Александр А. Локшин: Остров чихбезопасности (сказка)

Loading

Трое туземцев, схвативших меня, были весьма упитанными, а тела их, прикрытые лишь незначительными набедренными повязками с эмблемой государства, почти сплошь покрывала рыжая шерсть. Последнее обстоятельство делало их похожими на лемуров, однако мое заблуждение рассеялось сразу же после того, как один из них вытащил спрятанный в шерсти пистолет и направил его на меня, жестами показывая, куда мне следовало идти.

Остров чихбезопасности (сказка)

Александр А. Локшин

Недавно, во время ежегодного путешествия по южным морям, моя несчастная парусная яхта напоролась на риф и затонула. Все мои товарищи исчезли в океанских пучинах, и я горько сожалею до сих пор о том, что они стали, в сущности, жертвой моей неуемной страсти к путешествиям по опасным и труднодоступным местам. Спасся я один, вплавь добравшись до небольшого зеленого острова…

Несмотря на присущее мне от природы отменное здоровье, долгое пребывание в холодной воде причинило мне легкое недомогание: першение в горле и щекотание в носу. Поэтому, едва выбравшись на берег, я чихнул, за что и был немедленно арестован туземными органами чихбезопасности.

Трое туземцев, схвативших меня, были весьма упитанными, а тела их, прикрытые лишь незначительными набедренными повязками с эмблемой государства, почти сплошь покрывала рыжая шерсть. Последнее обстоятельство делало их похожими на лемуров, однако мое заблуждение рассеялось сразу же после того, как один из них вытащил спрятанный в шерсти пистолет и направил его на меня, жестами показывая, куда мне следовало идти.

В хижине, целиком построенной из бамбуковых стволов и покрытой, в качестве средства от непогоды, банановыми листьями, состоялся суд. Судья, такой же шерстистый, как и мои конвоиры, но при этом абсолютно лысый, растолковал мне местные законы. Вы, быть может, спросите, каким образом мне удалось его понять? Все дело в том, что с детства я увлекался языками первобытных народов и обнаружил их немалое сходство между собой. Опасность обострила мой ум, и я сразу же сумел овладеть местным наречием, состоявшим примерно из полутора десятка слов. Судья объяснил мне, что чихание считается на острове тяжким преступлением и обычно карается смертной казнью, но меня, как иностранца, на первый раз прощают, оставляя, тем не менее, под неусыпным надзором. С этого момента мне стало понятно, что бельевые прищепки, которые носят туземцы у себя на носу, вовсе не являются украшениями, а представляют собой жизненно необходимый предмет.

В течение нескольких первых дней, проведенных на острове, я понял, сколь ненавистны местной публике эти прищепки и с каким удовольствием островитяне их снимают, когда уверены, что вездесущие органы чихбезопасности об этом не узнают.

Простые и сердечные люди, населявшие остров, понравились мне, и я уже почти смирился с необходимостью провести остаток жизни среди них, когда был во всеуслышанье оглашен новый закон, запрещавший моргание. Нарушение этого закона, как было доведено до общего сведения, каралось — по усмотрению судьи — либо непомерным штрафом, либо смертной казнью при помощи испанского сапога, надеваемого на голову. (Здесь я, как этнограф, усматриваю остаточное влияние колониальной испанской культуры.)

Закон — тут следует отдать должное вождю местного племени — был тщательно продуман, поскольку, как я убедился на собственном опыте, не моргнуть даже в течение одной минуты практически невозможно. Таким образом, несчастные островитяне в одно мгновение все оказались под угрозой разорения либо мучительной смерти.

Многие, наиболее решительные, бросались в океанские волны, в надежде доплыть до соседнего острова, расположенного (как я узнал впоследствии) примерно в ста километрах… Очевидно, что преодолеть такое расстояние вплавь практически невозможно. Как я полагаю, все эти смельчаки были съедены акулами, что, в принципе, не столь мучительно, как казнь при помощи испанского сапога.

Большинство же, поняв тщетность вышеуказанных попыток, проявили присущую всем туземцам смекалку и начали использовать набедренную повязку новым способом, прикрывая теперь с ее помощью глаза, а не то, что прежде.

О том, как спасался я сам, временно умолчу.

Что касается сотрудников чихбезопасности, им новый закон предоставлял право моргать сколько угодно, а также возможность срывать повязки с глаз остальных туземцев. Все это привело к полнейшей неразберихе в прежде размеренном ходе обычной жизни. Бедные туземцы натыкались друг на друга, не решаясь снять повязки с глаз, жены путали своих мужей с посторонними мужчинами, не говоря уже о том, что стала невозможной рыбная ловля и многое другое…

Теперь скажу два слова о себе. Ношение набедренной повязки на глазах с самого начала показалось мне неприемлемым и унизительным. Опираясь на свою природную изобретательность, я догадался, как следует себя вести в создавшейся ситуации. Как только в поле моего зрения оказывался подозрительный субъект без повязки на глазах (и, тем более, без прищепки на носу), я зажмуривался, садился на песок и переставал двигаться. В конце концов, местные власти поняли, что подловить меня им не удастся, и прекратили свои безуспешные попытки.

К моему удивлению, никто из туземцев не последовал моему примеру, хотя я неоднократно объяснял им преимущества своего метода. Возможно, им мешало гипертрофированное чувство собственного достоинства — какой-то неизвестно откуда взявшийся иностранец учит их, как жить!

Вскоре, как я и ожидал, на острове начался голод. Примерно за месяц упорных трудов сумел я соорудить сносный плот из бамбуковых стволов. Приходилось с риском для жизни бросаться в бушующий океан, но оставаться на острове стало уже невозможно. С горечью покидал я туземцев, к которым успел привязаться всем сердцем…

15.12.2022

Print Friendly, PDF & Email