А для Соломона Иудовича начался его долгий, почти в 10 лет боевой поход. Десятилетний! Легко сказать… Медсанбаты были максимально приближены к «передку», переживали все суровые будни войны, уже Отечественной. В Белорусии выходили из окружения перед германскими смыкающимися танковыми клещами. Прошли сквозь ад Ржева, Сталинграда, Курска. Ему предлагали стать личным врачом «шишке», члену Военного совета фронта. Он сказал «нет». Военную дорогу Соломон Иудович завершил в Австрии, в Вене. Два ордена Красного Знамени были привинчены к его кителю.

ВАМ УЖЕ МОИХ СЛЕДОВ НЕ РАЗЛИЧИТЬ…
Памяти Розы и ее отца

Генрих Иоффе

Давно это было. Как говорили в старину, аще при царе Николае Первом. Малолетнего сироту Гиршку кагал сдал в кантонисты взамен недоимок властям. Гирш отслужил положенные 25 годов, за что получил недоступные большинству евреев права. Главное — мог жить в больших городах. Он выбрал Казань, и пустил там крепкие корни. Внучку Надель отправил на учёбу в Женеву, откуда она вернулась с докторским дипломом и в Казани появилась женщина–гинеколог. Сын ее Соломон, по отчеству Иудович, Соломон Иудович рождением своим подоспел к революции. Без спроса и совета юнцом пошёл на гражданскую войну, воевал под Свияжском, оборонял здесь поезд самого Троцкого. Переболел тяжёлым тифом, и едва живой вернулся домой, в Казань. Мама и папа, бывший владелец городской аптеки, видели в сыне, если не звезду, то звёздочку медицины. Но он, закончив медицинский курс в Казанском университете, решил «пойти в народ». Но не один. Женился на девушке, приехавшей учиться на врача из Мордовии. Была она круглолица и скуластенька. Звали Катя. Мама и папа были против неё, но Соломон отвёл их возражения. Шёл нэпманский 1925-й год. Молодые трудились в больницах и больничках Ульяновской области, потом переехали в Московскую область, сначала в Звенигородский район, а в приснопамятный 1937-й год обосновались в городке Климовске (станция и посёлок Гривно Курской железной дороги). Чехов «воспел его». В его рассказе климовчане отвинчивают рельсовые гайки для ловли рыбы–шелешпёра. В Климовске был старый завод ткацких станков, а при нем больница. Соломон Иудович стал в ней зав. терапевтическим отделением. Заболевшие работяги доверяли ему, просили записать их «к энтому рыжему, Соломоном которого вроде кличут». Соломон Иудович лечил не болезнь, а больного человека. Каждую неудачу переживал как свою вину. Завбольницей говорил ему:
— Что Вы так за каждого переживаете? Вас этак-то самого может свалить.
Но Соломон Иудович вёл свою линию. И все казалось спокойным. «Отца народов» и его поплечников затрапезные Гривно и Климовский завод с его ткацкими изделиями мало интересовали. Квартирка, правда, маленькая, без удобств, но ведь почти у всех так. Жена — рачительная хозяйка, а бабушка — тёща ей надёжная помощь. Две дочери растут здоровыми и красивыми. Что ещё надо? Было, однако, некое тревожное явление — Повестки. Как крылатые мыши, они залетали из дома в дом, из квартиры в квартиру, требовали, угрожали, обязывали, вызывали и т.п. Все побаивались их, Соломон Иудович тоже. В один из тихих сентябрьских дней 1939 г. повестка достала и Соломона Иудовича. Она требовала срочно явится в военкомат.
Красная Армия шла воевать с Польшей, чтобы, поделив ее с Германией, присоединить Западные Украину и Белорусию. Соломон Иудович как военврач резерва призывался в ее ряды. Дома плакали. Уходил держатель семьи, да и основной кормилец. Как теперь жить остающимся? Жили. Жена как врач почти не выходила из госпиталя, бабушка обрабатывала выделенный им огородик и, если не хватало сил, перекрестившись, вставала на колени и ползла вдоль грядок, сажая или собирая картошку.
А для Соломона Иудовича начался его долгий, почти в 10 лет боевой поход. Десятилетний! Легко сказать… Медсанбаты были максимально приближены к «передку», переживали все суровые будни войны, уже Отечественной. В Белорусии выходили из окружения перед германскими смыкающимися танковыми клещами. Прошли сквозь ад Ржева, Сталинграда, Курска. Ему предлагали стать личным врачом «шишке», члену Военного совета фронта. Он сказал «нет». Военную дорогу Соломон Иудович завершил в Австрии, в Вене. Два ордена Красного Знамени были привинчены к его кителю. Он был большой любитель искусства и в свободное время много гулял по Вене, заходил в музей, осматривал памятные места. Но, что греха таить, были среди пришедших победителей длинные руки и жадные глаза. Трофейные дела — по существу воровство разного рода ценностей и бытовых вещей замарали некоторых высоких начальников, в том числе даже «маршала победы» самого Георгия Жукова. За высокопоставленными хапугами потянулись и поменьше. А что же Соломон Иудович, десять лет отшагавший по крутым дорогам войны? В декабре 1948 г. он писал дочке Розе: «В январе хочу послать вам посылку: два лыжных костюма, комбинации, отрез материи бабушке на платье. Софочке — сумку и ручку взамен украденных (сумку уже пришлось купить не кожаную, т.к. стали дорогие). Кроме того, хочу прислать свои старые сапоги, которые занимают у меня много места в чемодане. А тебе хочу купить ручку, но привезу ее, когда поеду в отпуск, т.к. сейчас мало осталось денег». Прочитав это в письме, домашние смеялись. Жена Екатерина, похохатывая и крутя указательный палец у виска, говорила:
— И почему он такой? В их роду все деловые были, а этому только книги, музей, историю подавай. Вон врачиха Дороган из Германии вернулась, так дачку построила, всю обставила… А наш папка идеалист чистой воды. Тут еще какие-то сапоги, Господи Боже мой!
—
Он вышел из вагона электрички и пошёл по досчатой гривненской платформе. Все так, как было. То же низенькое здание станции, какие-то домишки позади — все на том же месте. Он не стал подниматься на высокий мост через железнодорожные пути, спрыгнул с платформы и перешёл на другую сторону прямо по рельсам, так быстрее. Вот и прямая улица с чахлыми, пыльными деревцами. На ней — две жестяные пирамидки уже с отметинами ржавчины. На пирамидках имена климовцев, погибших на войне. Он повернул на улицу, где был клуб с колоннами, а дальше за речкой — старая дубрава. Отсюда уже видна лужайка и заброшенная кирпичная казарма для заводских рабочих. А слева, перед спуском в большой овраг, его двухэтажный дом. Младшая дочка Розочка бежит ему навстречу. Когда он уходил, ей не было и 10. Сейчас 18! Стройная, красивая Он остановился, поставил чемодан на землю, распахнул руки для объятия. Вот дочка подбежала, уткнулась в его шинель. Все! Он отвернулся, чтобы она не увидала слезы, навернувшиеся ему на глаза…
Он умер через пять лет после возвращения. За гробом шёл почти весь Климовск, Кладбище было старое, заброшенное. Родные не приходили: ушли навсегда. И скоро плита с его фото и именем заросла кустарником и травой. Но как поэт Ю. Левитанский, он вправе был сказать:
Уже меня не исключить
Из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
От тех снегов, от той зимы.
И с той землёй, и с той зимой
Уже меня не разлучить,
От тех снегов, где вам уже
Моих следов не различить…