Михаил Ривкин: Недельный раздел Микец

Loading

Итак, мы пришли к хорошо известному утверждению: практика, точнее, практическая, прикладная применимость той или иной теории — это самый надёжный источник истины. Соответственно, невозможность практического применения — критерий ложности. К великому сожалению, вся история ХХ века опровергает такой подход. Именно теории откровенно, до абсурда, лживые, противоестественные, извращённые получили самое полное, страшное практическое воплощение

Недельный раздел Микец

Михаил Ривкин

«И было утром, встревожился дух его, и послал он, и призвал всех волхвов Египта и всех мудрецов его, и рассказал им Паро свой сон; но не было никого, кто бы истолковал его Паро» (Брейшит 41:8)

 

«Во-первых: семь прекрасных коров — это семь принцесс, которых Нефернефруатон-Нофертити, царица стран, постепенно родит. А то, что тучный скот был съеден хилым, означает, что эти семь дочерей еще при жизни фараона умрут. Это, однако, не значит, поспешили они добавить, что царские дочери умрут в молодые годы. Просто фараону суждено жить так долго, что он переживет всех своих детей, какого бы возраста те ни достигли. Аменхотеп глядел на них с открытым ртом. О чем они говорят, спросил он их притихшим голосом. Они ответили, что им было дозволено истолковать первый сон. Но это толкование, возразил он по-прежнему слабым голосом, никак не связано с его сном, оно не имеет вообще никакого отношения к этому сну. Он не спрашивал их, родит ли ему царица сына и престолонаследника или дочь и еще дочерей. Он спрашивал их об истолковании красивых и безобразных коров. — Дочери, отвечали они, как раз и есть истолкование. Не следует ожидать, что в истолковании сна о коровах появятся снова коровы. В истолковании коровы превратились в царских дочерей. Фараон успел уже закрыть рот и даже довольно плотно его сжать, и он только слегка приоткрыл его, приказывая им перейти ко второму сну. Ко второму, сказали они. Семь полных колосьев — это семь цветущих городов, которые фараон построит; семь же сухих и взъерошенных — это развалины этих городов. Известно, пояснили они поспешно, что все города со временем превращаются в развалины. Так вот, фараон будет жить столь долго, что сам еще увидит развалины городов, им же построенных. Тут уж терпение Мени лопнуло. Он не выспался, рассказывать увядающие сны снова и снова было мучительно, и, два часа ожидая заключенья ученых, он достаточно истомился. И теперь он так вознегодовал на то, что их истолкования оказались чистейшим вздором и никаким боком не коснулись истинного смысла его видений, что больше не стал сдерживать свой гнев. \…\

 

Прочь! — закричал он, почти рыдая. — И вместо золота, которым мое величество щедро наградило бы вас, если бы услыхало из ваших уст правду, возьмите фараонову немилость! Ваши истолкования ложны, фараон это знает, потому что сны снились ему, и хотя смысл снов ему неизвестен, он способен отличить правдивое истолкование от такого неполноценного. Прочь с глаз моих! \…\

 

На каждый сон, заявил их староста, имеется по два истолкования, которые только и можно принимать в расчет; никакие другие, сказал он, просто немыслимы. По одной теории, семь тучных коров — это семь царей фараонова семени, а семь безобразных — это семь князей горемычной чужбины, которые на них ополчатся. Но произойдет это в далеком будущем. С другой стороны, прекрасные коровы могут означать такое же число цариц, которые будут взяты в гарем фараоном или каким-нибудь его поздним преемником и (на что указывают истощенные коровы) умрут, к несчастью, одна за другой. \…\ На этот раз Аменхотеп даже не вскочил с кресла. Он продолжал сидеть в нем, только согнулся и закрыл лицо руками, и стоявшие справа и слева от балдахина придворные склонили к фараону уши, чтобы услыхать, что он бормочет себе в ладони. «О портачи, портачи!» — прошептал он несколько раз, а потом сделал знак стоявшему ближе других визирю Севера, чтобы тот наклонился к нему и получил какое-то тихое приказание. Птахемхеб выполнил это приказание, громким голосом объявив экспертам, что фараон хотел бы знать, не стыдно ли им» (Т. Манн Иосиф и его братья М «АСТ» 2000 т.2 стр. 440-442)

 

«Для веры нужно большое неверие, ибо где возьмешь истинную веру, покуда ты веришь во всякий вздор? Если я хочу научить народ истинной вере, я должен отнять у него иные поверья, к которым он привязан, — это, может быть, и жестокость, но жестокость из любви, и мой небесный отец мне эго простит. Да, что прекраснее, вера или неверие, и чему отдать предпочтение? Верить — это великое блаженство для души. Но не верить — это, пожалуй, еще восхитительнее, — я это открыл, мое величество изведало это, и ни в какие поля страха, ни в каких демонов, ни в какого Усира с его носителями ужасных имен, ни в каких пожирательниц там внизу я не верю! Не верю! Не верю! — пропел и продолжал напевать фараон, приплясывая и кружась на странных своих ногах и щелкая пальцами разведенных в стороны рук» (там стр. 486)

И из кратчайшей версии в «истории, которая рассказала сама себя, и из нарочито пространной версии Т. Манна нам ясно, что Паро (Аменхотеп?) ни на секунду не поверил своим волхвам. Но вот почему именно не поверил, как именно он пришёл к категорическому выводу, что перед ним «портачи», которые совершенно неспособны разгадать его сны, нам по-прежнему непонятно. То объяснение, которое Т. Манн вкладывает в уста Аменхотепа, а именно, что сам сновидец, с одной стороны, не способен истолковать свой сон, а с другой стороны, буде толкование ему предложено всегда отличит истинное толкование от ложного, не кажется, на первый взгляд особенно убедительным. Чисто интуитивная способность отличать ложь от истины, по крайней мере — в отношении своих собственных снов, если и дарована людям, то далеко не всем и далеко не в каждом случае. Необыкновенный расцвет психоанализа в первой половине ХХ в. Стал возможен только потому, что пациенты целиком полагались на то толкование снов, которое даёт психоаналитик, и не пытались как-то отличать истинные его истолкования от ложных. Аменхотеп, разумеется, не пациент на кушетке Фрейда, он вправе отвергнуть ложное истолкование, но у читателя неизбежно возникает вопрос: как он узнал, что оно –ложно, даже не услышав истинного.

Разумеется, задумывались над этим вопросом и мидраши, и традиционные комментаторы Торы:

«Сказал рабби Йеошуа из Сахнина от имени рабби Леви: они разгадали сны, однако не склонил он благосклонно слух свой к их голосу. Семь тучных коров — семь дочерей ты родишь. Семь тощих коров — семь дочерей ты похоронишь. Семь тучных колосьев — семь епархий (государств) ты завоюешь, семь тощих колосьев — семь епархий против тебя восстанут» (Мидраш Раба 99:7)

Итак, Т. Манн, по своему обыкновению, ничего не придумал, а просто умело вплёл в текст своей тетралогии традиционный мидраш, несколько расширив его и заставив заиграть новыми красками

Однако и мидраш ограничивается сухим пересказом отгадок волхвов, но никак не отвечает, да и не пытается ответить на вопрос, чем же эти отгадки хуже отгадок Йосефа, почему в одном случае Паро не поверил, а в другом — поверил. Самое, пожалуй, простое объяснение построено на сугубо текстуальном анализе: Паро говорит о своём сне в единственном числе, волхвы во множественном

 «И проснулся Паро, и вот, это сон» (там 41:7)

«И сказал Паро Йосэйфу: сон снился мне, а толкователя ему нет» (там 47:15)

Вместе с тем, пасук, вынесенный нами в начало, в переводе Д. Йосифона, как, впрочем, и в других русских переводах, грешит против оригинала. Точнее всего перевод с сайта Мошиах. Ру:

«И рассказал Паро им свой сон, и некому истолковать их Паро» (там 47:8)

Абарбанель не прошёл мимо этого стилистического нюанса, и построил на нём убедительное объяснение скептического отношения Паро к разгадке волхвов.

«Он знал, что и сам почувствовал, что это один сон. Однако волхвы, которые толковали сон, думали, что это два сна, поскольку Паро видел в них две разные картины, и в промежутке просыпался» (Абарбанель, там)

В качестве «первого подхода к снаряду» — неплохо. Но это решение хорошо только для данного конкретного случая. Если же мы захотим поставить вопрос шире, и спросим: а в чём вообще может состоять критерий истины, или же: в чём вообще может критерий лжи, как таковой, где та лакмусовая бумажка, помогающая меж ними различить, такое объяснение нам не поможет.

Разгадку надо искать не в синтаксисе, а в самом содержании двух снов или же двух утверждений.

«И не было того, кто мог бы разгадать Паро, ему на благо и на благо всему народу. А это именно то, к чему Паро стремился, он хотел понять из сна будущее народа, чтобы они поняли это до того, как это произойдёт. Ибо он верил, что не просто так послал Всевышний ему эти сны, особенно — в день его рождения. Ибо если они [волхвы] игнорировали это, то что могло им помешать говорить, всё что в голову взбредёт?» (Ш-Д. Луцатто, там)

При желании, Ш-Д. Луцатто мог бы сослаться на поздний мидраш:

«и в глазах всех рабов его — тем, что Йосеф дал совет, как оживить всю землю, как сказано в Писании: «Если Г-сподь благоволит к путям человека, то и врагов его примирит с ним» (Мишлей 16:7), так, что даже старший по убою скота, и все волхвы признали его правоту» (Сэхель Тов, там).

Итак, мы пришли к хорошо известному утверждению: практика, точнее, практическая, прикладная применимость той или иной теории — это самый надёжный источник истины. Соответственно, невозможность практического применения — критерий ложности. К великому сожалению, вся история ХХ века опровергает такой подход. Именно теории откровенно, до абсурда, лживые, противоестественные, извращённые получили самое полное, страшное практическое воплощение

Наконец, сам Т. Манн стремится ответить на вопросы, «что есть истина» и «что есть ложь» поменяв базисную парадигму, самоочевидную для подавляющего большинства из нас. На место статичного, биполярного, неизменного в своей окаменелой однозначности противостояния «чёрного» и «белого», Истины и Лжи с большой буквы, он предлагает достаточно сложную диалектическую модель, которая, одной стороны, ещё раз резюмирует неверие Паро волхвам, а с другой стороны является своего рода первым намёком, кратчайшим изложением тех идей, которые будут развёрнуты полнее в главе «Урим и Туммим». И истина, и ложь — это фазисы сложной диалектической спирали, они в полной мере подчиняются известному закону «тезис-антитезис-синтез». Правда, в данном случае Т. Манн предпочитает говорить не об истине и лжи, а о вере и неверии. Но ведь любая вера это, по сути, некая индивидуальная или коллективная, но всегда внутренне пережитая, прочувствованная, и в этом смысле — субъективная декларация, субъективное переживание неких утверждений, как истины. С другой стороны, субъективная декларация, субъективное переживание неких утверждений, как лжи, это и есть неверие.

Аменхотеп, который, как и в некоторых других случаях, пространно излагает идеи автора, горячо и красочно описывает эту диалектику. Первым её фазисом, тезисом, может быть только вера, некое положительное содержательное утверждение и некий позитивный душевный настрой, готовность признать это утверждение за истину. Но как же беспощадно расправляется Аменхотеп с этим душевным настроем и с этой истиной! «где ты возьмешь истинную веру, если веришь во всякий вздор». Да, «всякий вздор» — именно такова первозданная, изначальная, статичная и неизменная на протяжения тысячелетий вера. Полное отсутствие критического взгляда как на догматы, так и на канонические источники, безусловное принятие на веру древней традиции, переданной с молоком матери. Что же перед нами? Истина или ложь? Наверное, самым правильным был бы ответ: некое ядро частной, относительной истины, некий её слабый и меркнущий проблеск, плотно окутанный множеством оболочек лжи, до неузнаваемости его исказивших и затмивших.

Далее следует «неверие», антитезис:

«ни в какие поля страха, ни в каких демонов, ни в какого Усира с его носителями ужасных имен, ни в каких пожирательниц там внизу я не верю!»

Неверие это стремление снять с этого ядра истины все окутывающие его оболочки лжи, все «поля страха, демонов, Усира, пожирательниц внизу », всю ту седую архаику, которая и составляла главное содержание первозданной веры. Что же от этой первозданной веры останется? Очень может быть, что и ничего. Ядро истины будет уничтожено всепожирающим пламенем критического разума. «Младенец» — духовное устремление к высшей правде, будет выплеснут вместе с «водой» — грубыми и примитивными верованиями идолопоклонников. Трудный, несимпатичный, отпугивающий этап — но совершенно необходимый! И Аменхотеп это почувствовал всей душой и всем сердцем, став одним из первых в истории человечества сознательным скептиком, одним из первых, способных к отчуждённому, критическому, трезвому анализу той веры, которая не только вошла в плоть и кровь народа, но стала фундаментом Египетского царства, первоосновой его государственной пирамиды, общественных отношений:

«Верить — это великое блаженство для души. Но не верить — это, пожалуй, еще восхитительнее»

Правда, и сам Аменхотеп оговаривается, что такое «восхитительное неверие» — удел немногих избранных, наделённых незаурядной интеллектуальной честностью и интеллектуальной смелостью. Именно они могут пройти этот путь до конца, и наряду с «неверием» заложить основы новой веры. Неверие не является самоцелью. Это тоже фазис в диалектической спирали, на смену которому приходит синтез, новая вера, очищенная, возвышенная, облагороженная, именно там вера, которую так горячо проповедовал Аменхотеп, и которую он считал залогом грядущего процветания Египта, залогом блага, мира и благополучия всех Египтян. На место ядра истины в оболочках лжи, на место развороченных оболочек и утерянного ядра приходит новое, во сто крат более сильное и яркое ядро. Свободно ли это новое ядро полностью от всех оболочек лжи? Можно ли на этом успокоится, оставить всякую критику, всякий пафос «неверия»? Можно ли утверждать, что полная и абсолютная истина уже достигнута? Едва ли. Новая вера — это тоже частная и относительная истина, хотя она уже немного ближе к истине абсолютной. И об этом красноречиво свидетельствует диалог межу Аменхотепом и Йосефом. Аменхотеп верит в Амона, который «на небе», т.е. в божественное могущество солнечного диска, реального небесного светила. Йосеф ненавязчиво его поправляет, чуть смещая акценты: не «Амон на небе», а «Амон в небе», трансцендентный Зиждитель Мироздания, пребывающий за пределами нашей трёхмерной материальности. Итак, новая вера Аменхотепа — это тоже не более чем некий фазис, некое новое звено в бесконечно развёртывающейся диалектической спирали.

В своё время мы избрали для иллюстрации этой общей идеи конкретный пример: диалектическую эволюцию идеи Откровения на разных стадиях религиозного сознания.

Если читатели предложат нам другой конкретный пример, попробуем проанализировать и его.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Михаил Ривкин: Недельный раздел Микец

  1. «Итак, мы пришли к хорошо известному утверждению: практика, точнее, практическая, прикладная применимость той или иной теории — это самый надёжный источник истины.»

    Практика — критерий Истины. Другое дело, что у Истины может быть несколько критериев.
    По поводу самой «истории»…
    Если бы Фараону не приснился этот сон, и он, выслушав мнения «волхвов», им («волхвам») поверил — как бы он (фараон) встретился с Йосефом со всеми последующими событиями, которые с одной стороны были предрешены (по крайней мере в соответствии с изречениями наших мудрецов), а с другой произошли, благодаря проявлению Свободы Воли фараона?

    1. Спасибо за ваш интересный комментарий, цви. Вы очень точно почувствовали, в чём именно состоит творческая сверхзадача Томаса Манна. В «истории, которая рассказа сама себя» все события в жизни Йосефа выстроены вдоль одной прямой линии, которая ведёт прямиком из шатрра Яакова к высокому престолу Цафна панэах, второго человека в Египте. Каждое событие, в том числе, и сны Паро, и неспособность волхвов их правильно разгадать служат одной цели: доказать читателю, что возвышение Йосефа было совершенно неизбежно. Насколько каждое событие правдоподобно само по себе, насколько одно связано с другим, ни Автор(ов) ни целевую аудиторию не интересует. В те далёкие времена люди ещё нне утратили способности наивно восхищаться своим любимым героем, и «не давали фактам сбить себя с толку». Т. Манн адресуется современной аудитории, скептичной, всезающей, ничего не приниающей на веру. Ему важно наполнить каждый эпизод внутренней убедительностью. И убедительностью фактической, т.е. показать что каждое событие вполне реальна, а связь между событиями закономерна, и убедительностью внутренней, психологической, сделать каждое решение, каждыый поступок героев достоверными и правдоподобными. Например, короткую фразу о том, что волхвы не смогли разгадать сон, Т. Манн развёртывае в колоритную сцену, в которой Паро наделён поразительной интуицией, позворляющей ему, даже не зная правильной разгадки, безошибочно почувствовать вальш в словах волхвов

  2. «И не было того, кто мог бы разгадать Паро, ему на благо и на благо всему народу. А это именно то, к чему Паро стремился, он хотел понять из сна будущее народа, чтобы они поняли это до того, как это произойдёт. Ибо он верил, что не просто так послал Всевышний ему эти сны, особенно — в день его рождения.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.