Важнее для меня было то, что в Эстонии (сначала в Тарту, при ТГУ, а позже — в Таллине, куда они постепенно перекочёвывали) тогда сложился круг социологов и психологов, занимавшихся проксемикой (проблемами восприятия людьми пространства). Они издали целую серию (если не сказать — библиотеку) сборников, посвящённых этой, близкой мне, проблематике. Я их тогда регулярно покупал и у меня до сих пор сохранилась почти вся эта серия. Думается, что для истории социологии эта серия и сейчас может представлять определённый интерес.

«…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 16

Юрий Вешнинский

 Продолжение Начало

Встречи в Эстонии с социологами и психологами-урбанологами

В Эстонии, бывшей тогда чем-то вроде островка относительной духовной свободы и «научного локомотива» для многих исследователей в СССР, я общался не только с Ю. М. Лотманом. Думается, что именно в этом месте надо поместить воспоминания об эстонских авторах (философах, социологах и психологах), занимавшихся проблемами архитектурного пространства, а также о тех, с кем я познакомился благодаря им. Из философов стоит назвать занимавшуюся эстетическим проблемами архитектуры Кайю Эрмовну Лехари, с которой я, познакомившись первоначально с авторефератом её довольно резонансной в научно-архитектурной среде диссертации[1], однажды пообщался в Таллине. Но это был, всё-таки, единичный контакт. Да и сама она, как я понял, уже была малоактивна в науке и всё более увязала в быту.

Важнее для меня было то, что в Эстонии (сначала в Тарту, при ТГУ, а позже — в Таллине, куда они постепенно перекочёвывали) тогда сложился круг социологов и психологов, занимавшихся проксемикой (проблемами восприятия людьми пространства). Они издали целую серию (если не сказать — библиотеку) сборников, посвящённых этой, близкой мне, проблематике. Я их тогда регулярно покупал и у меня до сих пор сохранилась почти вся эта серия. Думается, что для истории социологии эта серия и сейчас может представлять определённый интерес.

И в этой части моих воспоминаний речь пойдёт о моём участии в научных конференциях, организованных Эстонским отделением общества психологов СССР и Советом молодых учёных и специалистов (а конкретно: Тоомасом Нийтом[2], Мати Хейдметсом[3] и Юри Круусваллом). Первая из них состоялась зимой 1981 года в Лохусалу (под Таллином). Это было, кстати, место летного отдыха тогдашней партийно-советской элиты Эстонии. Я написал туда тезисы, вошедшие в сборник[4]. Именно там был, пожалуй, впервые институализирован так модный в последующие годы «средовой подход» и перезнакомились между собой многие его представители чуть ли не со всего Советского Союза. Несомненным достоинством этих конференций была их междисциплинарность. Там встречались и общались социологи, психологи, географы, архитекторы, градостроители и т. д.[5]. Между прочим, продолжению знакомства авторов друг с другом после конференции способствовал ссылочный аппарат. Там, в разделе «об авторах», были приведены не только наши фамилии, имена, отчества и названия организаций, но и почтовые адреса, чего я не помню ни в одном другом сборнике тезисов. Конференция вообще была организована, можно сказать, образцово. На материалы этой (и последующих) конференций многократно ссылались те, кто занимался в те годы проблемами среды. Правда, создать некую «средологию», что, возможно, хотелось некоторым участникам, там тогда (и впоследствии), на мой взгляд, не удалось.

В частности, там я единственный раз видел и слышал, что называется, «живьём» такого известного эстонского социолога, как Юло Вооглайд, о котором не раз слышал от Т. М. Дридзе. Он в своё время был очень сильно «бит» (примерно так же, как Ю. А. Левада). На конференции он выступал с докладом о структуре решения[6]. Кроме того, он «ассистировал» преподавательнице местной консерватории Ольге Кальюнди, выступившей там с оригинальным, на мой взгляд, докладом[7].

Познакомился я там и с интересным социогеографом Тийной Вальдековной (если по русскому обыкновению добавлять отчество) Райтвийр, защитившей незадолго до этого диссертацию на уч. степ. канд. геогр. наук по этой тематике[8]. Кроме того, она была составительницей учебного пособия по социогеографическому исследованию образа жизни и его элементов[9].

Там я познакомился с таким интересным человеком как Леонид Александрович Китаев-Смык. Мы с ним до самых недавних пор достаточно часто перезванивались и изредка встречались. Кажется, он тогда ещё продолжал заниматься психологией космических полётов, которой отдал много лет и сил и был лично знаком со всеми первыми космонавтами[10]. Позже он стал заниматься психологией стресса[11] и др. Был лично знаком с основоположником теории стресса (и автором самого этого термина) — Гансом Селье. А ещё позже он занялся психологией экстремальных ситуаций, телемостов, психологических войн и «горячих точек», в большинстве которых не раз побывал. Во всех своих занятиях он проявлял не только высокий профессионализм, но и редкое личное (и гражданское) мужество и даже своего рода любовь к риску. Поистине — «человек риска»! Но об этом я узнал далеко не сразу. В Лохусалу мы с ним целый час бродили по снегу среди сосен, и он прочитал мне целую лекцию о психологии и психопатологии диктаторов. Кстати, как он мне рассказал гораздо позже, его отец был активным участником Октябрьского переворота и рассказывал ему много интересного о тех событиях.

Кстати, уже по приезде в Москву (и именно по приглашению Л. А. Китаева-Смыка), я стал ходить на связанные с Философским обществом СССР и претендовавшие на некую особую элитарность «научные посиделки», куда Л. Б. Коган, О. Н. Яницкий и А. С. Ахиезер ходили, но меня не приглашали, и где, порой, было действительно интересно. Там я познакомился с игравшей важную роль в их организации крупным социологом-теоретиком, философом и социальным антропологом Эльной Александровной Орловой (младшей подругой Тамары Моисеевны Дридзе). Она сыграла впоследствии очень важную роль в моей научной судьбе. Думаю, что без её настойчивых убеждений, что мне надо, наконец, защититься (тут она как бы «приняла эстафету» от Т. М. Дридзе после её кончины) и неоценимой помощи в работе над моей диссертацией я, даже в пенсионном возрасте, так и не стал бы кандидатом никаких наук. Впоследствии она мне говорила, что написать и защитить докторскую диссертацию — мой научный долг. Но так получилось, что я этого так и не сделал. У Эльны Александровны был совершенно уникальный дар абстрагирования и типологизации[12]. Кстати, именно от неё я позаимствовал мысль о том, что у нас в советское время было создано «общество низшего класса». Эту её формулировку я сам цитировал ещё в «прошлом тысячелетии»[13]. Да и в «научно-житейском» плане она не раз давала мне ценные советы. Правда, как я не сразу понял, сама она не всегда им следовала. Кстати, насколько мне известно, она своими советами помогала в работе очень многим коллегам и «вывела на орбиту» очень многих работающих сегодня в науке людей. Жаль, что и её недавно не стало. Надо бы, со временем, написать о ней (и о моих контактах с ней) поподробнее.

Если знакомство с Л. А. Китаевым-Смыком на той, первой, конференции было для меня неожиданным, то с прекрасным искусствоведом, градоведом, знатоком Питера и петербургской культуры Григорием Зосимовичем Кагановым, интересные статьи которого в выходившем в «доперестроечные» времена журнале «Строительство и архитектура Ленинграда» ([14],[15] и[16]) я привык регулярно читать и даже популяризировать, я давно собирался познакомиться. И я был рад тому, что в Лохусалу мне это, наконец, удалось. Ему, как и многим коренным питерцам, была свойственна несколько старомодная вежливость.

Когда он (как и многие бежавшие от «романовщины» интеллигентные питерцы) переехал в Москву и работал в ЦНИИТИА, мы с ним не раз пересекались. В 1990-х годах он вел очень интересные семинары «Образ города» Совета по комплексной проблеме «История мировой культуры» при Президиуме РАН. В 1999 году он защитил диссертацию на степень доктора искусствознания[17]. Но потом, когда он вернулся в Питер, наше общение прервалось. А теперь, когда он, будучи членом Института экологии человека (Сонома, Калифорния), проводит много времени в США, его и в Питере, где я порой бываю, мне ни разу не удалось застать. Потеряли его из вида и долго друживший с ним и сравнительно недавно умерший Вячеслав Леонидович Глазычев, и Алексей Георгиевич Левинсон.

Там же я познакомился с ещё одним интересным человеком Гришей (Григорием Борисовичем) Забельшанским. Он, как и Г. З. Каганов, был тоже питерцем и родился в блокаду. Переехав в Москву, он, как и Г. З. Каганов, работал в ЦНИИТИА. Работал он в небольшой социологической группе, которой руководил Михаил Вениаминович Борщевский. С его участием там была издана довольно интересная книжка «Архитектура и эмоциональный мир человека»[18]. Очень эрудированный был человек (особенно — в истории искусства, в музыке и литературе), умный, талантливый (и, как видно на фото, до конца жизни очень красивый мужчина). Жаль, что из-за нашей горе-медицины его рано не стало. Кстати, он долгое время был дружен с моим бышим одноклассником по МСХШ и «классиком минимализма» Сашей Юликовым, о котором я выше уже писал. Мир тесен и слой тонок!

На этой же конференции я в первый и в последний раз видел прекрасного ленинградского урбансоциолога (и заметного в годы «перестройки» и после неё депутата Ленсовета) Альберта Васильевича Баранова. Он, кстати, замечательно танцевал на прощальном банкете!

Написал я тезисы и на следующую конференцию «Психология и архитектура», состоявшуюся в Лохусалу в 1983 году[19]. И благодаря этому ещё раз побывал в Эстонии и снова пообщался с некоторыми коллегами.

Принял я, также, участие и в также носившем междисциплинарный характер семинаре-совещании по социально-экономической географии, состоявшемся в 1984 году в Тарту[20]. На этой конференции, кстати, я довольно близко познакомился с ближайшим, как я узнал позже, соратником знаменитого Станислава Сергеевича Шаталина покойным Олегом Сергеевичем Пчелинцевым[21], с которым потом ещё не раз пересекался. Он тогда заведовал лабораторией в Институте системных исследований ГКНТ и АН СССР. Позже (в 1986-2006 годах) он заведовал лабораторией в Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН. Крупный был специалист в области экономики и прекрасный человек. Благородный, доброжелательный. Настоящий русский интеллигент в лучшем смысле этого слова!

Одно время (в 1990-х годах), будучи, как и многие академические учёные (и не только они), недовольным волюнтаристским характером реформ в России, ломавшим страну «через колено», он сблизился с влиятельным в те годы политологом А. И. Подберёзкиным, стремившимся придать правоконсервативный и националистический характер идеологии КПРФ (что ему, на мой взгляд (и судя по реальной политике и фразеологии её главных функционеров), вполне удалось). Как я помню из последних разговоров с ним, он об этом впоследствии жалел.

Тогда и там же мы (едва ли не впервые, как мне сегодня кажется) пообщались с географом Александром Ивановичем Алексеевым, тезисы доклада которого[22] тоже были помещены в сборнике, и о котором я ещё напишу ниже. Кстати, в сборнике тезисов докладов там были помещены и тезисы доклада Марью Лауристин[23]. В годы «перестройки» она стала (вместе с Эдгаром Сависааром) лидером Народного фронта Эстонии и большой знаменитостью. Мне запомнились её выступления ещё на первых съездах народных депутатов СССР в 1989 году. Позже она возглавляла Социал-демократическую партию Эстонии. Я сейчас уже не помню, принимала ли она личное участие в семинаре-совещании 1984 года. Во всяком случае, тогда я с ней лично не познакомился, хотя Тамара Моисеевна Дридзе, поддерживавшая с ней приятельские отношения, уже в то время советовала мне с ней познакомиться.

В конференции «Социально-психологические основы средообразования», которая состоялась в 1985 году уже не в Лохусалу, а в Локса, я, к сожалению, участия не принимал. Но сборники тезисов этой конференции у меня есть. Там, в частности, были опубликованы очень интересные тезисы статьи ленинградских исследователей В. М. Воронкова и Е. А. Здравомысловой «К вопросу о целостности городской среды», одна мысль из которых была мне очень близка, и я это место потом не раз цитировал. Там, в частности, говорилось: «В массовом сознании за определёнными территориями закрепляются определённые семантические поля восприятия. Город структурирован не только предметно-пространственными средствами и социально, но и аксиологически. За каждым районом закрепляется определённая «слава», которая оказывается значительно стабильнее, нежели предметно-пространственная или социальная организация территории»[24]. Идея наследования «социальной репутации» места иллюстрировалась авторами на примере наследования «дурной славы» Сенной площади как в Санкт-Петербурге (там когда-то находилась печаально известная своей криминальностью «Вяземская лавра»), так и в советском Ленинграде. А я уже тогда занимался изучением аналогичных явлений на московском материале.

К сожалению, личное знакомство с Марью Лауристин состоялось у меня не в 1984 году, а лишь много лет спустя (уже «в новом тысячелетии»). Произошло это в Москве в 2019 году на Международной научной конференции, посвящённой 90-летию со дня рождения Владимира Александровича Ядова, где она выступала с докладом[25]. К сожалению, самого её доклада я не слышал, т. к. она выступала на первом пленарном заседании, проходившем в здании Президиума РАН, куда я не успел заказать себе пропуск. Увидел я её лишь на следующий день на проходившей уже в здании бывшего ИС РАН секции «В. А. Ядов в истории современной социологии», где в ходе прений по одному из докладов мы оказались «союзниками» в оценке именно европейской цивилизационной принадлежности России. В перерыве мы с ней немного поговорили, вспомнили некоторых общих знакомых, и я был очень рад тому, что она приобрела вышедшую в том же году мою книжку «Аксиологическая география. Топология культурного пространства на рубеже тысячелетий».

 С Мати Хейдметсом, если не ошибаюсь, мы в последний раз встретились на конференции «Городская среда», организованной ВНИИТАГ и Союзом архитекторов СССР в Суздале в 1989 году. Помимо доклада по теме конференции[26], он выступил там с интересным рассказом о появлении в Эстонии в условиях «перестройки» политической жизни. Любопытно сегодня вспомнить, что он тогда отрицал возможность каких-либо таможенных барьеров между будущей Эстонией и Россией и говорил лишь об экономической автономии Эстонии в составе СССР. Это была последняя на моей памяти встреча исследователей-градоведов из разных республик вскоре уже распавшегося СССР. И как, всё-таки, жаль, что вполне выкристаллизовавшееся к тому времени в пределах СССР интернациональное урбанологическое сообщество вскоре стремительно распалось! Кстати, именно там я познакомился с несколькими интересными людьми: аспиранткой Т. М. Дридзе, психологом среды Светланой Эрнстовной Габидулиной, опубликовавшей в сборнике конференции довольно интересную статью[27]. По этой же тематике она защитила диссертацию[28]. И сравнительно недавно у неё в Москве вышла книга по этой же тематике[29]. Я использовал её данные в своём научно-коммерческом исследовании «Изучение восприятия и сравнительной оценки представителями разных социальных групп привлекательности различных частей территории Москвы». И она даже приходила в качестве свидетеля моего авторства на суд, когда я «на рубеже тысячелетий» судился с нарушившими мои авторские права издательским домом «Коммерсантъ» и фирмой «Бансо». Сейчас она уже довольно давно живёт в Канаде.

Тогда же я познакомился с крупным харьковским культурологом Лидией Владимировной Стародубцевой (сейчас она — доктор философских наук и зав. кафедрой медиакоммуникаций Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина), подготовившей множество специалистов, работающих сегодня во многих странах мира. Она всегда была граждански активной, состояла, в частности, в Хельсинской группе. Последний раз мы с ней пересекались в Москве где-то «на рубеже тысячелетий». Она, кстати, опубликовала на харьковском электронном сайте интересное эссе «Метафизика города: наброски к интеллектуальному портрету Харькова» (его и сейчас можно там прочитать), которое, к сожалению, не удалось опубликовать в журнале «Знание-сила». Одно время она вела на харьковском телевидении программу «Чайная церемония по-харьковски» и ещё ряд программ. Уже в 2010-х годах я собирался приехать в Харьков, в котором я ранее никогда не бывал, и пообщаться с ней (может быть даже выступить перед тамошней аудиторией). Но, сначала я сам с этим не торопился, а потом, — события, последовавшие за «Крымнашем», перечеркнули эти планы. Кстати, при содействии Л. В. Стародубцевой в 2014 году в Харькове был издан двухтомник посвящённый памяти Георгия Степановича Кнабе[30], в котором была и моя статья с воспоминаниями о нём. Этот текст с небольшими дополнениями я включил в настоящие воспоминания в виде помещённой ниже отдельной главы.

На этой же конференции я познакомился и с многолетним членом редколлегии (редактором статей по истории) журнала «Знание-сила», в котором я, спустя много лет сам начал публиковаться, Галиной Петровной Бельской (сейчас она живёт в Израиле). Я приехал на эту конференцию в качестве сотрудника ХНИЦ при Президиуме Советской Социологической Ассоциации АН СССР, о котором я уже упоминал, и о недолгой и печальной истории которого (и о роли в судьбе которого меня самого, моих коллег и знакомых) я напишу ниже, и выступал там с докладом, в котором, кажется, впервые рассказал уже не только об оценках респондентами моих опросов разных частей и свойств территории Москвы, но и о сравнительных оценках ими эстетической привлекательности городской среды разных советских городов [31].

Перестройка, ХНИЦ и т. д.

Перестройку (употреблять это слово в кавычках я начал довольно поздно) я с самого начала принял с энтузиазмом. Думаю, что она, в каком-то смысле, спасла и продлила мою жизнь (я, мог бы, воспользовавшись названием одной из глав книги Б. З. Докторова, назвать себя «спасённым перестройкой»[32]) и на какое-то время заглушила то чувство личной обречённости, которое я испытывал перед её началом (и которое я не раз испытывал позже). До сих пор иногда с ностальгией вспоминаю опьянявший меня тогда «воздух свободы», встречу общественности с А. Д. Сахаровым в «Доме кино» вскоре после его возвращения из ссылки, сенсационные публикации, снятые с полки кинофильмы (особенно — «Покаяние» и «Комиссар»), новые по духу телепередачи и т. д. Особенно впечатляли меня митинги в Лужниках и манифестации, на которые я в то время любил ходить. Для многих в те годы эти митинги (наряду с трансляцией первых съездов) заменили театр и кино. Это ведь и был, своего рода, «политический театр»! Какой это был «пир красноречия»! И, кроме того, на этих митингах и шествиях возникало ощущение (пусть и иллюзорное) духовного единства множества разных людей. В нашем глубоко разобщённом и атомизированном (вопреки коллективистской мифологии) обществе это было очень необычно[33]. Но долго продолжаться это, разумеется, не могло.

 Помню, в частности, что весной 1989 года, накануне открытия Первого Съезда народных депутатов СССР, я слышал выступление Леонида Михайловича Баткина (которого я лично, к сожалению, не знал). Кстати, совсем недавно я узнал о его давней дружбе с уже упоминавшейся мной выше И. Е. Даниловой[34]. Их, несомненно, сближала общая любовь к культуре итальянского Ренессанса). Л. М. Баткин выступал тогда на многотысячном митинге в Лужниках с напутствием и зачитывал обращение с программой перемен, за которое мы дружно проголосовали, трижды повторив: «Да»! Его выступление на этом многотысячном митинге выглядело для несведущих людей несколько неожиданным (специалист по культуре итальянского Возрождения, кабинетный учёный-гуманитарий, и вдруг![35]), но было, пожалуй, самым страстным и вдохновенным!

 

 Жаль, что тогда я (как и многие) жил больше эмоциями, чем трезвым анализом реальных (нередко — деструктивных) процессов в нашем обществе, недооценивал (в очередной раз) страшную силу той «инерции рабства» (вкупе с огромным криминальным потенциалом нашего общества), которая, в конечном счёте, определила у нас реальный ход событий. Был ещё один важный признак, отличавший «перестройку» от «оттепели» не в пользу первой. В отличие от памятного мне «взрыва креативности» в годы «оттепели», в годы «перестройки» почти всё лучшее в сфере культуры было связано с публикацией ранее созданного. Истощение «потенциала креативности» в нашем обществе было дурным знаком (хотя тогда я это не вполне осознавал). Но даже в самых мрачных предчувствиях (а они у меня тоже были) я не предвидел того массового провала в глубокую архаику, к которому мы пришли сегодня. Но ведь не с неба же это всё на нас свалилось[36]! Поистине, как писал в своё время в изданном ещё в 1978-м году в Швейцарии романе «Светлое будущее» (мне удалось его прочесть ещё в «доперестроечные» годы в «самиздате») А. А. Зиновьев, — «Мы рождаемся на свет, неся в себе зародыши своей гибели»[37]!

В профессиональном плане для меня Перестройка означала, прежде всего, возможность выступать публично перед широкой аудиторией и не «прикусывать язык» на каждом слове (тем более, что я это и раньше не очень-то умел делать). Мне казалось, что теперь я смогу быть востребованным как специалист и в этом качестве что-то сделать полезное для Москвы. В 1986 году я выступал в краеведческом клубе «Москва» в Некрасовской библиотеке с докладом «Москва глазами москвичей». Организовано это выступление было Алексеем Алексеевичем Клименко, общественным председателем клуба, и Эсфирью Семёновной Красовской, заведующей отделом краеведения и зам. директора библиотеки. Ещё недавно она директорствовала в «Маринином доме» (доме-музее Марины Цветаевой). Что касается А. А. Клименко, то он в то время играл видную роль в создании Экспертно-консультативного совета (ЭКОС) при главном архитекторе Москвы. С ним мы ещё много лет пересекались по разным поводам. Он, похоже, знает историю чуть ли не каждого старого дома в Москве. Но он, наряду с Э. С. Красовской, был и одним из первых, от кого я постепенно стал узнавать об ужасающем засилье черносотенных элементов в среде градозащитников (и в первую очередь — в ВООПиК). А. А. Клименко неоднократно организовывал выставки «Против лома», привлекавшие внимание общественности к разрушению исторической среды Москвы. Жаль, что ему свойственны несколько легковесное и поверхностное отношение к тем «сюжетам», которые не входят в круг его профессиональных интересов и знаний, а также — определённый нарциссизм в социально-политической сфере, свойственный не только ему лично, но, к сожалению, и многим другим нашим «записным оппозиционерам» и «общественным активистам». 

 Моему знакомству с ними предшествовал рассказ моего тогдашнего сослуживца о состоявшемся весной 1986 году выступлении Г. С. Кнабе в возникшем в годы «перестройки» на базе Некрасовской библиотеки клубе «Москва» «Арбатская цивилизация и арбатскиё миф». Забавно, что я жил тогда на Тверском бульваре и Некрасовская библиотека была как бы моей «домашней», но я об этом выступлении своевременно не узнал. А мой сослуживец по ЦНИИЭП жилища, где я тогда работал, живший от «Некрасовки» гораздо дальше меня, на это выступление Г. С. Кнабе попал и в обеденный перерыв довольно подробно мне и ещё кое-кому из наших общих сослуживцев содержание этого выступления пересказал.

Я пошёл в «Некрасовку» и познакомился с А. А. Клименко и Э. С. Красовской. Она мне дала прочитать в папочке, перевязанной ботиночными тесёмочками, текст доклада Г. С. Кнабе, «Арбатская цивилизация и арбатский миф», ходивший ранее в «Самиздате». Я, вероятно, познакомился с машинописным текстом доклада даже в более подробном виде, чем услышал бы его в устном варианте. Доклад Г. С. Кнабе меня очень заинтересовал, и я вскоре постарался познакомиться с Г. С. Кнабе лично. Некоторое время спустя я и сам выступил в клубе «Москва» с докладом «Москва глазами москвичей» и показывал большую оценочную карту Москвы, полученную в ходе моих социологических опросов. Впервые я тогда услышал аплодисменты незнакомых мне людей.

В начале 1980-х годов Э. С. Красовская, вместе с другими членами краеведческого клуба «Москва», пришла в Борисоглебский 6. Добровольцы-энтузиасты, как она вспоминала, «чистили подвалы, разбирали чердак, искали документы, связанные с Цветаевой». Впоследствии Э. С. Красовская, по предложению покойного академика Д. С. Лихачёва, много лет (с момента его основания в 1990-м году и более четверти века) директорствовала в культурном центре «Дом-музей Марины Цветаевой» («Маринином доме», как его часто называли)[38]. Стала лауреатом Литературной премии имени Марины Цветаевой.

Я и потом не раз бывал в клубе «Москва» на выступлениях довольно интересных людей. Тогда вообще «бурлила» «публично-научная» жизнь. В клубе «Москва» меня привлекало ещё и то, что там не было такого ужасающего разгула черносотенных элементов, который, как я смог тогда же убедиться лично, царил в ВООПиК. Там я побывал всего один раз и был неприятно поражён оголтело антисемитским выступлением довольно известного архитектора-реставратора (ученика знаменитого П. Д. Барановского и, как я гораздо позже узнал, друга первого директора ХНИЦ Леонтия Георгиевича Бызова) О. И. Журина. Вообще, тот факт, что благородное дело защиты так любимой мной старой Москвы почти сразу оказалось, в значительной степени, монополизировано черносотенными элементами, стало одним из самых неприятных для меня открытий. И это свидетельствовало о далеко зашедшем к тому времени моральном загнивании всего нашего общества. А в годы «перестройки» вся эта гниль выплеснулась наружу. Жаль, что я долгое время недооценивал эту опасность.

Любопытно (и весьма поучительно), что, как написал в своих «первых» воспоминаниях Л. Г. Бызов[39] (о нём я ещё напишу ниже), самого О. И. Журина, В. Л. Махнача (ещё одного бызовского друга-антисемита), самого Л. Г. Бызова и ещё кого-то из их дружеской компании, ранее защищавшей Щербаковские палаты, какие-то уж совсем «отмороженные» черносотенцы и защитники «Русского Дела» в 1987 году вышвырнули из ВООПиК как МАСОНОВ, если не СИОНИСТОВ! Хоть смейся, хоть плачь! Жаль, что я об этом трагикомическом событии до знакомства с «первыми» воспоминаниями Л. Г. Бызова даже не знал! Слава богу, что я в этой черносотенной помойке больше уже не появлялся!

Выше я уже писал о семинарах О. И. Шкаратана, проходивших «на заре перестройки» в Институте этнографии АН СССР. Там выступал, в частности, мой давний знакомый и будущий научный руководитель моей кандидатской диссертации А. С. Ахиезер. Он говорил, в частности, о том, что одной из причин несчастий в нашем сельском хозяйстве были не только эксперименты властей над деревней в XX веке, но и традиционно крайне низкая в России культура земледелия. Его поддержал и сам О. И. Шкаратан, говоривший о том, что та русская деревня, которую ещё до 1917-го года описывали А. П. Чехов и И. А. Бунин, всё равно не смогла бы нашу страну прокормить. 

21 марта 1986 года я и сам выступил на возглявлявшемся тогда О. И. Шкаратаном семинаре по социологическим проблемам городского и регионального развития Советской социологической ассоциации с докладом «Москва и москвичи (эстетическое восприятие городской среды)» с демонстрацией, в частности, своей оценочной картой территории Москвы, на которой были видны большие различия между позитивными оценками эстетической привлекательности (и, как я делал вывод, вообще — качества жизни) территории западной части Москвы и негативными оценками эстетической привлекательности территории восточной и северной частей Москвы. На этом семинаре, судя по выписке из протокола, выступали: О. С. Пчелинцев из ВНИИСИ, Ю. В. Громченко из Моспроекта-2, Н. Б. Барбаш из ИГ АН СССР, И. М. Бакштейн из ЦНИИЭП ЗЗ и СС им. Б. С. Мезенцева, А. Г. Левинсон из ВНИИТЭ, В. И. Переведенцев из ИМРД АН СССР, и сам О. И. Шкаратан из Института этнографии АН СССР. Разумеется, не всё из того, что тогда там говорилось, я помню, но кое-что, представляющее интерес, вспомнить могу. Главной темой обсуждения оказалась именно поляризация социальных оценок разных частей Москвы. В частности, А. Г. Левинсон сказал, что в результатах моей работы соединяются элементы интуитивно очевидные и в чём-то даже банальные с элементами сенсационными и в чём-то даже скандальными.

Уже много позже (3 июня 2004 года) А. Г. Левинсон выступил в клубе «Bilingua» с публичной лекцией «Биография и социография». Там, неожиданно для себя, я был поставлен в один (очень лестный для меня) ряд с работавшем в Беларуси, Литве, на Украине и в России польским славяноведом, археологом, фольклористом, этнографом и диалектологом Зорианом Доленга-Ходаковским (Адамом Черноцким), знаменитым американским исследователем сексологии Элфредом Кинси и известным специалистом по изучению потерь населения СССР Сергеем Максудовым (псевдоним вынужденного в 1981 году эмигрировать в США и живущего сейчас в Бостоне Александра Петровича Бабёнышева). По его словам, вех нас объединяло то, что мы, «социографы», в одиночку, на свой страх и риск и бесплатно начинали изучать то, чего до нас исследователи не изучали, и что после нас изучали и продолжают изучать целые научные коллективы за деньги. Так как действует академическая и коммерческая социология. И результаты своих исследований мы, «социографы», представляли на рассмотрение не сформировавшимся в «нормальной» науке официальным научным инстанциям и институциям, а сразу широкой общественности. Стенограмма этой лекции была 10 июня 2004 года помещена на сайте «ПОЛИТ.РУ»[40]. Стоит отметить, что на той лекции присутствовали: Юрий Александрович Левада, Лев Дмитриевич Гудков. Александр Бенционович Гофман, Дмитрий Борисович Орешкин и ещё кто-то из известных социологов и политологов. Жаль, что на неё не смогла прийти моя жена, хотя А. Г. Левинсон, приглашая меня на эту лекцию, советовал мне и её пригласить! Позже А. Г. Левинсон опубликовал в журнале «Знание-сила» статью «Социография и её герои»[41], представлявшую собой краткое изложение той лекции.

Но, возвращаюсь к семинару О. И. Шкаратана. Сам О. И. Шкаратан тогда сказал примерно следующее: «Мы все знаем, что такое в Лондоне Вест Энд и Ист Энд, что такое в Париже «Красный пояс» и буржуазные кварталы. А теперь посмотрите на эту карту. Это ведь то же самое». В. И. Переведенцев ещё более заострил обсуждение, сказав, что наше общество становится всё более кастовым (знал бы он, как далеко зашёл этот процесс сейчас!). Надо сказать, что один из лучших наших демографов В. И. Переведенцев с давних пор и до конца очень хорошо ко мне относился. А я смолоду был этим совсем не избалован и очень это ценил.

Но О. И. Шкаратан предупредил, что не стоит уж очень увлекаться пропагандой равенства и модной тогда борьбой с привилегиями (не зря же он так долго занимался социальной стратификацией). «Не надо забывать о нашей мужицкой культурной традиции. Если эти идеи «овладеют массами», то первыми повесят на фонарях представителей номенклатуры, а вторыми — нас» сказал он. После моего выступления на семинаре он написал мне положительный отзыв о нём. Но, будучи, видимо, в курсе моих конфликтов с начальством из-за моего стремления к творческой самостоятельности, он «на правах старшего» сказал мне: «Вы хотите сами у себя работать. Это невозможно. Надо кому-нибудь отдаваться как женщине. Время сейчас такое, феодальное»[42]. Похоже, что О. И. Шкаратан был не только авторитетным исследователем социальной стратификации, но и убеждённым апологетом неравенства в научно-служебных взаимоотношениях. А это, на мой взгляд, мало совместимо с научным творчеством. И, кроме того, это объясняет, как мне кажется, активное участие О. И. Шкаратана в разгроме ХНИЦ, о котором я уже давно собирался написать и о котором, к сожалению, умолчал в своих воспоминаниях Л. Г. Бызов.

Вообще, О. И. Шкаратан запомнился мне как чрезвычайно противоречивая личность, причудливо совмещавшая в себе и очень хорошее, и очень дурное. Как вспоминал Л. Г. Бызов, «В его манере общения был какой-то провокативный момент, он меня как будто против кого-то накручивал, заставлял совершать какие-то непродуманные шаги, а потом сам уходил «в кусты» — я не я, и хата не моя. А я оказывался крайним, иногда в глупейшем положении»[43]. Очень точно, по-моему, написано. И по моим впечатлениям О. И. Шкаратан был во взаимоотношениях с коллегами очень нелояльным (и даже двуличным) человеком! А что касается отмечавшегося Л. Г. Бызовым высокого профессионализма О. И. Шкаратана как социолога, то я его совсем не оспариваю. О его профессиональном превосходстве как мастера «теорий среднего уровня» над «теоретиком» Ю. А. Левадой, о котором писал Л. Г. Бызов, мне трудно судить. Тем более, что я, всё-таки, недостаточно знаком с научным творчеством Овсея Ирмовича. Но Ю. А. Левада запомнился мне гораздо более крупной личностью в целом (и в научном отношении — тоже). Надеюсь на то, что я в этом не одинок. Кстати, как я недавно узнал из воспоминаний Л. Г. Бызова, О. И. Шкаратан немало помог ему в то время, когда его выдвигали на пост Главного учёного секретаря Президиума ССА. Но потом и «топил» же его и весь наш ХНИЦ без сожаления и даже с азартом.

Стоит вспомнить и ещё об одном «очаге либерализма» тех лет. Это был Географический факультет МГУ. Этот «очаг либерализма» был создан, прежде всего, усилиями специалиста по географии США Леонида Викторовича Смирнягина, о котором я ещё напишу ниже. Туда приглашали даже такую ещё почти нелегальную тогда личность, как глава Демократического союза (ДС) и «профессиональная революционерка», по её же собственным словам, Валерия Ильинична Новодворская (я сам её тогда не слышал, но знаю об этом по рссказам). Но мне лично гораздо интереснее были очень актуальные, по тем временам, семинары, посвящённые этносоциальным проблемам нашей страны. Галина Васильевна Старовойтова, работавшая тогда в Институте этнографии АН СССР, выступала там с докладом о положении Нагорном Карабахе, а учёный секретарь комиссии этнографии Московского филиала Всесоюзного географического общества Игорь Ильич Крупник выступал там с очень интересным докладом о положении и этносоциальных отношениях на Кавказе (и на Северном, и на Южном). Впоследствии (с 1991 года) И. Л. Крупник работал ведущим научным сотрудником Смитсоновского института в США и ведущим научным сотрудником Центра традиционной культуры природопользования в Институте Наследия, где я слушал его доклад уже «в новом тысячелетии». Но этот доклад про лёд показался мне уже менее интересным.

Хочу написать, наконец, об одном из самых «амбивалентных» (и до сих пор болезненных для меня) своих воспоминаний, связанных с моим практическим участием в событиях времени «перестройки». Именно тогда у меня зародились самые мрачные мысли и о «прорабах перестройки», и, что ещё гораздо важнее, о том человеческом материале, из которого предполагалось «перестраивать» наше общество и наше государство. В конце 1988-го года (после примерно полугода работы разносчиком телеграмм) я поступил на работу в Хозрасчётный научно-исследовательский центр (ХНИЦ) при Президиуме Советской социологической ассоциации (ССА АН СССР). Надо сказать, что я сам, отчасти, принимал участие в его создании. Началось всё с того, что, по совету Тамары Моисеевны Дридзе, я пришёл к тогдашнему Главному учёному секретарю Президиума ССА Леонтию Георгиевичу Бызову, у которого была картотека вакансий для искавших работу социологов.

А мне тогда уже порядком осточертела работа почтальона. Неожиданно Л. Г. Бызов сообщил мне о том, что он помнит меня по семинарам Тамары Моисеевны Дридзе в ИС АН СССР (а я, честно говоря, этого даже не помнил), и, главное, о том, что при поддержке академика АН СССР Татьяны Ивановны Заславской (которая тогда была признанной «богоматерью перестройки») создаётся Хозрасчётный научно-исследовательский центр (ХНИЦ) при Президиуме ССА, который он должен возглавить в качестве директора. Он предложил мне поступить на работу в ХНИЦ, когда он будет официально создан и спросил, нет ли у меня кандидатуры на пост заместителя директора ХНИЦ. Я ему ответил, что у меня есть на примете умный и энергичный молодой человек — Дима Алексеев, недавно закончивший философский факультет МГУ, и обещал с ним поговорить. Сам я познакомился с Димой Алексеевым на семинаре Тамары Моисеевны Дридзе на журфаке МГУ в конце 1970-х годов. Он тогда был ещё студентом и произвёл на меня самое благоприятное впечатление. Был очень неглуп, остроумен, постоянно читал «самиздат» и «тамиздат», слушал «голоса» и часто высказывал всякие «свободомыслящие» и просто интересные суждения. Помню, кстати, его любопытную фразу из того времени: «Мы обречены на духовность, потому что ничего материального нам не светит». Я даже приглашал его на семинары Ю. А. Левады, которые сам посещал в начале 1980-х годов. Лишь много позже я заметил, что, при всех своих задатках, он был по натуре потребителем, а совсем не творцом. И большим циником он был тоже. Неудивительно, что, в конечном счёте, он так и остался «пустоцветом». И, видимо, не было случайностью, что «на рубеже тысячелетий» наши пути разошлись.

Стоит, кстати, заметить, что именно Дима ещё до «перестройки» познакомил меня со своим приятелем и будущим «монстром» путинской пропаганды М. В. Леонтьевым. Надо сказать, что тогда М. В. Леонтьев вовсе не производил на меня того жуткого впечатления, которое он стал производить на меня (и не только на меня) уже «в новом тысячелетии». Был он уже тогда ярым антикоммунистом, и вовсе не был поклонником советской (и вообще, — любой) власти, каким стал сейчас. Какие тогда были самые невообразимые сегодня контакты между людьми, сегодня разошедшимися «по разные стороны баррикад»!

Когда я пришёл домой и рассказал о разговоре с Л. Г. Бызовым своей жене, она сказала, что я должен не предлагать эту должность кому-нибудь, а сам должен стать заместителем директора ХНИЦ. Я решил посоветоваться с Тамарой Моисеевной Дридзе. Она сказала, что эта работа совсем не для меня, что мне придётся заниматься выполнением всяких административно-хозяйственных поручений, а совсем не творчеством. И тогда я предложил это место Диме Алексееву и дал ему координаты Л. Г. Бызова. Правда, в написанных годы спустя «первых» мемуарах Л. Г. Бызова[44] (где я упомянут всего один раз без отчества и под запятую) сказано, что Дима Алексеев пришёл к нему сам, а во «вторых» его воспоминаниях[45] Дима просто не упомянут. Дима Бызову понравился и тот взял его на работу. Спустя какое-то время (19 июля 1988 года) в ХНИЦ взяли на работу и меня самого на должность научного сотрудника. Кроме того, на одном из первых собраний трудового коллектив, я был избран заместителем председателя совета трудового коллектива (СТК) ХНИЦ. Многие ли сегодня помнят о таких, «рождённых перестройкой», органах некой «параллельной» администрации, выборной власти? Ведь уже в 1990-х годах администраторы всех уровней постарались от них избавиться!

(Продолжение следует)

Примечания:

[1] Лехари К. Э. Организация архитектурного пространства как эстетическая проблема. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд. филос. наук. М., Искусство, 1972.

[2] Как я недавно узнал, он умер в середине 2000-х годов.

[3] Мати Хейдметс (главный, пожалуй, «мотор» этих конференций) в годы перестройки защитился в Москве под руководством Тамары Моисеевны Дридзе. Впоследствии он был первым ректором Таллиннского университета, возникшего на базе Таллиннского педагогического института, где было место сбора участников конференций. Там он сначала и преподавал.

[4] Вешнинский Ю. Г. Социально-психологические аспекты восприятия и оценки жилой застройки крупнейших городов // Человек и среда: психологические проблемы., Таллин, 1981.

[5] Из тех, с кем я общался там и поддерживал отношения впоследствии, стоит упомянуть В. Л. Глазычева, Н. Б. Барбаш, Г. Д. Костинского, Т. Райтвийр, О. Кальюнди, И. М. Бакштейна и некоторых моих сослуживцев из ЦНИИЭП жилища во главе с упоминавшейся выше К. К. Карташовой. Стоит отметить, что на эту конференцию не приехал, к сожалению, Александр Самойлович Ахиезер, чьи тезисы были помещены в сборнике первыми.

[6] Вооглайд Ю. и К. Нигесен, Методологические вопросы исследования среды как фактора развития личности // Человек и среда: психологические проблемы., Таллин, 1981.

[7] Кальюнди О. О некоторых нейросоциологических аспектах формирования пространственно-временной «модели мира» // Человек и среда: психологические проблемы., Таллин, 1981.

[8] Райтвийр Т. В. Социогеографическое исследование образа жизни и его элементов. На примере ЭССР. Тарту, 1975.

[9] Социогеографическое исследование образа жизни и его элементов (на примере Эстонской ССР). Таллин, ТПИ, 1979.

[10] Китаев-Смык Л. А. Проникновение в космонавтику. Томск, Издательство ТУСУРа, 2016.

[11] Китаев-Смык Л. А. Психология стресса. Психологическая антропология стресса. М., Академический Проект, 2009.

[12] В качестве примера этой её способности могу привести одну из её книг — Орлова Э. А. История антропологических учений: Учебник для студентов педагогических вузов. — М., Акадеический проект; Альма Матер, 2010. (Фундаментальный учебник).

[13] См.: Вешнинский Ю. Г. Социокультурная топография Москвы: от 1970-х к 1990-м. — В кн.: Москва и «московский текст» русской культуры. Сб. статей. Под ред. Г. С. Кнабе. М. РГГУ, 1998, с. 214-215.

[14] Каганов Г. З. Урбанистический эпос и развитие городов // Строительство и архитектура Ленинграда. 1975. № 8.

[15] Каганов Г. З. Город в городе // Строительство и архитектура Ленинграда. 1976. № 4.

[16] Каганов Г. З. Чем привлекателен центр? // Строительство и архитектура Ленинграда. 1978. № 6.

[17] Каганов Г. З. Образы городской среды в массовом сознании и в искусстве. М., НИИТАГ, 1999.

[18] Архитектура и эмоциональный мир человека. / Г. Б, Забельшанский, Г. Б. Минервин, А. Г. Раппапорт, Г. Ю. Сомов. — М., Стройиздат, 1985.

[19] Вешнинский Ю. Г. О «кривизне» городского социального пространства (на примере Москвы) // Психология и архитектура, ч. 1, Таллин, 1983.

[20] Вешнинский Ю. Г. О методике составления оценочных карт (на примере Москвы) // Прикладные социально-географический исследования. Тезисы республиканского семинара-совещания. Тарту, ТГУ, 1984.

[21] Пчелинцев О. С. Интенсификация и методология социально-географических исследований: проблемы управления // Прикладные социально-географические исследования. Тезисы республиканского семинара-совещания. Тарту, ТГУ, 1984.

[22] Алексеев А. И. Условия жизни населения как предмет социальной географии // Прикладные социально-географические исследования. Тезисы республиканского семинара-совещания. Тарту, ТГУ, 1984.

[23] Лауристин М. Приобщение к культуре в поселениях разного типа Эстонской ССР // Прикладные социально-географические исследования. Тезисы республиканского семинара-совещания. Тарту, ТГУ, 1984.

[24] Воронков В. М., Здравомыслова Е. А. К вопросу о целостности городской среды // Социально-психологические основы средообразования. Таллин, 1985, с. 152.

[25] Лауристин М. Методологическое наследие В. А. Ядова в эстонской социологии // Программа Международной научной конференции «Будущее социологического знания и вызовы социальных трансформаций (к 90-летию В. А. Ядова)», М., 2019.

[26] Хейдметс М. Городская среда как социальная проблема // Материалы Всесоюзной научной конференции ВНИИТАГ и СА СССР «Городская среда». Современные проблемы формирования городской среды. Часть 1. М., ВНИИТАГ, 1989.

[27] Габидулина С. Э. Психосемантический подход к изучению городской среды // Материалы всесоюзной научной конференции ВНИИТАГ и СА СССР «Городская среда». Современные проблемы формирования городской среды. Часть 2. М., ВНИИТАГ, 1989.

[28] Габидулина С. Э. Психосемантика городской среды: Объективные и субъективные факторы отношения горожан к элементам городского ландшафта. Дисс. на соиск. уч. степ канд. психол наук. М., МГУ им. М. В. Ломоносова, 1991.

[29] Габидулина С. Э. Психология городской среды. М., Смысл, 2012.

[30] Памяти Г. С. Кнабе. Книга 1 и Книга 2. Под общ. ред. Н. И. Немцовой и М. А. Блюменкранца. Харьков, ООО «ИЗДАТЕЛЬСТВО ПРАВА ЧЕЛОВЕКА», 2014.

[31] Вешнинский Ю. Г. О плюралистичности средовых эталонов в различных социальных группах // Материалы Всесоюзной научной конференции ВНИИТАГ и СА СССР «Городская среда». Современные проблемы формирования городской среды. Часть 2. М., ВНИИТАГ, 1989.

[32] Докторов, Б. З. Современная российская социология: История в биографиях и биографии в истории. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013.

[33] Для меня это ещё дополнялось самым «центровым» в Москве местом, где я тогда жил. Ведь Тверской бульвар и, особенно, Пушкинская площадь, находились в самом эпицентре тогдашних событий в их «уличных» проявлениях.

[34] Любопытной, кстати, была «дружба-контрапункт» между кабинетно-замкнутой и совсем не публичной (в отличие от её начальницы, — покойной «императрицы российского искусствознания» и «телезвезды» Ирины Александровны Антоновой) И. Е. Даниловой (даже её фото в сети с трудом можно найти) и с давних пор политически активным, а затем внезапно ставшим «народным трибуном» Л. М. Баткиным!

[35] Впрочем, разве эпоха Возрождения (и прежде всего — в Италии) не была и колыбелью гражданственности Нового времени?

[36] См., в этой связи: А. Г. Левинсон «Обойдёмся без будущего? Социологи не находят у россиян интереса к грядущим временам». — НГ-Сценарии, 26.10.2020. и Л. Д. Гудков «Как мы думаем», Фонд «Либеральная миссия». 03.02. 2021.

[37] Цит. по: Зиновьев А. А. «Светлое будущее». Зиновьев А. А. Собрание сочинений в 10 т. Т. 2., М., ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2000. с. 265.

[38] Позже Э. С. Красовская рассказывала: «Мы получили старый, разваливающийся особняк. Музей числился только юридически. Велись ремонтно-реставрационные работы… Всё это продолжалось два года — надо было к 100-летию Марины Цветаевой (т. е. осенью 1992 года) музей открыить!». И музей был открыт в срок.

[39] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[40] Расшифровка публичной лекции А. Левинсона «Биография и социография», состоявшейся 3 июня 2004 года в клубе «Bilingua». «ПОЛИТ.РУ», 10 июня 2004.

[41] Левинсон А. «Социография и её герои» // «Знание-сила». 2006. № 7.

[42] Любопытное, между прочем, подтверждение теории С. Г. Кордонского о сословном (а вовсе не классовом) характере нашего общества!

[43] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018., с. 78.

[44] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[45] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018.