И ты думаешь, что его мне было жальче, чем себя? Нет, не его. Весь ужас был в том, что он один воспитывал взрослую ненормальную дочь. Которая звонила ему буквально каждые пять минут и спрашивала: “Папа, как ты?”

Четыре рассказа

Александр Локшин

1.Лауреат

 — Слышь, Епифаныч, — сказал я, — а тебе было кого-нибудь жальче, чем себя?

Он подумал немного и говорит:

— Саня, ну это же неприличный вопрос. На него нельзя вслух отвечать. Это же не словами проверяется, а, так сказать, на практике… Вот один знаменитый поэт так на эту тему выразился:

«Потому что, как себя ни жалко,

Только жальче все-таки других…»(с)

В общем, фигня какая-то. Не верю.

Я тогда тоже задумался и говорю:

— Извините, Епифан Абрамыч, я не подумавши спросил. Так только, чтобы поддержать разговор.

А он:

— Вот я не знаю, жальче, чем себя или не жальче, но был один случай такой дикой необычайной жалости. И помочь я совершенно ничем не мог…

Я тогда почему-то разозлился и говорю:

— Вот весь ты в этом, Епифаныч дорогой. Когда не можешь помочь, то жалеешь изо всех сил. А когда можешь, то своя рубашка ближе к телу.

Но он даже не возмутился, в потолок посмотрел и говорит:

— Давно это было. Когда слово “ватник” только одежду обозначало и больше ничего. Попал я тогда в больницу по одному делу, в хирургическое отделение. Палата человек на шесть, народ самый разнообразный. Электрик пожилой, потом какой-то переводчик с иностранных языков, еще кто-то и один человек непростой — лауреат премий и притом академик. Как потом я понял, он совершил открытие в одной сильно непубличной области и принес какую-то неизвестную, но огромную пользу.

И вот этот человек умирал у нас на глазах. Остальные, вроде меня, собирались все-таки выжить, а у него был запущенный рак. Какие-то приходили еще к нему люди и общались с ним, как с научным светилом, крайне почтительно, а ему было уже все равно.

И вот этот лауреат, бледный как смерть, уже стоящий одной ногой в могиле, меня возненавидел. Беспричинно. Почуял, наверно, во мне что-то такое эдакое, что я, так сказать, сомнительная личность. (Хотя я, в основном, помалкивал.) Буквально сверлил меня ненавидящими глазами.

И ты думаешь, что его мне было жальче, чем себя? Нет, не его. Весь ужас был в том, что он один воспитывал взрослую ненормальную дочь. Которая звонила ему буквально каждые пять минут и спрашивала: “Папа, как ты?”

Понимаешь, каждые пять минут. Почему именно ее мне было так жалко — не могу объяснить.

2022

2.Ну, разве что так

Иду я как-то весной по улице, место не особенно людное. Размышляю. На носу очки. Но в душе — не осень, а, так уж вышло, зима. И тут подходит ко мне незнакомый жизнерадостный господин, здоровается за руку и улыбается приветливо.

— Извините, но я вас первый раз вижу, — говорю.

— Подумаешь, пустяки какие, — отвечает, — я вас тоже. Зачем делать из этого проблему?

— ОК, — говорю.

Тут он улыбнулся еще шире и вдруг спрашивает:

— Ну, что вы на это скажете? Что обо всем этом думаете? (И рукой так провел широко.)

Я вижу — какой обаятельный, приветливый человек. Не может быть, чтобы он что-то такое замышлял неподобающее.

И говорю:

— Ну, как вам сказать? У меня прямо-таки нет слов!

Он нахмурился:

— Не понимаю, как такое может быть, чтобы совсем не было слов. Слова-то, хоть какие-нибудь, всегда должны быть!

Тут я чувствую, что огорчил приятного человека и должен загладить свою вину. И говорю:

— У меня нет слов не почему-нибудь там, а в силу природного косноязычия!

— Ну, разве что так, — сказал он со вздохом, поднял шляпу и удалился.

март 2022

 3.Сюжет без надрыва

Посв. Диляре Т.

Вышли мы с Епифанычем, идем, ногами шаркаем по осенней листве. Дышим воздухом. Он говорит:

— Вот, если бы ты, Саня, был писателем… Ну, уровня, хотя бы, … (Тут он надолго задумался, подбирая для меня минимальный уровень.)

— Что тогда было бы, — перебил его я.

— Сюжет пропадает, — сказал Епифаныч огорченно. — Неплохой вроде сюжетец, такой чеховский. Грустный, но без надрыва…

— Хоть и не писатель я, но терпеть не могу, когда без надрыва. Мне с надрывчиком подавай, с надломчиком, с достоевщинкой…

— Тьфу на тебя, — сказал Епифаныч укоризненно. — Вкус у тебя, конечно, не того-с… Так что сюжетец этот тебе знать не обязательно…

— Ну и гад же ты, Епифан Абрамыч, — отвечал ему я. — Сначала заинтриговал безмерно, а потом, под несерьезным предлогом ретировался…

Смотрю — Епифаныч побагровел слегка и говорит:

— Ну, тогда слушай. Сюжет простой. Два обыкновенных человека, без особенных качеств, друзья с детства … Но, какая-то кошка между ними пробежала, какое-то недоразумение или вроде того. Короче говоря, сорок лет они не виделись.

Я говорю:

— Скучища какая-то. И что же, дальше они встречаются через 40 лет и приходят друг от друга в ужас? Время исказило их юношеские черты, обнажив тайные пороки одного и невыносимую добродетель другого? Угадал?

Епифаныч ухмыльнулся и говорит:

— Саня, ты тривиально мыслишь. Как, извини меня, в позапрошлом веке. Они не могут себе позволить такую роскошь — встретиться спустя сорок лет. Потому что каждый начнет кое-в-чем подозревать другого. И они оба это понимают. То есть соль сюжета не в действии (как мы привыкли), а в том, что ничего не происходит. Люди и их характеры застыли во времени, как мухи в янтаре…

— Ну-ну, — сказал тогда я. — Ничего себе сюжет без надрыва. Во-первых, ничего не происходит. А во-вторых, они что — сумасшедшие? Чего они боятся?

— Друг друга.

2022

4.Тремолов 

Тремолов, услыхав свою фамилию, вскочил с привинченного стула и вошел в кабинет. Ему бросилось в глаза, что обстановка уж больно неказистая. “Денег у них, что ли, нет на ремонт”, — успел он подумать.

Но тут дама, сидевшая за канцелярским столом, прикрикнула на него:

— Чего уставился? Год и место рождения называем, дату и час рождения вспоминаем…

— Час рождения не помню, — оробел Тремолов.

— Все вы одинаковы, — промурчала дама, поправляя крашеные волосы. — Хронические заболевания перечисляем, противопоказания указываем!

“Противная какая тетка, — подумал Тремолов — Кого она мне напоминает?”

— Причину смерти называем!

“Что? Я умер? — ошалел Тремолов. — От чего? Когда? Почему я ничего не помню?”

В панике он начал себя оглядывать и ощупывать. Руки-ноги на месте, уже хорошо… Хотя — что тут хорошего, если уже умер? Голова на месте — тоже, в какой-то степени, хорошо. И тоже — непонятно, что в этом хорошего…

Тут он расстегнул обе пуговицы на пиджаке и обнаружил, что правого бока у него нет.

— Причину смерти быстренько называем!

— Вот, смотрите, — сказал Тремолов. — Отсутствие правого бока.

— Это не причина, — отрезала крашеная дама. — У нас такие причины не принято указывать. Выбирайте, что писать будем. Не тяните. Туберкулез? Сердечная недостаточность?

— Не хочу ни того, ни другого, — неожиданно сказал Тремолов. — Пишите, что на самом деле есть, а то не подпишу документ.

— Ой, напугал, — сказала дама, внезапно переходя на “ты”. Вот напишу “отсутствие правого бока”, тебе же потом хуже будет!

“Какая все-таки скотина, — подумал Тремолов. — И кто ей разрешил мне тыкать?” Но вслух он сказал:

— Хуже уже не будет.

— Глупенький вы, — сказала дама, обратно переходя на “вы”. Не понимаете, чем это ваше правдолюбие для вас же может обернуться. И нам тоже неприятности лишние… Ну, раз вы такой упрямый, напишу “родовая травма, несовместимая с жизнью”.

— Нет, — сказал Тремолов твердо и застегнул пиджак. — Я помню, что раньше бок у меня был.

— Черт с вами, — сказала дама. — Напишу, как вы хотите. Только учтите: в следующей жизни будете котом.

Тремолов хотел спросить — какой породы, но не успел. Желание укусить неприятную женщину переполнило его. Он упал на четвереньки и вцепился всеми зубами в большой палец ее ноги, крашеным ногтем торчавший из босоножки…

* * *

Проснувшись, Тремолов первым делом проверил — бок был на месте, хотя и порос рыжей шерстью. “Правильно ли я поступил? — сомневался Тремолов. — Под одеждой шерсть не будет видно, так что, вроде, правильно. А как быть с отдаленными последствиями?” Он сплюнул ноготь в открытое окно и погрузился в раздумья.

2022