В России во все времена каждый плывущий с высоко поднятой головой над волнами (обычно не против течения, а замысловатым зигзагом) был больше себя самого. Про поэта с лёгкой и длинной руки Евтушенко — аксиома, приложимая и к актёрам. Актёр в России больше, чем актёр. Вопрос: насколько? По крайней мере, на поэта-писателя. Свидетельство — Таганка, где будущие и настоящие поэты-писатели ещё немножечко шили на сцене.
Плутарх в контексте безумия
Михаил Ковсан
Царь-пушка, царь-колокол, и тут же, в Кремле царь-дурак неизменный. Ну, а там? С колоколами так-сяк, с пушками худо, до поры до времени гетман, пока Екатерина не придушила. В междучасье мелькнул Скоропадский, избранный на Большой Васильковской в цирке. Ну впрямь, с такою фамилией!
И вот — актёр-президент. Чисто Америка!
Эпоху чьим именем назовут? Злодея или героя?
Их будут во всех учебниках сравнивать. Сравнительное жизнеописание по Плутарху. Как и страны, друг на друга обречены.
Один — не очень свойственно ничто человеческое, тупая машина без заднего хода, в последнее время управление потерявшая, ни вправо, ни влево, только вперёд, запевай. Вооружён, до глупости фанатичен, унижен и очень опасен, не только во дворе злая собака.
А как сравниваемому и не сравнимому поётся собственный гимн, где речь о том, что граждане его страны, следовательно и он, козацкого роду? А так и поётся, поскольку историки утверждают, что на Сечи был курень жидовский. Так что дело не в этом. А в чём?
В России во все времена каждый плывущий с высоко поднятой головой над волнами (обычно не против течения, а замысловатым зигзагом) был больше себя самого. Про поэта с лёгкой и длинной руки Евтушенко — аксиома, приложимая и к актёрам. Актёр в России больше, чем актёр. Вопрос: насколько? По крайней мере, на поэта-писателя. Свидетельство — Таганка, где будущие и настоящие поэты-писатели ещё немножечко шили на сцене.
Горинско-рязановский-леоновский провинциальный актёр Бубенцов Афанасий, удачно или не очень, это как посмотреть, сыгравший Отелло, силой обстоятельств и чего-то нутряного, определимого трудно, играет героя и умирает. Стоила жизни минута геройства? Кого теперь спросишь: ни Горина, ни Рязанова, ни Леонова. Да и зрители их на исходе. Конечно, новые, молодые. Но это другое, не для них писалось-снималось-игралось, но поскольку делалось хорошо, то и им обломилось. Леонов-Бубенцов: лицо комика, мечтающего героя сыграть. И сыграл — комедийно-фарсовый действительности вопреки. Это вам не простак. Это не амплуа. Это феномен. Это судьба. Это призвание.
Знающие люди подскажут, кому удавалось такое. Может, и на эти вопросы ответят. Что первично, что изначально? Реальность? Искусство? Вопрос неприличный. Потому что искусство — реальность, а то, что не искусство, вообще никуда. Про Шекспира и про театр знают все, а то, что Господь прежде, чем сотворить знаменитую пару, мизансцену отрепетировал, не слишком многие те, которых на репетиции приглашают. Было? Не было? Конечно же, было, иначе откуда о Лилит достоверные слухи? Дыма без огня, как известно, так что подумайте. Также об эстетическом отношении искусства к действительности. Так магистерская диссертация г-на Чернышевского Н.Г. называлась. Не читали? А зря! В ней всеимперски известный в узких кругах писатель, выдвинувший тезис: прекрасное есть жизнь, утверждал, «что истинная, величайшая красота есть именно красота, встречаемая человеком в мире действительности, а не красота, создаваемая искусством». Силён был Н.Г. в формулировках. Определённо силён. В особенности до крепости, где «Что делать?» с вопросительным знаком писал.
Так вот, история убедительно доказала, что рассказывающих о новых людях надо всегда читать наоборот, с обратным, так сказать, знаком. Так что, поблагодарив Н.Г. за прекрасную формулу, возьмём на себя ответственность утверждать, что истинная, величайшая красота есть именно красота, создаваемая искусством, а не красота, встречаемая человеком в действительности. Более того, что есть так называемая реальность в её исторической протяжённости, как не искусство? О жанре можно и спорить: драма, комедия или нечто иное в греческом вкусе или же византийском. Но главное сказано. История — это искусство. Чьё? И после всего вы полагаете, что имеете право на столь глупый вопрос? Впрочем, простите, ни в чём вы не виноваты. Просто во всеобщей драме-комедии Творец отвёл вам роль простака.
Каждый актёр — imitatio Dei — во всемирном театре себя публике представляет в соответствии с амплуа. Родившийся трагиком комиком не умрёт. Хотя от великого до смешного один только шаг, бывает, что оступаются. Обратный же путь уникален редчайше: из комика в герои трагедии, такого почти не бывает. Кто не так в выражениях осторожен, как я, смело может «почти» опустить. Я бы и сам — но постеснялся.
Самая великая роль, которую актёр может сыграть, это роль историческая. На пути к этому новый жанр изобрели: многосерийный предвыборный ролик, весёлый, печальный, удачный, не очень, внедрившийся в ежевечернюю жизнь, и потому вовсе не диво, что публика потребовала продолжения в реальном формате.
И тут развилка, тут не понять, то ли змея сбросила кожу, то ли, напротив, актёрство взыграло — сыграть роль, которую никто никогда не сыграет, и никакого римейка. Получается, если трагедия повторяется в виде фарса, то комедия — в виде истории, а насмешка над властью — мужественным трагизмом.
Вот и был сыгран человек, который говорит то, что думает, а делает то, что говорит. Сыграв, ничего не оставалось, как быть на этого человека очень похожим и в новой роли самому себе образ предписанный длить, не думая о времени, когда трагедия кончится вместе с ним, главным героем, и начнётся комедия, в которой роли для него не найдётся, не играть же себя, героя на пенсии: вокруг бесконечная глупость, не совместимая с жизнью, по крайней мере его, героической — абсурдной действительности вопреки, в которой актёр миманса волею пьяненько неразборчивых судеб был прима-балериной назначен: тридцать два фуэте и всё прочее. Мозги слабенькие, но мстительные ужасно. Одним словом, органчик: «Не потерплю!», «Разорю!» Так-то прислали глуповцам короля, который голым расхаживал по сортирам с целью известной, а подданные нарядом его восхищались.
Вот с таким комику-трагику выпал абсурдистский дуэт, хоть смейся, хоть плачь, но от роли, историей навязанной, ни в какое зазеркалье не скрыться. Какую реплику органчику-глуповцу не подай: «Не потерплю!», «Разорю!», вот и двигай дальше сюжет, по ходу его сочиняя.
Большой любитель охоты, на ведьм исключительно. А это дело совсем не простое, особенно если ведьмы, как на подбор, симпатичны, а охотники — глаза б не смотрели.
С идиотом жить тесно, хоть в одной квартире, хоть на планете одной. Что ни придумай, в вечное упирается: «Не потерплю!», «Разорю!» У идиота мысль одна в голове постоянная: столько бабок ушло на оружие, как же ему не стрелять? Войны у идиота и те идиотские, без цели, без смысла, без шанса хоть на какую победу.
А антипод? Рано-ли-поздно сцену, на которой сыграет свою лучшую героико-трагическую роль, он оставит. Сумеет ли вернуться к прежнему амплуа? Да и вообще сможет ли шутить и смеяться?
Такой вот Плутарх получается.
