулось. Место ссылки тень определила с намёком, словно в начало сослала, в прошлое, да такое, что будущего не видно. Когда рот тень открывала, подходящие к месту и времени из него слова исходили. Он слушал не слыша, слова эти зная заранее. Видел, как все и всё вокруг в цвет хаки окрашивается и на стенах, лицах, одежде — везде сатанинский знак проступает.

Не только место ссылки, но и преемник был насмешкой, глумливым намёком. Почти буквально повторял его путь, этапы его возвышения под покровительством могучей тени зловещей. Мавр сделал своё дело, мавру осталось один последний главный в жизни шаг сделать, значит, мавр восвояси может убраться, чтобы не мозолить глаза своей выпирающей из рамок учёностью и совестливостью непомерной. Время мавра прошло, окончательно не наступив.

В обстановке суровой озабоченности кротким агнцам было позволено волчьи пасти открыть — зубы точить: кого нужно порвать, кого укажут загрызть. Всё исполнят, ибо, как сказал известный описатель архиерейской жизни, ни Бога не боятся, ни людей не стыдятся.

Что делать? Молиться за врагов, прямую заповедь Господа исполняя. Только кто теперь его враг? За кого молиться ему?

А может, тень права его отсылая? Не место ему подобным здесь, по крайней мере, сейчас. Здесь — это где? Это там, где благословляют убийц. Может, отсылает, чтобы не стоял и перед ним дьявольский выбор? Может, спасает от дикого искушения всё сохранить, продав душу, подобно ему, ставшему тенью мелкого беса? Кто в душе чужой способен что-то прочесть, в своей редко когда удаётся. Вот и нечего заглядывать, нечего пытаться вычитать не написанное. Надо подняться и делать то, что должен вне зависимости от обстоятельств.

Может, в безмолвие его отсылает, в молчание — от дьявольских звуков уста охранить?

Спасает? Ведь никогда бы не посмел уйти сам, у них не бывает такого. Что теперь делать? Нанять одноместный пароход философский, который оглушит прощальным гудком, облаком пара удушит на веки вечные провожающих, которых в виду указа о всеобщем страхе на набережной вовсе не будет? Нанять — оглушит, удушит, а дальше?

А дальше неотвратимое желание увиденный пароход материализовать в разноцветно весёлой детской картинке: пароход белый-беленький, дым над красной трубой, синее небо, солнце оранжевое, голубая вода, зелёные берега и что-нибудь ещё, главное — поцветастей.

Вот и плывёт, возносясь и падая, вверх — вниз, в бездну — из бездны, ныряя — выныривая, стихи псалмов напевая.

Всё, что желает Господь,
совершает
в небе и на земле,
в морях и безднах.
Поднимает тучи
с края земли,
молнии ливню творит,
ветер из кладовых извлекает.

А за спиной пароходика, которого весёлые волны будут не только ласкать, но и трепать, удушающе серое небо, чёрная выжженная до тайного слоя земля, мёртвые люди, ежедневно вышагивающие пути свои скорбные, не вздрагивая от криков, грохота, ора, к которым до смерти во время Апокалипсиса, случившегося в одной, отдельно взятой стране, неотвратимо привыкли.

Нет, себя сломать не позволить. Надо жить — пережить и дожить. Не просто молчать — молчать им назло, молчать во искупление их преступлений, молчать до тех пор, пока говорить не будет подписанием приговора, не исключено, что смертельного.

А говорить, как псалмопевец. Не со словесными существами, но с Господом говорить.

Из глубин к Тебе взываю,
Господь!

Владыка,
мой голос услышь,
будут внимающими уши Твои
к голосу молений моих.

Если вины, Боже, будешь хранить,
Владыка, кто устоит?

Ведь прощение у Тебя,
чтобы Тебя страшиться.

На Тебя надеюсь, на Тебя душа уповает,
чаю слова Его.

Аминь. Всё, что Господь делает, к лучшему всё.

Нынче и живые здесь сраму не имут, потому давно позабытый вид транспорта возобновился.

Рубя концы, сжигая мосты — от безумного берега, изнемогшего от свободы, в никуда, где ею не тяготятся.

Но и на том берегу изъять себя из контекста безумия не удастся. Глаза сами будут на горизонте пароходик искать, может, за сходную плату — не жизнь, не бесславие — обратно свезёт.

На одном краю моста останется двойника одна половина, на другом краю двойника другая половина очутится. Наконец разделятся — Чаадаева напрочь забыть, вычеркнуть, не было вовсе, воссоединением грезить, Михайловичей не поминая: Алексея, Богдана.

Цикличность истории суеты не переносит, но требует непременно терпения и смирения.

О чём невозможно говорить, о том следует молчать. С Витгенштейном спорить никак невозможно, хотя иной раз и хочется.

Он уйдёт, он уедет, и они будут молчать ему вслед, так же, как и он бы вслед каждому из них слепо молчал.

Один из философских пароходиков отвезёт его.

Может, больше, чем прежде отвезённым, вернувшимся из тамошней могилы в могилу здешнюю, ему повезёт.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Михаил Ковсан: Архиерейские мелочи в контексте безумия

  1. Zvi Ben-Dov: 19.07.2022 в 08:33
    Леонид Рифенштуль: 21.07.2022 в 13:23
    ————
    Что, совсем ничего? Да, дела-а… Что же с вами делать? Лечить поздно, обнулять рано. Может, перечитаeтe?…

    1. «Может, перечитаeтe?…»

      Нет, доктор, спасибо. Только после Вас….

  2. Попробовал прочесть (по-абзацам) от конца к началу — тот же эффект. Думаю, что можно и от середины поочерёдно к началу и концу.
    Впрочем, это ведь «в контексте безумия» 🙂

    1. Попробуйте читать текст от конца к началу и слова так же — в обратную сторону. Смысла будет не меньше, чем при «прямом» чтении, а может быть, чем черт не шутит, и больше 🙂 .

Добавить комментарий для Zvi Ben-Dov Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.