Недельный раздел Ваешев начинает свод рассказов, а точнее — поразительной красоты и мудрости повесть о злоключениях и триумфах Йосефа. Каждый из предыдущих недельных разделов включал в себя несколько вполне самостоятельных рассказов, в то время как повествование про Йосефа растянулось на три главы: Ваешев-Микец-Ваигаш. Лейтмотивом через всю эту поразительную повесть проходит идея двойственности, сплетения и слияния деяний человеческих и деяний Всевышнего.
Недельный раздел Ваешев
Михаил Ривкин
«И нашел его некто, когда он блуждал по полю, и спросил его тот человек, говоря: чего ты ищешь? Он сказал: братьев моих ищу я; скажи мне, где они пасут? И сказал тот человек: они двинулись отсюда, ибо я слышал, как они говорили: «пойдемте в Дотан»(Брейшит 37:15-17)
«Вдруг он услышал голос: его спрашивал человек, чьих шагов у себя за спиной он не слышал. Но который догнал его и оказался рядом с ним. Иди он навстречу Иосифу, тот бы спросил его, а так незнакомец не дал спросить себя и спросил сам:
— Кого ты ищешь?
Он спросил не «Чего ты здесь ищешь?», а сразу «кого ищешь?» \…\
Незнакомец не был ещё настоящим мужчиной, он был на несколько лет старше Иосифа, но выше его ростом, пожалуй, даже долговяз, \…\ Голова его, покоившаяся на несколько раздутой шее, казалась по сравнению с ней маленькой, каштановые волосы, падая наискось, закрывали часть лба до надбровья. Нос у него был большой, прямой и крепкий, расстояние между носом и маленьким красным ртом очень незначительное, а углубление под нижней губой настолько плавно и велико, что подбородок выдавался каким-то шарообразным плодом. Он несколько жеманно склонил голову к плечу и через плечо, сверху вниз, с вялой вежливостью глядел на Иосифа довольно красивыми, но лишь едва открытыми глазами, тем сонливо-туманным взглядом, который бывает у человека, когда он перестаёт моргать. \…\
— Зачем ты их ищешь?
— Потому что отец послал меня передать им привет и проследить у них за порядком.
— Скажи на милость! Значит ты — посыльный. Я тоже посыльный. Я часто шагаю со своим посохом по чьему-либо поручению. Но кроме того, я проводник.
— Проводник?
— Да, конечно. Я провожаю путников и указываю им дорогу, это моё ремесло. \…\
— Ну да, никто не поручится, что мне не придётся сторожить колодец или ещё что-нибудь. Посыльный, проводник, сторож –занятие зависит от случая и обстоятельств. \…\
Кто-то сидел возле колодца, а колодец был отрыт: обе половинки крышки лежали одна на другой, а на верхней сидел кто-то, одетый в короткий плащ, и, опираясь на посох, молча глядел на Рувима сонными глазами. \…\
Меня посадили сторожем этого колодца, и потому я сижу и сторожу. Если ты думаешь, что это доставляет мне особое удовольствие, и что я сижу в пыли ради забавы, ты ошибаешься. Надо делать то, что тебе положено и приказано, не касаясь некоторых горьких вопросов. \…\
— Мальчика нет! Куда я денусь? \…\
Как поразился Иосиф, как испугался он, и, вместе обрадовался, когда, не веря своим глазам, узнал в наёмнике, присоединившемся к ним в утро отъезда и сразу возглавившем их маленький караван, того неприятно-услужливого юношу, что ещё так недавно и уже так давно вёл его из Шхема в Дотан. \…\
— А кому, — сказал он не без усилия, — кому приятно услышать, что он — только орудие?
Мне за это время пришлось сторожить и колодец, не говоря уже об осле.»
(Томас Манн Иосиф и его братья М АСТ 2000 стр. 464, 465, 468, 535, 540,611, 614)
Недельный раздел Ваешев начинает свод рассказов, а точнее — поразительной красоты и мудрости повесть о злоключениях и триумфах Йосефа. Каждый из предыдущих недельных разделов включал в себя несколько вполне самостоятельных рассказов, в то время как повествование про Йосефа растянулось на три главы: Ваешев-Микец-Ваигаш. Лейтмотивом через всю эту поразительную повесть проходит идея двойственности, сплетения и слияния деяний человеческих и деяний Всевышнего. Люди принимают свои решения и совершают свои поступки, исходя из своей людской психологии, из людского понимания связи событий, из людской логики, из людских представлений о разумном и неразумном, о естественном и противоестественном. Однако Провидение заботливо ведёт их к нужной Ему цели, ведёт Ему лишь одному ведомыми тропами. Кажется, что люди посылают и становятся посыльными, идут куда-то, терпят неудачу, падают, вновь встают, взбираются к небесам, падают в бездну, и снова встают, чтобы продолжить свой путь. Но на самом-то деле, это Всевышний направляет их шаги, возносит и унижает, это Он, и только Он, посылает их туда, куда ему угодно, а они все, в известном смысле, Его посыльные.
Так, Яакову кажется, что именно он послал Йосефа:
«И послал его из долины Хэвронской» (Брейшит 37:14)
Яаков уверен, что Йосеф — его посыльный, о чём сам Йосеф с гордостью сообщает при первом же знакомстве с тем, кого Т. Манн делает одним из главных героев рассказа о продаже Йосефа.
Однако истинный смысл этого посланничества мы узнаём только в самом конце повести о Йосефе:
«Итак, не вы послали меня сюда, но Б-г» (там 45:8)
В этом пасуке содержится ключ к правильному пониманию всего повествования про Йосефа. В нём наглядно сформулирована идея двух посланничеств — явного, человеческого, когда Яаков посылает своего сына из долины Хеврон, чтобы навестить братьев, и скрытого, провиденциального, которое остаётся сокрытым от всех участников этой истории, до тех пор, пока Йосеф не проговаривает его истинный смысл словесно перед ошеломлёнными братьями.
Эту двойственность очень хорошо почувствовал РАШИ:
«Но ведь Хеврон на горе, как сказано: «и поднялись на юге, и дошли до Хеврона» [Бемидбар 13, 22]. Однако (здесь означает исходя) из глубокого замысла, что до праведника, погребенного в Хевроне, в исполнение сказанного Аврааму (при заключении завета) меж частей (рассеченных животных) — «ибо чужанином будет потомство твое»» (РАШИ Брейшит, там)
РАШИ видит в таком странном упоминании Хеврона не столько точное указание того места, откуда Йосеф был послан, сколько указание на причинно-следственную связь событий в жизни Йосефа. Причина всех причин и Посылающий всех посыльных оторвал Йосефа от его дома, чтобы тот стал исполнителем Его «глубокого замысла», того замысла, который Он возвестил ещё Аврааму, и который настолько глубок, что смертному не дано всей его глубины постигнуть.
Эту же двойственность человеческого и Б-жественного воления, двойственность явного, человеческого деяния, и сокрытого деяния Всевышнего, Т. Манн сумел выразить художественными средствами, обнажив для своих читателей провиденциальную подоплёку каждого, на первый взгляд, случайного события, подоплёку, которая, до поры до времени, остаётся сокрытой в «истории, которая рассказала сама себя». И самым выразительным, самым изящным таким художественным средством становится повышенное внимание к той странной персоне, которая мимолётно мелькает в рассказе про Йосефа, чтобы исчезнуть без следа. Этот бледный, совершенно безликий, безхарактерный и сугубо служебный персонаж обретает необыкновенную портретную выразительность ещё до того, как он начал нехотя, намёками рассказывать Йосефу о себе. Т. Манн рисует этот портрет с мельчайшими деталями, не жалея подробностей и нюансов, рисует подробнее, чем портреты многих куда более значимых персонажей. Вся эта зрительная наглядность на что-то намекает читателю, вплотную подводит его к некоей очень важной идее, которая становится понятной не раньше, чем эта странная фигура завершит свой путь на страницах романа. Но и тогда Т. Манн полагается на интуицию читателя, ни разу не произнося вслух «волшебного слова». Каждая отдельная черта в этом портрете — вполне реалистична, не вызывает никаких вопросов, не вызывает даже интереса. Но в тот момент, когда наделённый хорошим художественным воображением читатель пытается представить все эти черты вместе, пытается от текста перейти к зрительному образу, получается что-то очень и очень странное, так и хочется воскликнуть: хоть похож на человека, только всё-таки не человек!
Т. Манн трижды выводит на страницах романа эту странную персону, «посыльного, проводника, сторожа». В первый раз он отталкивается от прямо сказанного в Торе, хотя отталкивается, чтобы прыгнуть очень далеко. Так или иначе, в первый раз мы видим «незнакомца» именно в роли проводника. В отличие от «истории, которая рассказала сама себя», он не только указывает Йосефу правильное направление, но и заботливо провожает его почти до цели, до встречи с братьями, с тем, чтобы в самый последний момент отстать самому и оставить Йосефа без осла.
В третий раз «незнакомец» появляется, снова в роли проводника, в подробном рассказе о том, как купившие Йосефа измаильтяне совершили нешуточное, по тем временам, путешествие из долины Дотана в Египет. Йосеф, разумеется, его сразу узнаёт, и, похоже, начинает смутно догадываться, что этот странный «проводник» очень и очень заинтересован, чтобы Йосеф благополучно добрался до Египта, точно так же, как ранее он был заинтересован, чтобы Йосеф обязательно нашёл своих братьев. И в том, и в другом случае «проводник» жалуется на слишком мелкую свою роль, но исполняет её безупречно. И как только Йосеф доходит до границ Египта, «незнакомец» — уже хорошо знакомый Йосефу, немедленно исчезает, на сей раз — навсегда…
Во второй раз мы встречаем «незнакомца» уже в роли сторожа, который сидит у пустого колодца, и стережёт того, кого в этом колодце давно уже нет, жалуясь, по своему обыкновению, на возложенную на него миссию. На сей раз читателю очень трудно понять, в чём же, на самом деле, эта миссия состоит. Т. Манн, по своему обыкновению, никуда не спешит, он даёт возможность и «сторожу», и Реувену, который к пустому колодцу пришёл, чтобы спасти Йосефа, выговориться всласть. И только ближе к концу этого затянувшегося диалога мы начинаем понимать, что «сторож» постепенно подводит Реувена к мысли, что Йосеф не просто исчез из колодца, что он исчез, раз и навсегда, из того мира, в котором живут обычные земные люди. Разумеется, дальше Реувен уже договаривает сам: «он украден или мёртв». Именно эта печальная догадка, с акцентом на втором из двух вариантов, и будет сопровождать старшего сына Яакова на протяжении десятилетий. Разумеется, Реувен, вернувшись к братьям, пытается узнать у них побольше, но они, со всяческими экивоками и недоговорками, подтверждают именно то, что Реувен уже узнал у «сторожа». Так что или кого, на самом деле, этот «сторож» сторожил? По видимости — пустой колодец. На самом деле, он сторожил, или, точнее, подстерегал, именно Реувена, единственного из братьев, не знавшего о продаже Йосефа, чтобы погрузить его на долгие годы в пучину безнадёжного отчаяния, но при этом и объяснить читателю, почему же Реувен, который так любил Йосефа, который постоянно защищал его от других братьев, так и не предпринял ничего, чтобы отыскать пропавшего, или хотя бы убедится окончательно в худшем.
Итак, мы видим «незнакомца» в двух ролях: проводника и сторожа. Почему же он, перечисляя свои функции, всегда начинает с того, что он «посыльный»? «посыльный» — это, в данном случае, не просто конкретные обязанности, это собирательное обозначение миссии «незнакомца» в нашем земном мире, как послушного носителя, механического и точного исполнителя самых разных заданий, приказов и поручений Того, кто, на самом деле, и посылает всех посланников, даёт проводников всем, кто должен дойти до назначенного ему места в пространстве и во времени, заботливо ставит стражу к колодцам, по видимости — пустым, а на самом деле скрывающим в себе некое невидимое зерно, которое не родится заново, пока не умрёт…
РАШИ и РАМБАН, которые, в отличие от Т. Манна, не боятся произнести «волшебное слово» вслух, сформулировали похожую идею таким образом:
«Это Гавриэль, как сказано: «муж Гавриэль» [Даниэль 9, 21]» (РАШИ Брейшит там)
«И Писание специально подробно об этом рассказывает…. Дабы поведать нам, что Провидение — истина, а людская тщета — ложь. И потому предуготовил ему Пресвятой, будь Он благословен, проводника, без его ведома, чтобы привести его в их руки. И именно это имели в виду Мудрецы наши, когда сказали, что эти люди (sic!) — на самом деле ангелы, и что не просто так был весь этот рассказ, но чтобы поведать нам: «[Много замыслов в сердце человека] но сбудется совет [воля] Г-сподень» (Мишлей 19:21)» (РАМБАН Брейшит там)
Интересно, что РАМБАН, рассказывая о конкретном эпизоде, где фигурирует только один «некто», тем не менее употребляет множественное число, давая нам, тем самым, понять, что и в Писании, и в реальном мире такая ситуация — далеко не редкость…
