Юрий Вешнинский: «…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 14  

Loading

И уже совсем недавно, в связи с событиями последнего времени, я прочитал чьё-то изречение: «Ребёнок до трёх лет, ударившись о скамейку, думает, что в этом виновата скамейка. После трёх лет он начинает понимать, что виноват он сам. Но русские обладают удивительным свойством доживать до старости в уверенности, что во всём виновата скамейка»!

«…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 14

Юрий Вешнинский

 Продолжение Начало

Позже об отсутствии у большинства русских чувства реальности говорил и писал выдающийся русский физиолог и первый русский Нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов в своих прочитанных весной 1918 года лекциях «Об уме вообще и о русском уме в частности» (текст этих лекций неоднократно публиковался и его нетрудно найти в интернете).

Уже в конце XX века Григорий Абрамович Гольц писал: «…слово «правда» в российском обиходе не воспринимается как антоним слову «ложь». В мифологическом сознании народа правда — это некая смысловая структура, которой следует придерживаться. Поэтому печатный листок петровского времени, названный «Правда воли монаршей», воспринимался вполне адекватно, как, впрочем, через много лет и газета «Правда», которую по аналогии можно было бы назвать «Правда воли большевиков».

В обществе возникает и устойчиво передаётся своеобразный страх перед реальностью, ибо сознанию нужна постоянная сказка, приятная жвачка, к которой с детства и до старости привыкли все» (цит. по:[1] и по:[2]).

И уже совсем недавно, в связи с событиями последнего времени, я прочитал чьё-то изречение: «Ребёнок до трёх лет, ударившись о скамейку, думает, что в этом виновата скамейка. После трёх лет он начинает понимать, что виноват он сам. Но русские обладают удивительным свойством доживать до старости в уверенности, что во всём виновата скамейка»!

Если память мне не изменяет, где-то в середине 1970-х годов Л. Б. Коган написал довольно сочувственный отзыв на заявку моей так тогда и не написанной диссертации. Она была посвящена проблеме индивидуализации облика массовой жилой застройки. И это был, к сожалению, единственный положительный отзыв Л. Б. К. о моих работах. Но быть моим научным руководителем Л. Б. К. и тогда не хотел. Кстати, он (в отличие от Т. М. Дридзе) с большими сомнениями относился к моему замыслу изучать эстетические оценки населением городской застройки при помощи анкетных опросов. А ведь именно в применении принятых в социологии количественных методов в изучении эстетических оценок (при всей непривычности этого в нашей тогдашней науке) городской среды была (наряду с картографированием этих оценок), пожалуй, главная новизна моих исследований!

Л. Б. Коган посоветовал мне взять научным руководителем тогдашнего заместителя директора по науке ЦНИИТИА Александра Васильевича Рябушина, что мне большого успеха не принесло. Правда, именно он в 1976 году поместил в редактировавшуюся им сборнике ЦНИИТИА «Архитектура и проблемы среды» мою первую опубликованную статью «О простоте и индивидуализации облика массовой жилой застройки (информационно-семиотический аспект)». Но ещё в 1975 году на секции учёного совета в ЦНИИЭП жилища, где обсуждалась моя заявка на тему кандидатской диссертации[3], мне накидали множество достаточно вздорных замечаний, с которыми я согласиться не мог, я отказался большинство из них принять и даже слегка надерзил совету. Но, неожиданно для меня, А. В. Рябушин испугался и все эти замечания «за меня» принял! Дело было в том, что обсуждение моей заявки происходило незадолго до защиты в МархИ его докторской диссертации и он (будучи вообще не очень смелым человеком) всего боялся. Вскоре мы с А. В. Рябушиным расстались.

Андрей Владимирович Иконников
Андрей Владимирович Иконников

Между прочим, когда многие (и А. В. Рябушин, — в особенности) убеждали меня в том, что надо принимать все замечания учёного совета своего института, кланяться и благодарить за каждое из них, я с этим не соглашался. А несколько позже я узнал, что Вячеслав Леонидович Глазычев, с которым я уже тогда был немного знаком, побывав на секции учёного совета ЦНИИЭП жилища всего один раз в качестве рецензента одного из моих сослуживцев, назвал в беседе с ним с глазу на глаз членов этой секции учёного совета «краснозадыми макаками»! И это окончательно убедило меня в моей (если не тактической, то — стратегической) правоте. Моя попытка убедить бывшего директора ЦНИИТИА, а тогда работавшего, если не ошибаюсь, деканом архитектурного факультета в Институте землеустройства Андрея Владимировича Иконникова стать моим новым научным руководителем не увенчалась успехом. Сначала он быть моим научным руководителем согласился, а потом, подумав, как он выразился, «на холодке», передумал и отказался.

Он мотивировал это тем, что в моей рабочей программе главным элементом новизны было её методологическое содержание (использование анкетных опросов), а ему были гораздо более близки, как он выразился, онтологические проблемы и аспекты формирования городской среды. Когда я пересказал эту мотивировку иконниковского отказа В. Л. Глазычеву, тот, со свойственным ему несколько циничным остроумием, констатировал: «Это даже — правда»! Он посоветовал мне предложить научное руководство моей работой, о которой он был уже тогда высокого мнения, директору ЦНИИЭП жилища, доктору архитектуры, члену Госстроя СССР и лауреату многочисленных премий Борису Рафаиловичу Рубаненко[4]. В. Л. Глазычеву казалось, что Б. Р. Рубаненко, как общепризнанно умный человек (а тот был, действительно совсем не глуп, но, скорее, хитёр и искушён в аппаратно-карьерных играх, нежели умён в высшем, научно-творческом, смысле слова), тоже оценит новизну моей работы и захочет меня поддержать. И я действительно последовал его совету. Но, как я мог бы предвидеть, если бы лучше знал и понимал нашу жизнь вообще, и корпоративно-мафиозные нравы архитектурной среды, в которой я всегда был чужаком, — в частности, согласия не получил. И, вообще, это принесло мне только многочисленные несчастья.

Как выяснилось позже, Б. Р. Рубаненко оценил новизну моей работы весьма неожиданным для меня образом, но вполне в духе нашей (да, видимо, и не только нашей!) системы. Он, как позже стало ясно, решил сделать автором моей методики анкетных опросов населения свою бывшую аспирантку В. А. Чистову. Изложение последующих событий относится, на первый взгляд, уже не столько к науке как таковой, сколько к описанию и характеристике наших научных нравов. Но я уже тогда начал подходить к идее «безотходного производства» в своих исследованиях. И это натолкнуло меня впоследствии на изучение и разработку уже не урбанологии или аксиологической географии, а социологии научных мафий (или — социологии научных и интеллигентских мафий и тоталитарных сект) как самостоятельной области социологической науки.

Борис Рафаилович Рубаненко
Борис Рафаилович Рубаненко

Для этого была реализована, я бы сказал, многоходовая интрига. В ходе этой интриги мне сначала на конкурсе на должность старшего научного сотрудника (а я занимал должность старшего архитектора, не дававшую научного стажа) заведующий сектором эстетики отдела типологии жилища, в котором я тогда работал, Л. Н. Киселевич втайне от меня подменил положительную характеристику отрицательной. Эта, даже не зачитанная на совете, «секретная» характеристика и предопределила то, что вместо меня на эту должность была избрана другая сотрудница. Она об этом решении не в мою пользу, конечно, знала заранее. И об этом знало почти всё начальство в научном отделении ЦНИИЭП жилища (в первую, разумеется, очередь заместитель директора по науке Евгений Павлович Фёдоров), по прямому указанию которого была переписана моя характеристика. Уже после его смерти кто-то из бывших моих сослуживцев по ЦНИИЭП жилища мне рассказал, что, как стало известно, он был «по совместительству» полковником КГБ. Гораздо хуже для меня было то, что он был однокурсником Л. Б. Когана в МАРХИ и между ними сохранялись неформальные (хотя и неблизкие) отношения. Они даже играли когда-то вместе в студенческом театре!

Посвящён в эту интригу был, несомненно, и «сам» наш титулованный директор Б. Р. Рубаненко, который, конечно, и был инициатором и, как это сейчас любят называть, «кукловодом» этой интриги! Я тогда, по простоте душевной, довольно подробно делился с Л. Б. К. своими злоключениями и не очень задумывался над тем, что уже тогда начинал постепенно внушать ему опасения как «неудобный» в его собственных служебных взаимоотношениях человек.

Валерий Владимирович Степанов
Валерий Владимирович Степанов

В то время я как раз нашёл ценителя и покровителя моих исследований в лице заместителя заведующего Глав АПУ г. Москвы, члена правления Союза архитекторов СССР, и т. д., и т. п. Валерия Владимировича Степанова, который с первой встречи и знакомства с моими оценочными картами Москвы проявил искренний и живой интерес к моему исследованию. Особенно его заинтересовало несовпадение представления москвичей о центре Москвы (того, что я тогда назвал социально-психологическим центром или СПЦ) Москвы с её геометрическим центром. Он нашёл (или, точнее, думал, что нашёл) для меня заказчика в системе Глав АПУ г. Москвы в виде родственного нашему институту МНИИТЭП и начал, что называется «выдёргивать» оттуда финансирование для моего исследования. Тамошний начальник отдела типологии жилища, родственного нашему, (это был Н. Я. Кордо), которому делиться со мной «своими» плановыми деньгами совсем не хотелось, позвонил начальнику моего отдела Б. Ю. Бранденбургу (а они, разумеется, были приятелями!) с просьбой, что называется, «надеть на меня намордник». Руководством моего отдела в самой грубой форме было предложено мне в течение нескольких дней подготовиться и доложить на отделе мою методику анкетных опросов. Об этой моей методике считавшийся в ЦНИИЭП жилища образцом интеллигентности «патриарх» отдела Дмитрий Соломонович Меерсон, (кстати, как я недавно узнал из Википедии, — ученик моего лютого врага Г. А. Захарова!) и отец гораздо более известного архитектора Андрея Дмитриевича Меерсона, много и совсем неплохо строившего на северо-западе Москвы, (его, конечно, перед этим умело науськали) мне буквально кричал: «Я не знаю, что у вас там за методика, но уверен, что это — бред»! Он употребил именно такую речевую конструкцию: «Я не знаю, но уверен…»! Кстати, в те годы и позже я не раз слышал (в частности, — на учёных советах) ещё одну замечательную речевую конструкцию: «Я не читал, но скажу…»! Уже не в первый (и не в последний!) раз я увидел, как считающиеся интеллигентными люди, по сигналу: «Фас!» превращаются в волчью стаю, если вообще не в стадо свиней!

Как сказано в любимом мной стихотворении П. Л. Лаврова «Русскому народу»:

«Своим директорам, министрам мы служили,
Россию позабыв;
Пред ними ползали, чинов у них просили,
Крестов наперерыв

И стало воровство нам делом обыденным:
Кто мог схватить, тот брал;
И между нами тот был более почтенным,
Кто более украл»[5]

Ничего в российской жизни (и науке, к сожалению, тоже) веками не меняется (тем более — в лучшую сторону)! Увы!

Я дал согласие на обсуждение моей методики на отделе. И тут сказалось то, что я, всё-таки, не совсем зря работал в ЦНИИЭП жилища! Я там познакомился с математиком Серёжей (Сергеем Ефимовичем) Генкиным. У него была интересная судьба. Он был сыном «врагов народа» и рос, практически, сиротой. Впрочем, в его судьбе, как я понимаю, принимало участие немало интеллигентных людей. И он сам знал лично очень многих интересных и интеллигентных людей и в научной, и в диссидентской среде, к которой довольно рано приобщился сам. Он, например, был лично знаком с одним из основателей и активным участником диссидентского движения в СССР и ставшим в то время широко известным Владимиром Константиновичем Буковским. В. К. Буковский получил известность на Западе тем, что предал гласности практику карательной психиатрии в СССР. В общей сложности в тюрьмах и на принудительном лечении он провёл 12 лет. Его выпустили за рубеж в 1976 году, обменяв на сидевшего при диктатуре Аугусто Пиночета в концлагере лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана.

Кстати, когда я в довольно редких беседах с Серёжей на темы, связанные с его участием в правозащитной деятельности, говорил ему, что не вижу шансов на успех правозащитного движения в СССР, то он ссылался на слова В. К. Буковского, что участие в этом движении, прежде всего, — моральный долг. Я тогда, кажется, ещё не знал любимого тоста тогдашних правозащитников: «За успех нашего безнадёжного дела»! Кстати, по-моему, этот тост вполне подходит и для участников нашего нынешнего протестного движения.

При более тесном знакомстве с Серёжей у меня сложилось впечатление, что почти в каждом городе у него были интеллигентные знакомые. Например, когда мы с ним вместе в 1980 году слетали на конференцию в Ташкент, он привёл меня в гости в одно знакомое ему и очень интеллигентное семейство. Надо сказать, что за всю мою жизнь он был моим единственным соавтором (мы вместе с ним послали тезисы на эту конференцию)[6]. Любопытно, что Серёже (при всей его политической «неблагонадёжности») оказалось легче получить командировку в Ташкент, чем мне. Он, в отличие от меня, хотя бы на службе не имел врагов. И я полетел туда (и единственный раз в жизни побывал в Ташкенте) именно за компанию с ним.

В годы перестройки его с женой и сыном, наконец, выпустили за рубеж. Его жена надеялась на то, что в США ему смогут помочь в лечении рассеянного склероза. От этой страшной болезни умер в своё время ещё Ю. Н. Тынянов. Она до сих пор не лечится. И Серёжа уже в США тоже от неё умер где-то в середине 1990-х годов. Но прах его, по его завещанию, был захоронен в Москве. И я был на этой печальной церемонии.

Серёжа (Сергей Ефимович) Генкин
Серёжа (Сергей Ефимович) Генкин

 Раньше, ещё до нашего знакомства, Серёжа Генкин работал в Институте международного движения (ИМРД) АН СССР у Леонида Абрамовича Гордона. Но, когда Серёжа (сын «врага народа» и убеждённый диссидент) стал «подписантом», Л. А. Гордон оставить его в «идеологическом» институте не мог и устроил в математический отдел ЦНИИЭП жилища, подальше от идеологии. Это было ему, видимо, тем легче, что он сам работал одно время по совместительству в нашем отделе типологии в секторе считавшейся в архитектурных кругах социологом Киры Константиновны Карташовой. Она и её подчинённые занимались (на мой взгляд, — не слишком успешно) взаимоотношениями между жизнедеятельностью семьи и квартирой («жилой ячейкой»). Меня она знала ещё с 1963-1964 годов (по мастерской А. С. Образцова, где сама тогда работала), и, почему-то, невзлюбила. Вообще, она была (и, видимо, осталась) очень авторитарной личностью. И, кстати, откровенной антисемиткой, как и полагалось потомственной номенклатурщице. Для меня заниматься социологией вне её сектора (и, естественно, создавая ей конкуренцию) было, видимо, очень опасно! А к себе в сектор она меня не брала.

Но Серёжа Генкин познакомил меня с Л. А. Гордоном, а тот, в свою очередь, познакомил меня с Ю. А. Левадой. И, когда я при встрече попросил Ю. А. Леваду подсказать мне что-нибудь из интересных мне идей и кого-нибудь из смежных со мной по тематике людей, то он порекомендовал мне познакомиться с работавшей тогда у очень крупного географа, Юрия Владимировича Медведкова в Лаборатории экологии человека Института Географии АН СССР (ЛЭЧ ИГАН)[7], и довольно близкой мне по тематике исследований, Натальей Борисовной Барбаш[8].

Наталья Борисовна Барбаш
Наталья Борисовна Барбаш

Кстати, возможно, через Н. Б. Барбаш, я познакомился с ещё рядом близких мне по тематике их исследований географов, в частности, с «живым классиком» отечественной географии Борисом Борисовичем Родоманом, на труды которого я неоднократно ссылался[9],[10] и[11] в своей монографии[12]. В 2010 году он был единственным сотрудником Института Наследия, которого я пригласил на защиту своей кандидатской диссертации, которая проходила в ныне уже не существующей Государственной академии славянской культуры (ГАСК). И он там очень хорошо и сочувственно выступал. Кроме того, уже в более позднее время, на меня произвели большое впечатление мысли Б. Б. Родомана о научной этике: «Наука как нравственно-психологический феномен»[13] и «Этические отличия науки от псевдонауки»[14]. Особенно близка мне формула Б. Б. Родомана: «Научная этика — продолжение методологии науки»[15]. И я не раз цитировал эту и другие его мысли о научной этике в своей научной публицистике, посвящённой проблематике научных и интеллигентских мафий и тоталитарных сект[16]. Стоит, пожалуй, ещё привести пример «чёрного юмора», которым давно славится Б. Б. Родоман. Однажды, когда, уже в бытность нашу в Институте Наследия, я слегка расхвастался (в том числе и в интернете) тем, что меня цитируют и там, и сям (в том числе, и на сайте Университета Альберта[17] (в городе Эдмонтон в штате Альберта в Канаде), где я сам никогда не бывал), то Б. Б. Родоман мне написал: «Поздравляю! Но настоящая известность наступает тогда, когда автора начинают регулярно показывать по центральному телевидению. В результате у человека появляется много врагов, желающих его избить или убить. Становится опасно ездить в метро и надо нанимать телохранителей. Дожить до такой степени известности я Вам не желаю». Стоит отметить, что когда я пересказал по телефону этот ответ Игорю Волгину (в надежде на то, что именно он, как «телезвезда», это оценит), Игорь не засмеялся. Ему было не смешно!

Надо сказать, что сам я, дожив до весьма преклонного возраста не вполне излечился от свойственного мне смолоду заблуждения. Мне с давних пор, почему-то, казалось, что если я добился какого-то успеха и признания, то можно поделиться этим с сослуживцами и начальством, чтобы они вместе со мной за меня порадовались. Но в том лежбище, которое представляли собой научное отделение ЦНИИЭП жилища или, например, — Институт Наследия (в бОльшей своей части), это было в высшей степени наивно. Ведь чем менее творческом трудом занимаются люди, тем в большей степени их поведение определяется завистью[18]. Я долго не понимал глубинного и универсального для понимания нашей жизни смысла слов Владимира Высоцкого из известной песни:

Красота! Среди бегущих первых нет и отстающих,
Бег на месте общеримиряющй.

Борис Борисович Родоман
Борис Борисович Родоман

Примерно тогда же я познакомился с учеником Б. Б. Родомана Владимиром Леопольдовичем Каганским, очень интересным автором, географом, учёным в области долго не признававшейся у нас теоретической географии, теории районирования и классификации (классиологии), хорологии и т. д., на труды которого я тоже в своей монографии неоднократно ссылался[19] и[20]. Уже в более поздние годы я с большим интересом и пользой для себя просмотрел на «Дожде» данное ещё в 2016 году видеоинтервью В. Л. Каганского «Был ли неизбежен распад СССР?» в котором довольно убедительно обосновывалась неизбежность распада СССР в связи с особенностью его территориальной организации (концепция «плитки шоколада», распадающейся на уже обозначенные дольки).

Владимир Леопольдович Каганский
Владимир Леопольдович Каганский

Познакомился я и с очень интеллигентным и симпатичным, но, к сожалению, рано выпавшим по состоянию здоровья из активного участия в научном процессе и сравнительно недавно умершим Григорием Дмитриевичем Костинским. Одну из его статей, особенно близкую мне по тематике[21] я нередко цитировал. Между прочим, когда в 1986 году я вступал в Географическое общество СССР, то меня официально рекомендовали Н. Б. Барбаш и Г. Д. Костинский.

Григорий Дмитриевич Костинский
Григорий Дмитриевич Костинский

Ю. В. Медведков был энтузиастом применения в географии сложных математических методов[22]. Но, хочу честно признаться, что я сам, с моим художественным базовым образованием и гуманитарными интересами, а также, возможно, и с восходящей к школьной нелюбви к точным наукам, привычкой в математической части своих исследованиях не выходить за пределы 4-х действий арифметики, в этом разбирался слабо. Даже когда Ю. В. Медведков выступал устно, то его довольно формализованная речь, хотя и производила впечатление «физической силы ума», была мне не очень понятна. С сожалением должен отметить, что когда я по приглашению Н. Б. Барбаш выступал у Ю. В. Медведкова на семинаре, то он сказал в мой адрес что-то хорошее, но я (возможно в связи с его формализованной манерой говорить) совершенно не запомнил, что именно он сказал. Кстати, там же тогда работал и мой будущий 17-летний директор и почти столь же многолетний «истребитель» в Институте Наследия Юрий Александрович Веденин. Он, будучи через Н. Б. Барбаш наслышан о моих «проблемах» в ЦННИЭП жилища, даже сказал мне тогда: «Не волнуйтесь, здесь к Вам все хорошо относятся»! Впоследствии и Ю. В. Медведков с женой, а затем и Н. Б. Барбаш с мужем и дочкой эмигрировали в США. Но, как я слышал гораздо позже от того же Ю. А. Веденина (не знаю, так ли это было на самом деле), к тому времени в США сложные математические методы и модели в изучении городов уже несколько вышли из моды. И, как он говорил, Ю. В. Медведкову там пришлось нелегко.

Юрий Владимирович Медведков
Юрий Владимирович Медведков

И вот, когда мне понадобилось отстоять свою методику на отделе, то я за несколько дней обеспечил себе личное присутствие на нашем довольно убогом отделе Л. А. Гордона и Н. Б. Барбаш и получил письменные отзывы на свою работу Ю. А. Левады и А. С. Ахиезера! Сейчас даже трудно представить, какой быстрой, активной и действенной была тогда бескорыстная солидарность в научно-творческой среде! Причём, если Л. А. Гордон попросил меня что-нибудь напомнить (а может быть даже и дать ему что-нибудь моё почитать), чтобы освежить в памяти мои сюжеты, то Ю. А. Левада написал всё по памяти об устном разговоре, состоявшемся несколько месяцев тому назад!

Юрий Александрович Левада
Юрий Александрович Левада

Мы с ним встретились на одной из станций метро и он, как дед-мороз, вынул и дал мне, на мой (особенно тогдашний!) взгляд, совершенно замечательный текст отзыва! Не могу удержаться от тщеславного желания привести полностью этот отзыв:

 ОТЗЫВ О РАБОТАХ Ю. Г. ВЕШНИНСКОГО

 В последнее время Ю. Г. Вешнинский опубликовал и подготовил ряд материалов по социально-эстетическим проблемам градостроительства. Им было проведено интересное по замыслу и результатам исследование восприятия и оценки жилой застройки различных районов Москвы их жителями. В исследовании использовались методы социологического опроса.

 Несмотря на сравнительно скромный объём названного исследования (оно должно рассматриваться как пилотажное), оно позволяет судить о плодотворности разработанной автором методики и обнаруживает некоторые существенные стороны оценки различных типов городской застройки, которые было бы полезно учитывать в теории и практике градостроительства. Эта проблематика представляет также очевидный интерес в плане социологии и социальной психологии города.

 Прежде всего, хотелось бы отметить значение самого анализа той весьма важной стороны городской структуры, которую можно было бы назвать «массово-субъективной» — это система оценок и сравнительных предпочтений определённых эстетических сторон застройки, которая складывается и действует в массовом сознании различных групп населения. О системе оценок здесь правомерно говорить, поскольку при всём разбросе склонностей отдельных лиц как раз изучение массовых оценок должно дать сравнительно устойчивые и взаимокоррелированные показатели. Очевидно, что действие таких оценок не ограничивается только сознанием: они играют существенную роль в ориентации соответствующих форм массового поведения (выбор места жительства и типа застройки и т. д.). Учёт массовых оценок мог бы, вероятно, дополнять или даже корректировать воззрения и проекты специалистов-архитекторов (при этом следует учитывать, что в массовых оценках и вкусах в той или иной мере бывают отражены и «специализированные» точки зрения, получающие популярность через каналы массовой коммуникации).

 Проделанная Ю. Г. Вешнинским работа позволяет судить о существовании довольно устойчивых предпочтений жителей в сравнительной оценке различных районов застройки Москвы. Правомерны, хотя и требуют более тщательной проверки, гипотезы о корреляционной связи таких предпочтений с определёнными типологическими характеристиками отдельных групп населения.

 Как уже отмечалось, проделанную работу пока следует рассматривать как пилотажную (пробную), т. е. направленную на обнаружение самой проблемы, подлежащей исследованию, и опробование соответствующих методов исследования. Основным результатом этой работы можно считать подтверждение важности более широкого и систематического изучения того круга проблем, которые выявлены в исследовании Ю. Г. Вешнинского.

 При дальнейшей работе в этом направлении было бы возможно и нужно рассмотреть более широкий круг характеристик и, естественно, ставить задачу строгой доказательности обнаруживаемых связей. В частности, было бы важно проследить соотношение чисто «эстетических» оценок градостроительной среды в массовом сознании с оценками более «утилитарного» характера (транспортная доступность и пр.).

Полагаю, что начатая Ю. Г. Вешнинским работа заслуживает внимания и поддержки.

 Старший научный сотрудник ЦЭМИ АН СССР

 доктор философских наук

 (Левада Ю. А.)

21 сентября 1980 г.

И ведь этот прекрасный отзыв, которым я горжусь до сих пор, при обсуждении моей методики на отделе даже не был зачитан! Не был зачитан и более краткий отзыв А. С. Ахиезера! Такова была сила ненависти ко мне!

Но, справедливости ради, хочу сказать, что, кроме личной неприязни, были и, если так можно выразиться, «гносеологические» основания неприятия моей методики не только в нашем отделе, но и в архитектурной среде вообще. Сама мысль о том, что «обыватели» могут оценивать облик застройки, казалась многим в этой чрезвычайно снобистской среде, в которой парадоксально сочетались, (и сочетаются до сих пор!), богемный нарциссизм и бюрократическое высокомерие, почти «потрясением основ»! На обсуждении моей методики на отделе её наиболее выпукло выразил руководивший в ЦНИИЭП жилища мастерской действительно очень крупный архитектор Евгений Львович Иохелес (автор известного мне со школьных лет «Дома полярников» на Суворовском (Никитском) бульваре). Я ведь полвека прожил неподалёку от него на Тверском бульваре.

Евгений Львович Иохелес
Евгений Львович Иохелес
«Дом полярников» на Суворовском (Никитском) бульваре
«Дом полярников» на Суворовском (Никитском) бульваре

 Его, кстати, я сам и пригласил, понадеявшись на то, что, будучи другом Л. Б. Когана, убеждённым «горожанином» по культурной позиции и, как я наивно полагал, хоть что-то понимая в социологии города, он меня поймёт и поддержит! Цитирую его слова по стенограмме обсуждения: «На моих объектах это не нужно. Все знают, что в старом городе уютнее. Это не тот метод, который нужен нам. Мы и так знаем всё, что нам нужно. Обыватели не доросли до оценки современной архитектуры. Их дети будут жить в городе, который я строю «на вырост» и они оценят качество архитектуры». «Мы и так знаем всё, что нам нужно» и «обыватели не доросли…». В этом и заключалась «платформа» моих оппонентов! А ведь в ходе опроса руководителей мастерских ЦНИИЭП жилища, который я незадолго до этого проводил, многие из них признавали необходимость «обратной связи» от жителей городов к архитекторам и градостроителям!

Правда, позже я приложил отзывы Ю. А. Левады и А. С. Ахиезера к стенограмме обсуждения моей методики на отделе и не раз показывал коллегам. А то место, где в отзыве Ю. А. Левады говорилось о «массово-субъективной» стороне городской структуры, я потом неоднократно цитировал. Надо сказать, что я, докладывая свою методику и чувствуя «ток ненависти», исходивший как от начальства, так и от значительной части сослуживцев, сильно волновался и говорил несколько сбивчиво. Но Л. А. Гордон, в каком-то смысле, изложил её суть за меня! Он живо и популярно обрисовал и её новизну, и её практическую полезность. Именно он своим присутствием и исключительным талантом полемиста добился того, что, хотя бы, стереть меня в порошок нашим «краснозадым макакам»[23] тогда не удалось[24]. Н. Б. Барбаш тоже внесла свой вклад в это дело. Надо сказать, что, хотя я и волновался за свою судьбу и за судьбу своей работы, но я не мог не любоваться как бы со стороны блеском интеллекта и красноречия Л. А. Гордона.

Но, когда после почти двухчасового побоища Л. А. Гордон уходил, то, в ответ на мои благодарности, он мне сказал: «Имейте в виду, мы пришли и ушли, а Вы здесь остаётесь. До чего же Вас не любят! Как Вы будете здесь дальше работать, ума не приложу». Л. А. Гордон, надо отдать ему должное, был (в отличие от меня и наряду с другими своими талантами), ещё и незаурядным дипломатом! Правда, заключил он этот разговор, по-моему, несколько наивным для такого умного человека советом: «Добейтесь, чтобы Вас полюбили»! Помню, что, когда я пересказал этот совет А. С. Ахиезеру, тот засмеялся. Такие отношения (увы!) необратимы!

Леонид Абрамович Гордон
Леонид Абрамович Гордон

Стоит ещё отметить, что именно Тамара Моисеевна Дридзе, которой отзыв Ю. А. Левады понравился, убедила меня идти в этом вопросе до конца и, несмотря на сопротивление начальства, оформить стенограмму этого обсуждения в качестве официального документа. Эта стенограмма, вкупе с письменными отзывами, объективно укрепила мои позиции как в моей конторе, так (и в особенности!) за её пределами, хотя, разумеется, и не прибавил ко мне любви начальников и многих сослуживцев. Интересно, что все мои начальники и почти все сослуживцы не знали, в какой глубокой опале был тогда Ю. А. Левада! У нас же почти все занимались больше бетонными панелями, чем идеями! И тех из них, кто видел его отзыв, слава богу, не насторожило, что доктор философских наук Ю. А. Левада занимал в ЦЭМИ, куда его сослали после погрома социологии в Институте конкретных социологических исследований АН СССР (позже — Институт социологии РАН), почти ту же должность, что и я сам.

Надо ещё сказать, что разрешения на продолжение официальных переговоров с В. В. Степановым от лица ЦНИИЭП жилища о заключении хозяйственного договора я тогда так и не получил. Это нашло своё отражение и в резолютивной части стенограммы обсуждения моей методики на отделе. А ведь именно это было для меня тогда самым главным! И сам В. В. Степанов, в некотором недоумении, сказал мне, что должен переварить эту информацию. Интересно (и поучительно для меня как для социолога) было видеть, как высокопоставленного, титулованного и властного начальника парализовали его собственные подчинённые! Тогда пришлось взять тайм-аут. Да и с научным руководством моей диссертацией был полный туман. Проблема отсутствия научного руководителя наглухо заблокировала тогда мою дальнейшую работу над диссертацией. И я надолго (более, чем на тридцать лет) перестал сколько-нибудь серьёзно думать о защите диссертации. Защитился я только в 2010 году (уже в пенсионном возрасте). Отношение ко мне Л. Б. Когана, связанного с моими врагами в архитектурной среде множеством неформальных (и формальных!) связей, тоже совсем не улучшалось от этих конфликтов и от моих рассказов ему о них. И ведь я совсем не пытался «втравить» его в эти конфликты! Мне просто надо было выговориться.

Была тут, как я понял позже, и ещё одна причина. Начав изучать эстетические оценки городской среды принятыми в социологии количественными методами, я в чём-то опередил своего учителя в научном отношении. А этого Л. Б. К. категорически не любил! В его характере (и в его отношении к ученикам) было что-то от того деспотизма и ревнивости, с которыми, судя по воспоминаниям современников, относился к ним Всеволод Эмильевич Мейерхольд! Не зря, ведь В. Э. Мейерхольда многие считали главным прототипом Карабаса Барабаса в «Золотом ключике» А. Н. Толстого. Да и в образ Ивана Грозного, по мнению некоторых исследователей, Сергей Михайлович Эйзенштейн внёс кое-что не только от И. В. Сталина, но и от В. Э. Мейерхольда! Особенно это относилось к гриму!

Впрочем, следует отметить, что именно Л. Б. К. посоветовал мне не пользоваться в своих анкетах семибалльной шкалой семантического дифференциала (СД), которой уже тогда любили пользоваться психологи и социологи. Он мне сказал, что, чем тоньше и сложнее объект исследования, тем жёстче и, если угодно, грубее должен быть инструмент его измерения. И я в дальнейшем всегда применял в своих анкетах трёхбалльную шкалу. И ещё Л. Б. К. говорил мне (и не только мне), что должен постоянно действовать «лифт» от теории к эмпирическим исследованиям и обратно. Он тогда часто критиковал высказывания наших общих коллег из мира архитектуры и градостроительства о том, что они занимаются прикладными исследованиями. «А что прикладывается? — любил он говорить, — Прикладные исследования — это же приложение ТЕОРИИ к практике!». А теорию у нас в ЦНИИЭП жилища (да и в ЦНИИП градостроительства, отчасти, тоже!) откровенно не любили. И, в этой связи, он часто повторял, что «не всё, что хорошая вещь есть наука». Это в особенности относилось к преобладавшим в наших учёных советах проектировщикам, убеждённым (как было мной показано выше) в том, что они не только в проектировании, но и в науке тоже всё понимают.

Была у меня с Л. Б. К. и ещё одна полезная для меня беседа. Когда в 1984 году я получил по почте самый мой любимый из лотмановских тартуских сборников: «Семиотика города и городской культуры. Петербург», то я с увлечением начал пересказывать Л. Б. К. по телефону основное содержание помещённой там статьи Д. С. Лихачёва «Заметки по интеллектуальной топографии Петербурга первой четверти двадцатого века (по воспоминаниям)». Видимо, именно тогда я «положил глаз» на слово «топография» применительно к явлениям культуры. Кстати, я тогда ещё не подозревал, что значительно позже прослужу в достаточно серой конторе его имени 17 лет! Особенно мне понравились два заключительных абзаца этой статьи:

«Итак, в городах и пригородах существуют районы наибольшей творческой активности. Это не просто «места жительства» «представителей творческой интеллигенции», а нечто совсем другое. Адреса художников различных направлений, писателей, поэтов, актёров вовсе не группируются в некие кусты. В определённые кусты собираются «места деятельности», куда тянет собираться, обсуждать работы, беседовать, где обстановка располагает к творческой откровенности (прошу извинения за это новое вводимое мной понятие), где можно быть «без галстуха», быть во всех отношениях расторможенным и в своей среде.

Примечательно, что тяга к творческому новаторству возникает там, где появляется группа людей потенциальных или действительных единомышленников. Как это ни парадоксально на первый взгляд может показаться, но новаторство требует коллективности, сближения и даже признания, хотя бы в небольшом кружке людей близкого интеллектуального уровня. Хотя и принято считать, что новаторы по большей части люди, сумевшие подняться над общим мнением и традициями, это не совсем так. К этому стоит приглядеться»[25].

Л. Б. К. терпеливо выслушал мой рассказ об этом моём «открытии», а потом с торжеством прочитал мне с листа слова из книги Адна Форин Вебера, напечатанные в русском переводе в 1903 году (почти за восемьдесят лет до процитированных выше слов Д. С. Лихачёва), которые я привожу чуть более полно и в современной орфографии: «Городская жизнь может и не производить гениев, но она приводит мыслителей в соприкосновение между собою, она вызывает в них священный импульс к оригинальности путём симпатии или антагонизма»[26]. И чуть дальше: «Гений часто рождается в деревне, но он проявляется и развивается в городе»[27]. Л. Б. К. привёл мне это ещё и как пример того, что уже тогда знаменитый академик Д. С. Лихачёв, когда он выходил за пределы своей основной специальности (древнерусской литературы и культуры), был вовсе не так оригинален, как многие до сих пор думают. Кстати, хотя я впоследствии, уже после смерти Д. С. Лихачёва, проработал 17 лет в получившем после его смерти и носящем до сих пор его имя Институте Наследия, но его самого я, к сожалению, не видел «живьём» ни разу.

Кстати, сегодня у нас всё реже вспоминают его пророческие слова о последствиях усиленно насаждаемой сегодня государственной пропагандой мифологии об особой национальной миссии России и о, якобы, необходимой ей национальной идее: «Никакой особой миссии у России на было и нет! Народ России спасёт культура и искусство! Не надо искать никакую национальную идею для России — это мираж. Культура и искусство — основа наших достижений и успехов. Жизнь с национальной идеей неизбежно приведёт сначала к ограничениям. Потом возникнет нетерпимость к другой расе, к другому народу и к другой религии. Нетерпимость же обязательно приведёт к террору. Нельзя добиваться возвращения России к какой-либо единой идеологии, потому что единая идеология рано или поздно приведёт Россию к фашизму». Ссылки на конкретный источник я тут не даю, т. к. это высказывание Д. С. Лихачёва публиковалось много раз в разных источниках. Жаль, что и в Институте Наследия, много лет носящем имя Д. С. Лихачёва, самое ценное в его идейном и нравственном наследии, практически, полностью забыто!Конец формы

Дмитрий Сергеевич Лихачёв
Дмитрий Сергеевич Лихачёв

Примечания:

[1] Гольц Г. А. Гипертрофированный страх перед реальностью в российском обществе: Запись круглого стола «Специфика России как научная проблема» (Окончание), организованного в рамках независимого теоретического семинара «Социокудьтурная методология анализа российского общества» // Рубежи, 1997, № 3, с. 131-132.

[2] Вешнинский Ю. Г. Социокультурная топография Москвы: от 1970-х к 1990-м. — В кн. «Москва и «московский текст» русской культуры». Сборник статей. Под ред. Г. С. Кнабе. М., РГГУ, 1998, с. 198-125.

[3] Вешнинский Ю. Г. Индивидуализация объёмно-пространственной среды жилых комплексов в условиях массовой застройки. М., ЦНИИИЭП жилища, 1975.

[4] Кстати, помню, как некий курьёз, что в годы многолетнего директорства Б. Р. Рубаненко в ЦНИИЭП жилища даже некоторые мои соплеменники нередко называли этот институт «ЦНИИЭП жидища»!

[5] Поэты революционного народничества. Ленинград, Издательство «Художественная литература», Ленинградское отделение, 1967.с. 26.

[6] Вешнинский Ю. Г. Индивидуализация объёмно-пространственной среды жилых комплексов в условиях массовой застройки. М., ЦНИИИЭП жилища, 1975.

[7] Лаборатория была ликвидирована после того, как её руководитель Юрий Борисович Медведков с женой подали документы на выезд за рубеж.

[8] Незадолго до нашего знакомства (в 1976 году) Н. Б. Барбаш под научным руководством Ю. В. Медведкова защитила в Институте географии АН СССР диссертацию «Географическое изучение города методами факторной экологии (на примере Москвы)».

[9] Родоман Б. Б. Пространственная дифференциация и районирование. Дисс. на соиск. уч. степ. д-ра геогр. наук. М., МГУ, 1973.

[10] Родоман Б. Б. Ландшафт и личность // Науки о культуре. Итоги и перспективы. М., РГБ, Информкультура, 1995.

[11] Родоман Б. Б. Поляризованная биосфера. Сб. статей. Смоленск, Ойкумена, 2002.

[12] Вешнинский Ю. Г. Аксиологическая география. Топология культурного пространства на рубеже тысячелетий. СПб, Алетейя, 2019.

[13] Родоман Б. Б. Наука как нравственно-психологический феномен // «Здравый смысл», 1999, №№ 11 — 12.

[14] Родоман Б. Б. Этические отличия науки от псевдонауки. // В защиту разума. — М.: Росс. гуманистич. об-во, 2003.

[15] Родоман Б. Б. Этические отличия науки от псевдонауки. // В защиту разума. — М.: Росс. гуманистич. об-во, 2003, с. 1.

[16] См., напр.: Вешнинский Ю. Г. Препятствия, существующие на пути к изучению, освоению и эффективному использованию культурных индустрий на благо урбанистического и территориального развития. Текст так и не опубликованного до сих пор доклада на организованной Российским институтом Мировой истории РАН, Институтом культурологии в партнёрстве с Агентством «Творческие индустрии» при поддержке Министерства культуры Российской Федерации Международной научной конференции «Культурные индустрии в Российской Федерации в контексте мировых тенденций». М., 2011 и др.

[17] Там была помещена моя статья о «социальных репутациях» московских вокзалов: ««Лучший» — Белорусский, «худший» — Казанский. Так было и есть». из газеты «Сегодня» от 1 июня 1996 года (с. 8). И были особо (красным цветом) выделены слова о Киевском вокзале, который ассоциировался у моих респондентов прежде всего с обнищавшей Украиной, приезжающей продавать за рубли всё, что можно продать на антисанитарном «диком рынке», выросшем там в 1990-е годы. Насколько мне известно, в Эдмонтоне (как и ещё в некоторых канадских городах), особенно велика украинская диаспора, представителям которой это было тогда интересно.

[18] Наиболее полную научную проработку этого явления, представляет, на мой взгляд, книга Гельмута Шёка «Зависть». М. ИРИЭН, 2010.

[19] Каганский В. Л. «Мнимый путь. Россия = Евразия» и «Евразийство как позиция» // Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. Сб. статей. М., Новое литературное обозрение, 2001.

[20] Каганский В. Л. «Украина: география и судьба страны» // Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. Сб. статей. М., Новое литературное обозрение, 2001.

[21] Костинский Г. Д. Привлекательность городов СССР: взгляд из разных регионов // Пространственное развитие урбанизации: общие закономерности и пространственные особенности / Под ред. Ю. Л. Пивоварова. М., ИГ АН СССР, 1991.

(Продолжение следует)

[22] См., напр.: Медведков Ю. В. Человек и городская среда. М., Наука, 1978.

[23] Именно в годы службы в ЦНИИЭП жилища я впервые придумал и стал употреблять по отношению к некоторым своим начальникам, в первую очередь — к заместителю директора по науке ныне покойному Евгению Павловичу Фёдорову (я слышал от кого-то из своих тогдашних сослуживцев, что уже после его смерти стало известно о том, что он был «по совместительству» полковником КГБ) выражение «ГОВОРЯЩЕЕ КРЕСЛО»!

[24] Появление и выступление Л. А. Гордона на нашем отделе были тем более уместны и полезны мне, что он был моим начальникам лично знаком, т. к. сам одно время работал в нашем отделе совместителем (в секторе социологии жилища у К. К. Карташовой).

[25] Лихачёв Д. С. Заметки по интеллектуальной топографии Петербурга первой четверти двадцатого века (по воспоминаниям). — В кн.: «Семиотика города и городской культуры. Петербург». (Труды по знаковым системам XVIII, Тарту, ТГУ, 1984, с. 77).

[26] А. Вебер Рост городов в 19 столетии. Перевод с английского А. И. Котельникова, Издание Е. Д. Кусковой, С-Петербург, 1903, с. 431.

[27] Там же, с. 435.

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Юрий Вешнинский: «…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 14  

  1. «…я прочитал чьё-то изречение: «Ребёнок до трёх лет, ударившись о скамейку, думает, что в этом виновата скамейка. После трёх лет он начинает понимать, что виноват он сам. Но русские обладают удивительным свойством доживать до старости в уверенности, что во всём виновата скамейка»»

    Идти к свободе нелегко,
    На поворотах зад заносит —
    России дюжина веков,
    Но по сей день подгузник носит…

    1. До конца, увы, дочитать не смог из-за недостатка эмпатии к борьбе автора 🙁

Добавить комментарий для Zvi Ben-Dov Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.