За столом нашим, как и за каждым столом солдатской кантины, помещалось ровно десять военнослужащих: двое спорщиков (Гога Раевский и Яша Крендель), автор сего повествования (кларнет), Коля Ковалёв (труба), Стасик Лях (баритон), Серёжа Заяц (валторна), Женька Поддубный (корнет-а-пистон), Славик Поливанов (малый барабан), Грыня Скрипка (флейта-пикколо) и Вася Коцарь (тромбон).

Елена

Генрих Шмеркин

КРЕНДЕЛЬ

Как-то раз, в солдатской столовой Черниговского высшего военного авиационного училища лётчиков (ЧВВАУЛ), за завтраком, под добрую кружку подслащённого кипятка и общевойсковую перловку под злющим томатным соусом, между двумя бойцами оркестровой службы возникла серьёзная этимологическая дискуссия.

Рядовой Крендель, фагот, утверждал, что слово шифоньер происходит от слова фанера. А гобой Раевский — что от «шифон», поскольку пишется не «шифанер», а «шифоньер». И шифон — если Крендель не в курсе — так это материал, из которого шьются бабские платья.

Крендель стоял на своём: пишется «шифанер», ибо все шифанеры делаются из фанеры. Так учил его покойный дядюшка Пиня — родной брат отца, краснодеревщик 6-го разряда.

Гротескность и вместе с тем строгая реалистичность ситуации усугублялись тем, что голос у гобоиста был по-гобоиному гнусавый, а у фаготиста — хриплый и ворчливый, как самый настоящий фагот.

За столом нашим, как и за каждым столом солдатской кантины, помещалось ровно десять военнослужащих: двое спорщиков (Гога Раевский и Яша Крендель), автор сего повествования (кларнет), Коля Ковалёв (труба), Стасик Лях (баритон), Серёжа Заяц (валторна), Женька Поддубный (корнет-а-пистон), Славик Поливанов (малый барабан), Грыня Скрипка (флейта-пикколо) и Вася Коцарь (тромбон).

Поняв, что оппонента ему не переубедить, Гога решил поставить в споре точку и ненавязчиво заметил, что на дядю Пиню ему плевать, и что Яша Крендель, вместе со своим родственничком-краснодеревщиком — людишки элементарно безграмотные…

— Ну да! — мгновенно вспыхнул оскорблённый (и униженный!) Крендель. — Куда уж нам! До вас! До графьёв!

— Хорошо, что ты хоть понимаешь… — надменно прогнусавил гобоист. — Мой род — не какой-нибудь там… местечковый. А, именно, как ты говоришь: «из графьёв»!..

Весь личный состав Черниговского лётного училища, со слов Их Благородия — рядового Гоги, знал, что тот происходит из знатного дворянского рода, берущего своё начало от графа Н.Н.Раевского — героического участника Бородинской битвы и взятия Парижа.

— Да-да, Яков Шмордухаевич, или как там тебя по батюшке! Ваш покорный слуга — «из графьёв»! — продолжал глумиться Гога. — И ты меня с собой — не равняй!.. Я дворянин… Голубая кровь!

Крендель затравленно молчал, устремив взгляд в миску с остывшей кашей.

— А ты — простолюдин! Смерд!.. — дожимал Яшку Раевский. — Пле-бей!..

Крендель, не торопясь, приподнялся из-за стола и коротко хряснул оппонента по сопатке.

Раевский побелел, закашлялся. Из носа брызнула алая струйка, окропила белый подворотничок и гимнастёрку.

— Ну и где ж она? Где? — с деланым удивлением воскликнул торжествующий Крендель. — Где она, твоя голубая кровь?!

Весь стол грохнул от хохота.

ДЛЯ СПРАВКИ

Искренние извинения Яше Кренделю, герою сего повествования! Однажды ему уже довелось побывать на моих невесёлых страницах. И случилось это, когда я — подлейшим образом, не спросясь — затащил его, по пьяному делу, в роман «Парк сионизма и отдыха» (или «Кент Бабилон»), в шкуру одного из своих персонажей по кличке Кармен. Без малейшего предупреждения с моей стороны и без согласия на то — с его.

И вот — вновь рецидив… Единственное моё оправдание — в «Парке» он промелькивает лишь вскользь, словно невнятная тень эксгибициониста, прячущегося в кустах парковой аллеи, а здесь — мой добрый армейский приятель гуляет по буфету во весь свой великолепный рост. Кстати, кликуху «Кармен» он получил ещё в «Парке», за выдающийся свой вороний нос. И ни от кого-нибудь, а от того же дворянина и гобоя — Гоги Раевского.

«Каррр!-мэн, Каррр!-мэн!» — дразнили Кренделя особо остроумные его соратники по нотному стану…

Насмешкам этим вопреки — рядовой Крендель (как, надеюсь, уже понял внимательный читатель) был не просто солдат. Он был настоящий боец — принципиальный, бескомпромиссный, умеющий стоять за свои идеалы до конца.

Что же касается меня — то позорная моя профнепригодность к военной службе выразилась в убийственно лаконичной характеристике, представленной в ЧВВАУЛ майором Комаровым (в/ч 32017, г.Киев, где я проходил «карантин[1]»):

«Сугубо гражданский человек, умён, но медлителен».

ВЕЗУХА

Уместно заметить: стол, грохнувший от хохота, был младше меня. Но — это смотря откуда смотреть… Да-да, не удивляйтесь: все сидящие за этим столом были действительно младше, чем я, но — лишь как граждане. А вот, если судить по сроку службы (и опять-таки, по сравнению со мной!) — то старше, и как минимум на полгода. И все, включая Яшку, были забриты по получении школьного аттестата либо диплома музучилища. Мне же, единственному за столом «салаге» и, вместе с тем, уже успевшему заматереть проектировщику систем автоматизированного регулирования и управления электроприводами непрерывных прокатных станов, с 8-летним стажем, съевшим немалую собаку в своей профессии, довелось угодить в несокрушимую и легендарную на излёте призывного возраста, за 3 месяца до своего 27-летия…

Утешало то, что мне сказочно повезло. И повезло неоднократно. Ибо владел я саксом и кларнетом, и хороший мой приятель, трубач Сашка Дорожко (ставший впоследствии солистом симфонического оркестра филармонии, а заодно и профессором консерватории), с которым мы плечом к плечу лабали в «джаз-банде», развлекающей публику в антрактах в театре оперетты — тянул в то время сержантскую лямку сверхсрочника в оркестре танкового училища. И когда он узнал, что меня всё-таки гребут, да ещё в инженерные войска (т.е. в стройбат), сразу сказал, что такого быть не должно. Ибо я еврей, и далеко не атлет, да ещё с высшим образованием, и там таких замордовывают только так…                Он-то и попросил своего капельмейстера, майора Феденченко, замолвить за меня словечко военкому — чтобы направили меня не в стройбат, а в карантин музыкантов. Далее — ещё одна, до смешного, «везуха». На прослушивании, при распределении — ни одного толкового кларнетиста среди карантинщиков не оказалось. Эта немыслимая случайность позволила мне попасть не в какой-нибудь зашуганный музвзвод в Остре, а в штатный оркестр ЧВВАУЛ.

В кармане лежал инженерский диплом, и служить мне надлежало один-единственный год, а дома меня ждала молодая жена, самая лучшая в мире женщина…

КРЕПОСТНЫЕ АРТИСТЫ

Джонни Депп живёт в Нью-Йорке,
А артист Хренько — в гримёрке…

Год 1973-й, ЧВВАУЛ. В распоряжение капельмейстера майора Ривкина прибывает новобранец-фаготист, чему маэстро несказанно рад. Ни в одном оркестре округа — такой диковинки, как фагот, сроду не бывало. Да и музыкант, похоже, новобранец очень даже ничего — хотя за спиной ни консы, ни даже музучилища… Маэстро засучивает рукава, вооружается пером, нотной бумагой и, обуреваемый снизошедшим с небес вдохновением, целых две недели не выходит из своего кабинета, сочиняя партии для фагота, находя всё новые и новые краски звучания затасканных «библиотечных» оркестровок.

Тут надо заметить, что прибывает новобранец (а это, конечно же, рядовой Крендель) не налегке, а с собственным фаготом — поскольку казённых фаготов на балансе ЧВВАУЛ — что свиных отбивнушек с картофелем фри в твоей сирой солдатской миске.

В оркестре — 50 человек: 20 солдат-срочников, 20 сверхсрочников и 10 воспитонов.

Репетиции каждый день с 8.00 до 12.00, прямо в казарме, в зальчике — с драпированными стенами, ободранной театральной люстрой и громким названием «Музыкальная Студия».

В военном билете у каждого из оркестрантов, в графе ВУС^[2], значится: «Музыкант военно-духовых оркестров».

ФАГОТ

Всё — замечательно! Репетиции с участием фагота проходят на подъёме, майор ликует — благодаря его аранжировщицкой фантазии и великолепному Яшкиному фаготу оркестр зазвучал совсем по-иному. О таком пиршестве духа стены Студии и мечтать не могли! Теперь, на окружном смотре военных оркестров — на центральной площади Чернигова (который, надо надеяться, будет транслироваться по местному ТВ!) — майор Ривкин утрёт носы всем военным дирижёрам КВО[3], включая самого майора Пристромко, с его хвалёным штабным окружным оркестром, дислоцирующимся в столице Советской Украины, при роте почётного караула. И не просто утрёт, а по самому что ни на есть Гамбургскому счёту.

И тут — возникает проблемка: играть на фаготе вне помещения Крендель не готов. За фагот родителями уплочено 600 рублей. А инструмент это капризный, нежный, и главное — хрупкий (в переводе, кажись, с английского — «охапка хвороста» <fagotto>), и при игре на ходу, особливо — если чеканить шаг, вполне себе может развалиться, как та самая охапка. И вообще! Даже такие общепризнанные природные факторы, как жара, стужа (и снег, и ветер, и звёзд ночной полёт!) — фаготу категорически противопоказаны.

ФРУКТ

А теперь давайте влезем в шкуру майора Ривкина:

Понять рядового Кренделя, конечно, можно. Шестьсот целковых — не фунт изюму. Даже для майора, с его майорским(!) жалованием…

 А для шпака^[4] — так вообще… Да и в принципе — подать начальству заявку на приобретение доп. муз. инструмента — нет проблем. Но — пока вся эта мотота, пока всё пройдёт по инстанциям, пока выделят бюджет, пока фагот из Москвы в Чернигов, малой скоростью… Четыре месяца, как с куста! Минимум…

Конечно, не стоило с ним рассюсюкиваться. Надо было стоять на своём. Просто приказать, и точка. В конце концов, майор он или кто?! И вообще — этот хитрый еврей служить сюда пришёл? Или розы нюхать?.. Фагот в руки — и в строй!.. А не хочет — вон из оркестра! В роту охраны!

Но была опасность: это тот ещё фрукт. И если, у него хватило наглости заявить о шестистах рублях, то далее — он вполне мог элементарно не подчиниться. А разговор был открытый, прямо на репетиции…. Полный оркестр свидетелей. Если до начальства дойдёт, что рядовой — своего майора, по сути, публично, на три буквы… А наказать — за отказ подчиниться — тоже вилами по воде… Прикопаться могут: «Ты ж разнарядку — за две недели до того получил! Значит, знал, что фаготист к тебе едет. А инструментария, подходящего, для него в твоей епархии — нетути… Обязан был ему — от ворот поворот! А ты: “Как же я могу!.. Своего соплеменника, единокровного, — и на растерзание, в стройбат”»…

Чёртовы антисемиты! Возьмут и вкатят, сволочи, неполное соответствие…

А упускать такого кадра нельзя никак. Чёрт с ним, пусть пока хоть так — на репетициях, на концертах… А там видно будет. Тут нужно с умом…

ЦАРЬ-ТАРЕЛКИ

И едет наш майор в город Киев, на выходные — проведать хорошего своего приятеля, Гришу Лурье. Неплохой, между прочим, скрипач, из филармонии, первый пульт вторых скрипок. Притом — любитель всякого хлама. И лежат у приятеля в сарайчике трофейные турецкие тарелки. Почти двадцать лет пылятся, без дела валяются. Медные, здоровенные. От родителя покойного достались, папаша с войны, из Германии приволок, с полпуда каждая! Царь-тарелки, можно сказать. Ну если не царь, так первый министр — точно! И после недолгого, но ожесточённого торга — получает Ривкин, Лев Григорьевич (1929 года рождения, Чернигов, ул.Т.Шевченко, 36, кв.48) — от Лурье, Григория Львовича (1926 г.р., Киев, Инженерная, 2, кв.5) эти никому не нужные, амбициозные тарелки под свою собственноручную роспись, в аренду — с 07.05.1973 по 28.05.1973                (ровно на три недели; больше, по расчётам майора, не понадобятся), с оплатой в размере 3 рубля, 78 копеек в сутки, итого 79 (семьдесят девять) рублей, 38 копеек. И, потирая руки — с кайфом, ещё большим, нежели тот, с которым расписывал партии для фагота, расписывает партии циклопическим этим тарелкам — во всех маршах, имеющихся в репертуаре подконтрольного ему подразделения.

И уже через пару дней приходится рядовому Я.Кренделю печатать шаг в строю под фанфары — лупя из последних сил в огроменные эти тарелки и держа равнение на барабанщика Славу Поливанова и тромбона Васю Коцаря.

И обязан теперь рядовой Крендель, как и все служивые оркестранты, участвовать во всех оркестровых акциях — как «на марше», так и в положении сидя. Как в помещениях, так и вне. И — если не на фаготе, то, конечно же, на тарелках, и именно на этих!

ЗВОНАРЬ

Со стороны майора — к бабке не ходи! — это была та ещё подлянка.

И «фортиссимо» той майорской подлянки заключалось в том, что в диаметре две эти тяжелющие железяки были где-то около метра. А потому руки тарелочника (или, как говорят оркестранты, — «звонаря») должны быть вытянуты на уровне плеч, дабы, извиняюсь за выражение, артикулы (или как их там, если культурно?) себе не прихлопнуть. А хлопать в свои тарелки, согласно ривкинским оркестровкам, Яшка обязан был ежетактно… Такую нагрузку — строго, между нами — да ещё в течение часа, а то и двух, далеко не всякий циркач-гиревик выдержит.

Тарелочные ремешки натирали запястья, всё болело, руки ныли и отказывались подниматься, тело после такого «музицирования» еле двигалось, рядовой Крендель падал с ног, но в ненавистные свои царь-колокола колотил так, что публика шарахалась во все стороны.

Вопрос был очевиден: Яшка сломается и сдастся.

Но всем смертям назло боец оставался целым и невредимым, а фагот свой по-прежнему оберегал и в руки брал лишь в репетиционной студии или на сцене — ежели не под открытым небом.

Ривкин уже подумывал, а не продлить ли договор с владельцем тарелок, и тут…

КРУШЕНИЕ КАРЬЕРЫ

Военная карьера Яши в качестве «звонаря», как и рассчитывал с самого начала Ривкин, не превысила трёх недель. Но вышло это не благодаря подлейшему плану майора, а, можно сказать, вопреки. Прервалась она безвременно, на похоронах зама по тылу капитана Демченко (земля ему пухом!) на 16-м такте 5-й цифры «Траурного марша» Фредерика Шопена — когда медные турецкие тарелки, принадлежавшие Лурье Григорию Львовичу (1926 г.р., Киев, Инженерная, 2, кв.5), развалились под отчаянным Яшкиным напором.

Как рассчитывался Ривкин с Лурье за этот — воистину музейный! — артефакт, автору доподлинно неизвестно, но теперь играл Яша в полнейшем соответствии с поставленными им условиями. Исключительно на фаготе, и только в закрытых помещениях и, ни в коем разе, не на ходу. Так одержал рядовой Крендель свою первую победу над превосходящими силами противника. Он был стойким бойцом и мог сражаться один против целой армии майоров.

СЫНЫ ПОЛКА

В воспитанники Советской Армии, а именно — духовых её оркестров, принимали несовершеннолетних юношей из неполных (и не очень уж благополучных) семей. Претенденту на это звание требовалось всего-ничего: играть на каком-либо духовом инструменте или просто обладать хорошими музыкальными данными. Ну и, конечно же, соответствующей справочкой о доходах семьи.

Отдав 16-летнего отпрыска в воспитоны, мамаша могла не переживать: ребёнок сыт, одет, обут, осваивает интеллигентную профессию и учится жизни, а заодно ведёт здоровый её образ, не стоя при этом родительнице ни копейки. Что же касается нежных материнских чувств, желания увидеться со своим птенчиком, крепко прижать к себе родную кровиночку — тоже нет проблем, полнейшая свобода: 2 раза в месяц, по средам, с 14.00 до 19.00, если нарушений воинской дисциплины за воспитанником не числится — ребёнок имеет право на увольнительную в город и, если захочет, может посетить хоть цирк, хоть зоопарк, хоть родительский дом.

По прошествии двух лет — ребёнка, без всякого «карантина», переводили в солдаты-срочники. И не посылали куда-нибудь, к чёрту на рога, а оставляли служить в том же оркестре, в родном городе, что было огромным счастьем для него самого и его (ежели таковые имелись) близких. Дальнейшая перспектива: поступление в музучилище, а там, глядишь, и в консерваторию — дабы по окончании устроиться в солидный гражданский оркестр (плюс на преподавательскую работу, по совместительству), либо, без всяких там альма-матеров, сразу пойти в сверхсрочники, чтобы до пенсионных своих годков дудеть в казённую дуду и щеголять в погонах сержанта (а то и старшины!), с лирами в петлицах.

ДОМАШНИЙ

И попал к нам в воспитоны один пацан — Витей звать, фамилия Брук.

Нот он не знал, никакого муз. инструмента — сроду в руках не держал, но тромбоном (инструментом далеко не из лёгких; ни клапанов, ни «ладов» у него нет — а лишь одна-единственная кулиса) овладел, на удивление, быстро. Через пару недель пацан уже сидел в оркестре, наравне со всеми. Это был тихий домашний мальчик с печальными чёрными очами. Военная выправка, в отличие от остальных наших воспитонов, у Брука здорово хромала, и ходил он — вечно несчастный, с опущенной головой, а в увольнении не бывал вообще ни разу. Прослужил пацан около трёх месяцев, а потом — казённый альт-тромбон за инвентарным номером 15649 вновь остался без хозяина.

МАДОННА

Из воспоминаний жителя Сан-Франциско Якуба Кренделя (штат Калифорния, USA):

Было видно — у мальчишки что-то не так, что-то давит на него, постоянно. Я понимал: печалька эта, скорей всего, по дому, по родным. И мальчишка, видать, это заметил. И стал вдруг со мной заговаривать. То про одно спросит, то про другое… И я его расколол: отец от них с матерью ушёл. Исчез и, где сейчас — неизвестно. И так прожили они уже полгода, и матери тяжело, она секретарша, в ЖЭК’е. Чистыми — «аж» 57 рублей. Столько-то рублей за квартиру, столько-то за воду, за газ, за электричество, за отопление. И никаких алиментов. На жизнь остаётся 41 рубль, на двоих… А ко всему ещё — у неё появился «друг». Скот редкий: «Одно из двух: либо сын, либо я…»

И всё-таки мамаша к нему иногда заскакивала, минут на 15 — 20. Прибежит — чистая мадонна, не помню художника! — на КПП^[5], доложит дежурному, что очень хотела бы с сыном повидаться, тот позвонит в оркестр, тоже дежурному, ну а тот уже, понятное дело, даёт разрешение, чтоб пропустили. Жалели, видать, парня. Хахаль ей даже повидаться с Витькой запрещал…

И вот когда она, в очередной раз, заявилась, я подошёл, извинился… Культурно отвёл в сторонку и высказал всё, что считаю на эту тему. Неужели она не видит, что с пацаном творится?

А она мне: у неё тяжёлое положение, нет условий, и то, и другое, пятое-десятое…

Я выслушал. И сказал только одно: «Еврейские матери — своих детей в воспитанники не отдают…».

Через две недели — явилась мадонна, как миленькая… Принесла майору заявление, а ещё через неделю забрала пацана обратно.

С тех пор — 50 лет… Не уверен, в курсе ли пацан, что это — с моей подачи…»

ФОТКА

О том, что воспитон вырвался из казармы исключительно благодаря этой, воистину освободительной, гуманитарной Яшкиной акции, я узнал 50 лет спустя, буквально месяц назад.

Живёт фаготист, как вы уже поняли, в Калифорнии. С недавних пор — на пенсии. По-прежнему — «уплочено», по-прежнему «шифанер». Чехословацкий свой фагот Lingatone (за 600р.) прихватил с собой, поиграл на нём вволю. В метро, в переходах и, чего греха таить, на пешеходках… И лежит эта рухлядь у него на шкафу, четверть века уже лежит — а выбрасывать жалко. Полжизни, считай… Развозил пиццу на велике, был помощником столяра, продавцом автомобилей, официантом, шофёром похоронной конторы. Меня вычислил по фейсбуку. Жена ещё работает. Дома сидит один. Скучает и, видать, потому названивает мне по скайпу. Разговоры наши, как и у многих сейчас, весьма конкретные, сплошная филлипика. Грёбаный Путин! Как это могло случиться? Кто мог подумать? Не укладывается в голове… Гибнут люди, превращаются в прах жилища, школы, больницы, детские сады. В родном моём Харькове. В Яшином Киеве.

Мариуполь, Мелитополь, Херсон, Одесса, Николаев, Запорожье, Изюм, Луганск, Сумы… И, конечно же — Буча, Ирпень… Чернигов, в котором мы служили.

Вспоминаем Ривкина, далёкое наше красноармейское прошлое, родную казарму, из-за двери которой сейчас, словно здоровенный бесстыжий кукиш, высовывается произрастающая изнутри акация (пару дней назад, в Сети, я набрёл на эту фотку и на другие «виды» ЧВВАУЛ; верней — на виды того, что от него осталось). Родное училище закрыли в 1993…

Над запустелым КПП

вороны строем пролетали

и честь крылами отдавали

майору в сизом галифе…

Ни на какой другой, более осмысленный текст, нежели незатейливый этот стишок — фотографии сии меня не сподвигли. Так, чепухня… Рефлексия о молодости, тоска по ушедшему. Ничего больше. У «чисто конкретного» Яши они вызвали совсем иную реакцию: «Козлы, раздолбаи! Уши развесили, поверили этим… “старшим братьям”… Как можно было такое училище ликвидировать? Ума не приложу! Средств у них, видите ли, не хватало… А теперь не хватает “закрытого неба”!.. Как можно было щит Родины ликвидировать? Который военных лётчиков стране — по полсотни в год штамповал?!»

Как видим — подход вполне себе государственный, ему б в девяносто третьем — да снова б на Украину, и не просто на, а на пост министра обороны! Или хотя бы финансов…

(Окончание следует)

Примечания:

[1] Карантин — месячный курс молодого бойца, с которого начинается срочная армейская служба.

^[2] ВУС — Военно-учётная специальность.

[3] КВО — Киевский военный округ.

^[4] Шпак — жалкий цивилист (офицерский сленг).

^[5] — КПП — контрольно-пропускной пункт.