Юрий Вешнинский: «…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 17

Loading

Наиболее результативной, как мне кажется, была университетская карьера П. М. Кудюкина. В 2001-2004 годах он был директором Центра проблем государственного управления Высшей школы экономики. В 1997-2007 годах он был президентом Экспертного фонда социальных исследований «ЭЛЬФ», а до сентября 2015 года — доцентом департамента государственного и муниципального управления Национального исследовательского университета Высшая школа экономики и кафедры государственного управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте Российской Федерации.

«…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 17

Юрий Вешнинский

 Продолжение Начало

Первым председателе СТК ХНИЦ был давний друг Л. Г. Бызова (о чём я узнал много позже из его «первых» и «вторых» воспоминаний) признаваемый ныне «отцом российского пиара» Игорь Евгеньевич Минтусов. Тогда, как мне рассказал Дима Алексеев, он собирался стать «первым народным президентом СССР». Сегодня известный российский политолог и политический консультант, председатель Совета директоров АСК «Никколо М», личный консультант Б. Н. Ельцина по имиджу во время кампании по выборам президента РФ 1996 года, консультант на выборах президентов в Белоруссии, Монголии, Никарагуа, Литвы и во всех парламентских выборов в РФ и руководитель избирательных кампаний во многих регионах России, зав. кафедрой связей с общественностью в политике и государственном управлении Санкт-Петербургского государственного университета (и т. д., и т. п.), И. Е. Минтусов об этом, разумеется, не вспоминает. Впрочем, вскоре после моего прихода в ХНИЦ, он оттуда уже ушёл. По версии, изложенной Л. Г. Бызовым в его «первых» воспоминаниях, это было связано с тем, что Л. Г. Бызов назначил своим заместителем в ХНИЦ не его, а Диму Алексеева

Игорь Евгеньевич Минтусов
Игорь Евгеньевич Минтусов

Следующим председателем СТК ХНИЦ был Павел Михайлович Кудюкин. С ним мы были знакомы гораздо ближе и поддерживаем знакомство до сих пор. Любопытно, что о нём Л. Г. Бызов в своих «вторых» воспоминаниях даже не упомянул. Как сказано в Википедии, с 1977 года он принимал участие в подпольном демократическом социалистическом движении (т. н. «кружок молодых социалистов»). Основными деятелями объединения, кроме П. М. Кудюкина были А. В. Фадин (они оба были тогда сотрудниками ИМЭМО) и Б. Ю. Кагарлицкий (студент ГИТИСа). В апреле 1982 года они были арестованы КГБ СССР и обвинены в совершении преступлений, предусмотренных статьями 70 и 73 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда и организационная деятельность по созданию антисоветской организации). Их дело принято называть «делом социалистов», хотя, насколько я понимаю, по своим тогдашним взглядам они были ближе к так называемым «еврокоммунистам». П. М. Кудюкин, как и другие участники, содержался в Лефортовской тюрьме. Но, вероятно, Ю. В. Андропов счёл новый «московский процесс» нецелесообразным и в апреле 1983 года они были освобождены по указу ПВС СССР о помиловании.

С конца 1986 года П. М. Кудюкин вернулся к активной общественно-политической деятельности. Он сотрудничал с Клубом социальных инициатив и был одним из создателей клуба «Перестройка». Позже он был реорганизован в клуб «Демократическая перестройка». На его собрания, проходившие в здании ЦЭМИ АН СССР, я тогда с интересом ходил. Кроме того, он был одним из инициаторов создания Общества «Мемориал». В 1989 году он, вместе с О. Г. Румянцевым, которого я знал довольно поверхностно, депутатом первых съездов народных депутатов СССР А. М. Оболенским, которого я видел только на митингах и по телевизору, и ещё рядом лиц был одним из лидеров Межреспубликанского социал-демократического объединения «Социал-демократическая ассоциация».

Уйдя в 1989 году из ХНИЦ, он был экспертом Оргкомитета по проведению съезда независимых рабочих ассоциаций (на съезде в мае 1990 года была учреждена Конфедерации труда СССР), председателем экспертного совета Объединения профсоюзов России (Соцпроф). Оно было создано как альтернатива монополии ВЦСПС в профсоюзном движении и, на первых порах, действительно пыталась играть эту роль. Участвовал П. М. Кудюкин и в развитии возникших у нас в стране после многолетнего перерыва социал-демократических организаций. В 1990-1991 годах был членом исполкома социал-демократической ассоциации. В 1990-х годах занимал ряд руководящих постов в, прямо надо сказать, не очень удавшейся Социал-демократической партии России (СДПР). В ноябре 1991 года по представлению СДПР он был назначен заместителем министра труда и занятости населения Российской Федерации, и был им до марта 1993 года. В 1999-2001 годах он был даже Генеральным секретарём (а в 2001-2003 годах, — международным секретарём) Восточно-Европейского социал-демократического форума. В апреле 2013 года П. М. Кудюкин был избран сопредседателем Центрального совета Межрегионального профсоюза работников высшей школы «Университетская солидарность». Закономерно, видимо, что в условиях нашей страны более или менее успешными были попытки создания альтернативного профсоюзного движения именно в университетской, а не в рабочей среде.

Наиболее результативной, как мне кажется, была университетская карьера П. М. Кудюкина. В 2001-2004 годах он был директором Центра проблем государственного управления Высшей школы экономики. В 1997-2007 годах он был президентом Экспертного фонда социальных исследований «ЭЛЬФ», а до сентября 2015 года — доцентом департамента государственного и муниципального управления Национального исследовательского университета Высшая школа экономики и кафедры государственного управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте Российской Федерации.

Павел Михайлович Кудюкин
Павел Михайлович Кудюкин

 Я, кстати, далеко не сразу понял, что и для И. Е. Минтусова, и для П. М. Кудюкина наш ХНИЦ был лишь «временной остановкой» и трамплином для их будущих главных карьер, и, соответственно, интересы трудового коллектива, совет которого они какое-то время возглавляли, не имели для них большого значения. А значит, и защита этих интересов для них (особенно, — для И. Е. Минтусова) тоже не очень много значила. В этом отношении они мало отличались от более высокопоставленных и «раскрученных» тогда «прорабов перестройки». Именно в те годы, наблюдая за многими «новыми» общественными деятелями, я стал время от времени употреблять выражение: «революционный карьеризм». А сам я (довольно наивно, как я позже понял) надеялся на достаточно длительную работу в этом, «рождённом перестройкой», экспериментальном, хозрасчётном и самоуправляющемся трудовом коллективе «нового типа». И для меня защита его интересов была, если угодно, моим гражданским и моральным долгом. Лишь позже до меня стало доходить, что наши люди (и сотрудники ХНИЦ не был исключением) так и не стали гражданами. И способны ли они ими стать хотя бы в будущем? Я и сейчас много об этом думаю. И прихожу к неутешительным выводам. Но, при всех моих карьерно-практических неуспехах (и предыдущих, и последующих), в научном постижении проблематики, связанной с качеством нашего «человеческого материала», опыт ХНИЦ, этой своеобразной «социальной лаборатории», был для меня как для социолога, несомненно, очень полезен. Правда, в процессе этого постижения я, как это обычно со мной случалось, ставил эксперименты на самом себе.

В своих «вторых» воспоминаниях Л. Г. Бызов высказывал убеждение, что «…позднесоветские времена можно было трансформировать во что-то вполне приличное и демократическое без дикого системного кризиса, без кардинальной ломки всей социальной структуры, которая вынесла наверх ту субстанцию, которая и всплывает в подобных случаях…»[1]. Я сейчас полагаю, что такой возможности, к великому сожалению, не было. Её исключал долгий процесс гниения и деградации всего нашего общества. И, в частности, печальная судьба трудового коллектива ХНИЦ (вызванная во многом и его внутренними распрями) представляется мне одним из доказательств неготовности наших людей к свободе и демократии. Но вступил я в «перестройку» и начинал службу в ХНИЦ именно с надеждой на «мирный прогресс в рамках законности». Однако, дальнейшее развитие событий явно не подтвердило этих моих (и далеко не только моих) надежд.

Общение с Л. Г. Бызовым было тогда для меня очень интересным и полезным. Я находился под сильным впечатлением от его несомненной одарённости, его больших знаний и общей культуры, а также от оригинальности его суждений. У него, в отличие от меня, были (и чувствовались) культурные корни, уходившие в среду дореволюционной интеллигенции. Правда, как я позже убедился, у этого была и оборотная сторона, о которой я тогда ещё не задумывался всерьёз. Ведь дореволюционная русская интеллигенция, которую у нас сейчас сильно идеализируют, в значительной своей части была не свободна от шовинизма и антисемитизма. Вообще, следует отметить, что ставшая в годы перестройки в среде оппозиционной интеллигенции «мейнстримом» критика всего советского и коммунистического, закрывала многим глаза на то, что, с учётом реального «состояния умов и душ» в «послебрежневской» России, при отмечавшемся ещё «на заре перестройки» мудрым Л. А. Гордоном антилиберальном характере политической культуры России, реальной альтернативой этому очень часто становилось откровенное черносотенство. В те годы (и не только в те годы), например, считалось неприличным вспоминать о том, что Серебряный век русской культуры, был, в то же время, и веком погромов. По массовости и жестокости эти погромы были превзойдены только погромами времён Первой мировой войны и, особенно, — Гражданской войны. А «религиозное возрождение», проходившее в годы перестройки под лозунгом «свободы совести», было, по-видимому, с самого начала обречено на разгул самого разнузданного обскурантизма и мракобесия, к которому мы пришли сейчас. Я и сам часто недооценивал тогда эту опасность. Увы.

Но, при всём этом, я считаю необходимым указать на то, что Л. Г. Бызов уже тогда видел нашу социально-политическую реальность многомернее, чем многие другие авторы. Это нашло своё выражение, в частности, в публикации в № 4 за 1989 год в бюллетене «Век XX и мир» статьи «Политическое сознание и политические отношения». Там были опубликованы результаты его совместного с Н. В. Львовым, исследования. Л. Г. Бызов позже писал: «В отличие от мнения, что «иного не дано», я первым из социологов обратил внимание на различие в ожиданиях от перестройки, на то, что общество расслоилось на группы, каждая из которых видит свою парадигму перемен. Западники, левые популисты, мечтающие об очищенном социализме, правые популисты, грезящие о диктатуре и порядке, анархисты, зелёные, ну и так далее. Протопартийная среда в условиях, когда до реальной многопартийности было ещё далеко»[2]. Мне эта статья чрезвычайно понравилась, и я её всячески популяризировал среди своих знакомых и коллег. Стоит отметить, что Л. Г. Бызов был тогда едва ли не первым, кто, опираясь на данные опросов, написал об имперском характере русского патриотизма.

В том же, кажется, году Л. Г. Бызов провёл опрос об отношении наших людей к чернокожим. Результаты его были настолько скандальными, что опубликовать их у нас в то время оказалось невозможным. И эти результаты были опубликованы во Франции в известном журнале социал-демократической ориентации «Le Nouvel Observateur». И у нас многие официально признанные авторы и научно-идеологические начальники обвинили Л. Г. Бызова в клевете на советский народ. Не могли, по их словам, наши советские люди, воспитанные в духе «пролетарского интернационализма», оказаться такими отъявленными расистами! А ведь у нас и до сих пор многими нашими «ура-патриотами», приучающими наших людей спустя много десятилетий продолжать даже не гордиться, а, как говорил в своё время покойный Булат Шалвович Окуджава, именно кичиться победой над «коричневой чумой» в 1945 году, не принято признавать ужасающую степень заражённости едва ли не большинства современного российского общества самым дремучим расизмом, шовинизмом и ксенофобией.

И его определение в одной из наших бесед «Памяти» Д. Васильева, как замаскированного сталинизма, выглядело оригинальным и мне тоже очень понравилось. Я считал его тогда убеждённым противником всех форм антисемитизма (а не только «второй» «Памяти»). О его многолетней дружбе с архитектором-реставратором (и патологическим антисемитом) О. И. Журиным я тогда не знал. Узнал я об этом уже из его «первых» воспоминаний[3]. Оттуда же я узнал о его дружбе с ещё одним несомненным антисемитом, учеником Л. Н. Гумилёва В. Л. Махначом, которого он там назвал одним из самых достойных людей, с которым его свела жизнь. О своей дружбе с В. Л. Махначом он писал и во «вторых» своих воспоминаниях[4]. С В. Л. Махначом я был немного знаком в 1990-х годах (он тогда читал курс истории мировой культуры в МАрхИ). Он был, действительно, очень хорошим лектором и знатоком архитектуры, но в своих исторических воззрениях был ужасно «зашорен» весьма спорными со строго научной точки зрения идеями Л. Н. Гумилёва. Уже тогда его общественно-политические и конфессиональные взгляды я охарактеризовал для себя как «военно-полевое православие». Но о глубине и «накале» его антисемитизма я узнал уже после его смерти из помещённой в интернете его публицистики, содержавшей откровенную апологию черносотенства.

Что касается давней дружбы Л. Г. Бызова с журналистом, писателем, известным знатоком Москвы и активным градозащитником Р. Э. Рахматуллиным, то я сам познакомился с ним где-то «на рубеже тысячелетий» и довольно долго поддерживал с ним вполне приличные отношения Это продолжалось до того момента, когда он обнаружил, что тогдашний директор Института Наследия Ю. А. Веденин (от которого он, как и многие «хранители наследия», давно находится «в служебной и иной зависимости») меня, мягко выражаясь, не любит и быстро «отдрейфовал» от меня подальше. Правда, его деятельность в рамках градозащитного движения «Архнадзор», одним из основателей которого он является, я одобряю гораздо больше, чем его, на мой взгляд, слишком тяжеловесные для эссе и слишком необязательные с научной точки зрения изыскания по метафизике Москвы[5]. Да и его тяготение к почти исключительно православной традиции в культурном наследии Москвы мне совсем не близко.

Уже после своего прихода в ХНИЦ я познакомился с ещё одним другом Л. Г. Бызова научным сотрудником находившегося тогда на территории Донского монастыря Музея архитектуры Л. Г. Рассадниковым. Он производил впечатление очень знающего специалиста, но о его позиции в небезразличном мне «еврейском вопросе» я ничего определённого сказать не могу. Вообще, попытки «реконструировать» не только близкое окружение, но и «глубинную систему ценностей» самого Л. Г. Бызова, представлявшегося мне в начале нашего знакомства искренним и убеждённым сторонником свободы и прогресса, я предпринял, к сожалению, довольно поздно, уже читая его «первые» и «вторые» воспоминания. И результаты этой «реконструкции» меня сильно удручают.

Надо иметь в виду, что общественно-политические взгляды Л. Г. Бызова не всегда были «почвенническими». Как он писал в своих воспоминаниях, его мать дружила с семьёй А. Д. Сахарова, и он сам тоже был первоначально близок с этим кругом политизированной и «диссидентской» интеллигенции и, в частности, принимал участие в размножении «хроники текущих событий», был увлечён, как он позже писал, «романтикой подполья», но потом разочаровался в «западнической» ориентации этого круга и где-то в 1978 году перешёл на «почвеннические» позиции, обозначавшиеся именами таких писателей-почвенников как В. П. Астафьев и В. Г. Распутин. Кстати, я сам тогда, как, впрочем, и многие, ещё не осознавал всей потенциальной опасности для нашего общества этого умонастроения. И особенно не осознавал я тогда глубины антисемитизма в среде наших «деревенщиков» и «почвенников». Хотя публикация переписки В. П. Астафьева с Н. Я. Эйдельманом (в которой проявился откровенный антисемитизм В. П. Астафьева) уже тогда могла бы на многое «открыть глаза». А уж последовательно антилиберальная позиция В. Г. Распутина в годы перестройки и его совершенно безумное выступление на Первом съезде народных депутатов СССР с предложением о выходе России из СССР не оставляло сомнений в откровенно антиперестроечной, шовинистической и антисемитской общественной позиции этого «гуманиста». Подписание В. Г. Распутиным «Слова к народу» в июле 1991 года только довершало картину. И именно это, импонировавшее Л. Г. Бызову, по его же словам, умонастроение, хотя и не было мне заметно в годы нашего первоначального знакомства, пришедшегося на «пик перестройки», но, как я понимаю, определяло очень многое в его действиях и оценках последующих лет.

Особенно ужаснуло меня одно место из его «вторых» воспоминаний. Там он написал о том, что он в начале «нулевых» годов сделал всё от него зависящее, чтобы привлечь к неперспективному блоку «Товарищ» «своих друзей во главе с Д. Рогозиным, и из социалистической партии попытаться сделать национал-социалистическую. Не надо пугаться этого термина, ну может быть социал-националистическую, дело не в этом. Я тогда писал в своих статьях, что в обществе отчётливо формируется национал-социалистический запрос. Вышла моя статья «Родина. У истоков нового общественного запроса». Если же говорить, как с этим сопрягалась моя личная гражданская позиция, то она состояла в том, что раз уж такой запрос есть, его надо не улице оставлять, а облагородить, привить ему черты просвещённого консерватизма»[6]. Но разве не этим занимались те «правоконсервативные интеллектуалы», которые в своё время расчищали в Германии Гитлеру дорогу к власти? Видимо, давняя дружба Л. Г. Бызова с О. И. Журиным и В. Л. Махначом приносила свои плоды. Кстати, сам он в своих «первых» воспоминаниях очень застенчиво охарактеризовал то, связанное с ранней «Памятью» 1970-х годов и эмоционально близкое ему, «почвенное» сообщество «настоящих русских людей» времён своей молодости: «Такая культурная русская партия, не без элементов антисемитизма, конечно, но кто же без греха?»[7].

Но вернёмся к совсем другим временам, когда Л. Г. Бызов казался мне почти олицетворением всего лучшего, что я тогда искал в перестройке. Интересным и нестандартным представлялось мне тогда суждение Л. Г. Бызова об утопичности модной тогда идеи перехода к «шведскому социализму» в СССР, не прошедшем школу шведского капитализма. Гораздо более неожиданным для меня было его суждение о реакционном характере электората Б. Н. Ельцина. Впрочем, встреча Б. Н. Ельцина с представителями «Памяти», в бытность его первым секретарём МГК КПСС, меня тогда насторожила. Да и давняя дружба Б. Н. Ельцина с жутким антисемитом В. М. Острецовым, бывшим в мою бытность главным инженером ЦНИИЭП жилища (о чём я слышал ещё тогда), тоже говорила совсем не в его пользу. Я во время того разговора с Л. Г. Бызовым ещё не знал (или не понял?), что он, вместе с И. Е. Минтусовым, принимал участие в первой избирательной кампании Б. Н. Ельцина. Но, как я думаю, сильная внутренняя антипатия к Б. Н. Ельцину сложилась у него ещё тогда и, как мне помнится, проявлялась не раз и «на заре перестройки», и, тем более, потом.

Л. Г. Бызов в том разговоре позиционировал себя как сторонника и поклонника главного идеолога и «архитектора» перестройки Александра Николаевича Яковлева. Под его портретом он и сидел в своём кабинете Первого учёного секретаря Президиума ССА. Кстати, уже позже из Википедии я узнал, что в конце 1960-х — начале 1970-х годов А. Н. Яковлев выступал за развитие в СССР социологии как науки, в частности, поддерживал деятельность Ю. А. Левады, Б. А. Грушина и Т. И. Заславской. О том, что для Л. Г. Бызова не только смолоду, но и, как я понимаю, до конца его жизни «духовно ближе» «хитрого западника» А. Н. Яковлева был махровый антисемит О. И. Журин[8], я тогда даже не подозревал.

В своих воспоминаниях Л. Г. Бызов довольно убедительно писал о преимуществах модели ХНИЦ как соединения академической науки, в виде приглашений светил в качестве консультантов, с опорой на хозрасчёт и с организацией опросов общественного мнения по самым острым темам[9]. Мне эта модель (в той мере, в которой я тогда её понимал) тоже нравилась. Я и сейчас думаю, что в этом Л. Г. Бызов был во многом прав. Но мне лично тогда особенно интересной представлялась возможность создания самоуправляющегося коллектива, не похожего на казённые бюрократические «конторы» с их диктатом «говорящих кресел», в которых я служил раньше (и в конце своей служебной биографии тоже)[10]. Мне очень хотелось, преодолев мою давнюю нелюбовь к «работе с людями», принять участие в выстраивании цивилизованного коллектива граждан (а не вырвавшихся на волю рабов), нацеленного на конструктивную деятельность и содействие прогрессивному развитию нашего общества, в поведении членов которого соединялись бы культура, свобода и ответственность. И я очень стремился придавать взаимоотношениям в коллективе взаимно уважительную, интеллигентную тональность (сам я ко всем моим молодым сослуживцам и сослуживицам неизменно обращался на «вы») и, насколько возможно, гасить возникавшие склоки и интриги. Но тут всё упиралось в качество того «человеческого материала», из которого коллектив состоял.

Что касается реализации моих профессиональных интересов, то одно время существовал договор (названия его я уже не помню) между ХНИЦ и НИиПИ Генплана Москвы, с которым я сотрудничал ещё при А. Э. Гутнове. Его консультантами были такие авторитетные специалисты как О. Н. Яницкий из ИМРД и О. С. Пчелинцев из ЦЭМИ. Принимала в нём участие и работавшая у О. С. Пчелинцева Надежда Николаевна Ноздрина, зкономист, занимавшаяся, в частности, рынком жилья в Москве, с которой мы общаемся до сих пор (на одну из её публикаций[11] я сссылался в своей диссертации, а потом — и в своей монографии). Я принимал участие в этом договоре и надеялся на успешную профессиональную самореализацию в его рамках. Но этот договор был, в конечном счёте, расторгнут как в связи с противодействием ряда сотрудников в самом НИиПИ Генплана (к этому имел отношение, к сожалению, и работавший там тогда Л. Б. Коган), так и в связи с интригами главного палача ХНИЦ В. Г. Мордковича, о котором я ещё напишу ниже.

Состав трудового коллектива ХНИЦ был довольно пёстрым. В основном это были люди довольно молодые. Немало было, кажется, молодых мам. Это было первое место моей службы, где я был старше большинства сотрудников и мог считаться «аксакалом». Практически у всех было высшее образование. Пользуясь терминологией Л. Н. Гумилёва, можно сказать, что там было немало «людей длинной воли», не вписавшихся в более «традиционные» научные коллективы. Но, возможно, именно поэтому, там оказалось немало и людей не столько лично независимых, сколько (при довольно скромных способностях и не очень большом трудолюбии) неуживчивых по натуре, психически неуравновешенных и просто любителей поинтриговать и поскандалить. Тем более, что для многих из наших людей «перестройка» была, едва ли не прежде всего, «праздником непослушания»! Не зря ещё А. И. Герцен писал о том, что невозможно освободить людей извне больше, чем они свободны внутренне. И как я, по-моему, понимал уже тогда, и с каждым годом всё лучше понимаю сейчас, нельзя принудить людей к свободе! Вообще, можно с некоторой долей уверенности сказать, что во многих отношениях в нашем сравнительно небольшом (по версии Л. Г. Бызова там было вначале около 100 человек, но, по-моему, их всегда было существенно меньше) трудовом коллективе, как в капле воды, отражалось всё наше инфантильное, граждански и социально незрелое и до сих пор очень безответственное общество!

Достаточно сказать, что Дима Алексеев, не имевший ни тогда, ни потом никаких научных заслуг, едва став заместителем директора, стал интриговать против Л. Г. Бызова, который уже тогда имел научное имя и, будучи одним из первых наших политологов (тогда это ещё не было бранным словом), стремительно набирал известность. Кроме того, нам было известно, что ещё его дед (как я позже узнал, его звали Леонтий Алексеевич Бызов) был тоже социологом. Он был знаком и переписывался с самим Питиримом Сорокиным и у него в семье (не без риска!) хранились письма крупнейшего социолога XX века.[12] Была даже идея назвать наш ХНИЦ именем Питирима Сорокина (что-то типа: «Сорокин-Центр»).

Леонтий Алексеевич Бызов
Леонтий Алексеевич Бызов

Но, надо прямо сказать, что, при всех своих научных талантах и знаниях, административно-организаторскими способностями Л. Г. Бызов не обладал, и директор из него получился, по-моему, неважный. И обойтись без Димы он не мог, хотя вскоре и начал относиться к нему со всё большим (и обоснованным) недоверием, которое, как я не сразу понял, отчасти переносил и на меня, опасаясь наших приятельских отношений. Причём, меня обе стороны в эти свои «подковёрные игры» долгое время не посвящали, понимая, видимо, что я в них участие не приму ни с какой стороны. Тяжкое это бремя в нашем глубоко развращённом социуме, — иметь репутацию порядочного человека! У нас ведь многие исходят из презумпции: «кто не подлец, тот дурак»! И сам Дима тоже сразу забыл о том, по чьей рекомендации он попал в ХНИЦ заместителем директора, будучи в науке, в общем-то, никем.

И всё это было особенно опасно для судьбы ХНИЦ, ещё и потому, что, как через некоторое время выяснилось, приставленный, кажется, с подачи хорошего знакомого Ж. Т. Тощенко и нового Учёного секретаря Президиума ССА Э. Н. Фетисова Президиумом ССА к нам, «молодым и неопытным» в качестве «старшего товарища», консультанта и наставника довольно средний социолог (а в прошлом, — уголовный следователь) и лютый враг порождённых перестройкой перемен в стране В. Г. Мордкович (руководивший кафедрой научного коммунизма в одном из технических вузов), сам готов был прибрать его к рукам и стать его директором (или заместителем директора). По свидетельству Л. Г. Бызова[13], его некогда выгнали из Горьковского отделения ИС за финансовые махинации. А ведь, как мне казалось, мы были очень полезны Президиуму ССА, т. к., арендуя в здании Института социологии всего две комнаты, мы не только платили за их аренду, но и перечисляли Президиуму ССА существенную часть нашей прибыли. И мне вначале казалось совершенно невероятным, чтобы «прорабы перестройки» стали резать курицу, способную нести им золотые яйца.

 Получилось так, что, когда обнаружились слабости и недостатки Л. Г. Бызова как организатора, то Дима, вместо того, чтобы ему во всём помогать и страховать его, стал его подсиживать и интриговать против него, настраивая против него и ту часть коллектива, на которую он имел влияние в силу близости возраста и «ценностных ориентаций», сильно отличавшихся от моих, «шестидесятнических», над которыми он любил иронизировать. Я полагаю, что именно в результате этих, долго скрывавшихся от меня, интриг, Л. Г. Бызов решил отказаться от директорства в ХНИЦ и согласился, чтобы были назначены выборы нового директора[14]. И никто из наших интриганов-самоучек не догадывался, что именно теперь «богоматерью перестройки» и Президентом ССА Татьяной Ивановной Заславской, успевшей под влиянием своей свиты (и, прежде всего, интриг назначенного с подачи Ж. Т. Тощенко новым Главным учёным секретарём Президиума ССА Э. Н. Фетисова) охладеть и к Л. Г. Бызову и ко всем нам, готовилась фактическая расправа надо всем трудовым коллективом ХНИЦ.

В этом приняли участие и три вице-президента ССА: Овсей Ирмович Шкаратан (главной мотивацией рвения которого я считаю его неутолимое властолюбие), глава всей социологии Академии Общественных Наук (АОН) при ЦК КПСС (этой партийной пародии на «большую» Академию Наук) Жан Терентьевич Тощенко (которого я до сих пор считаю едва ли не самой мрачной фигурой в отечественной социологии) и (отчасти) недавно назначенный директором Института социологии Владимир Александрович Ядов. Он был в сентябре 1988 года на год назначен директором тогдашним членом Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлевым и обязан был через год пройти испытание выборами в чрезвычайно деморализованном и деградировавшем после «погрома» и изгнания в 1972 году Ю. А. Левады и его учеников и последовавшей за этим «чехарды директоров», завершившейся пятилетним директорством, как многие говорили, полковника КГБ Вилена Николаевича Иванова, коллективе институте социологии. Поэтому он, при всей своей «безупречной демократической репутации»[15], не желал ни с кем из влиятельных в институте персон ссориться и, по рассказам Т. М. Дридзе, вынужден был дать самым дурным людям обязательства, что их интересы не пострадают и что «при нём всё будет как при бабушке».

Суть затеи руководителей ССА состояла, как я понимаю, в том, чтобы, наплевав на собственные фразы с трибун и в СМИ о демократизации, самоуправлении и т. д., покончить с выборами директоров ХНИЦ, назначить «кризисным менеджером» В. Г. Мордковича и, в конечном счёте, осуществив «рейдерский захват» ХНИЦ, всех нас разогнать, дав возможность тому же В. Г. Мордковичу и Э. И. Фетисову поделить и присвоить все заработанные нами денежки. О том, кто будет дальше зарабатывать деньги для Президиума ССА, «прорабы перестройки», похоже, не задумывались. Впрочем, по вполне убедительной версии Л. Г. Бызова, после того, как В. А. Ядов возглавил головной в своей области Институт социологии, значение самой ССА резко упало. И, как верно писал Л. Г. Бызов, «то, что мы тоже люди, социологи со своими планами и надеждами, об этом никто из высокого начальства не подумал»[16]. Это, на мой взгляд, хорошо характеризовало сословно-кастовый характер нашего общества и моральный уровень тех, на кого я (как и многие) по наивности и недомыслию возлагал тогда свои надежды. Лишний раз проявился имитативный характер всех наших «демократических» перемен, особенно, — в поведении самых верхов нашей «интеллектуальной элиты». Именно таких людей Л. Г. Бызов в своих «первых» мемуарах[17] справедливо назвал «демократами на словах и самодурами по жизни». Но, с другой стороны, насколько он сам (будучи человеком очень «властецентричным») был от всего этого свободен в тех случаях, когда от него самого зависели чужие судьбы и репутации?

Кстати, я думаю, что очень интересные сами по себе соображения Л. Г. Бызова о не замеченной «шестидесятниками» революции ценностей 70-х годов[18] в нашем обществе (переход от коренящихся в сельской культуре общинных ценностей к свойственному горожанам индивидуализму) недостаточно учитывают её деструктивную (особенно — в условиях массового бескультурья и ставшей второй натурой несвободы) оборотную сторону — жуткий разгул эгоизма и шкурничества. Достаточно вспомнить, в этой связи, замечательный и не зря получивший огромный резонанс фильм Э. А. Рязанова «Гараж».

 Стоит ещё сказать и о таком, первоначально (ещё в 1958 году) описанном Эдвардом Бэнфилдом на южноитальянском материале в его классическом труде «Моральные устои отсталого общества»[19], но в ещё большей степени и до сих пор характерном для нашей жизни явлении как аморальный фамилизм[20]. Аморальный фамилизм — это стремление людей получить сиюминутную выгоду для собственной семьи вне зависимости от общественных издержек, связанных с таким поведением. А также ожидание, что все остальные люди будут вести себя точно так же. Для этого явления характерны следующие признаки (не могу удержаться от их подробного перечисления):

  1. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, никто не станет действовать в интересах группы или сообщества, если не видит в этом пользы лично для себя. Другими словами, только надежда на скорую материальную выгоду может заставить члена такого общества заинтересоваться общественными делами.
  2. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, только должностные лица занимаются общественными делами, потому что только они получают за это деньги. Интерес к общественной проблеме со стороны частного лица считается ненормальным и даже неподобающим.
  3. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, ослаблен контроль за представителями власти, поскольку контролировать их могут только другие представители власти.
  4. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, крайне затруднено создание и поддержание деятельности объединений (как и любые согласованные действия).
  5. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, чиновники не солидаризируются с целями представляемой ими организации и поэтому не усердствуют больше, чем нужно для того, чтобы сохранить место или (если в принципе существует такая возможность) получить повышение.
  6. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, закон соблюдается только под угрозой наказания.
  7. Если аморальный фамилист, занимающий государственную должность, имеет возможность безнаказанно брать взятки, он их берет. Однако независимо от того, берет он взятки или нет, общество аморальных фамилистов все равно считает его взяточником.
  8. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, слабый всегда на стороне режима, который твердой рукой поддерживает порядок. До тех пор, пока фашистский режим не втянул страну в войну, он нравился многим крестьянам — во всяком случае, они так говорили в 1950-х годах, а многие в Италии, как известно, считают так и сейчас, — поскольку защищал их, укрепляя правопорядок[21].
  9. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, никто не верит людям или организациям, которые объясняют свои действия заботой об общем, а не о собственном благе.
  10. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, не существует связи между абстрактными политическими принципами (то есть идеологией) и реальным поведением в повседневной жизни.
  11. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, не бывает ни лидеров, ни последователей. Никто не станет составлять план действий и убеждать других взяться за его исполнение (за исключением случаев, когда это позволяет извлечь личную выгоду), а того, кто предложит себя на роль лидера, люди не примут, так как не будут ему доверять.
  12. Аморальный фамилист использует свое избирательное право с целью в кратчайший срок обеспечить себе максимальную материальную выгоду. Даже если у него имеются определенные представления о собственной долгосрочной выгоде, об интересах общества и своего класса, они не влияют на его выбор, когда речь так или иначе заходит о сиюминутной материальной выгоде его семьи.
  13. Аморальный фамилист ценит выгоду, которую получает сообщество, настолько, насколько при этом выигрывает он сам и его семья. Он голосует против мер, полезных для сообщества в целом, если они не идут на пользу ему лично, поскольку в этом случае ему кажется, что его положение, объективно оставшееся неизменным, стало хуже в сравнении с улучшившимся положением соседей. Поэтому бывает, что меры, определенно выгодные большинству, встречают сопротивление со стороны тех, кто считает, что их выгода при этом не учтена или учтена в недостаточной мере.
  14. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, избиратели мало доверяют предвыборным обещаниям.
  15. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, любая власть считается коррумпированной и пекущейся исключительно о собственных интересах.
  16. Несмотря на готовность избирателей продавать свои голоса, в обществе, состоящем из аморальных фамилистов, не может существовать «политической машины», то есть устойчивого механизма их скупки.
  17. В обществе, состоящем из аморальных фамилистов, партийные деятели продают свои услуги тому, кто больше заплатит.

 Как жаль, что я познакомился с этой (так много объясняющей в нашей жизни до сих пор) концепцией аморального фамилизма только во второй половине 1990-х годов[22] (не считая, разумеется, изображений этого явления во многих итальянских кинофильмах), и не знал анализа этого явления в рамках именно научной концепции в годы перестройки и, в частности, в годы моей работы в ХНИЦе! Но, как говорится, «век живи, век учись и дураком помрёшь»!

 Татьяна Ивановна Заславская
Татьяна Ивановна Заславская

 Но первоначально, ещё не предвидя дальнейшего развития событий, мы начали готовиться к выборам нового директора ХНИЦ. Мы были увлечены строгим соблюдением всех, пришедших с перестройкой, формальных процедур демократии и самоуправления, которые я лично воспринимал тогда всерьёз. Тем более, что очень хорошо составленный устав ХНИЦ (сохранился ли его текст?) давал, казалось бы, прочные гарантии всевозможных прав трудового коллектива. Были официально назначены выборы нового директора и несколько «соискателей» поста директора ХНИЦ (их фамилий я уже не помню) представили трудовому коллективу свои программы. В день выборов все «соискатели» пришли на общее собрание трудового коллектива. Председатель СТК П. М. Кудюкин в тот день был в командировке в Краснодаре (он и его бригада проголосовали заочно) и я председательствовал в тот день на собрании, где нам предстояло проголосовать.

И тут случилось непредвиденное для всех присутствовавших. В конференц-зал Института социологии, где проходило собрание, походкой командора вошёл вице-президент ССА О. И. Шкаратан. За ним вошёл В. Г. Мордкович. Увидев меня на председательском месте (а я был едва ли не единственным, кроме, наверное, А. Г. Кендлера, сотрудником ХНИЦ, которого он ещё раньше знал лично и даже незадолго до этого дал положительный отзыв на моё выступление на его семинаре в Институте этнографии Ан СССР), О. И. Шкаратан удивлённо спросил, что я тут делаю. Я ответил, что, в отсутствие председателя СТК, я как его заместитель веду собрание. Он, не смутившись (он, по-моему, вообще, крайне редко смущался), взял слово и зачитал, как он это назвал, решение Президиума ССА, подписанное его Президентом Т. И. Заславской.

Насколько я помню (текста у меня не сохранилось, я от неожиданности растерялся и не догадался взять у О. И. Шкаратана экземпляр), там говорилось, что в связи с рядом нарушений и злоупотреблений (неясно — каких)[23] выборы директора ХНИЦ отменяются. Временным (если угодно — «кризисным») директором ХНИЦ Президиум ССА назначает В. Г. Мордковича. Создаётся назначенная Президиумом ССА комиссия для выяснения нарушений в ХНИЦ. И, самое главное, — все банковские счета ХНИЦ арестовываются до окончания проверок. А это означало, что «зависают» все наши договора с заказчиками. На всех нас надевалась финансовая «удавка»! Это было, поистине, — «18-е брюмера Овсея Ирмовича Шкаратана»![24] Все были просто ошарашены. «Соискатели» директорского поста в ХНИЦ немедленно сняли свои кандидатуры. Но трудовому коллективу надо было определится, как отнестись к этому решению Президиума ССА. Я голосовать за принятие этих условий не стал, но подавляющее большинство трудового коллектива, проголосовало за признание переворота и, таким образом, капитулировало перед ультиматумом «прорабов перестройки». Решающую роль, я думаю, сыграл арест наших банковских счетов. Любопытно, что наша недавняя «Запорожская сечь», которой так трудно было управлять цивилизованными и демократическими методами, быстро присмирела под властью бывшего уголовного следователя, ненавидевшего вызванные перестройкой перемены в стране, и, как вскоре выяснилось, хапуги В. Г. Мордковича.

Дима Алексеев немедленно ушёл, пока ему не вписали в трудовую книжку какую-нибудь гадость. П. М. Кудюкин, вернувшись из командировки, тоже вынужден был признать новую власть в ХНИЦ. Тем более, что он, как и О. Г. Румянцев, был гораздо больше занят совсем другими вещами: возрождением социал-демократии в России (тогда ещё — в СССР) и своей грядущей политической карьерой. Позже я услышал от А. Г. Кендлера, председателя профкома ХНИЦ, что, хотя подпись Т. И. Заславской — несомненно подлинная, но, как он мне сказал, она тогда лежала в больнице и в больничной палате просто не могли собраться все члены Президиума ССА. Тем более, что один из членов Президиума (Микк Титма) вообще жил в Эстонии! То есть, «прорабы перестройки» и сама её «богоматерь» пошли на самый банальный, и, кстати, уголовно наказуемый ПОДЛОГ! Но это всё выяснилось позже. А пока надо было как-то жить дальше.

К сожалению, сам А. Г. Кендлер (приятель Л. Г. Бызова) оказался едва ли не главным сторонником «режима» В. Г. Мордковича среди сотрудников ХНИЦ. А поскольку он возглавлял наш профком, это сильно вредило организации общего сопротивления тирании В. Г. Мордковича. Но в совете трудового коллектива (кроме П. Н. Кудюкина и меня в него входили учёный секретарь ХНИЦ Ольга Кодис и Елена Богуш, которая и позже много лет сотрудничала с Л. Г. Бызовым, была приятельницей моей жены и, кстати, была и на прощании с ним), в котором я был сначала заместителем председателя, затем, после ухода из ХНИЦ П. Н. Кудюкина, — и. о. председателя, а под самый конец — председателем, все были против установленного В. Г. Мордковичем «нового порядка». Большинство трудового коллектива нас первоначально поддерживало. И это долгое время давало мне иллюзорную надежду на возможность спасения ХНИЦ.

Надо сказать, что сам Л. Г. Бызов, которому, при всём его знании социологической среды, несравнимым с моим, чувство реальности нередко изменяло, первоначально явно не осознавал страшной угрозы, исходившей лично для него от В. Г. Мордковича. Вскоре после переворота в ХНИЦ он говорил мне, что, по сравнению с интриговавшим против него Димой Алексеевым, при Мордковичем ему стало даже комфортнее. А я (не будучи, в отличие от него, политическим аналитиком) с самого начала был уверен в том, что вскоре В. Г. Мордкович постарается сожрать и его, и нас всех. И я многократно (хотя и не очень успешно) пытался это разъяснить всем сотрудникам и сотрудницам ХНИЦ.

А, между тем, В. Г. Мордкович, вспомнив, видимо, свою первоначальную профессию начал допросы сотрудников ХНИЦ, добывая «доказательства злоупотреблений» привычными советским следователям времён его молодости методами. Особенно охотно он вызывал «на ковёр» Л. Г. Бызова, пользуясь его, как тот сам это позже называл, «недостаточной психологической устойчивостью». А потом он с садистским наслаждением рассказывал на наших собраниях, где теперь председательствовал он сам, что после этих «бесед» Л. Г. Бызов на целый час уходил в туалет. И всё это безобразие творилось на фоне подготовки Первого Съезда Народных Депутатов СССР, породившего в стране так много надежд! И едва ли не единственным сотрудником ХНИЦ, который искренне сочувствовал Л. Г. Бызову и, ценя его незаурядные способности, а также искренне веря в его искреннюю преданность демократии, всеми силами старался защитить его от унижений и помочь ему «спасти лицо» оказался именно я! Сам за себя (и за тех сотрудников, кто ему как директору и основателю всего этого предприятия доверился) постоять он, к сожалению, оказался не способен. Возможно, именно об этих своих унижениях и слабостях, обо мне, как об их невольном (и всё ещё живом) свидетеле (и, особенно, о том, что я вёл себя тогда более достойно и мужественно, чем он сам) Л. Г. Бызов и не хотел потом вспоминать в своих «первых»[25] и «вторых»[26] воспоминаниях. Впрочем, незадолго до своей кончины он в своей фейсбучной хронике признался и раскаялся в своей тогдашней трусости и отдал должное моему тогдашнему поведению. Но кто это сейчас прочтёт?

Кстати, нестойкость Л. Г. Бызова и его неспособность к сопротивлению в ситуации противостояния с агрессивным нахрапом проявилась и во время переговоров о совместной работе по договору ХНИЦа с НИиПИ Генплана Москвы, в которых я сам принимал участие, т. к. надеялся на свою профессиональную самореализацию в ходе этой работы. У этой работы (названия её я уже не помню) были солидные консультанты-кураторы в лице Олега Николаевича Яницкого и Олега Сергеевича Пчелинцева. Но, во время переговоров с предствителями заказчика, выяснилось, что они видят эту работу совсем иначе, чем мы и наши консультанты-кураторы. Сказалось тут и то, что в переговорах принимал участие Л. Б. Коган, который тогда там служил и всё ещё «жаждал моей крови». Ну, и интриги В. Г. Мордковича, стремившегося «потопить» этот договор, чтобы лишить меня заработка и «выдавить» меня из ХНИЦа, тоже сыграли свою роль. Так или иначе, но, когда выяснилось, что делать эту работу так, как я считал правильным, невозможно, я прямо во время переговоров сказал, что отказываюсь принимать в ней участие на условиях заказчика, а Л. Г. Бызов испугался и все их достаточно вздорные замечания принял. Но эта работа всё равно не состоялась, в частности, и потому, что и О. Н. Яницкий, и О. С. Пчелинцев поддержали мою точку зрения и получилось, что Л. Г. Бызов капитулировал перед заказчиками зря.

Надо сказать, что первоначально СТК ХНИЦ, который я стремился превратить в некий «штаб сопротивления» беззаконию, ещё мог как-то противодействовать произволу В. Г. Мордковича. Так, например, мы, при поддержке, практически, всего коллектива, сохранили внепартийный статус ХНИЦ и провалили настойчивые попытки В. Г. Мордковича организовать в его составе, в качестве дополнительно рычага его давления на коллектив и контроля над ним, ячейку КПСС (при том, что у нас и было-то всего 2 или 3 члена «руководящей и направляющей силы нашего общества»).

 Кроме того, по моей инициативе нам удалось восстановить на работе незаконно уволенного приятеля и бывшего сослуживца Л. Г. Бызова по работе в ЦЭМИ Г. Л. Гуревича, с которым я ранее знаком не был, но впоследствии, уже после разгрома ХНИЦа, довольно долго поддерживал с ним отношения. Г. Л. Гуревич вскоре ушёл из ХНИЦа уже по собственному желанию. Впоследствии он возглавил зарегистрированный при ДО «Наука» независимый центр СОЦЭКСИ, в котором после разгрома ХНИЦ смогли работать сам Л. Г. Бызов, ставший его «мозгом», я сам, и ещё какая-то часть бывших сотрудников ХНИЦ. Что касается судьбы самого ХНИЦа, то после состоявшегося 21 мая 1989 года неожиданного для меня (и не только) ухода «в никуда»[27] его создателя Л. Г. Бызова, он стал всё больше напоминать тонущий корабль, брошенный своим капитаном на произвол судьбы[28]. Но, несмотря на это, я решил оставаться в ХНИЦе и драться до конца за наши законные права. Я даже убедил членов СТК уже накануне гибели нашего центра избрать меня уже не и. о. председателя (как было сразу после ухода П. М. Кудюкина), а председателем СТК ХНИЦ.

Я тогда нередко заходил к Тамаре Моисеевне Дридзе (а она работала в Институте социологии на том же этаже, где размещался и наш ХНИЦ) и рассказывал ей о том, что творилось в ХНИЦе и вокруг него. Рассказывал я ей и о том, что в трудовом коллективе, права и интересы которого я тогда защищал, отношение ко мне постепенно тоже становилось «прохладнее». И помню, что Т. М. Дридзе говорила мне: «Юра! Когда один человек ведёт себя, скажем так, правильно, а другие вести себя так же не могут или не хотят, то тот, кто ведёт себя «правильно», начинает вызывать к себе раздражение и неприязнь». Психологически она была, разумеется, права, но я тогда просто не мог вести себя иначе. И о том, что я вёл себя тогда «правильно», я и сейчас не жалею (хотя, вероятно, это и воспринималось со стороны того же Л. Г. Бызова и ряда других сотрудников и сотрудниц ХНИЦ как донкихотство). В конце концов, «жизнь по совести» (независимо от практических результатов) представляет собой, по моему убеждению, далеко не худший вариант «ценностно рационального» поведения. И она сама по себе может давать утешение. Привожу ниже знаменитое (и давно вдохновлявшее меня) фото Андрея Дмитриевича Сахарова на Съезде народных депутатов СССР (из того самого времени!). Я, признавая всю нескромность такого сопоставления в данном контексте, рассматриваю её как доказательство того, что правота даже одного внутренне свободного и честного человека, пусть и остающегося в одиночестве среди множества «агрессивно-послушных» рабов, должна была (и до сих пор может быть) примером для всех нас!

Фото А. Д. Сахарова на Съезде народных депутатов СССР
А. Д. Сахарова на Съезде народных депутатов СССР

 Мне какое-то время ещё казалось, что «богоматерь перестройки» и академик Т. И. Заславская, хотя Э. Н. Фетисов, В. Г. Мордкович (и их покровители вроде О. И. Шкаратана и Ж. Т. Тощенко) её и настроили против нас, просто недостаточно знает обо всех безобразиях, творимых В. Г. Мордковичем в ХНИЦе от её имени, и не захочет марать свою «социальную репутацию» об этот ком грязи (хотя, как я начинал понимать, «социальные репутации» имели и тогда значение только «среди равных» по официальному статусу). И, надеясь уже не совсем понятно на что, я решил обратиться к ней официально. Мне хотелось написать не традиционную для России во все времена униженную челобитную, но нечто достойное, соответствующее «духу перестройки», за что мне не будет стыдно при любом результате (и мне даже сейчас за этот текст не стыдно).

 Хочу опубликовать это своё письмо Татьяне Ивановне Заславской. У меня раньше как-то не доходили до этого руки. Думаю, что для ОБЪЕКТИВНОЙ истории перестроечной поры отечественной социологии оно может представлять интерес (тем более, что Л. Г. Бызов в своих вывешенных в интернете «первых» воспоминаниях не постыдился утверждать, что в конце существования ХНИЦ «все писали на всех»).

Народному депутату СССР, президенту Советской социологической ассоциации АН СССР, академику Т. И. Заславской (лично)

От и. о. председателя СТК хозрасчётного научно-исследовательского центра (ХНИЦ)
при президиуме ССА АН СССР
Вешнинского Ю. Г., проживающего по адресу:
103104, Москва, Тверской бульвар, 9, кв. 15а

 Уважаемая Татьяна Ивановна!

 Как Вы, возможно, помните, наш центр был создан в качестве первого в стране вневедомственного и независимого социологического центра.
Считаю себя вправе выразить циркулирующие в коллективе опасения, что после четырёхмесячной тирании в нашем центре навязанного нам президиумом ССА АН СССР проф. В. Г. Мордковича (вместо первоначально одобренных, а потом внезапно запрещённых президиумом ССА АН СССР выборов директора) нам (снова втайне от нас!) готовятся навязать нового директора (при сохранении всё того же проф. В. Г. Мордковича в качестве зам. директора). Всё это сопровождается угрозами, в случае проявления непокорности, вообще разогнать трудовой коллектив. Все усилия представителей общественных организаций центра по выправлению положения пока ни к чему не приводят.
Хочу верить, что Вы лично будете верны принципам демократии и самоуправления не только в печатных публикациях и публичных выступлениях, но и в практике руководства ССА и, несмотря на свою большую занятость, вникните в данный вопрос, не дадите совершиться новому беззаконию и надругательству над правами первого в стране вневедомственного и независимого социологического центра. Хочу верить, что Вы не будете препятствовать сами и не дадите препятствовать другим осуществлению законного права на выборы директора. Хочу верить, что Вы не допустите, также, упорно проводимого проф. В. Г. Мордковичем превращения нашего центра в оплот антиперестроечных сил. Хочу верить, что Вы не позволите уничтожить и сам трудовой коллектив.

 С уважением,
и. о. председателя СТК ХНИЦ,
научный сотрудник
Ю. Г. Вешнинский

 31.05.89 г.

Официального письменного ответа от Татьяны Ивановны я, разумеется, не получил. Но, пока ей и её присным казалось, что за моей спиной «с косами, вилами и топорами» стоят около 50 членов трудового коллектива, при встречах и обсуждении судьбы ХНИЦ она мне улыбалась и говорила со мной довольно вежливо. Но, когда ей и её присным стало ясно, что вся эта моя армия в страхе разбегается, её тон изменился[29]. Между прочим, в одной из этих встреч с Т. И. Заславской принимал участие и наш тогдашний председатель СТК П. М. Кудюкин, который тоже пытался убедить её не «топить» ХНИЦ, и о котором Л. Г. Бызов в своих «вторых» воспоминаниях, к сожалению, не упомянул совсем.

Между прочим, примерно в это время, «ради общего дела», я даже рискнул встретиться и побеседовать с вице-президентом ССА и тогдашним главой всей социологии в Академии общественных наук при ЦК КПСС Жаном Терентьевичем Тощенко. Кстати, Л. Г. Бызов меня от этой встречи отговаривал, предупреждая меня о том, что мы с Ж. Т. Тощенко друг другу не понравимся, что и подтвердилось при нашей встрече. Позже я без особого успеха пытался выступить в защиту ХНИЦа на какой-то конференции, проходившей в конференц-зале Института социологии, в президиуме которой сидел в качестве председательствующего Ж. Т. Тощенко, явно недовольный этой моей активностью и старавшийся если и не лишить меня слова совсем, то всячески сократить и «замять» моё «подрывное» выступление, шедшее явно вразрез с «генеральной линией» ССА. Именно тогда я пришёл к убеждению, что Ж. Т. Тощенко — одна из самых мрачных фигур в отечественной социологии. И это убеждение со временем у меня только укрепляется. Я даже неоднократно высказывал далеко не всем нравившееся суждение, что если Ю. А. Левада был Сперанским нашей «второй» социологии, то Ж. Т. Тощенко был (и остаётся) её Аракчеевым. Тем более меня удивил когда-то тот факт, что несколько позже (при директорстве «прораба перестройки» и одного из самых известных и «крутых» «межрегионалов» Юрия Николаевича Афанасьева) Ж. Т. Тощенко возглавил всю социологию такого «оплота либерализма», как РГГУ. Впрочем, сегодня меня это уже совсем не удивляет.

Жан Терентьевич Тощенко
Жан Терентьевич Тощенко

Мне и тем, кого можно было причислить к нашему «штабу сопротивления» приходилось перебирать разные варианты и адреса для апелляции в защиту ХНИЦа. Но, практически, все эти адреса признавались нами негодными. Мы понимали, что ни В. А. Коротич в «Огоньке», ни Е. В. Яковлев в «Московских новостях» против «богоматери перестройки» не пойдут. А пачкаться о тех, кто уже тогда начинали травить Т. И. Заславскую, обвиняя именно её в уничтожении «неперспективных» деревень и т. д. и жадно искали на неё любой компромат, мы не хотели. Хотя один из сотрудников ХНИЦ, фамилии которого я уже не помню, мне нечто подобное предлагал. Что касается моих намерений вынести вопрос о судьбе ХНИЦа, на обсуждение на одном из заседаний в клубе «Демократическая перестройка», то вскоре стало ясно, что нашим будущим «большим политикам» совсем не до того.

(Продолжение следует)

Примечания:

[1] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018. с. 42.

[2] Там же. с. 89.

[3] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[4] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018.с. 144.

[5] Рахматуллин Р. Э. Две Москвы или Метафизика столицы. М., АСТ Олимп. 2008.

[6] Там же. с. 164.

[7] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[8] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[9] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018. с. 84.

[10] Надо сказать, что сегодня у нас тотальный диктат «говорящих кресел» превзошёл все прежние масштабы.

[11] Ноздрина Н. Н. Развитие и территориальная дифференциация рынка жилья в Москве // Проблемы прогнозирования. 2006.

[12] Этому (и многому другому интересному и ценному) был посвящён двухтомник «Бызовы. Голоса прошлого». Сост. Бызов Л. Г., Семёнова Т. А. М., Новый хронограф. 2016-2017.

[13] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[14] В воспоминаниях Л. Г. Бызова обо всей этой истории с готовившимися, но не состоявшимися, в конечном счёте, выборами нового директора ХНИЦ, к сожалению, ничего не сказано.

[15] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018. с. 90.

[16] Там же.

[17] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[18] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018. с. 47-48.

[19] Edward C. Banfield, The Moral Basis of Bakward Society. Glencoe, III, Free Press, 1958.

[20]Довольно подробное изложение содержания этого явления и основных положений книги Бэнфилда содержится в главе «Итальянское конфуцианство» из книги широко известного американского социолога Фрэнсиса Фукуямы «Доверие: социальные добродетели как путь к процветанию», Пер. с англ., М. ООО «Издательство АСТ», ЗАО НПП «Ермак», 2004, с. 161-187.

[21] Что-то очень знакомое!

[22] В этой связи см. публикацию материалов одного из независимых теоретических семинаров А. С. Ахиезера «Социокультурная методология анализа российского общества» — Модернизация традиционных укладов: опыт Италии и его значение для России (докладчик Илья Левин), в котором я принимал участие. — Рубежи, № 7, 1997, с. 140-158.

[23] Забегая вперёд, скажу, что предпринятое в ХНИЦе «расследование» ревизоров КРУ Минфина кончилось, практически, ничем. Никаких нарушений и злоупотреблений (кроме, кажется, того, что Л. Г. Бызовым за государственный счёт для ХНИЦ был выписан журнал «Огонёк») обнаружить не удалось.

[24] К сожалению, в воспоминаниях Л. Г. Бызова активная роль О. И. Шкаратана не только в приведении к власти в ХНИЦе В. Г. Мордковича, но и в дальнейшем разгроме ХНИЦа замалчивается.

[25] LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009.

[26] Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018.

[27] Как стало мне известно много позже из его «первых» мемуаров (LEONTIY BYSOVS REMEMBERS (СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН). Интернет-издание. 2009), он пытался вернуться к своей бывшей начальнице Наталье Михайловне Римашевской в новый её институт ИСЭПН АН СССР (и даже отвёз документы), но, после звонка Т. И. Заславской, она его не взяла. О том, что после его бегства будет со всеми теми, кто сравнительно недавно, доверившись ему, пришёл к нему в ХНИЦ, он, видимо, даже не подумал. В этом контексте особенно «амбивалентно» выглядят, по-моему, его слова: «…поверив людям, в которых видел учителей жизни, ошибочно полагал, что и они видят во мне соратника, а не просто пешку, которую можно разменять при случае, а они через меня перешагивали и шли дальше, даже не заметив». Бызов Л. Г. Поиски, потери, возвращения. Мой путь социолога. М., Новый хронограф, 2018, с. 91.

[28] Меня (и не только меня) неожиданное бегство Л. Г. Бызова (ему, как я не раз убеждался, были вообще свойственны довольно неожиданные переходы от упрямой самоуверенности и эйфории к панике) поставило в довольно глупое положение ещё и потому, что именно тогда я, вместе с ещё одной сотрудницей (и членом профкома) ХНИЦа, ходил на приём к директору Института социологии В. А. Ядову и мы просили его «обуздать» В. Г. Мордковича, не преследовать Л. Г. Бызова, а заодно, — не «топить» и нас всех. Кстати, В. А. Ядов, при всей его «безупречной демократической репутации» (как писал в своих «вторых» воспоминаниях Л. Г. Бызов) встретил нас с нескрываемым недовольством. Он явно не хотел ссориться ни с кем из влиятельных тогда в Советской Социологической Ассоциации «персон». Увы.

[29] Это, кстати, был уже третий (но тоже ещё не последний!) после конфликта с Г. А. Захаровым в «Строгановке» и конфликта с Б. Р. Рубаненко в ЦНИИЭП жилища, в моей жизни случай, когда меня, помимо моей воли, «вынесло» на конфликт с первым лицом в той административной пирамиде, внутри которой я сам находился. И снова можно, в этой связи, вспомнить слова О. Генри, когда в одном из своих рассказов устами одного из своих героев написал, что главное — не дороги, которые мы выбираем, а то, что внутри нас заставляет нас выбирать эти дороги. Хотя, как я уже дважды писал, строго говоря, я эти дороги сам и не выбирал. Меня на них «выносила» некая сила, которая, надо признаться, была заключена во мне самом.

Print Friendly, PDF & Email

11 комментариев для “Юрий Вешнинский: «…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 17

  1. Я, все-таки, пробежал глазами пару абзацев этого «многосерийного» опуса. Данный материал был бы полезным, если бы не был таким многословным. Но вывод из него сделать можно: население России — полное говно. А ведь речь в этих мемуарах идет о «верхушке» общества — интеллигенции. Что ж, тогда, говорить о «глубинном народе»?..

    1. «Но вывод из него сделать можно: население России — полное говно.»
      ________________________________________
      Что делать — так уж (исторически) сложилось…

      В Рассею шли из разных мест,
      И там народ перемешался,
      Но почему-то сей замес
      Таким говённым оказался…

    2. МЕРЗОСТЬ под прикрытием анонимности.
      Леонид Рифенштуль: 04.12.2022 в 18:01
      Я, все-таки, пробежал глазами пару абзацев этого «многосерийного» опуса. Данный материал был бы полезным, если бы не был таким многословным. Но вывод из него сделать можно: население России — полное говно. А ведь речь в этих мемуарах идет о «верхушке» общества — интеллигенции. Что ж, тогда, говорить о «глубинном народе»?..
      ************************************
      Позволить себе такую откровенную мерзость о многомиллионном населении большой страны может только аноним, перенявший нацистскую риторику в отношении евреев.

        1. Леонид Рифенштуль: 05.12.2022 в 00:02
          А вы в этой «большой стране» были хоть раз?
          —————————————————————
          В эту большую и очень значимую для мировой истории страну я попал 14-летним, здесь прожил полноценной жизнью полвека (включая годы ссылки). Сейчас однозначно осуждаю её режим во всех его агрессивных проявлениях и имперских деяниях и намерениях, но всеохватывающее оскорбление его населения в духе и стиле расистской теории Розенберга (за то и казнённого) считаю низкопробной подлостью. Вы себе это позволили.

          1. Население не само по себе превратилось по большей части в дерьмо — это результат многолетней (даже «многодесятилетней») так называемой «преступной дрессировки» в СССР, а, затем, и в Рассее.
            Ниже видео А.Невзорова как раз об этом:
            https://www.youtube.com/watch?v=PF1qGGzbcKA&t=163s
            НЕВЗОРОВ — Что такое преступная дрессировка

            Можно его посмотреть и с самого начала.

            Быстро ли сумеет чмо
            Превратить народ в дерьмо?
            Дать могу простой ответ —
            Хватит и десятка лет…

            В дерьмо можно превратить население любой страны — было бы желание и возможности. В Рассее всего этого было в избытке.
            Констатация «успешноего превращения в дерьмо» не есть подлость, как это ни противно.

          2. … Констатация «успешноего превращения в дерьмо» не есть подлость, как это ни противно.
            ===
            Это хуже чем подлость и мерзкий выброс низменных эмоций.
            Это лучшая помощь Путину и его Пригожину в продолжении «преступной дрессировки» населения России. Это также легитимация самой идеи допустимости геноцида в будущем — легитимация вообще, не обязательно именно для населения России.

            Тот, кто хочет понять и разобраться — должен максимально конкретно формулировать свои претензии и констатации.
            Только тот, кто лично готов бороться и воевать имеет право расчеловечивать врага — и даже тогда это часто будет признаком глупости и слабости духа.

          3. Сволочная страна —
            И Народ сволочной…
            Только в этом она
            Не согласна со мной:
            «На Народ никогда,
            Не поставить клеймо —
            Он хороший всегда
            Даже если… дерьмо!
            Не Народ виноват,
            Что согласно молчит
            Или даже «Виват!»
            Негодяю кричит?
            В том чужая вина,
            Что такая страна…»

          4. И, кстати, присвоение тому или иному народу почётного звания «Дерьмо» — это скорее очеловечивание, чем расчеловечивание, если верить А.Невзорову — самопровозглашённому мерзавцу/негодяю и т.д., оказавшемуся одним из немногих порядочных людей погибающей Рассеи.
            Вот, кстати, ссылки на его Telegram и YouTube
            https://www.youtube.com/c/NevzorovTV/videos
            https://www.youtube.com/c/NevzorovTV/videos
            Ядовит, но умён.

Добавить комментарий для Леонид Рифенштуль Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.