Юрий Вешнинский: «…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 15

Loading

Но мои отношения с Л. Б. Коганом ждали ещё более суровые испытания. В это время завершалась подготовка к передаче в Стройиздат для печати коллективной монографии «Эстетика массового индустриального жилища» (под общей редакцией Б. Р. Рубаненко, разумеется). Она была напечатана в 1984 году. У меня в этой монографии был единолично написанный мной раздел «Социально-психологические аспекты восприятия и оценки городской жилой застройки». Это был, пожалуй, единственный раздел в этой достаточно казённой монографии, в котором содержалась реальная научная новизна. И вот, когда рукопись уже завершённой монографии передавали в Стройиздат, я совершенно случайно обнаружил, что выброшен из авторского состава и автором единолично написанного мной раздела оказалась бывшая директорская аспирантка В. А. Чистова.

«…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 15

Юрий Вешнинский

 Продолжение Начало

Из сотрудников и аспирантов Л. Б. Когана, с которыми я тогда общался, я сейчас помню С. Шведова, Л. С. Бахурину и М. Е. Привалова. Об остальных напишу ниже.

Включив в текст воспоминаний первый отзыв Ю. А. Левады о моих работах (второй был написан в 2002 году), я задумался вот о чём. В разное время о моих работах положительно отзывались и писали положительные отзывы достаточно известные и авторитетные люди. Это были: И. Е. Данилова, Ю. М. Лотман, Ю. А. Левада, А. С. Ахиезер, О. Н. Яницкий, Л. А. Гордон, В. Л. Глазычев, Т. М. Дридзе, Т. М. Говоренкова, Л. А. Гольц, Ю. В. Медведков, А. Э. Гутнов, О. С. Пчелинцев, В. Ю. Переведенцев, О. И. Шкаратан, Г. И. Комеч, С. О. Шмидт, Г. С. Кнабе, А. Г. Левинсон, Б. Б. Родоман, Э. А. Орлова, И. В. Кондаков и ещё немало других. Не думаю, что среди тех, кто работает в моей области и сегодня ещё жив, найдётся много авторов, на работы которых есть положительные отзывы стольких (и таких!) авторитетных людей. А сюда можно ещё добавить и больших начальников типа того же В. В. Степанова, нынешнего Президента МАрхИ и РААСН А. П. Кудрявцева, Главного архитектора Москвы в 1987-1996 гг. Л. В. Вавакина, в кабинете которого в 1987 году целый месяц стоял планшет с моей оценочной картой Москвы, сравнительно недавнего заместителя министра культуры РФ Г. П. Ивлиева, поздравившего меня с 70-летним юбилеем, что долго скрывали от меня два сменявших друг друга директора Российского НИИ культурного и природного наследия ( имени Д. С. Лихачёва!), и т. д. И как же устроен наш мир, если при всём этом у меня до 2019 года не было напечатано ни одной книги, я с 2013 года безработный и почти никак и нигде не востребован!

Но мои отношения с Л. Б. Коганом ждали ещё более суровые испытания. В это время завершалась подготовка к передаче в Стройиздат для печати коллективной монографии «Эстетика массового индустриального жилища» (под общей редакцией Б. Р. Рубаненко, разумеется). Она была напечатана в 1984 году. У меня в этой монографии был единолично написанный мной раздел «Социально-психологические аспекты восприятия и оценки городской жилой застройки». Это был, пожалуй, единственный раздел в этой достаточно казённой монографии, в котором содержалась реальная научная новизна. И вот, когда рукопись уже завершённой монографии передавали в Стройиздат, я совершенно случайно обнаружил, что выброшен из авторского состава и автором единолично написанного мной раздела оказалась бывшая директорская аспирантка В. А. Чистова.

Уже накопив заряд недовольства и возмущения предыдущей «эскалацией сволочизма» по отношению к себе, я предпринял самые жёсткие меры в защиту своих авторских прав. Поехал в Стройиздат и передал секретарше главного редактора издательства (под расписку!) свой письменный протест. В конечном счёте, я оказался обладателем фотокопий четырёх вариантов титульного листа уже завершённой коллективной монографии. В каждом из них объём моего авторства был указан по-разному. И каждый раз я предпринимал всё более жёсткие меры по отношению к высокопоставленным и привыкшим к полной безнаказанности ворам. Скандал выплеснулся в самые разные и довольно высокие инстанции (включая Стройиздат, партбюро ЦНИИЭП жилища, Тимирязевский РК КПСС и, что оказалось особенно результативным, — ВААП). А это уже было, как не мог не понять Б. Р. Рубаненко, преддверие СУДА! Такого в истории ЦНИИЭП жилища (и его титулованного директора) ещё не было! В результате этого я полностью восстановил своё авторство, но и полностью восстановил против себя всю администрацию института[1]. И Л. Б. К., сам тесно связанный с нашими административными структурами, прямо сказал мне, что «в его глазах я противопоставил себя всему институту». Вот так!

Я не раз потом выслушивал критику моего тогдашнего поведения как чрезмерно жёсткого и чреватого многими конфликтами. Но если я сейчас считаюсь основоположником аксиологической географии, то именно потому, что тогда, не пожалев усилий, здоровья и служебно-карьерных издержек, не позволил Б. Р. Рубаненко и его бывшей аспирантке В. А. Чистовой присвоить мою работу и ещё на старте «оседлать» это новое (и не только в нашей науке) научное направление. Развить его (и даже придумать ему это название) они бы не смогли. И оно было бы, несомненно, изгажено и загублено.

Кстати, примерно в это же время я присутствовал на защите докторской диссертации Л. Б. Когана[2] в ЦНИИП градостроительства, которая неожиданно, по крайней мере — для меня, была снята с весьма успешно, на мой взгляд, проходившей защиты. Помню, что на этой защите присутствовали, в частности, А. С. Ахиезер, О. Н. Яницкий и В. А. Ядов. Уже на следующий день я позвонил Л. Б. К. и высказал ему и своё неизменное уважение к нему, и всё своё возмущение нравами в ЦНИИП градостроительства, который Л. Б. К. и раньше не советовал мне идеализировать.

Стоит ещё отметить, что, в ходе моей затяжной борьбы за своё авторство, до начальства постепенно стало доходить, что единственный способ «отвязаться» от меня — дать мне, наконец, заниматься своим любимым делом. Это напомнило мне решение руководства «Геркулеса» по отношению к иностранному инженеру Генриху Мария Заузе в «Золотом телёнке» Ильфа и Петрова!

Илья Ильф и Евгений Петров (мой рисунок 1964 года)
Илья Ильф и Евгений Петров (мой рисунок 1964 года)

А ведь я и на самом деле был уже тогда, в каком-то смысле, «иностранцем» в нашем научном сообществе[3]. И мне разрешили снова вступить в переговоры с В. В. Степановым, который был очень доволен тем, что известная ему (очень незначительная) часть конфликта разрешилась без его участия. На этот раз В. В. Степанов передал вопрос о финансировании моей работы на решение Алексею Эльбрусовичу Гутнову. Он был, пожалуй, самым интеллигентным и творческим человеком в такой достаточно мрачной фирме, как НИиПи Генплана Москвы и руководил там тогда научным отделом (самым культурным подразделением в этом институте).

Как я узнал сравнительно недавно из Википедии, он вырос в семье известных российских революционеров. Он был не только сыном осетинского революционера, а впоследствии (с 1922 года) — секретного агента Коминтерна (и лично Сталина) в Германии Эльбруса Гутнова и известного историка-медиевиста Евгении Владимировны Гутновой (Левицкой-Цедербаум). Она была дочерью узника ГУЛАГа Владимира Левицкого-Цедербаума. А он, в свою очередь, был младшим родным братом Юлия Осиповича Мартова (Цедербаума). Таким образом, А. Э. Гутнов был внучатым племянником основателя русского меньшевизма (и друга молодости Владимира Ильича Ульянова-Ленина) Юлия Осиповича Мартова (Цедербаума). И конечно, А. Э. Гутнов, как член КПСС, совсем не афишировал эту часть своей родословной!

Алексей Эльбрусович Гутнов
Алексей Эльбрусович Гутнов

Начав (вместе с Георгием Георгиевичем Дюментоном, Ильёй Георгиевичем Лежавой и др.) с довольно утопических идей НЭР («Новый элемент расселения»), А. Э. Гутнов постепенно продвигался к более глубокому и подлинно научному подходу к городу. Впоследствии я не раз ссылался на автореферат защищённой в 1980 году докторской диссертации А. Э. Гутнова «Структурно-функциональная организация и развитие градостроительных систем». Моя работа (а я с перерывами сотрудничал с НИиПИ Генплана до 1990 года), как я постепенно понял, интересовала А. Э. Гутнова и близких ему людей в качестве социологической подосновы для уже тогда вырисовывавшегося в его мечтах альтернативного Генплана Москвы, который, к сожалению, так и не был реализован. Этот альтернативный Генплан, в идеале, должен был быть ориентирован не на планы отраслей и ведомств (как это было раньше), а на изучение запросов самих москвичей. Можно сказать, что это должен был быть, если так можно выразиться, «Генплан с человеческим лицом».

Думаю, что именно для этого «на заре перестройки» А. Э. Гутнов принимал активное участие в проходивших в ИС АН СССР семинарах Тамары Моисеевны Дридзе. В них принимали участие и ставший в будущем первым директором ХНИЦа Леонтий Георгиевич Бызов (о нём я ещё напишу ниже) участие, и недавно скончавшийся Олег Артёмович Баевский, тогда — «правая рука» А. Э. Гутнова. Мы с ним много общались во время моего сотрудничества с А. Э. Гутновым по хоздоговорам. Потом, через какое-то время после кончины А. Э. Гутнова, он стал заместителем директора НИиПИ Генплана Москвы. Я в эти годы с ним уже не общался, но, как я не раз слышал и читал, интерес к связанным с изучением общественного мнения научным «сюжетам» О. А. Баевский (как и почти все «постперестроечные» градостроительные начальники) на склоне лет утратил.

Олег Артёмович Баевский
Олег Артёмович Баевский

Из нынешних российских исследователей-градоведов, среди участников тех семинаров мне вспоминается только Александр Михайлович Лола. Мы с ним в очень позитивной тональности общались в течение нескольких десятилетий. К сожалению, в последнее время А. М. Лола, который всегда был человеком немного со странностями, стал ярым путинистом (и крайне нетерпимым к ненавидящим, по его мнению, Россию «западникам») «евразийцем», и т. д., и наше научное общение с ним, практически, прервалось.

Александр Михайлович Лола
Александр Михайлович Лола

Как жаль, что А. Э. Гутнов умер уже в 1986 году в возрасте всего лишь 49-ти лет, едва успев стать заместителем директора НИиПИ Генплана Москвы по науке! Он явно не успел вполне реализовать свой незаурядный творческий и организаторский потенциал. Смог ли бы он впоследствии, поднявшись на самые вершины власти, не «испортиться», как «испортились» многие? Не знаю.

 В результате переговоров с А. Э. Гутновым, я от лица ЦНИИЭП жилища заключил свой первый хозяйственный договор с НИиПИ Генплана Москвы. Результатом его стал мой отчёт о НИР по теме «Обобщить теоретические разработки и эмпирические данные об оценке населением архитектурно-композиционных качеств жилой среды новых жилых районов Москвы с выводами и предложениями». В нём были обобщены результаты проводившихся мной в 1978 году моих опросов жителей тогдашних новых жилых районов Москвы Ивановского, Орехова-Борисова и Ясенева со сравнительными эстетическими оценками их жилой застройки.

 Так я уже в 1983 году, что называется, «вступил в рынок». Это давало мне значительные преимущества. Прежде всего, оценку моей работе давали уже не начальники, а заказчики. А им было, в общем-то, всё равно, есть ли у меня учёная степень, или её нет, и каковы мои отношения с моим институтским начальством. Конечно, я и сам не афишировал там свои служебные конфликты! Я уже тогда начал понемногу осмысливать то, что сейчас, в рамках основанной мной социологии научных мафий (или, точнее, — социологии научных и интеллигентских мафий и тоталитарных сект), я называю законом сообщающихся гадюшников. Этот сформулированный мной закон гласит: «Уровень подлости в отдельно взятом гадюшнике не может быть существенно ниже уровня подлости во всей системе сообщающихся гадюшников». Кроме того, человек, приносивший в институт хоздоговорные деньги из «моссоветовской» системы, был удобен всем тем, кто, используя все формальные и неформальные связи, с азартом делил спущенные сверху «госстроевские», плановые деньги, т. к. не участвовал в этой делёжке сам и не мешал делить деньги другим.

 Возможно, именно тогда, в ходе начавшихся у меня контактов с сотрудниками НИиПИ Генплана Москвы, я и познакомился с главным, наверное, у нас специалистом по географии Москвы и автором множества книг и статей (можно сказать, — целой библиотеки по этой тематике) Верой Георгиевной Глушковой, с которой мы общаемся и дружим до сих пор.

Вера Георгиевна Глушкова
Вера Георгиевна Глушкова

Примерно в те же годы (если не раньше), я стал регулярно общаться с тогдашней сотрудницей О. Н. Яницкого в ИМРД АН СССР (позже — Института сравнительной политологии РАН), географом по базовому образованию Еленой Сергеевной Шоминой, с которой регулярно общался до самого недавнего времени. Она ещё «на заре перестройки», написала очень интересную книгу «Контрасты американского города»[4], где, в частности, приводились многочисленные примеры социального картографирования городов США по самым разным показателям, особенно — на примере Детройта. Тогда это казалось мне (и не только мне) совершенно необычным. Это и сейчас для нас, во многом, — образец. Причём, эти карты лелали не учёные-градоведы в качестве своих научно-творческих изысканий, а обычные муниципальные чиновники в порядке рутинной работы. Была там ещё во вполне «правоверной» по названию главе «Город — в центре классовой борьбы» подглава «Борьба трудящихся за улучшение жизненных условий», в которой излагались методы самоорганизации и протестной активности населения в рамках жилищных движений. По рассказам Е. С. Шоминой, она вызвала недовольство наших официальных властей как «руководство к действию» для наших отечественных диссидентов, «критиканов» и «крамольников». В последние годы Е. С. Шомина являлась, пожалуй, самым крупным у нас специалистом в области жилищного движения и местного самоуправления. В этом отношении, она, во многом, являлась продолжательницей «бабушки российского самоуправления» Татьяны Михайловны Говоренковой, о которой я ещё напишу ниже. Не зря она приходила на встречи друзей и коллег в дни её памяти. И вот недавно я с опозданием узнал, что и она сама скончалась 27 июня 2021 года. Увы!

 Елена Сергеевна Шомина
Елена Сергеевна Шомина

 В 1984 году я написал для НИиПИ Генплана Москвы по новому хозяйственному договору ещё один отчёт о НИР по теме «Образ жизни и запросы населения к организации жилой среды в новых районах Москвы с выводами и предложениями». Там я постарался, в частности, собрать почти полный обзор тогдашней литературы на русском языке по городскому образу жизни и по перцептивной социологии города.

В 19885 году я провёл ещё одну серию анкетных опросов жителей Ивановского, Орехова-Борисова и Ясенева (добавив ещё жителей Строгина). Это дало мне возможность в 1986 году по новому хоздоговору написать для НИиПИ Генплана Москвы ещё один отчёт о НИР «Изучение восприятия и сравнительной оценки населением эстетической привлекательности городской среды различных частей территории Москвы с выводами и предложениями». Особенностью этого отчёта было то, что там упор впервые был сделан мной на распределение положительных и отрицательных эстетических оценок жителями окраинных жилых районов различных частей территории Москвы, включая её центр. Я даже выполнил на большом подрамнике путём аппликации довольно эффектную (и шокировавшую некоторых архитекторов своей контрастностью) оценочную карту Москвы с плакатно яркими цветными плоскостями, символизировавшими разные типы оценок москвичами разных частей территории Москвы. На этой же карте были нанесены границы того, что я уже тогда называл социально-психологическим центром (СПЦ) Москвы. Впрочем, сравнительно недавно я узнал, что сейчас это название носят центры психологической помощи в кризисных ситуациях. И я полагаю, что, как мне и советовала когда-то одна из моих главных научных наставниц, ныне уже покойная Эльна Александровна Орлова, этот центр надо называть аксиологическим центром.

В том же году я демонстрировал эту карту на своём первом «вневедомственном» публичном выступлении в возникшем на волне «перестроечных вольностей» при Некрасовской библиотеке клубе «Москва». Эта библиотека была, как бы, моей «домашней». Она находилась тогда ещё в самом эпицентре тогдашней (да и — нынешней!) общественной активности в Москве, на Большой Бронной возле Пушкинской площади и образовавшегося после очередной ломки Новопушкинского сквера. Это было очень удобно не только для меня (я жил тогда на Тверском бульваре), но и для всех её читателей и посетителей. Не то, что сейчас, когда её «забросили» в район станции метро «Бауманская»! Клубом руководили Алексей Алексеевич Клименко от Экспертно-консультативного общественного совета при главном архитекторе Москвы (ЭКОС) и Эсфирь Семёновна Красовская от самой библиотеки. Моё выступление называлось «Москва глазами москвичей» и по его окончании я впервые слышал аплодисменты незнакомых мне людей.

Потом я демонстрировал эту карту ещё не раз во время своих публичных выступлений. В том же году я выступал на семинаре у Селима Омаровича Хан-Магомедова и именно там 10 апреля 1986 года я впервые «застолбил» в качестве названия основанного мной нового научного направления термин «аксиологическая география» или «аксиогеография». А позже, в 1987 году, планшет с моей оценочной картой Москвы примерно месяц стоял в кабинете нового, «перестроечного» Главного архитектора Москвы Леонида Васильевича Вавакина. Тогда, «на заре перестройки», модно было «играть в демократию». Но как же быстро это закончилось!

Леонид Васильевич Вавакин
Леонид Васильевич Вавакин

Впрочем, мудрая Т. М. Дридзе ещё тогда, когда я однажды повторил в беседе с ней модную в то время фразу о перестройке как о революции, ответила мне: «РЕВОЛЮЦИЯ В РИТОРИКЕ!». Как же она была права! А теперь, когда вся власть в нашей многострадальной стране принадлежит агентам тайной политической полиции разных рангов, у нас вообще слово «революция» воспринимается как во времена Николая Палкина, А. Х. Бенкендорфа и Л. В. Дубельта! Но есть и одна, на мой взгляд, важная разница. Наши нынешние жандармы-чекисты (поднятые на вершины власти из советских подворотен) полностью лишены даже тех «предрассудков» дворянской чести, которые, всё-таки, были свойственны прежним жандармам! Тот же Л. В. Дубельт, храбро сражался с Наполеоном, дружил в молодости с декабристами (его фамилия как однажды упомянутая на следствии даже фигурировала в составленном по указанию Николая I алфавите декабристов), не брал взяток и всегда выдавал своим агентам в награду суммы, кратные ТРЁМ! Он никогда не сказал бы публично, что «все приличные люди начинали в разведке»! И А. Х. Бенкендорф тоже был не только отважным воякой и умелым, деятельным военачальником. Ю. М. Лотман писал о нём, что он (будучи шефом жандармов!), «НЕ ИЗМЫШЛЯЛ ЛОЖНЫХ ОБВИНЕНИЙ» и «НЕ ПРЕСЛЕДОВАЛ ЛИЧНЫХ ВРАГОВ»! (выделено мной и цит. по:[5]. Мыслимое ли это дело у нас сейчас, если и в советские времена это было практически невероятно? В моей весьма богатой служебной биографии (а в моей трудовой книжке ещё задолго до конца «прошлого тысячелетия» был вкладыш) начальников, способных в благородстве сравняться с шефом жандармов А. Х. Бенкендорфом, по-моему, просто не было!

Николай I Мой римейк литографии Оноре Домье времён революции 1848 года
Николай I Мой римейк литографии Оноре Домье времён революции 1848 года

 В 1986 году, почти сразу после вынужденного ухода на пенсию и последовавшей вскоре смерти Б. Р. Рубаненко и началом директорства умело «подсидевшего» его Станислава Васильевича Николаева (личности гораздо более отрицательной), моё положение в ЦНИИЭП жилища неожиданно резко ухудшилось. Как только С. В. Николаев стал директором, в ЦНИИЭП жилища появилась стишок: «Среди мелких подлецов, — всех крупнее Острецов, а среди крупных негодяев, — очень мелок Николаев». Валерий Митрофанович Острецов ещё при Б. Р. Рубаненко стал главным инженером ЦНИИЭП жилища и был жутким антисемитом (и, кстати, — давним личным другом тогдашнего первого секретаря МГК КПСС, а потом и первого президента России, Бориса Николаевича Ельцина). При всей обоснованности моих претензий к Б. Р. Рубаненко, о нём таких стишков, всё-таки, не складывали. Недавно мне рассказали, что уже сын В. М. Острецова сейчас стал директором ЦНИИЭП жилища, а С. В. Николаев — его генеральным директором!

В 1987 году меня уволили за якобы совершённый мной прогул. И хотя я, после долгих мытарств, доказал на суде, что прогула не было, и был восстановлен судом на работе с выплатой мне трёхмесячного оклада за вынужденный прогул (из кармана директора!), дальнейшее моё пребывание в ЦНИИЭП жилища стало невыносимым и невозможным. Я вынужден был уйти, уже по собственному желанию, фактически — на улицу. Я какое-то время кантовался по временным работам, сначала — два месяца в НИИ строительной физики, а потом (после месячного перерыва) — ещё два месяца в ЦНИИП градостроительства. Там я работал с Эмилем Абрамовичем Паиным, который позже (в годы президентства Б. Н. Ельцина) был членом президентского совета Российской Федерации и считался одним из основоположников отечественной этнополитологии.

Эмиль Абрамович Паин
Эмиль Абрамович Паин

Вячеслав Леонидович Глазычев звонил тогдашнему директору ЦНИИП градостроительства Виктору Владимировичу Владимирову (однокурснику того же Б. Н. Ельцина) и советовал ему сохранить меня для ЦНИИП градостроительства как полезного сотрудника. Но тогда там намечалось какое-то сокращение штатов. Речь шла о том, чтобы проситься (или не проситься) «на живое место». Мне ничего не оставалось, кроме того, чтобы снова уходить на улицу (на этот раз уже — в прямом смысле слова!). И я полгода проработал разносчиком телеграмм в почтовом отделении на улице Воровского (Поварской).

Но ещё в самом начале этого «перехода через пустыню», когда я позвонил Л. Б. К. с просьбой взять меня к нему в отдел социально-градостроительных программ в НИи ПИ Генплана Москвы, куда он перешёл в 1987 году, (а там мои работы ценили) выяснилось, что Л. Б. К. категорически не желает видеть меня в своём коллективе. На мой вопрос, почему он не хочет меня брать к себе, Л. Б. К. ответил, что «считает это нецелесообразным»! Я и сам мог бы догадаться заранее, с какой именно целью считал Л. Б. К. несообразным работу у себя неугодного начальству одного из первых (и не только, по моему мнению, — лучшего) из своих учеников. Это был для меня очень сильный удар! Тем более, что с этого момента начался многолетний бойкот всего, что со мной связано со стороны Л. Б. Когана. Знал ли он, что я полгода проработал почтальоном? Скорее всего — нет. Но, если бы даже он это и знал, — я думаю, что он тогда, скорее всего, остался бы к этому, в лучшем случае, равнодушен. Тогда я особенно глубоко осознал совсем не новую истину: «У КАЖДОГО ДОСТАНЕТ МУЖЕСТВА ПЕРЕНЕСТИ НЕСЧАСТЬЕ БЛИЖНЕГО». Между прочим, ещё раньше этого полного разрыва Л. Б. К. со мной, я в 1987 году пожаловался на ухудшающееся отношение ко мне Л. Б. К. Михаилу Вениаминовичу Борщевскому (первому мужу Галины Васильевны Старовойтовой). Он тогда руководил небольшой социологической группой в ЦНИИТИА и редактировал мою статью. Она называлась «Социально-эстетические предпочтения москвичей (оценка городской среды различных частей территории Москвы)»[6]. Я во время того разговора сказал М. В. Борщевскому, фразу, которую в то время не раз повторял: «Леонид Борисович Коган, как Крон, пожирает своих детей». И он мне дал понять, что всё это можно охарактеризовать по-русски и без античных красот.

Михаил Вениаминович Борщевский
Михаил Вениаминович Борщевский

Но, даже в тот период, когда я разносил телеграммы на почте, я вёл, как бы, «двойную жизнь» и, в частности, 28 июля 1988 года с успехом выступил с докладом о своих исследованиях на заседании Президиума Экспертно-консультативного общественного совета при Главном архитекторе города Москвы (ЭКОС). Это заседание проходило прямо в кабинете тогдашнего ректора (ныне — президента) МАрхИ Александра Петровича Кудрявцева. Одно время мне казалось, что ему действительно интересно то, что я делаю. Но, скорее всего, это была просто — модная в те годы «игра в демократию». В 1999 году он был избран ещё и президентом Российской академии архитектуры и строительных наук (РААСН). Но «в новом тысячелетии» мы с ним уже не общались.

Александр Петрович Кудрявцев
Александр Петрович Кудрявцев

Он и подписал решение Президиума ЭКОС. Это решение носило длинноватое название «О социологических исследованиях восприятия и качественной оценки населением городской среды, проводимых в гор. Москве Ю. Г. Вешнинским». Оно опиралось на положительные отзывы о моих исследованиях Тамары Моисеевны Дридзе, руководителя мастерской № 7 Центральной планировочной зоны г. Москвы Б. В. Боде и упоминавшегося выше О. А. Баевского и давало весьма положительную оценку моим работам. Подготовлено оно было, насколько мне известно, игравшим роль модератора на этом заседании замечательным искусствоведом и москвоведом (и, как показала жизнь, мужественным, благородным человеком и подлинным гражданином) Алексеем Ильичём Комечем. Я очень рад тому, что и впоследствии был с ним хотя бы немного знаком. Это был подлинный знаток искусства (особенно — древнерусской архитектуры), человек безупречного вкуса, бескомпромиссный рыцарь-градозащитник, неподкупный и неподвластный конъюнктуре!

Алексей Ильич Комеч
Алексей Ильич Комеч

Да и в создании Хозрасчётного научно-исследовательского центра (ХНИЦ) при Президиуме Советской социологической ассоциации (ССА АН СССР) я принимал тогда же посильное участие. Но наши отношения с Л. Б. К. тогда уже не поддерживались совсем, хотя я продолжал ссылаться на известные мне его научные труды. Был тут, правда, и один положительный момент. Будучи предоставленным моим первым научным учителем нелёгкой, но своей собственной судьбе, я стал постепенно избавляться от, возможно, излишней психологической зависимости от мнений и советов Л. Б. К. и учился думать и принимать решения всё более самостоятельно.

Надо сказать, что, в результате организованного Л. Б. К. многолетнего бойкота, я часто не узнавал, или узнавал задним числом, об интересных мне и важных для меня событиях в научной жизни. Так, например, я только задним числом узнал об организованной Управлением мэра Москвы и АОЗТ «Урбанистика» 14 июля 1999 года Международной конференции «Кризис в России и судьбы городской цивилизации». У меня случайно оказалась подаренная кем-то программа этой конференции, датированная 2000-м годом. Между прочим, в этой конференции принимал участие крупный французский урбанолог Ги Бюржель, основавший в Париже Лабораторию географии города. С ним Л. Б. К. довольно долго сотрудничал и, как я понимаю, с его подачи, даже преподавал в Сорбонне в качестве ассоциированного профессора. Сравнительно недавно у нас была переведена и напечатана книга Ги Бюржеля «Умирает ли Париж?»[7].

Ги Бюржель
Ги Бюржель

И, хотя в начале нового тысячелетия наши отношения стали, вроде бы, налаживаться, но прежние доверительные (по крайней мере — таковы они были с моей стороны) отношения стали уже невозможны. Тем более, что никаких сожалений (и уж, тем более, — угрызений совести!) в отношении сделанного по отношению ко мне в предыдущий период Л. Б. К. явно не испытывал. Удивительна, всё-таки, способность многих людей этого круга, смолоду скованных корпоративно-кастовой солидарностью, чувствовать себя всегда правыми! И, кроме того, как отмечали многие, Л. Б. К. на склоне лет становился всё более нетерпимым и неадэкватным. Под влиянием распада и деградации отечественной (и не только отечественной!) науки он стал всё больше идеализировать и советскую науку, и советскую систему, в подлинной (чудовищно бесчеловечной) природе которой у меня уже не оставалось сомнений. И то, что мы наблюдаем сейчас, — лучшее доказательство глубокой извращённости и бесчеловечности большей части советского наследия. Его сейчас снова стало модно восхвалять, «консервировать» и самым диким образом «скрещивать» с православием, самодержавием и народностью. Ведь в качестве «объединяющей» «национальной идеи» мы сегодня получили, фактически, национал-социализм! Впрочем, не следует забывать, что первые шаги в этом направлении делались уже при Сталине. В каком-то смысле, — круг замкнулся!

В последний раз мы встретились с Л. Б. Коганом в день похорон В. Л. Глазычева. Я по ошибке поехал не в клиническую больницу, где проходило прощание с В. Л. Глазычевым, а в бывшую «Кремлёвскую» поликлинику в Сивцевом Вражке. И по дороге встретил Л. Б. К., который шёл оттуда с процедур. Кажется, впервые за много лет мы поздоровались за руку. Я спросил Л. Б. К., почему он не поехал проститься с В. Л. Глазычевым. Из его ответа я понял, что, по мнению Л. Б. К., и В. Л. Глазычев, и Т. М. Говоренкова это — «не то». То, что я тоже — «не то», подразумевалось, видимо, само-собой. Вообще, по убеждению Л. Б. К., которого он почти не скрывал, настоящей наукой занимался он один, а все остальные занимались, в общем-то, фигнёй. Над этим «в наших кругах» подшучивали всегда, уже почти не обижаясь. А потом он стал говорить все эти его любимые в последние годы жизни, но новые тогда для меня, слова о том, какой чудесной была наша советская наука и вся наша советская жизнь «Леонид Борисович, — не удержался я, — у Вас же отец сидел!». «У меня и мать сидела, — уточнил Л. Б. К. (а я тогда ещё этого не знал). И поэтому я имею право сказать и советую вам прислушаться к моим словам: у нас было великое государство… и т. д.». Спорить я не стал, но остался при своём. Больше при жизни Л. Б. К. мы с ним не встречались. Я увидел его в последний раз только в гробу на его гражданской панихиде.

Между прочим, спустя какое-то время, я решил пойти на Новодевичье кладбище, чтобы положить цветы на место последнего упокоения праха и Л. Б. Когана, (рядом с его отцом), и где я до этого не бывал лет двадцать. Я довольно долго бродил по этому кладбищу, разглядывая монументы и читая надписи. Это, несомненно, — музей под открытым небом. И там похоронено немало действительно выдающихся людей. Но меня не оставляло чувство глубокого отчуждения от того духа номенклатурной привилегированности, которым пронизана и стилистика большинства монументов (особенно — партийно-военных деятелей), и само это место в целом. У меня в памяти не раз всплывали горькие строки из песни Александра Городницкого «Новодевичий Монастырь», которые, по-моему, лучше всего отражают этот его дух:

У нарядных могил обихоженный вид, —
Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит.
Им легко в этом месте — ведь тот и другой
Жизни отдали вместе идее одной.

А ведь у Л. Б. К. это место, скорее всего, вызывало иные чувства! Л. Б. К. был, всё-таки, очень «системным» человеком! И, как мне кажется, он всю жизнь (и, особенно, — в конце её) идентифицировал себя именно с этим смолоду привычным для себя привилегированным «прикремлёвским» миром и тесно связанным с ним тоже (хотя и чуть иначе) привилегированным миром «придворной интеллигенции» с Николиной Горы[8]! Что же касается моих профессиональных отношений с Л. Б. К., то тут всё гораздо сложнее. Для их характеристики я придумал со временем такую горько-ироническую формулу: пусть Л. Б. К. меня и не признаёт своим учеником, но в меня ещё в 1980-х годах переселилось АСТРАЛЬНОЕ ТЕЛО Л. Б. Когана, а над своим астральным телом Л. Б. К. уже не властен!

Впрочем, с некоторыми из учеников Л. Б. Когана у меня тогда сохранились (а с некоторыми и до сих пор поддерживаются) вполне приличные отношения. Это относится, например, к его бывшему аспиранту Владимиру Григорьевичу (Ладо) Вардосанидзе. У меня даже есть автореферат его кандидатской диссертации, защищённой под руководством Л. Б. Когана[9]. Он живёт в Тбилиси, уже профессор и, как я понимаю, играет сегодня заметную роль в среде грузинских урбанистов (в той мере, разумеется, в какой эта среда сегодня ещё существует). Порой мы с ним и сейчас переписываемся.

Владимир Григорьевич Вардосанидзе
Владимир Григорьевич Вардосанидзе

Переписываемся мы, порой, и с живущей в Новосибирске другой бывшей аспиранткой Л. Б. Когана Ангелиной Анатольевной Правоторовой. Автореферат её кандидатской диссертации я знаю только по названию[10]. Насколько я понимаю, почерпнув сведения об этом в сети, она сейчас работает доцентом в Новосибирском государственном университете архитектуры, дизайна и искусств имени А. Д. Крячкова.

Ангелина Анатольевна Правоторова
Ангелина Анатольевна Правоторова

Кстати, в своё время Л. Б. Коган жаловался мне на то, что большинство его аспирантов — иногородние, и что он «готовит кадры для периферии».

А с другой бывшей аспиранткой Л. Б. Когана Еленой Самуиловной Шпаковской, переехавшей при его содействии на постоянное жительство в Париж (она, если не ошибаюсь, даже была аспиранткой у Ги Бюржеля), у меня отношения прервались совсем. Но автореферат и её кандидатской диссертации у меня тоже есть[11].

Уже довольно давно я не общался с также работавшей с Л. Б. Коганом Л. С. Бахуриной[12]. Она потом ушла от Л. Б. К., а потом — и из урбанологии вообще и, если не ошибаюсь, вернулась в филологию. Что она делает сейчас, я не знаю.

Был у Л. Б. Когана ещё один очень симпатичный и интеллигентный сотрудник С. С. Шведов[13], который, как и Л. С. Бахурина, довольно рано от него ушёл. Сейчас я совершенно потерял его из виду.

С пасынком Л. Б. Когана архитектором Николаем Алексеевичем Хауке я познакомился сравнительно недавно, но мы с ним тоже иногда общаемся и даже дружим по фейсбуку.

Николай Алексеевич Хауке
Николай Алексеевич Хауке

Довольно длительное время поддерживал я отношения и с недавно умершим бывшим однокурсником по МАрхИ, другом и соавтором[14] Л. Б. Когана Эдуардом Ованесовичем Товмасьяном. В конце жизни он был заслуженным архитектором РФ и советником Российской академии архитектуры и строительных наук.

Эдуард Ованесович Товмасьян
Эдуард Ованесович Товмасьян

28 декабря 2014 года в Институте социологии РАН состоялось заседание семинара Исследовательского комитета Российского общества социологов (ИК РОС) «Социология городского и регионального развития», посвящённое памяти Л. Б. Когана. Там я, в частности, встретился после многолетнего перерыва с давним сотрудником работавшей под руководством Л. Б. К. группы социологических проблем ЦНИИП градостроительства Максимом Евгеньевичем Приваловым. Уже много лет он, к сожалению, вынужден работать в совсем другой области.

Максим Евгеньевич Привалов
Максим Евгеньевич Привалов

Теперь, на склоне лет, я нередко возвращаюсь в своих воспоминаниях и размышлениях к той ключевой роли, которую сыграли в моей жизни знакомство и общение с Л. Б. Коганом. Я полагаю, что именно благодаря Л. Б. К. я обрёл главное дело своей жизни и главную область своих профессиональных интересов — урбанологию. Многолетняя работа в этой области науки не принесла мне официально-карьерных успехов, любви начальников, сослуживцев и многих других лиц, находившихся и до сих пор находящихся от тоже весьма многочисленных моих (слава богу, уже бывших!) начальников «в служебной и иной зависимости», или материальных благ. Скорее — наоборот! Я ещё несколько лет тому назад осознал, что с 1970 по 2013 год (сорок три года!) прослужил практически в одной должности (не считая тех периодов, когда меня ещё и «понижали» или просто вышвыривали на улицу)!

 Но, с другой стороны, именно работа в урбанологии несколько десятилетий придавала моей жизни её главный смысл. А разве осмысленная жизнь в профессии совсем ничего не стоит? Ведь кто-то же читал и читает то, что я писал и пишу! Хотя бы одна книжка у меня недавно, всё-таки, вышла и, кажется, понемногу расходится. И, кроме того, я же, в отличие от многих, почти всю жизнь занимался любимой работой (и даже, как правило, какую-то зарплату за это получал)! И сейчас это для меня гораздо важнее всего того, что пролегло между мной и Л. Б. Коганом в конце 1980-х — начале 2000-х годов. А значит, и главный итог и «баланс» этих отношений мне следует оценивать безусловно положительно.

Примечание:

[1] Это, кстати, был уже второй (но всё ещё не последний) после конфликта с Г. А. Захаровым в «Строгановке», в моей жизни случай, когда меня, помимо моей воли, «вынесло» на конфликт с первым лицом в той административной пирамиде, внутри которой я сам находился. И снова можно, в этой связи, вспомнить слова О. Генри, когда в одном из своих рассказов устами одного из своих героев написал, что главное — не дороги, которые мы выбираем, а то, что внутри нас заставляет нас выбирать эти дороги. Хотя, как я уже писал, строго говоря, я эти дороги сам и не выбирал. Меня на них «выносила» некая сила, которая, надо признаться, была заключена во мне самом.

[2] Коган Л. Б. Социально-культурные функции городов и развитие их пространственной среды. Автореф. дисс… д-ра архитектуры. М., 1980.

[3] Впрочем, сейчас я всё чаще думаю о том, что я, в каком-то смысле, так и остался «иностранцем» (если не «инопланетянином») в нашем научном сообществе на всю жизнь.

[4] Шомина Е. С. Контрасты американского города (социально-географические аспекты урбанизации). [предисл. О. Н. Яницкого]. М., Мысль, 1986.

[5] Лотман Ю. М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя. Пособие для учащихся. Издание второе. Л., Просвещение. Ленинградское отделение, 1983, с. 141.

[6] Вешнинский Ю. Г. Социально-эстетические предпочтения москвичей (оценка городской среды различных частей территории Москвы). — В сб.: Социальные проблемы архитектурно-градостроительного развития Москвы. М., ЦНИИП градостроительства, 1988.

[7] Ги Бюржель Умирает ли Париж? М., Издательский дом ДЕЛО, 2014.

[8] См., в этой связи: Яницкий О. Н. Семейная хроника (1852-2002). М., Издательство LVS, 2002, с. 154-172.

[9] Вардосанидзе В. Г. Влияние социально-культурных функций центра крупнейшего города на развитие новых жилых образований. М., ЦНИИП градостроительства, 1977.

[10] Правоторова А.А. Влияние агломерационных социально-культурных связей на развитие крупнейшего города. М., ЦНИИП градостроительства, 1979.

[11] Шпаковская Е. С. Пространственное развитие общегородского центра в структуре крупного города. М., ЦНИИП градостроительства, 1977.

[12] Бахурина Л. С. К проблеме адаптации в городской среде. В сб.: Развитие городской культуры и формирование пространственной среды. М., ЦНИИП градостроительства, 1976.

[13] Шведов С. С. Антиурбанистические установки в социальной мысли США XIX — начала XX в. В сб.: Урбанизация и расселение трудящихся в условиях капитализма. М., Наука, 1974.

[14] Коган Л. Б., Товмасьян Э. О. Социально-культурные связи в новом городе и формирование его среды. — Архитектура СССР, 1979, № 7.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.