391 total views (from 2022/01/01), 2 views today
Потом в троллейбус я забрался.
Меня привёз он на вокзал.
Себе я этим доказал,
Что и с маршрутом разобрался…
И тут кончаю я главу,
И еду поездом в Москву…
ВОВА
Поэма в сонетах
Глава 6 (Окончание)
Владимир Рывкин
Продолжение. Начало
CXXVI
МОПР посещали аферисты —
Пугали, плакали, порой…
Высококлассные артисты,
Я наблюдал за их игрой…
Однажды к ним один явился,
И мне он сразу проявился —
Он орденами козырнул,
Я в документы заглянул…
А он всего-то был сержантом.
То были части ордена.
Образовала нас война.
А я уж не был дилетантом…
Я это маме подсказал
И в документе показал…
CXXVII
Он выступал тут, как по нотам.
Этот отпетый аферист.
Плёл, что морская он пехота
И что, к тому ж, — киноартист.
Плёл о Нахимовском по блату, —
Знал, что сказать младому брату…
Но я уж знал, кто он такой,
И в нём рождался не покой…
Но всё ж он выиграть пытался,
Во мне он чувствовал врага,
Во взоре вольтова дуга,
И понимал он, что попался…
Он мамин МОПР не победил,
И неохотно уходил…
CXXVIII
Но МОПР изжил себя, закрылся.
Второй был год после войны.
Тут сам райком подсуетился,
Нет безработных у страны…
А мама наша большевичка,
И у неё к труду привычка,
И с самых ранних юных лет
Она имеет партбилет…
Она теперь глава в завкоме,
Народом избрана она.
Она так партии верна,
Об этом знают и в горкоме…
А мы с Татьяной — в лагеря,
Порою и до сентября…
CXXIX
Сестру воспитывал я строго.
Спросил: «Монеты от кого?»
Ей задавал вопросов много,
Но не добился ничего.
Она юлила и крутила,
Что у соседей одолжила,
Но оказалось — всё врала:
Ни у кого их не брала…
На соль её я ставил — в угол…
Я ей устраивал допрос.
Был в этом, знаю, перекос,
Но братом был я ей и другом…
И приходил свободы час,
И мама враз мирила нас…
CXXX
В Калинин воинские части
Спешат уже после войны.
Это в футбол добавит страсти —
Мы в их команды влюблены…
Вратарь есть — с трубкой и в фуражке,
Их форма сделана не в «рашке»,
Названья их — в одном ключе,
К примеру, это — «ЧПЧ»…
В нём имя «бати» — командира.
Бойцы с ним связаны года,
Они с ним брали города…
В футболе как же без кумира?
Команды эти промелькнут,
Но и на что-то намекнут…
CXXXI
Свой след десантники оставят.
Тут их дивизия пройдёт.
Они себя не так проявят,
Это в традицию войдёт…
Они на «Виллисах» гоняли,
Из автоматов вверх стреляли,
Бывали часто под хмельком,
В себя вливали не тайком…
Им очень многое прощали —
Судьба была их непроста.
Кого-то сбросили с моста,
А, может, люди всё сгущали?
Я тоже видел их не раз —
В них много было на показ…
CXXXII
А «ЧПЧ» «Динамо» наше
Раз раскатало под орех.
Всем доказала — чёрт не страшен,
К тому ж, когда вошёл он в грех…
Все в «ЧПЧ» чуть были пьяны,
В игре их виделись изъяны…
«Динамо» выиграло бой,
Был общий счёт большой сухой…
Мы пацаны переживали,
За тех болели и за тех.
«Динамо» — радовал успех,
Частей команды — доживали.
Кончалась вольная пора —
Кому-то претила игра…
CXXXIII
Был стадион со школой рядом.
И я на нём в футбол играл.
И мы, конечно, были рады,
Когда наш класс в финал попал.
И это стоит дорогого —
Я гол забил тем — с углового:
Подал игрок наш угловой,
И я в ворота — головой…
От школы кубок нам вручили.
Мы были всё-таки в восьмом.
Играли, видимо, с умом,
Вот и победу получили!
Ну, и, конечно, лагеря,
Что для меня, прошли не зря…
CXXXIV
Живя в Калинине, я летом
Был в пионерских лагерях.
Как не поведать мне об этом —
О тех счастливых детских днях.
Был первый лагерь мой в деревне —
Домишки старые, деревья…
Река, дремучие леса,
Природа русская — краса!
Одно не нравилось мне очень —
В домах, где жили мы, клопы…
Слова мои о них скупы.
Они нас ели дни и ночи.
С тех пор, прощения прошу,
К ним отвращение ношу…
CXXXV
Кормили нас довольно славно.
Для жалоб не было причин.
Тут женщин было много главных,
И с ними парочка мужчин.
Один был аккордеонистом,
Таким весёлым активистом.
Второй — завзятым физруком,
Ну, и совсем не дураком…
Я неплохим был футболистом,
С другими лагерь наш играл.
Я забивал и забивал…
Я обходил защиту чисто,
Но похвалили не меня.
И я подумал: «Пусть, фигня!»
CXXXVI
В наш лагерь папа на двуколке
В военной форме прикатил.
И покраснели комсомолки —
Он их, казалось мне, смутил…
И мама тоже с ним сидела —
Меня увидеть захотела…
Так средь родительского дня
Они проведали меня…
Они оставили мне что-то.
Себя я тут же подсластил.
Ну, и, конечно, угостил,
Как полагается, кого-то…
Народ родных определил
И после что-то говорил…
CXXXVII
Один пацан, он был под немцем —
Не в пионерских лагерях…
Такой, с разбитым, видно, сердцем
И с безразличием нерях…
Решив, что тюря я иль каша,
Сказал мне с прищуром: «Абраша…»
Я был не лох и не дурак,
И показал ему кулак…
Шутить он больше не пытался,
Ко мне уже не подходил,
Дорогой дальней обходил,
Но цепко в памяти остался.
Не стал его я обвинять.
И всё хотел его понять…
CXXXVIII
Что мы тут только ни курили —
Чаинки, мох и самосад…
И обо всём мы говорили —
Уже мы все не детский сад…
Деревня шпарила частушки
Не для ребяческой прослушки —
В них был сплошной открытый мат
И несомненный компромат…
В тот год закончились сраженья,
Уже прошёл победный май,
Деревня про суровый рай
Вещала в них без напряженья…
И мы их этот вещий вой
На ус наматывали свой…
CXXXIX
В деревне день Ильи Пророка,
Деревня празднует весь день.
И мы глядим в младые ока,
На это нам глядеть не лень.
Деревня улицей проходит,
Частушки дерзкие заводит,
А в них ужасные слова,
И тема в них для нас нова.
Поют они — остервенело,
Потом кричат все дружно: «Эх!»
Мы понимаем — это грех,
Но что-то в нас уже засело.
Пролил на всё нам новый свет —
Сей деревенский факультет…
CXL
Был этот лагерь необычный —
Деревня школу нам дала.
Был распорядок непривычный —
В нём деревенские дела…
Трудились мы, сорняк пололи,
Был огород большой при школе.
И тут в футбол я тоже бил,
И пионерку полюбил…
Звалась она так просто — Галя,
Я не решился ей сказать,
Старался как-то доказать…
Она была — не фифа, краля…
Потом я в городе страдал,
Но знака даже не подал…
CXLI
Играть в лапту мы тут любили
По нашим правилам… и ржать…
И мяч, летевший в нас, ловили,
Чтоб с ним куда-то убежать…
В отряде старшем все мальчишки
Снимали весело штанишки,
Им захотелось проверять
Ну, и линейкой измерять…
И раз наклонности заметив,
Они глумились над одним,
Мне был противен сей «интим».
А все ещё то были дети…
Я в этом мерзость находил
И с отвращеньем уходил…
CXLII
В Союзе секс не признавали,
Был фотографиям запрет, —
Где дам и девок раздевали
И раскрывали их секрет.
А в этом лагере впервые —
На фото: голые, живые…
Товар был кем-то принесён,
И я был, помню, потрясён.
Эффект от фото необычный,
Особенно, когда ты мал,
Пусть даже голых ты видал,
И у тебя есть опыт личный…
И эти фото, как беда
Заходят в память навсегда…
CXLIII
Наш баянист играл нам танго.
Мы ждали эти вечера.
Играл не так, как нынче Дранго,
Но танцевала детвора.
Сначала мальчики стеснялись,
Девчонки хитро улыбались, —
Они взрослее были нас,
Хоть и в один ходили класс…
Сначала мальчики друг с другом,
Потом немного осмелев,
И от аккордов разомлев,
Слегка приблизились к подругам…
Потом и парочки нашлись,
И шуры-муры завелись…
CXLIV
Я в Галю, помните, влюбился,
Она взрослей меня была.
Мой детский взгляд в неё вцепился,
Она внутри меня жила…
Она меня не замечала
И от других не отличала,
И я, понятно же, страдал
И всё, как должное съедал…
Был для неё я, видно, молод,
А, может, слишком я робел
И был особенно несмел,
Когда сводил нас вместе город…
Поволновала в детстве кровь
Мне безответная любовь…
CXLV
Зимою в Доме офицеров
Был новогодний школьный бал—
Все стулья к стенкам и на сцену…
Народец в зале танцевал…
Оркестр играл, сверкала ёлка,
И, вдруг, её мелькнула чёлка…
Вертелся в центре хоровод.
Послевоенный третий год…
Она мне только улыбнулась,
Её суворовец кружил.
Я миг нелёгкий пережил,
Любовь опять во мне проснулась.
Домой шел, думая о ней —
Об этой Гале не моей…
CXLVI
Однажды я гулял, без дела, —
Меня позвали сверху вдруг,
Я посмотрел — она сидела
В окне с какой-то из подруг…
Она мне сладко улыбалась,
Потом и звонко рассмеялась.
А я был будто бы во сне,
Совсем не знал, что делать мне…
Была в окне потом и мама.
Они ей что-то про меня.
Мне краски все померкли дня,
Казалось, я сгорю от срама…
На мой не очень взрослый взгляд —
На мне не лучший был наряд:
CXLVII
Штаны подвязаны верёвкой,
Не то, что не было ремней…
Пренебрегал экипировкой
Тогда я в общем-то своей…
И тут, конечно же, попался
И сразу очень растерялся,
Что им ответить не нашел
И мимо скованный прошёл…
Я через улицу увидел
Балкон из нашего окна,
Была с подругой там она,
Я её мысленно обидел…
Такое на меня нашло,
Но также быстро и прошло…
CXLVIII
Последний раз её я встретил —
Был в нашей школе школьный бал.
Конечно, я её заметил —
С ней выпускник наш танцевал…
Она была уже в девятом,
А кавалер её — в десятом.
А у меня был класс восьмой.
Я шел расстроенный домой…
Урок мне это был не детский.
Старался я её забыть,
Старался больше не любить.
Такой вот случай в жизни светский…
Потом я долго не любил.
Но Галю так и не забыл…
CXLIX
В тот год в Одессу я уехал,
Как от себя её ни гнал,
Была, наверно, жизни веха,
Её я часто вспоминал…
Я фото ей своё отправил
И пару строк в письме добавил:
Что, мол, она была в судьбе,
Ну, и немного о себе…
И мне пришло письмо от друга.
Мою он карточку нашёл,
Когда однажды где-то шёл.
И я сказал: «Прощай подруга!»
Да, штука хитрая любовь,
Не зря рифмуется с ней кровь…
CL
Я с Галей чуточку отвлёкся
От пионерских лагерей —
Своими чувствами увлёкся,
Не мог не вспомнить я о ней.
Всё это было, как виденье,
А, может как предупрежденье…
И не моя это вина,
Что мне понравилась она…
И мы тогда имели чувства.
Быть может, это и любовь,
Раз это так нам грело кровь
И порождало мыслей буйство…
Решим, что было всё не зря,
И двинем дальше в лагеря…
CLI
А этот лагерь был на Волге,
Тут Волга мелкою была.
Я не забыл о своём долге —
Она меня не забрала…
Тогда я чуть не утопился,
Пред самым берегом я бился…
Была у брода глубина,
Вот мне и встретилась она.
Я воду Волги бил безбожно,
И пацаны мне помогли,
Меня от смерти сберегли…
Забыть всё это разве можно?
Я час потом без сил лежал
На твёрдом бреге… и дрожал…
CLII
Потом я плавать подучился,
С доски и прыгал, и нырял,
Особо этим не кичился,
И дно сначала проверял…
Я знал, что тут кино снимали,
Что в нём в Чапаева стреляли,
Что он тут раненный нырнул,
И что от пули утонул…
Конечно, это совпаденье
Так просто мимо не прошло
И отражение нашло,
Войдя картиной в сновиденье…
Когда такое снилось мне,
Я нёсся с шашкой на коне…
CLIII
Тут в нашем лагере девчонки
Имели с песнями блокнот
И знали эти песни чётко,
И распевали их без нот…
Там были песни про ковбоев,
Пиратов, сказочных героев,
Про индианок и принцесс —
Шёл познавательный процесс…
Они без авторскими были,
Никто их авторов не знал,
И потому, не вспоминал…
Казалось всем, что это — были.
Фольклор в нас песенный входил
И души наши бередил…
CLIV
В войну мы в лагере играли —
С задачей знамя отыскать…
В ней — понарошку умирали,
Учились раненных таскать…
Ещё мы были детворою,
И увлекались все игрою,
Входили мы, конечно, в раж
И в боевой ажиотаж…
Мы все победе были рады,
Кричали радостно: «Ура!»
Послевоенная пора…
К тому ж давали нам награды…
Так проходили наши дни —
Вдали от дома и родни…
CLV
Я поделюсь здесь эпизодом.
Всему виною наш футбол.
Он очень был любим народом.
Тут был замешен женский пол…
Директор лагеря поведал,
Когда весь лагерь наш обедал,
Что ждёт для нас команду он,
Она тут местный чемпион…
Команда наша согласилась.
Кричала: «Мы их победим,
Урок футбольный им дадим!»
И встреча нам всем эта снилась.
И вот, настал желанный миг
Футбольных сладостных интриг…
CLVI
На стадионе все собрались —
Был день родительский как раз.
На поле мы тренировались,
Финтили, били напоказ…
Мы красовались при народе,
Сказали нам, что на подходе
Уже желанный коллектив,
И мы услышали мотив…
Наш баянист играл красиво
Известный всем футбольный марш.
Но тут предстал пред нами шарж,
Неописуемое диво!!!
Бежал на поле под мотив
Весь наш кухонный коллектив…
CLVII
Директор лагеря нас «бросил» —
Он никого не приглашал.
На поле были — Марфы, Фроси…
И стадион весь дико ржал…
Все тётки были в бутсах, в форме,
И все при лагерном откорме…
Они на нас помчались вскачь
И закатили первый мяч…
Потом и мы им шесть забили,
Отбросив — грусть, тоску, печаль,
Как говорится, от плеча…
И в настроении все были!
Не состоялся тайм второй —
Они замаялись игрой…
CLVIII
В конце концов мы были рады,
Каким бы был другой исход?
Мы не остались без награды,
Доволен был и весь народ…
Директор тоже веселился,
Что так над нами поглумился,
Но точно выиграл футбол —
В него вошёл и женский пол.
Когда тут женщины играют,
А я в Германии живу,
За них болею наяву,
Они так классно забивают,
Я вспоминаю лагерь свой
И на трибунах наших вой…
CLIX
Тут в нашем лагере был кучер.
Приятный парень, чуть хромал.
Он и вожатых, и физручек
И понимал, и занимал…
Он нам дрова возил из леса —
Весёлый лагерный повеса,
Он и продукты доставлял,
И всех кухарок забавлял…
А лагерь знал всё и шептался —
Нас, пацанов, не проведёшь,
Так и девчат не обойдёшь,
Да тут никто и не пытался…
Ну, просто парень был такой —
С весёлой, лёгкою рукой…
CLX
За Волгой полк стоял пехотный.
Ходил туда и наш народ.
Переходил за нами ротный,
И мы за ним по Волге вброд.
В полку нас, помню, уважали
И после фильма провожали —
К реке шёл с нами целый взвод,
Потом мы в лагерь сами — вброд.
Мы все за руки крепко брались —
Никто бы в воду не упал
И в темноте бы не пропал…
И дружно в лагерь добирались.
Так это было всё давно,
Но брод я помню и кино.
CLXI
Бывали в лагере интриги,
Да и любовные дела….
А часть ребят журналы, книги,
Порой, для чтения брала…
Мы все в палатках жили, спали,
И раз под дождь большой попали.
Наш лагерь весь тогда промок,
И всем хотелось в теремок…
Ну, а потом всё подсушили —
Явилось солнце из-за туч…
Да, наш народец был живуч,
И в тех палатках дальше жили.
Вот так показывал пример
Всем наш советский пионер!
CLXII
Дожди черёмуху сломали.
В палатке вся она у нас…
Её мы нежно обнимали
И говорили: «Это класс!»
Наверно всякий вам расскажет,
Как плод черёмухи рот вяжет…
Но мы с черёмухой лежим
И все от радости визжим…
Жевать плоды в своей кроватке…
И ощущать прекрасный миг,
Когда вокруг — забот, интриг,
Да и нехватка на нехватке…
Нам дождь такое удружил.
И каждый радость пережил…
CLXIII
Мы все готовились к приезду
И наших пап, и наших мам.
Ну, и готовились к отъезду,
Кончалась смена, — по домам…
Так было грустно расставаться,
Ну, а куда было деваться…
Да, двадцать дней это не год,
И пригорюнился народ…
Но и во двор уже хотели —
Друзей, знакомых увидать,
В футбол на улице поддать,
Да и поспать в своей постели…
Такой был трогательный час —
Он будоражил сильно нас…
CLXIV
После войны прошло два года.
Ещё видны её следы.
Ещё у нашего народа
Несчастий сколько и беды…
Ещё он сам не доедает
И от войны ещё рыдает,
Но дети едут в лагеря —
Туда, где реки и моря…
Не всё, быть может, понимали
Мы все, подранки той войны,
Что нам — надежде той страны,
Тогда так много отдавали.
Тут не кокетничаю я,
Мои читатели — друзья…
CLXV
Последний лагерь тоже летом.
В нём Гена Малышев — физрук.
Он достает ногами рук
И улыбается при этом…
Он с нами делает зарядку,
И мы за ним всё по порядку,
Он вовлекает всех нас в спорт —
На результат и на рекорд…
Он был поклонником футбола
И лихо нас тренировал,
Команду нашу создавал
И был весь в радости от гола.
И не любил он долго ждать,
И жаждал с нами побеждать…
CLXVI
Я в этом лагере, признаюсь,
Взял вдруг частушки сочинил.
Сегодня очень — маюсь, каюсь —
За то, что их не сохранил…
Про Гену были те частушки.
Меня за то дразнили: «Пушкин!»
«Ногами рук он доставал…»
Я петь тогда не уставал…
А Гена был похож на бога,
И женский пол его любил,
А с нами он в ворота бил…
И мы росли не без итога.
Мы шли в другие лагеря
Играть и каждый раз не зря…
CLXVII
Футбольный счёт был в нашу пользу,
И был в итоге — девять два.
Лишь запевал петух колхозный —
Мячи нас звали и трава…
Мы с Геной так тренировались,
Душой и телом отдавались.
И потому футбольный класс
Во всю повысился у нас…
И мы играть в какой-то лагерь
Ходили — полем, через лес —
Большой имея интерес
И чувство смелости, отваги…
Я помню радость этих дней —
Футбольной младости моей…
CLXVIII
Я был в команде правый крайний.
Голов немало я забил.
И это пусть не будет тайной —
Меня наш лагерь полюбил…
И даже лагеря директор
Ко мне держала добрый вектор.
В конце хотела наградить.
Я ж смог её разубедить…
В последний день мы закурили
В палате… и она зашла…
И нас курящими нашла,
Сказала: «Что ж вы натворили…»
Тогда я понял, что конец
Любому действию — венец…
CLXIX
И фотокамера в подарок
Была другому отдана.
Так был конец плохой мой ярок,
Что изменила всё она.
Мне подарили только книгу
И тем загладили интригу…
В ней надпись, лагеря печать,
Чтоб не грустить и не скучать…
Была та книга непростая —
Английский автор Стивенсон.
В ней было что-то в унисон —
Я это чувствовал, читая.
Такой был лагерный итог —
И справедлив он был, и строг…
CLXX
Но Гена был со мной любезен.
Сказал, что летом через год
Команде буду я полезен,
Что подбирает он народ…
И я скажу вам очень честно —
Мне было радостно и лестно
Себя в команде увидать
И за доверие воздать…
Но это жаль не получилось.
Одесса ожидала нас…
На юг показывал компас,
И всё случилось, как случилось.
А Гена — в памяти моей
Среди калининских тех дней…
CLXXI
Был МОПР под школой музыкальной,
И в ней уборщица была.
Поверив в слух мой музыкальный,
Она гитару принесла.
Она и в МОПРе убирала,
И маме дома помогала.
Провален был эксперимент,
Был зря принесен инструмент.
Финал печальным оказался —
Не знал я грамоты такой —
Не знался с нотною строкой…
И от гитары отказался.
Возможно, если б не война…
Но у войны своя цена.
CLXXII
Потом, когда я был студентом,
Гитару я себе купил.
Я забегу вперёд с моментом…
Я не играл на ней, грустил…
Меня соседка с ней связала —
Мне три аккорда показала…
Меня вы можете понять!
И стал я песни сочинять…
Я благодарен тёте Берте
За музыкальный сей урок,
За то, что он пошёл мне впрок
И изменил меня, поверьте…
Вот так, как в сладком дивном сне,
Вернулась музыка ко мне…
CLXXIII
Еще идут воспоминанья.
Четыре года — это срок.
Я прилагаю все старанья —
Не пропустить иной кусок…
Возможно, что-то позже вспомню,
Потом сонетами припомню.
Читатель с чувством подойдёт,
И ничего не пропадёт…
И самому мне интересно
Не позабыть, запечатлеть,
Как говорится, песню спеть,
И завершить всё с честью — лестно.
Я говорю себе: «Терпи
И над сонетами корпи!»
CLXXIV
Тогда в Калинине, мне мнится,
Из институтов был Педин.
В Москву и далее учиться
Мчал выпускник и не один.
Потом уже нас жизнь сводила,
Бывало, что и разводила…
Москва, Одесса, Ленинград…
Бывал я встречам этим рад.
Они ту жизнь напоминали
И те былые времена,
Когда любила нас страна,
И мы лишь только начинали —
Как говорится, в жизнь входить
И вкус в ней первый находить…
CLXXV
Из части папа был отозван—
Академический был курс.
Учиться никогда не поздно,
А он имел к учебе вкус.
Был курс для старших офицеров.
Учили их как инженеров.
Они могли преподавать
И опыт свой передавать…
В Мытищах начали учиться,
Потом был в Киев перевод.
Он там ещё учился год.
Он и в ученье отличился.
Не уставали мы скучать
И только письма получать…
CLXXVI
Он позвонил нам, поделился:
Два назначения ему …
Раздумий миг наш кратко длился.
И это ясно почему…
Быть Кенигсберга комендантом —
Военным, в общем, интендантом,
Или в Одессу-маму, в полк?
Мы все в Одессе знали толк…
«В Одессу!» — мы кричали дружно.
От нас он этого и ждал.
И там своё согласье дал,
И получил всё то, что нужно.
Теперь наш путь лежал туда.
Прощай Калинин навсегда…
CLXXVII
В то лето я восьмой закончил.
И год то был — сорок восьмой.
И папа курс уже окончил.
Мы собирались все домой —
В Одессу, так мы говорили,
Мы все её боготворили…
Мне снилось море, солнце, пляж,
Волшебный сказочный мираж…
Пришла полуторка из части,
Ребятам я с неё машу,
Кричу, что им я напишу.
Я весь — и в жалости, и в счастье.
Был детства сладостный кусок.
И из него теперь бросок…
CLXXVIII
Мы погрузились на вокзале.
Домчал нас поезд до Москвы.
Мы на плацкартный притязали,
И были, в общем-то, правы…
И папа был в хорошем чине,
И по другой, иной причине —
В теплушках мчали от врагов
Мы от одесских берегов…
Плацкарт мы, может, заслужили…
А, может, это и не так.
Наш папа был в огне атак,
А мы не очень плохо жили.
Наш поезд был не из плохих.
А, может, не было других…
CLXXIX
Я забегу вперёд немного.
И забегание моё
Судить не нужно очень строго —
И тут моё всё житиё…
Я навестил лишь раз Калинин,
И час свиданья был недлинен.
Но всё ж я долг отдал ему.
И этим грех с себя сниму…
Одессе есть глава другая.
Я там о ней не поскуплюсь.
И в ней к Калинину вернусь,
Скажу опять же, забегая…
Всё в жизни связано навек.
Уж так устроен человек…
CLXXX
В восьмидесятых, год забылся,
В командировке из Москвы,
Я как Онегин появился —
Там, где бывали раньше вы —
Кто наяву, кто на страницах
Моей поэмы, где я в лицах
Калинин детства показал,
О людях что-то рассказал…
Маршрут не тот был от вокзала.
Трамвай ходил — в мои года.
А тут троллейбус… не туда…
Но память путь мне подсказала.
И пусть всё было чуть новей,
Я шёл по улице своей…
CLXXXI
Дошел до площади Почтовой,
Плюс пол квартала, и наш дом.
Прошёл парадной той «фартовой»,
Сдержав волнение с трудом,
А во дворе чуть оглянулся,
Направо резко повернулся,
И, сжав в кулак ажиотаж,
На свой направился этаж…
За дверью нашей плач был детский.
И я в неё не постучал.
Хотя во мне вовсю кричал
Тот мальчик Вовочка — советский…
В ту жизнь свою я не вошёл,
И по ступенькам вниз сошёл…
CLXXXII
Пешком пошёл я по Советской.
Был Парк. Потом её дворец. —
Принцессы бывшей той немецкой,
Мост через Волгу, наконец.
А рядом с ним и школа наша,
Где в раздевалке тётя Паша…
Но на двери висел замок…
До сентября ещё был срок…
Мемориал стоял за Тьмакой,
При нас ещё он не стоял.
Он в память тех, кто воевал,
Кто шёл с последнею атакой…
Потом сошёл на Волги брег
И совершил в неё забег…
CLXXXIII
Потом сел в катер и по Волге
Прогулку, в нём я, совершил.
Маршрут наш был не очень долгим,
Но память он мою прошил:
Я вспомнил берег, где мы с мамой
Тогда в мороз столкнулись с драмой…
Как заливался каждый год
Вокзал речной тут в ледоход…
Увидел памятник Поэта —
Он был в плаще и в котелке.
А я на этом катерке
В конце калининского лета…
И там, на нём, средь волжских вод
Я вспомнил этот эпизод:
CLXXXIV
В нём вспомнил лагерь я и школу,
И пионерский наш отряд.
И как потом я комсомолу
Был, откровенно, очень рад.
Так нас воспитывали предки.
И мы, хоть были малолетки,
Тогда болели за страну —
И в годы мира, и в войну…
Меня в райкоме принимали.
Я пионером там горнил.
Райком всегда меня манил.
Они в нём это понимали…
И получил я там в ответ —
Желанный, с Лениным, билет.
CLXXXV
В райком для снятия с учёта
Пришел пораньше я, с утра.
Меня там приняли с почётом
И пожелали мне добра.
Я для отъезда открепился.
Я помню, очень торопился,
Но их за всё благодарил,
И им улыбку подарил…
Идя обратно, по дороге,
Я взял вдруг карточку открыл
И от прочтения застыл,
И побежал назад в итоге…
В учётной карточке моей
Я оказался не еврей…
CLXXXVI
В райкоме очень удивились,
Когда увидели меня,
Своей ошибке изумились,
В лице спокойствие храня…
Ко мне все чувства сохранили,
Национальность изменили —
В учетной карточке, друзья,
Стояла нация моя…
Калинин — город русский очень.
Евреи были редкость в нём.
Их не увидишь днём с огнём…
И я к тому же, между прочим,
И это правда, а не ложь,
Тогда чуть с русскими был схож…
CLXXXVII
Я вспомнил женщину кассира.
Её убили там в леске.
Она деньжата приносила.
Я видел рану на виске.
Мы шли всем лагерем купаться,
Резвиться, прыгать и плескаться,
А по дороге этот страх —
Ужасный женщины той прах…
И щуку вспомнил я из верши —
Шрам на мизинце до сих пор,
Грибы и ягоды, и бор…
А мне здесь быть всё меньше, меньше…
Но всё то прошлое, как сель,
Как водопад, как карусель…
CLXXXVIII
Вот у знакомой мы в деревне.
С утра парное молоко.
Дом деревенский, крепкий древний.
Болото, лес недалеко…
Она грибам нас обучает.
Она их чётко различает.
И мы в них стали понимать.
И знаний нам не занимать…
Я деревенским — интересен,
Они у дома ждут меня:
И пацаны, и ребятня…
И слов не выбросишь из песен…
Никто меня не обижал.
Домой я с грустью уезжал…
CLXXXIX
И то, как мама угорела
Я вспомнил. Как её спасал.
Она вся сжалась, посерела.
Я долго темя не чесал…
Я понял — это не игрушки,
Открыл окно, на две подушки,
Как смог я, маму уложил…
И сразу взгляд её ожил.
Была зима и дух морозный
Ей удивительно помог,
Забрал себе угарный смог,
Всё было сделано не поздно.
На опыт я не притязал.
Мне кто-то свыше подсказал…
CXC
И физик вспомнился мне школьный.
Он был горбат и ростом мал.
Но он рассказчик был «прикольный»
И пацанов нас понимал…
Свой сериал нам про шпионов,
Сверх всех учительских законов,
В конце урока заплетал,
И класс в экстазе трепетал…
Мы ждали все его, как Бога,
Такой у нас был интерес,
А он, как дьявол или бес,
Всегда рассказывал немного,
И этим нас он всех держал
Ну, и, конечно, ублажал…
CXCI
И вспомнил я свою училку,
Ту, что стихами поразил,
И удалил с лица ухмылку,
И на пятёрку мне — склонил.
Стихи те были о футболе,
И о пацанской нашей воле.
Конечно, первые стихи,
Плохи, бывают, неплохи…
Но, может быть, без них сонеты
Я эти нынче б не писал,
А лишь затылок свой чесал —
В свои уже такие леты…
Но про начало… и итог…
Наверно, знает только Бог.
CXCII
Я вспомнил госпиталь военный.
Бойцы смотрели из окон.
Смен лиц был в окнах постепенный,
Таков войны любой закон…
Они из окон нас просили,
И мы им тут же приносили:
И папиросы, и вино…
Всё на верёвке шло в окно.
Девицы, женщины их звали —
Невесты мамы, жёны, так…
Они — подранки из атак,
Тех дев и женщин волновали.
И с ними кто-то шел домой,
А кто-то снова ехал в бой…
CXCIII
Они запомнились мне в белом —
Халаты, нижнее бельё,
С улыбкой все и с крепким телом
Вошли в сознание моё…
Другие в окна не глядели —
Те, что прикованы к постели…
Им оставалось лишь лежать,
И только мысленно бежать…
Не трудно было догадаться,
Что было там у них внутри.
Ты это, память, не сотри,
Им многим было чуть за двадцать.
Они — защитники страны,
Живая память той войны…
CXCIV
Я вспомнил бурку. С фронта папа
Её, с кавказского, привёз,
Она внутри висела шкафа,
Жаль было мне её до слёз.
Унес её артист ансамбля,
Осталась дома только сабля…
Он маме деньги заплатил
И с нашей буркой укатил…
Я одевал её, порою,
Себя в ней в зеркале внимал,
Её никчемность понимал
Тут нам, в Калинине, не скрою…
И всё же я переживал,
Когда тот с буркой убывал…
CXCV
Ребят калининских я вспомнил.
Кого-то я потом встречал.
По именам я многих помнил.
В любой толпе их замечал…
Когда я грыз в ОПИ науку,
Они попались мне под руку —
На Дерибасовской, вдвоём,
И получили мой приём…
Они порядком испугались —
Надвинул кепку я на лоб,
Как будто я одесский жлоб…
Потом мы радостно смеялись!
Их жизнь курсантская ждала,
Она нас снова развела…
CXCVI
Ещё один пацан из класса
В Одессе в Вышку поступил.
Ходил он в классе не без баса —
Авторитет себе копил…
А поступивши в мореходку,
Совсем сменил свою походку.
В тельняшке, в мичманке ходил,
И в этом кайф свой находил…
Со мною он форсил не очень —
Его я в классе как-то сжал,
Так, что он чуть не завизжал.
Я это вспомнил — между прочим…
Не вспоминал там это я,
И мы встречались как друзья…
CXCVII
Один был мичманом в морфлоте,
В Одессе я его встречал.
Он о своей морской работе,
Не выступал и не трещал.
А в классе мы с ним были в дружбе,
Дружны бы были и на службе,
Но я, среди иных утех,
Кончал Одесский Политех…
Встречал в Москве и в Ленинграде,
Когда на практиках бывал.
Нас миг свиданья волновал
Мы в чувствах были не в накладе,
Как много — школьные друзья,
А также — школьные края…
CXCVIII
Наш катер к пристани причалил.
Решил я городом пройти.
Воспоминания звучали
И попадались на пути…
Я вспоминал дома, дороги.
Калинин чувствовали ноги…
Я улыбался старине,
Засевшей накрепко во мне…
Потом в троллейбус я забрался.
Меня привёз он на вокзал.
Себе я этим доказал,
Что и с маршрутом разобрался…
И тут кончаю я главу,
И еду поездом в Москву…
(Окончание следует)
