Маркс Тартаковский: СВИДЕТЕЛЬ ВРЕМЕНИ — XIII — 01. Advocatus diaboli.

Loading

Даже по самым простым, процедурным вопросам наступали русские и их сторонники, а отбивались всегда англосаксы со своими союзниками. Когда русский поднимался на трибуну, зал, где шли переговоры, тотчас же превращался в революционный суд. Кого будут на этот раз допрашивать, кого будут обвинять? Глава французской делегации переглядывался с английским коллегой, англичанин смотрел на американца застывшими глазами, как бы задавая вопрос: «Интересно, на кого сейчас нападут, на вас или на меня?»

СВИДЕТЕЛЬ ВРЕМЕНИ — XIII — 01.

Advocatus diaboli.

Маркс Тартаковский

I.
В августе 1968 года мне довелось поселиться во Фрунзе, столице Киргизии, в одном гостиничном номере с пожилым московским адвокатом, приглашенным сюда по делу о наркотиках — изготовлению и сбыту анаши. Была, должно быть, причина, отчего клиент, нуждавшийся в защите, не стал доверяться местной юстиции и раскошелился и на мягкое купе, и на какой-то там, «по договоренности», гонорар столичной штучке, и на двухместный гостиничный номер, который до моего вселения адвокат занимал один… Но тут ввиду какого-то «республиканского съезда женщин» почти все постояльцы гостиницы были вообще выставлены на улицу; меня же после настойчивого козыряния моими журналистскими полномочиями подселили к адвокату.

К такому временному неудобству он отнесся с юмором.
— Только советская власть вернула женщине ее человеческое достоинство… — возлежа на неразобранной постели в позе римского патриция, зачитывал он мне наиболее яркие места из передовицы республиканской газеты и тут же философски комментировал:                      — Запасы человеческого достоинства не неисчерпаемы. Для того чтобы вернуть их кому-то, пришлось понемногу отобрать у всех нас.
— Перед гостиницей люди сидят на чемоданах!..— возмущался я.
— Но вы же не уступите им свое место, — охладил он меня. — Успокойтесь, я этого не сделаю тоже. Тот, кто провозгласил свободу, равенство и братство, не понимал, что это взаимоисключающие понятия. Какая уж свобода, если меня уравняли с кем-то, еще и вынуждают брататься с ним!.. Мне как юристу такая логическая белиберда сразу же шибает в нос. Я, как мне положено, профессионально выгораживаю подонка, — и что же, признать его собратом себе?
— Собратом по человечеству…
— Мой пес в Москве, извините, ближе мне, чем этот анашист. И понятливее тоже. Я говорю этому своему Ахмедке (я их всех Ахмедками называю): «Пусть ты невиновен, пусть. Ты возьми на себя эту маленькую вину — и тогда алиби будет очевидным. Ты еще молодой, тебе даже полезно немного отсидеть, ума поднабраться»… И что же? Этот идиот в решающий момент срывается и заявляет — представляете? — что он невиновен!..
— А вдруг и впрямь — невиновен?
— Да кого это интересует! Всякий судебный процесс — каким бы он ни был! — это сделка сторон.
— Но если невиновен?..
— Тем более! Тут уж без соглашения сторон никак нельзя. Умные люди, когда их брали, тут же на ходу раскалывались. Итог тот же, но никаких хлопот ни вам, ни нам.

Открывалось для меня что-то новое…
— Как это — раскалывались, если не виноваты?
— А очень просто. Представьте: вы — подсудимый. Если вы виноваты, для вас это не такая уж неожиданность, вы определенно чувствуете себя готовым юлить, отпираться и недоумевать. Если же невиновны?.. Ваша психика пошатнулась уже с того самого момента, когда вдруг вам приходит повестка. Еще лучше, когда к вам просто приходят под утро и берут вас из-под одеяла еще тепленького. И вы едете на первое в своей жизни свидание со следователем с почетом, в персональном «воронке». Совершая преступление, вы тем самым готовитесь к возможным новостям, тогда как в нашем случае все для вас — неожиданность. И самая большая — встречающий вас тут же, можно сказать, у порога новой жизни, ваш следователь. Оказывается, — вам это особенно приятно — он тоже человек. После того, как вы отбыли год здесь, к вам впервые обращаются на «вы», предлагают договориться, обещают содействие…
— Как — год? Он же, кого только что взяли, еще, вы сказали, тепленький…
— Господи! возможны варианты. Вариантов уйма. И все они сводятся к тому, что вам предлагают открытую и по возможности приемлемую сделку. Потому что ваш следователь на службе. И он тоже человек. И тоже себе не враг. У него тоже семья, дети и прочее. И вам предлагают договориться по-человечески. И представьте еще, что вам, скажем, выдают вексель — на словах, разумеется, там иначе не принято — на уровне «самого-самого главного»… Не поняли? Ну, тут я ничего не могу поделать. Когда-нибудь, даст бог, поймете. Представьте себя на их месте, и это ваше ответственное партийное поручение.
— На чьем месте? Чье поручение?..
— Я имею в виду, что вы — следователь, и ваше положение тоже безвыходное. Поверьте, это очень успокаивает. Вы тут же перестаете отвлекаться на мелочи. Только дело, дело и еще раз дело! Человек дергается, растрачивает себя, когда перед ним какие-то варианты. Тут вариантов нет. Ни ему, ни вам. Вы работаете, трудитесь. Великий ученый Иван Петрович Павлов поставил памятник своим замученным собачкам. Виноваты собачки? Павлов виноват, этот крупный русский гений?..

— И Сталин не виноват, — подсказал я, уже улавливая логику.
Собеседник недоуменно поднял брови и, не удостаивая меня прямым ответом, прочел раскрытую страницу книги, которую отложил, когда я появился у него в номере. Это были недавно изданные у нас воспоминания Караосманоглу, турецкого дипломата:
— Во время заседаний комиссий ООН в Женеве после войны только голос русской делегации громко раздавался под куполом Дворца Наций. Я это знаю потому, что сам присутствовал на этих заседаниях. Сначала опытный дипломат Зарубин, а затем пылкий молодой делегат Арутюнян много раз заставляли смолкать представителей западных держав… Когда кто-нибудь из русских выступал, в зале наступала тишина, полная восхищения и уважения, переводчики воодушевлялись, переводили со страстью и радостью, а председатель, обычно равнодушно смотревший, впивался глазами в оратора. Даже по самым простым, процедурным вопросам наступали русские и их сторонники, а отбивались всегда англосаксы со своими союзниками. Когда русский поднимался на трибуну, зал, где шли переговоры, тотчас же превращался в революционный суд. Кого будут на этот раз допрашивать, кого будут обвинять? Глава французской делегации переглядывался с английским коллегой, англичанин смотрел на американца застывшими глазами, как бы задавая вопрос: «Интересно, на кого сейчас нападут, на вас или на меня?» Вместе с тем ни Зарубин, ни Арутюнян не имели устрашающего вида. Но пословица гласит: «Не смотри на того, кто говорит, а смотри на того, кто заставляет говорить». Я полагаю, что делегации Западной Европы хорошо понимали, что они видят за спиной русских представителей кончики пышных усов маршала Сталина. Кроме того, в тот момент Красная Армия своими сотнями тысяч штыков контролировала крохотные границы Западной Европы, а город Женева находился от них самое большее за несколько сотен километров»…

Он отложил книгу и корректно спросил:
— Так как вы думаете, кто нам выиграл войну? И мутили бы чехи воду при нем, как мутят сейчас? Парочка показательных процессов — и уже было бы, наконец, что писать в газетах, была бы определенность. Этот Свóбода, президент хренов, вмиг позабыл бы, что он Свобода. — Жестом он отвел мои возражения. — Свидетели нашлись бы, будьте уверены. Факты нашлись бы тоже. У наших нынешних просто кишка тонка. Поглядите-ка, на трибуне Мавзолея — все на одно лицо. Коллективный разум — тоже один на всех… Вы удивлены моей откровенностью? А кого мне теперь бояться? Просто так вы не побежите доносить — это я вижу. А вот если бы за недоносительство соответствующая мера, — тогда как? Ведь это я вас, может, провоцирую? Или, опомнясь, сам побегу на себя доносить, чтобы вы не опередили… Тут сразу, поверьте, инициатива появляется.

Он переменил положение: в той же позе патриция лег на другой бок, переложив подушку.
— Сталина боялись, но… Любили?.. За ним все мы были, как за каменной стеной. Великий народ, мировая держава! «Последний советский человек на голову выше любого заокеанского чинуши» и так далее. Последний — любого! Это он нам сказал. У некоторых зэков в лагерях на груди так прямо — цитатой — и было наколото… Вы мне не верите? Можете мне верить! Я имел к этому самое прямое отношение. Сидел ли я? И сидел, и стоял, и лежал, — я там работал! И не верьте, когда вам говорят, что всех поголовно били. Били только тех, кто запирался. Большинство и пальцем не тронули…

У меня, признаюсь, было тогда сильно разбужено любопытство, вероятно, профессиональное. После разоблачений XXII съезда КПСС, после того как пресса раз от разу проговаривалась об ужасах сталинщины, самой большой загадкой оставались «открытые процессы» 1930 годов. Как это обвиняемые — опытные политики, подпольщики в годы царизма, недавние творцы революции, — вожди, словом, — как это они наговаривали на себя бог весть что, не сопротивляясь и даже не пытаясь оправдываться?.. Ведь открытые же процессы — с публикой, прессой, даже с зарубежными наблюдателями… Мой собеседник, чувствовалось, знал разгадку. Сами ли «враги народа» были на скамье подсудимых или загримированные актеры, вполне здоровые и бодрые? Или на глазах у них пытали их детей, родителей, жен, близких, понуждая «работать» со следствием? Или насильственными дозами наркотиков сделали из них отъявленных наркоманов, готовых на все ради очередной инъекции?..
— Чушь! — холодно ответил на все это мой собеседник.

Меня тогда очень интересовало действие скополамина, называемого еще «сывороткой правды». Он парализует волю человека, побуждает к откровенным, несдержанным высказываниям и к тому же напрочь стирает из памяти все, что случилось только что на допросе.
И еще, самое главное. Ответы, даваемые под воздействием «сыворотки правды», относятся обычно больше к области фантазии, чем к фактам… И не был ли, наконец, задействован во все это элементарный гипноз?..

— Знаете, как из вас выкачать любые показания, и пальцем не тронув? — цепко наблюдая меня, перебил собеседник. — Кому-то, ДРУГОМУ, член в двери прищемить — ВЫ и расколетесь… Тут всё проще, чем думают. Того, кому, скажем, выбили зубы, не выставляют напоказ публике. Выделяют отдельным производством — по соображениям государственной безопасности. Слышали о таком понятии как «тайна следствия»?.. Понятно, в зале на процессе сами следователи в серых красноармейских шинелях возле своих клиентов… Да это еще и не сам показательный процесс, всего лишь репетиция. Клиенты, естественно, этого не знают. Но их предупредили, чтобы без глупостей, не царское время. Солидные люди в первых рядах — вроде бы западные корреспонденты. Клиенты, естественно, перед ними горячатся, разглашают тайну следствия — и тогда им тут же дают понять, в чем дело. Снова подготовка. Кого-то — в отдельное производство, в газетах о нем так и помянут: «и другие». Новая репетиция. Допустим, клиенты опять делают глупости. Им это тут же идет в зачет… Вот так, шаг за шагом. Скоро такие вещи не делаются. Главное, спокойная деловая обстановка. Наконец, генеральная репетиция. Клиенты, наконец, ведут себя как надо. Клиентам намекают, что вот-де еще одна репетиция — и можно будет провести настоящий процесс. Клиенты надеются, ждут, вероятно, готовятся. Пока что на «генеральной» ведут себя замечательно, не расходуют зря силы. А потом им, может быть, говорят всю правду: что это и был тот самый показательный процесс, и в таком-то ряду справа сидел выдающийся немецкий писатель-гуманист Лион Фейхтвангер…

Сам Лион Фейхтвангер со своего места это видел так:

«Я никогда не забуду, как Георгий Пятаков, господин среднего роста, средних лет, с небольшой лысиной, с рыжеватой, старомодной, трясущейся острой бородой (вместо выбитых зубов ему, надо думать, вставили искусственные. — М.Т.) стоял перед микрофоном и как он говорил — будто читал лекцию. Спокойно и старательно он повествовал о том, как он вредил в вверенной ему промышленности. Он объяснял, указывал вытянутым пальцем, напоминая преподавателя высшей школы, историка, выступающего с докладом о жизни и деяниях давно умершего человека по имени Пятаков и стремящегося разъяснить все обстоятельства до мельчайших подробностей, охваченный одним желанием, чтобы слушатели и студенты все правильно поняли и усвоили…

Я должен признаться (добавляет Фейхтвангер, любуясь своей объективностью), что, хотя процесс меня убедил в виновности обвиняемых, все же… поведение обвиняемых перед судом осталось для меня не совсем ясным. Немедленно после процесса я изложил кратко в советской прессе свои впечатления… Советские люди не представляют себе этого непонимания. После окончания процесса один московский писатель горячо выступил по поводу моей заметки в печати. Он сказал: «Фейхтвангер не понимает, какими мотивами руководствовались обвиняемые, признаваясь. Четверть миллиона рабочих, демонстрирующих сейчас на Красной площади, это понимают» (Лион Фейхтвангер. Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей).

Карл Радек, обвиняемый на этом процессе (Фейхтвангер посвятил ему целую главку), писал об одном из предыдущих в своих «Портретах и памфлетах»: «Попробуйте изолировать ребят от таких событий как процесс вредителей. Среди детей, которых я знаю, помилование вредителей вызывало целую бурю негодования. Как же это: предали страну, хотели обречь на голод рабочих и крестьян и не были расстреляны?..»

«Разделяя, властвую», — мог бы сказать Сталин. Всякая очередная «ярость масс» еще раз свидетельствовала, что массы эти равнодушно отворачивались от бывших вождей, едва их свергали с пьедестала, — так же как сами эти вожди оставались равнодушными к страданиям миллионов.

II.
В архиве писателя В. Вересаева сохранилась запись обсуждения в 1923 г. рукописи его романа «В тупике» высшими политическими руководителями страны. Вересаев передает свою беседу с председателем ОГПУ Дзержинским:

«Между прочим, я спросил, для чего было проделано в Крыму то, что мне пришлось видеть там, помнится, в 1920 году. Когда после Перекопа красные овладели Крымом, было объявлено во всеобщее сведение, что пролетариат великодушен, что теперь, когда борьба кончена, предоставляется белым на выбор: кто хочет, может уехать из РСФСР, кто хочет, может остаться с Советской властью. Мне редко приходилось видеть такое чувство всеобщего облегчения, как после этого объявления: молодое белое офицерство, состоявшее преимущественно из студенчества, отнюдь не черносотенное, логикой вещей загнанное в борьбу с большевиками, за которыми они не сумели разглядеть широчайших народных трудовых масс, давно уже тяготилось своей ролью и с отчаянием чувствовало, что пошло по ложной дороге, но что выхода на другую дорогу ему нет. И вот вдруг этот выход открывался, выход к честной работе в родной стране.
Вскоре после этого предложено было всем офицерам явиться на регистрацию, и объявлялось, (что) те, кто на регистрацию не явится, будут находиться вне закона и могут быть убиты на месте. Офицеры явились на перерегистрацию. И началась бессмысленнейшая кровавая бойня. Всех явившихся арестовывали, по ночам выводили за город и там расстреливали из пулеметов. Так были уничтожены тысячи людей. Я спрашивал Дзержинского, для чего все это было сделано? Он ответил:
— Видите ли, тут была сделана очень крупная ошибка. Крым был основным гнездом белогвардейцев. И чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с совершенно исключительными полномочиями. Но мы никак не могли думать, что они ТАК используют эти полномочия.
Я спросил:
— Вы имеете в виду Пятакова? (Всем было известно, что во главе этой расправы стояла так называемая «пятаковская тройка»)…

Историку, более чем кому-либо, должно быть близко понятие «человек своего времени». Нельзя приписывать человеку в иных обстоятельствах, в иное время, свою систему взглядов, свой способ мышления. С поправкой на это многие наши благополучно здравствующие современники уже требуют для себя скидки, ссылаясь на «эпоху застоя», уверенные, что бытие не просто «определяет сознание», но как бы даже намертво перекрывает его. Читаю в газете такое, например, оправдание «героев нашего времени» — нынешнего: «Паралич воли, атрофированность социальной мускулатуры у многих и многих достойнейших (!), казалось бы, людей есть одно из самых тяжких, самых трудновыправимых последствий общественного застоя».
Ну уж если застой так влияет, что тут говорить о терроре!..

Не было ли все же какой-то системы в вакханалии арестов и убийств? Почему был убит популярнейший Михаил Кольцов, а не Михаил Зощенко, не менее популярный, но скептически сторонившийся «центральных убеждений»; убит драмодел Киршон с его «героикой созидания нового социалистического человека», а не Борис Пастернак, признававшийся после посещения в 1932 г. одного из новых колхозов: «То, что я там увидел, нельзя выразить никакими словами. Это было такое нечеловеческое, невообразимое горе, такое страшное бедствие, что оно становилось уже как бы абстрактным, не укладывалось в границы сознания. Я заболел. Целый год не мог спать»?..

Расстреляли без долгих слов Мейерхольда, «глашатая и провозвестника партийного искусства» (как справедливо писал Ю. Герман, поставлявший ему «революционные» пьесы) — но как-то хотя бы откладывалась расправа с Мандельштамом, написавшим еще в 1933 г. страшные строки о «кремлевском горце — душегубе и мужикоборце»… Не надо ли сделать допущение, что при прочих равных условиях для Сталина, санкционировавшего приговоры, известная ему порядочность человека имела какой-то вес?

Торгуясь на Ялтинской конференции 1945 г. по поводу будущего устройства Восточной Европы, Сталин так объяснил Президенту Рузвельту свою настойчивость: «В противном случае у меня могли бы возникнуть трения с моими избирателями».

Только ли циничное лукавство сквозит в этом замечании?
Не поражает ли то обстоятельство, что даже Сталин с его абсолютным авторитетом и самодержавной властью должен был обращаться к привычным нам высоким понятиям, по сути кощунственным в его устах: демократия, право, истина, правда, свобода?.. Порой он даже риторически усугублял эти понятия, удваивая их, как бы возводя в квадрат: истинная правда, народная демократия…

Что понуждало его к этому? Вопрос выглядит таким простым, что может показаться бессмысленным. А ведь он вплотную подводит нас к пониманию того, что наше общественное сознание, понимаем мы это или нет, восходит к Клисфену и Периклу. И каждый из нас не просто в потоке мировой истории, но, как губка морской водой, пропитан ею. Даже сталинским холопам льстило именно то, что их называют свободными людьми. И не просто свободными, но — «самыми-самыми»…

И в «самой демократической Конституции», утвержденной в преддверии расстрельного 1937 г., черным по белому: «Гражданам СССР гарантируется законом: а) свобода слова, б) свобода печати, в) свобода собраний и митингов, г) свобода уличных шествий и демонстраций…
Гражданам СССР обеспечивается неприкосновенность личности»…

Значит, и в таком обществе свобода личности признавалась высочайшим идеалом? Пусть это слова, — но что, кроме слов, мог воспринимать европейский «наблюдатель» в плотном окружении «переводчиков в штатском»? И Лион Фейхтвангер пишет: «Хотя я и сожалею, что статья 125 Советской Конституции (о вышепоименованных свободах — М.Т.) пока еще не вполне проведена в жизнь, все же, с другой стороны, я прекрасно понимаю, что Советский Союз не хочет слишком поспешно пройти остаток пути, отделяющий его от полного осуществления построения социалистического государства. Никогда Советскому Союзу не удалось бы достичь того, чего он достиг, если бы он допустил у себя парламентскую демократию западноевропейского толка. Никогда при неограниченной свободе ругани не было бы возможно построить социализм».

Эти кощунственные в нашем понимании слова непременно надо соотнести с другими — в той главе «отчета для друзей», которая названа так: «Мир и война». Фейхтвангер пишет о том, что занимает его неизмеримо больше, чем строительство гипотетического социализма:

«Повсюду на земле много говорят о приближающейся войне, и вопрос: «Когда, думаете вы, начнется война?» — является излюбленной темой разговора. Но, несмотря на то, что каждый заигрывает с мыслью о войне, на Западе никто, за исключением жителей фашистских стран (Германии и Италии. — М.Т.), не принимает ее по-настоящему, всерьез, подобно тому, как люди живут и строят планы, не принимая серьезно в расчет собственную смерть, хотя и не сомневаются в ее неизбежности. Однако в Советском Союзе каждый на все сто процентов уверен в предстоящей в ближайшем будущем войне… Нелегкая задача — рассказать, как рисует себе фашистов средний советский гражданин. Приверженцы Гитлера, Муссолини, Франко кажутся ему своего рода первобытными людьми, дикарями, которые, несмотря на свое современное техническое вооружение, не имеют элементарнейших понятий о цивилизации. Фашисты, думает советский гражданин, считают цивилизацию своим злейшим врагом и поэтому посягают на жизнь его, советского гражданина, как представителя этой враждебной им цивилизации. Из всех изречений немецких фашистов советские люди запомнили особенно крепко одно. Оно помещено в официальном Календаре германцев, распространилось не только в Германской империи, но и НА ВСЕМ ВОСТОКЕ, и гласит: «Человек германского духа никогда не будет интеллигентом». А так как все советские люди — каждый крестьянин, рабочий и солдат — стремятся именно к тому, чтобы стать интеллигентами, то германский фашизм является для них олицетворением враждебного принципа…»

Эти предельно наивные в устах западного интеллектуала, даже лубочные слова писались отнюдь не «для друзей», как сказано в подзаголовке «отчета»; это нас, советских людей, Фейхтвангер с грехом пополам как-то втискивает в рамки рациональной цивилизации — в противовес другой, иррациональной, мистической, подобной ацтекской, где «не просто» приносились гекатомбы жертв, нет — жрецам следовало как-то так изловчиться, чтобы вырвать сердце у еще живой жертвы… Ни Бухарину, ни Зиновьеву или Радеку не довелось испытать хотя бы в малой мере то, что испытает мать с ребенком на руках на краю рва, заполненного людьми…

Выбор у Фейхтвангера невелик, если есть вообще какой-либо выбор. Он знает уже, что мудрый француз Андре Жид, посетивший империю Сталина за год до того, дал честный нелицеприятный отчет своему западному читателю. Живой классик Жид, обольщенный дотоле большевиками, разоблачает их перед всем светом, — но выстоит ли Франция с ее «руганью в парламенте» в войне с Гитлером? И Фейхтвангер приводит слова «одного из ведущих государственных деятелей Советского Союза»:
«Если бы не было нас, и если бы мы не вооружались, то фашисты давно развязали бы войну. Деятельность демократических парламентов в основном сводится к тому, чтобы портить жизнь ответственным деятелям, препятствовать им в проведении необходимых мероприятий или, по крайней мере, затруднять это проведение».

Пусть в империи Сталина свобода это фикция, зато «каждый шестой рубль общих поступлений в Союзе отчисляется на мероприятия по обороне против фашистов… О войне говорят не как о событии далекого будущего, а как о факте, предстоящем в ближайшем будущем. Войну рассматривают как жестокую необходимость, ждут ее с досадой, но с уверенностью в себе, как болезненную операцию, которую нужно перетерпеть и благоприятный исход которой не подлежит сомнению».

Фейхтвангер предчувствует, что Франция премудрого Андре Жида, подобно Веймарской республике, падет от пинка гитлеровского сапога так быстро, что и лица ее не успеют разглядеть, и много лет еще будет расхлебывать свой позор. И Россия Сталина останется в Европе, быть может, единственным островом какой ни на есть рациональной, хоть и безжалостной, цивилизации…

И он заключает свой «отчет» уклончивыми словами: «Если спросить меня, какова квинтэссенция моего мнения, то я смогу, по примеру мудрого публициста Эрнста Блоха, ответить словами Сократа, который по поводу некоторых неясностей у Гераклита сказал так: «То, что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно».

Еще один «аргумент» Фейхтвангера, опять же через цитирование — на этот раз Гёте: «Значительное явление всегда пленяет нас; познав его достоинства, мы оставляем без внимания то, что кажется в нем сомнительным».

И наконец, — как в геометрии «доказательство от противного», актуальное и в наши дни — Фейхтвангер: «У западной цивилизации не осталось больше ни ясности, ни решительности. Там не осмеливаются защищаться кулаком или хотя бы крепким словом от наступающего варварства».

(Окончание следует)

Print Friendly, PDF & Email

35 комментариев для “Маркс Тартаковский: СВИДЕТЕЛЬ ВРЕМЕНИ — XIII — 01. Advocatus diaboli.

  1. Маркс Тартаковский.: 08.10.2022 в 11:26
    Г-ну Блоху —
    Форум, Актуалия — «Ещё о пресловутом Пакте».
    Прочтите — надеюсь, поможет.
    ————————————
    Я читал первоисточник, зачем мне читать ваши сочинения, г-н Тартаковский?
    И какое отношение имеет Пакт к укзанным двум вашим утверждениям? Помогите с этим логическим (?) переходом, обоснуйте его фактами. Или извинитесь и заберите свои слова.

    1. Вы требуете невозможного — признания своей неправоты. На это даже я способен очень редко 🙂

      1. Т.е. назвать оппонента лжецом это запросто, а извиниться за поклеп у г-н Тартаковского кишка тонка.

  2. Г-н Blokh, перед вами две обширные работы (Форум. «Холокост и 2-я мировая»), которые вы вряд ли прочли — над сутью вряд ли подумали. Писать очередную — впрямую отвечающую на ваш вопрос, извините, не стану. Попробую доказать «от противного».
    Реальными «наследниками» Ленина были, кроме Сталина, Троцкий, Зиновьев, Бухарин. Могли ли быть союзники у Троцкого (Британия, США) с его фанатичной (точнее бы — идиотской) манией «всемирной революции»? Годился бы «слишком еврей», трусливый, совершенно без заслуг в глазах народа, почти неизвестный ему — Зиновьев? Годился ли — опять же в глазах массы — бесхарактерный Бухарин (то у него — «обогащайтесь», то — оправдание репрессий ради торжества «идей»). Вообще же роль либералов накануне 2-й мировой мы уже видели.
    Загляните в серьёзную истор.л-ру — убедитесь, что поддержка Гитлера со стороны промышленников США вплоть до самой войны (и даже отчасти во время) была намного обильнее, чем ВЫНУЖДЕННЫй (из-за предательства Британии и Франции) известный Пакт.
    На Форуме о Пакте отдельная работа.

    1. Г-н Тартаковский, я вынужден разочаровать вас: это не Британия с Францией предали СССР, это Сталин предал Британию с Францией — читайте первоисточники. И не сочтите за труд, распишите свой логический (?) переход от «наследников» Ленина к диктатору Гитлеру и (не?)содействию ему в войне.

    2. Маркс Тартаковский.
      — 2022-10-08 11:43:33(844)
      «Загляните в серьёзную истор.л-ру — убедитесь, что поддержка Гитлера со стороны промышленников США вплоть до самой войны (и даже отчасти во время) была намного обильнее, чем ВЫНУЖДЕННЫй (из-за предательства Британии и Франции) известный Пакт»
      ///
      Маркс Самойлович, вы, видимо, в эту серьезную литературу заглядывали — вас не затруднит дать ссылку на источники со сравнением поддержки Гитлера со стороны промышленников США и со стороны Советского Союза? С цифрами (скажем, торговли США и СССР с Германией, до и после прихода Гитлера к власти и заключения Пакта, и желательно также — США с другими странами).

  3. По крайней мере вы прочитали и даже написали не самые короткие комменты.
    Хотя бы за это автор должен быть вам «премного благодарен» 🙂

  4. самой большой загадкой оставались «открытые процессы» 1930 годов. Как это обвиняемые — опытные политики, подпольщики в годы царизма, недавние творцы революции, — вожди, словом, — как это они наговаривали на себя бог весть что, не сопротивляясь и даже не пытаясь оправдываться?.. Ведь открытые же процессы — с публикой, прессой, даже с зарубежными наблюдателями… Мой собеседник, чувствовалось, знал разгадку.
    ______________________________________
    Какая интересная фигура, этот ваш сосед адвокат. Везет же вам на людей, Маркс Самуилович. А у меня к вам вопрос: как вы считаете, что это было на самом деле, этот показательный «открытый процесс»? Под действием чего находились обвиняемые? Или мы так и не узнаем ничего и это так и останется тайной века. Лубянка эти тайны будет вечно хранить.

    1. Инна Беленькая
      «Самой большой загадкой тогда оставались «открытые процессы» 1930 годов. Как это обвиняемые — опытные политики, подпольщики в годы царизма, недавние творцы революции, — вожди, словом, — как это они наговаривали на себя бог весть что, не сопротивляясь и даже не пытаясь оправдываться?.. Ведь открытые же процессы — с публикой, прессой, даже с зарубежными наблюдателями… Мой собеседник, чувствовалось, знал разгадку.
      ______________________________________
      Какая интересная фигура, этот ваш сосед адвокат. Везет же вам на людей, Маркс Самуилович. А у меня к вам вопрос: как вы считаете, что это было на самом деле, этот показательный «открытый процесс»? Под действием чего находились обвиняемые? Или мы так и не узнаем ничего и это так и останется тайной века.
      ::::::::::::::::
      Не бог весть, какая тайна. Во-первых, была неожиданность — о чём сказано достаточно подробно. Был и т.с. индивидуальный подход. Об одном — есть уже в этой половине текста. Кроме того, страх за судьбу семьи — жены, детей. (На меня, к примеру, это действовало бы решающим образом). Очень действовало обещание (в некоторых случаях — с Зиновьевым, Каменевым и, возможно, не только с ними) даже самого Сталина: если всё-де пройдёт гладко, ограничиться ссылкой. Зиновьев в последнюю минуту даже истерически ссылался на это «обещание»:
      — Сообщите Кобе! Дайте мне переговорить с ним!..
      Это, кстати, пародировалось Радеком — и Сталин в присутствии Ворошилова, ещё кого-то, искренно хохотал.
      Кто-то надеялся на пересмотр дела — тогда как тут же после приговора, чуть ли не за дверью, на лестнице из тёмного бокового придела выходил палач и стрелял в затылок приговорённого.
      Было и банальное избиение — но таких на «открытые процессы» не выводили. К бывшим «вождям» физические воздействия не применялись.
      Как ни странно, действовало — как утешение, успокоение совести — объяснение: они-де, подследственные, «солдаты партии» — и их «искрение признания» в её, партии, интересах…
      Всё это было важно для Сталина, который не без основания опасался любой конкуренции.
      Мне кажется (это уже предположение), вся эта партийная элита подспудно понимала, что ею совершено грандиозное преступление: тот же «пролетариат» живёт в разы хуже, чем до переворота; произвело впечатление и фактически людоедская коллективизация, о которой, кстати, мечтали ещё западные социалисты: «Идиотизм сельской жизни» (Фейербах)…
      Такое осознание, чувство преступного соучаствия, ослабляло инстинкт самосохрания.
      Мой собеседник, возможно, выступал на этих процессах в своей профессиональной роли — адвокатом. Но судьба этой стороны была особенно унизительно. В опубликованном ранее очерке «Убить человека» я приводил слова известного логика Строговича о Вышинском: действовал впрямую против собственных убеждений.
      Тот же Вышинский в пору власти Временного правительства охотился за Лениным («в шалаше») — что было вполне известным фактом. И, понятно, готов был лизать пятки Сталина…

  5. «А жизнь уже длинная — так что один здесь графоман предположил, что пора бы уже заполучить деменцию. Подождём пока.»
    _______________________________________
    Изнутри не видно, что едет крыша, поскольку человек едет… вместе с ней. 🙂
    Это коммент на коммент — саму статью я, как всегда, не читал 🙂

    1. Zvi Ben-Dov:
      🙂Это коммент на коммент — саму статью я, как всегда, не читал 🙂
      :::::::::::
      Какая откровенно подонческая клоунада.
      Он и сам охотно признаёт себя клоуном — не стыдится.
      Это, возможно, уже деменция, которую здесь он приписывает кому угодно.

      1. Маркс, я бы воздержался от того, чтобы вас «топтать», учитывая своё явное полемическое преимущество, но вы сами под ноги бросаетесь 🙂

        1. я бы воздержался от того, чтобы вас «топтать», учитывая своё явное полемическое преимущество, но вы сами под ноги бросаетесь 🙂
          —————————————————————————————————
          Теперь мне понятно, почему автор этого «афоризма» отказывается жить до 120-ти. Читаешь это и понимаешь, что автор Zvizdanulsja далеко не переступив даже указанный им критический возраст в 90-93 года. Жаль.

          1. Маркс, у вас защитник появился! Теперь вы вдвоём мне мигом «лапти скрутите»! 🙂

          2. По ментальности имперцы,
            Хоть в другой стране живут —
            Наши грозные старперцы
            В виртуале всех порвут…

    2. Полюбуйтесь: Цви Бен-Дов
      Бредить наяву готов
      И в угаре пи$дежа
      Сел голой жо#пой на ежа!

      No disrespect intended 😜

      1. «Карету мне, карету!»

        Да мы никогда!
        Да мы ни за что!
        Да мы без труда!
        Подайте… пальто…

      2. Подкорректировал слегка ваши последние две строчки, тёзка:

        Сев в угаре 3.14здежа
        Голой жопой на ежа…

        или так (культурно 🙂 ):

        Сел в угаре трындежа
        Голым задом на ежа…

      3. Полный стих:

        Полюбуйтесь: Цви Бен-Дов
        Бредить наяву готов,
        Сел в угаре трындежа
        Голой жопой на ежа,
        Севши, громко вскрикнул: Ох!
        А несчастный ёж издох
        Думал, что колючий… гад,
        А попал под крепкий зад!
        🙂

  6. Уважаемый Маркс.
    Как всегда — прекрасно написанный рассказ.

    1. Ув. Ядгар, это не рассказ — это очерк о реальных событиях. Случайная действительная встреча во фрунзенской гостинице в августе 1968 г., затем (в предстоящей части) — в Политиздате. Не менее реальный собеседник — как и я сам. Жизнь сама предлагает такие повороты, что не приходится напрягаться — придумывать. А жизнь уже длинная — так что один здесь графоман предположил, что пора бы уже заполучить деменцию. Подождём пока.

  7. Написано профессионалом. Все мысленные эксперименты, проведенные автором, достоверны, а общий вывод на фоне поражения России в Украине — пока не убедителен. Не спорю, потому что окончания не видел, но по ходу прочтения такие вот соображения, не связанные с «аблакатом», жирно жившим в своей реальности. Хочется надеяться, что сила мужика с топором уже не больше слабости интеллигента с Хаймерсом, даже если топор атомный. А главное, соревнуются-то цивилизации не в разрушении, а в созидании. Что получил СССР после победы? Украденную бомбу и Фау-2 для первого спутника? Нищая Италия за 15 лет обогнала победителя по уровню жизни, как и нищая, разбомбленная, а потом и разоренная контрибуцией Германия, как и Япония. Благодаря американским деньгам? Тогда при чем тут сила Сталина?

    1. Причём тут Украина с её нынешними событиями. Да и мнение о Сталине передаю не своё, но — турецкого дипломата, еврейского классика… В очерке нет моих личных выводов. Если же вам они так желательны — то пожалуйста.
      Сталин жестокий, до нутра циничный правитель. Но если бы в результате самой мерзкой революции в Новое время к власти пришёл бы кто-то другой из этой мерзейшей, опять-таки, элиты, нас — и меня и вас — попросту бы не было. Только такой диктатор мог победить другого — властителя тогда всей Европы.
      Жизнь не предлагает простых решений. Жрём то, что даёт.

      1. «В очерке нет моих личных выводов. Если же вам они так желательны — то пожалуйста.
        Сталин жестокий, до нутра циничный правитель. Но если бы в результате самой мерзкой революции в Новое время к власти пришёл бы кто-то другой из этой мерзейшей, опять-таки, элиты, нас — и меня и вас — попросту бы не было. Только такой диктатор мог победить другого — властителя тогда всей Европы».
        ——————————-
        Что касается «если бы», то здесь под вопросом все. Не следует забывать о помощи, оказанной одним диктатором другому, — помощи, имевшей принципиальное значение для вознесения другого диктатора во властелины Европы. Это и сговор, позволивший саму войну, вознесшую того диктатора во властелины; это и гигантские объемы поставок тому диктатору критического для него сырья, когда воевавшая с ним Британия отрезала его от мировых поставщиков этого сырья (при этом много сырья Советский Союз закупал за рубежом специально для этих целей); это и предоставление своей территории тому диктатору для создания военно-морских баз и осуществления с них боевых рейдов против британских кораблей. И все это диктатор, пришедший к власти в результате самой мерзкой революции, делал абсолютно добровольно, исходя исключительно из собстенных побуждений. Так что если говорить об истории в сослагательном наклонении, то не известно, вознесся бы во властелины Европы (и удержался бы там) тот, другой, диктатор, приди здесь к власти кто-то другой из помянутой вами мерзейшей элиты.

        1. Г-н Blokh, место лжи государственной заняла ложь личная — отважная, когда это стало безопасно, но вполне невежественная и потому лихая. Вопросы, вами озученные, предлагались здесь сотни раз, отвечал я на них десятки раз — и пора уже прекратить это занятие. Достаточно полный мой ответ здесь: Форум, «Холокост и 2-я мировая» — «Осквернители могил» и «Кто развязал мировую войну».
          Прошу!

          1. Маркс Самуилович, я не задавал вам вопросов и не имею намерения задавать их вам (объяснение вы найдете ниже). Я лишь высказалал свое мнение о ваших домыслах — о вашей гипотетической истории. Все, что я написал — это небольшой перечень хорошо известных, документально подтвержденных фактов, разумеется, известных тем, кто интересовался историей той войны. Если бы вас интересовала реальная история, а не вымышленная, я думаю, они были бы известны и вам, но у вас, видимо, другой подход к изучению истории. А я предпочитаю документы вымыслам и потому читать ваши «ответы» не буду. И если вы предлагаете мне выбирать между документами и вашими сочинениями, разбираясь, где правда, а где ложь, то я считаю, что правда все-таки в документах. Не обессудьте.

          2. По крайней мере вы прочитали и даже написали не самые короткие комменты.
            Хотя бы за это автор должен быть вам «премного благодарен» 🙂

        2. Г-н Blokh, понятно, что факты важнее домыслов. Но, собственно, о чём вы? История не только обширна, но и конкретна. Что вам попалось на глаза — чем недовольны? Я ведь, как внимательному читателю догадаться бы нетрудно, «домыслы» обосновываю фактами.
          Не надо так общо. Несолидно, что-то вроде отмашки. Будьте конкретны — и я смогу вам ответить.

          1. Так я ведь перечислил факты, Маркс Самуилович. Чем вы недовольны?
            А мне не понравились вот эти два ваши утверждения: «Но если бы в результате самой мерзкой революции в Новое время к власти пришёл бы кто-то другой из этой мерзейшей, опять-таки, элиты, нас — и меня и вас — попросту бы не было. Только такой диктатор мог победить другого — властителя тогда всей Европы». Не желаете обосновать их фактами, г-н Тартаковский?

      2. «Только такой диктатор мог победить другого — властителя тогда всей Европы.»

        Только такой диктатор мог вооружить (помочь вооружиться) другому диктатору. Не было бы Сталина — не было бы Гитлера и Второй мировой, соотв. не было бы…

        1. Рифенштулю.
          В межвоенную эпоху — диктатуры и диктаторы фактически во всех европейских странах: в Италии, Португалии, Венгрии, Испании, Польше, в Прибалтике…
          Сталин и Гитлер не одиноки.

          1. Г-ну Блоху —
            Форум, Актуалия — «Ещё о пресловутом Пакте».
            Прочтите — надеюсь, поможет.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.