Владимир Рывкин: ВОВА

Loading

Война катилась, не щадила
Ни малых сёл, ни городов.
В дома, в квартиры приходила,
Плодя — калек, сирот и вдов…
Я ясно помню это время,
Несли мы стойко это бремя

ВОВА

Поэма в сонетах

Владимир Рывкин

Продолжение. Начало

Глава 4. ЭШЕЛОН ИЗ ХАРЬКОВА
I
Враг шёл на Харьков, мать добилась —
Нас в эшелоне на восток.
Поездка наша долго длилась,
Не то, что исписать листок…
Случались страхи и потери,
Нас оттесняли люди к двери,
А сами грелись в глубине, —
Да, на войне, как на войне…
Я бегал с чайником за чаем,
И за харчами выбегал,
Когда их кто-то предлагал, —
Бывали добрыми сельчане…
Всем паровоз гудком кричал,
И эшелон всё дальше мчал…

II
Война катилась, не щадила
Ни малых сёл, ни городов.
В дома, в квартиры приходила,
Плодя — калек, сирот и вдов…
Я ясно помню это время,
Несли мы стойко это бремя.
И знали, что в боях трудней,
И ждали тех победных дней…
Мы благодарны — я, сестра
Своей давно ушедшей маме,
За то, что в той военной драме
Не унесли нас всех ветра…
Ну, и отцу, конечно, тоже.
Ты им зачти всё это, Боже.

III
Бежим в село мы по картошку.
Тут паровоз наш закричал.
Мы все в обратную дорожку —
Туда, где нынче наш причал.
Он в эшелоне тут — в теплушке,
В колёсной старенькой избушке,
Где тяжкий дух и теснота,
Но среди ночи — теплота…
Эвакуация — несчастье,
Но и спасение от бомб.
Не нужно тут иметь апломб,
Чтобы понять это ненастье.
Остались где-то стол и дом,
И всё, что нажито трудом…

IV
Мне скажут нынче: «Что ты вспомнил?
Всё это где-то там прошло…»
Не забывал я это, помнил,
Оно навек в меня вошло.
Я слышу, как они кричали,
Когда конверты получали,
Как знали, даже не раскрыв, —
Рванётся сердце на разрыв…
И эти горестные сводки —
Врагу сдаются города…
Беда, престрашная беда,
Не пил тогда ещё я водки…
Но помню — тягостно немел,
Хоть жизни восемь лет имел…

V
Была страна вся на дорогах —
Заводы, люди в тыл неслись:
На поездах, машинах, дрогах…
Там жили трудно, но спаслись.
В степи, где только полустанки,
Давали фронту пушки, танки…
Потом уж строили цеха, —
И в этом не было греха…
Из тех цехов не выходили,
Едва держались на ногах,
В жару трудились и в снегах…
И вместе с фронтом победили.
Была великая страна
В те грозовые времена…

VI
Нас, как могла, тогда хранила.
Наша любимая страна.
Но наше детство изменила
Сломала страшная война.
Мы на дорогах повзрослели.
Не то, что надо, пили, ели,
И долго мчали от врага
Совсем в иные берега…
Ещё бы нам иметь игрушки,
И с морем ласковым играть,
На мир глазёнками взирать,
А мимо — танки, танки, пушки…
И мы блуждали где-то там —
По романтическим фронтам…

VII
Воспоминания, как птицы,
Они летят ко мне, летят,
Ложатся строчками в страницы
И отступиться не хотят…
Они приходят постепенно,
Дискретно и попеременно…
Потом сливаются в одно
Неразделимое рядно…
Порой понять бывает тяжко —
Где я, где стон,
Где явь, где сон…
Где слабина, а где натяжка…
Но точно это не враньё —
Воспоминание моё…

VIII
Возможно, что-то будет раньше,
А что-то вспомнится потом,
Всё это будет — дальше, дальше,
И не исчезнет за бортом…
Я постараюсь всё что можно,
Чуть поэтично, осторожно,
Тут на бумаге изложить —
Про то, как нам случилось жить.
«Смотрите, как он расписался!»
Иные будут причитать,
Ну, и, конечно, не читать…
А я сонетами спасался, —
Когда не в шутку заболел,
Я ими хворь преодолел…

IX
Наш эшелон шёл до Урала,
Прощай, Украина и юг…
Страна бежала, удирала —
В края жары, в просторы вьюг.
Стучали целый день колёса,
Боясь налётов и откоса…
Езда, езда, езда, езда,
Людей тащили поезда.
И увозили их подальше
От мест, где страшная беда.
Они все ехали туда,
Где не бывали в жизни раньше.
Народ оставил где-то дом,
И слёзы сдерживал с трудом…

X
Нас отжимали ближе к двери
Теплушки те, кто посильней.
На вид в быту они не звери,
Иных солидней и полней…
Но тут озлобленно глядели,
Пожитков множество имели,
Скрывали лица в глубине…
И были очень не по мне.
И я старался их не видеть,
Как говорил потом — в упор,
Но я их помню до сих пор,
Как всех, кто нас хотел обидеть…
Хоть эта мудрость — в бороде,
Всё открывается в беде…

XI
Везли куда-то нас теплушки,
И был в них дух не очень свеж.
Эти колёсные избушки
Так обозначили рубеж —
Между тем временем прошедшим
И новым временем пришедшим,
В котором — страшная война,
И всем понятно — чья вина…
Колёса медленно стучали
И разгонялись на ходу,
Кому-то, явно, на беду.
Как те отставшие кричали!
Случалось, поезд замирал
И всех отставших подбирал…

XII
В теплушках жили коммунально
Среди истерик и страстей…
И привыкали капитально
Жить без известий, новостей…
В них что-то ели, как-то спали,
В дороге что-то покупали —
На полустанках и в степи…
И молча думали: «Терпи…»
Кто помоложе — ждали поля
И остановки небольшой,
И отдавались всей душой,
Себя не муча, не неволя…
А старикам — не побежать,
Да и в себе не удержать…

XIII
А эшелоны рядом мчали,
Неслись навстречу — к фронту в бой.
В них песни бравые звучали,
И стук колёс — наперебой…
Солдаты были молодыми —
Ещё не жившими, худыми,
Ещё не знавшими смертей.
И походили на детей…
И все детишки из теплушек
В солдат тех с завистью глядят,
Глаза от пушек их блестят,
Как в мирной жизни от игрушек…
Была вначале лишь война,
Возьмёт потом и их она…

XIV
Я помню, ехали мы долго,
Урал, России города.
Переезжали где-то Волгу,
Была широкая вода…
В горах убогие домишки,
Хибары низкие и вышки…
Забор нестройный, огород,
Не очень жирно жил народ…
Зато его тут не бомбили,
Он был от фронта далеко,
И жил не очень-то легко,
Но, что он есть тут — не забыли…
И тут всех брали на войну —
Прикрыть советскую страну…

XV
В Челябинск прибыли мы с горем,
С таким, что в пору помереть,
Топиться речкой или морем,
В избе с пожарищем гореть…
Мы потеряли документы,
Всего какие-то моменты, —
У мамы сумка, хоть умри,
Вдруг улетела из двери.
Хотел я выпрыгнуть, но мама
Меня всей силой привлекла
К себе и пыл мой пресекла…
Как тут иначе скажешь… драма…
И я сумел её понять,
И рук не силился разнять…

XVI
Да наша сумка улетела,
Да был трагический момент,
Но мама страшно не хотела,
Чтоб повторился прецедент…
В том нашем первом эшелоне
Остановились мы на лоне —
Все люди вышли подышать,
И всё другое порешать…
Там чуть Татьяна не пропала,
Об этом дальше расскажу,
Когда все мысли уложу,
Чтобы не вышло как попало…
Не улетел за сумкой я,
И дальше ехала семья…

XVII
В теплушке с нами — коммунисты.
Они составили письмо —
О том, что мы не аферисты,
И не какое-то дерьмо…
Что они видели, как сумка
Из двери выпала, как рюмка…
И улетела под откос —
Куда-то в сторону колёс…
Так всё подробно описали
Они и чувственно, при том,
Ну и, конечно же, потом
Собственноручно написали —
И партбилетов номера.
Такая, вроде бы, игра…

XVIII
Челябинск принял нас нестрого.
Оперативник щурил глаз.
Несчастий было очень много,
Послушал он и наш рассказ…
И чтобы было меньше риску,
Он принял к делу их записку,
Он взором в нас своим проник
И дал талон в санпропускник.
Он маме склонен был поверить.
Туда дрезина понеслась,
И сумка мамина нашлась.
Не поленился он проверить…
Вернут всё маме через год.
И это в пору тех невзгод…

XIX
Санпропускник — мужской и женский.
Тут маму надобно понять…
Расчёт её был очень веский —
Меня нельзя ей потерять…
Мы в женской бане мылись вместе,
Пока в прожарке были вещи, —
И я, и мама, и сестра…
Санобработка не быстра…
Но так вот люди очищались,
Такой порядок был в войну.
Как не гордиться за страну,
От насекомых избавлялись…
Когда семья была чиста,
Нам дали спальные места.

XX
А наш багаж умчался дальше —
С теплушкой нашей — на восток…
Что называется, без фальши, —
Жалели мы о нём чуток…
Ковёр там был, была одежда,
И получить была надежда
Его когда-нибудь потом,
Рассказ мой будет и о том…
Пока ж у нас всё то, что с нами,
Что сами можем унести,
Ну, и потом и увезти…
Уж пол страны лежит за нами…
Ещё нам ехать далеко.
Нам — и легко, и нелегко…

XXI
Два дня мы спасли в школе этой.
Помчалась мама на вокзал.
Достала нужные билеты.
Кто там на них не притязал…
А в ней — ни роста и ни веса,
И ни особого замеса…
Один отчаянный напор —
Вступить с любой бедою в спор…
Когда мы шли уже к вокзалу,
Нам мама курочку взяла.
Она готовая была,
Одна в ларьке нам показала…
Когда в вагоне просижу,
Я про неё вам расскажу…

XXII
Бежали мы по переходу
И прибежали на перрон.
Народу, множество народу…
И каждый третий фон-барон…
Но мы пробились к эшелону
И понеслись как бы по склону —
На юг, как с чистого листа,
Найдя вагон свой и места…
А тот курёнок, что попался,
Навек засел в моём мозгу,
Тот вкус вернуть я не могу —
Сколь ни хотел, и ни старался…
Да, видно, жарили тогда —
На все грядущие года…

XXIII
А эшелон наш был особый —
Мы это поняли в пути:
Соседи — странные особы,
Другие, как тут ни крути.
Да и вагоны — не теплушки,
Совсем иные, как игрушки…
Разгадка очень уж проста —
В вагонах спальные места…
Ну, и к тому ж, как в ясном свете,
Как в озарившейся мечте,
Как в подвалившей доброте —
Вагон был наш при туалете!
То заграничный был вагон.
И взяли мы на юг разгон…

XXIV
Вагон наш был, к тому ж, плацкартный —
Свои у каждого места,
Был стол, на нём играли в карты,
Из окон виделась верста…
Была площадка вдоль вагона —
В час небольшого перегона
Стоять на ней мог пассажир —
Бедняк, скупой и не транжир…
Была колёсная площадка
Уже под нашу колею.
Характеристику даю,
И, может, речь моя не гладка…
Ну, и состав весь этот вёз —
Не наш советский паровоз…

XXV
В вагоне, в поезде — поляки.
Они бежали к нам в страну.
И едут дальше в глубину.
Все — пане, паны и вояки…
Поляки были не пассивны,
Иные даже агрессивны.
А бабкам, им откуда знать,
Им бы съестное продавать…
А те могли схватить — нахально,
И ничего не заплатить,
И бабок тех отколотить…
А поезд — дальше моментально…
И бабки плакали вослед,
Каких не виделось мне бед…

XXVI
Был слух — подрезали кого-то.
Уже, понятно, из своих…
Не поделили, видно, что-то,
Быть может, пани на двоих…
А, может, проигрыш был в карты,
И тот забыл, что тут не парты…
А необычный эшелон.
И поплатился жизнью он.
И ехать было нам тревожно,
Но мы держались, как могли,
Себя в дороге берегли,
Ходили, жили осторожно…
Потом всё как-то улеглось,
И без эксцессов обошлось.

XXVII
В купе у нас поляк с женою.
Он и она — не юных лет.
Они не с нашею страною,
И к нам у них улыбок нет.
Они нас, вижу, презирают,
И с Танькой малой не играют…
И мы, хоть надобно терпеть,
Под дудку их не стали петь…
Они евреи, идиш знают,
Им мама спуску не даёт,
Отпор и так, и так даёт.
Она их фразы понимает…
Их воспитал капитализм
И чужд им наш социализм…

XXVIII
Наш поезд шёл всё дальше к югу,
Туда, где фрукты и тепло,
Где только слышали про вьюгу,
Где время медленней текло…
Сошли поляки под Чарджоу —
Прибились к берегу чужому.
Формировали там войска
Их — для победного броска…
Наш поезд сразу опустел,
И мы в купе одни остались.
Мы без прощания расстались.
У нас, у них был свой удел…
Я расставанию был рад,
А впереди был Ашхабад…

XXIX
В вагоне нашем опустевшем
Стал воздух чист, не передать,
Во всю расслабиться успевшем, —
Царили — мир и благодать…
Купила мама три арбуза —
Размера разного и груза…
Мой — на коленях возлежал,
И я ножом его дожал…
Тогда отведал я от пуза,
Или, точней, приговорил,
Как там народ наш говорил,
В пути туркменского арбуза…
Тут всё иной имело вкус,
И в этом был огромный плюс.

XXX
На полустанке наша мама
Купила туфли с пряжкой мне.
Со мной была такая драма —
Я даже вскрикивал во сне.
Кричал, что туфли для девчонок,
Я, ощетинись, как волчонок.
Кричал: «Не буду их носить!»
И что меня не упросить…
Не стала мама мне перечить.
Она была ко мне добра,
Она была к тому ж мудра,
И знала, что ещё не вечер…
Потом, когда в них похожу,
О них подробно расскажу…

XXXI
А Ашхабад всё приближался.
Мы собирали наш багаж.
Вагон всё больше отчуждался.
Был подъездной ажиотаж…
Какая жизнь ждала, не знали,
Ещё былую вспоминали.
Но, всё же, верили в добро,
Пусть в жизни было всё хитро…
Но мы уже засуетились,
Вскричал вдруг кто-то: «Ашхабад!»
И мы, скорее наугад, —
Поближе к двери разместились…
Потом все к выходу пошли,
И на вокзале мы сошли…

(Продолжение следует)

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Владимир Рывкин: ВОВА

  1. Уважаемый Главный редактор Евгений Беркович! В Вашей газете печатается моя поэма в сонетах «Вова». Я этому очень рад и благодарен Вам. Но опять, почему-то, получился сбой порядка глав. После напечатанной главы №2 должна была быть напечатанная, давно посланная, глава №3. Но вместо неё напечатана глава №4. Посодействуйте, пожалуйста, чтобы глава №3 также была бы напечатана. Ваш Владимир Рывкин из Эрлангена.( 1.1.2023 года мне должно стукнуть 90 лет, хотелось бы увидеть свою поэму полностью и в порядке глав напечатанной в Вашей газете.)

    1. «1.1.2023 года мне должно стукнуть 90 лет…»

      Желаю Вам здоровья и долголетия, Владимир!

Добавить комментарий для Владимир Рывкин Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.