Генрих Шмеркин: У камина

Loading

Но эта ссыкуха Илонка, прознавшая, что Вениамин Валерьевич — в его-то почтенные годы! — слыхом не слыхивал, кто такие покемоны, полностью перехватила инициативу и захлёбываясь, начала втюхивать ему какую-то хрень про этих дурацких карманных монстров…

У камина

Генрих Шмеркин

«Ты босиком сидела в зале –
впотьмах, у кресла на краю.
И языки огня лизали
печурку жаркую твою…»
ВеБер, поэт-юморист.

1.

Ноябрь выдался стылым. Часы на кирхе Сердца Йезуса пробили шесть, совместный ужин близился к концу.

Берминводов доедал свои ленивые вареники, приготовленные по его собственному рецепту (макароны отварить, посыпать творогом, хорошенько посолить, и — вперёд!) Ильвинская ужинала макарошками с тушёной печёнкой. Рецепт не менее гениальный — на готовку здоровенного куска говяжьей печени Берминводов потратил не более двадцати минут.

Илонка уплетала те же макароны, но с сосисками. Она заправски манипулировала ножом с вилкой и, без каких-либо возражений со стороны взрослых, макала сосиски в отнюдь недетскую (Дюссельдорфскую!) горчицу. Два месяца назад внучатая племянница Ильвинской поступила в 6-й класс Ойлендорфской гимназии с экономическим уклоном, и ей, наконец, была разрешена эта серьёзная, взрослая приправа.

На плите закипал чайник.

— А чай у тебя какой? Насыпной? Или в пакетиках? — ненавязчиво осведомилась Ильвинская.

— И тот, и другой, — расплылся старик в блаженной улыбке.

— По мне, так лучше насыпной… — нежно заметила Ильвинская. — И обратилась к Илонке:

— А тебе?

— И я насыпной, — подтвердила внучатая.

— Веник, а чайничек для заварки у тебя есть?

На двадцать шестом году эмиграции (городок Ойлендорф, земля Шлезвиг-Гольштейн) фрау Ильвинская оставалась верна себе и по-прежнему, чисто по-горловски — заваривала чай в специальном, «бабушкином» чайничке.

Подобным артефактом Вениамин не располагал и на немудрящий вопрос гостьи о наличии такового, вместо лаконичного «Нет!», ответил витиевато и, на вкус автора, довольно-таки размыто:

Не купил себе я ранчо,

Но зато имею рванчо!

Майки, брюки, простыню –

Постоянно их чиню…

И, без лишней скромности, добавил:

— Как сказал один поэт!

Юмористический стишок принадлежал перу Вениамина и родился совсем недавно.

Ильвинская не оценила — ни неожиданную озорную рифму, ни оригинальность поэтической мысли, ни душераздирающий неологизм «рванчо». Однако суть уразумела с полуслова.

— Тогда я в джезве заварю. Ты не против? — пригасила она поэтический пафос Берминводова.

— Пожалуйста.

— Ой, да в ней полно кофе!

— Так вылей!

— Куда?

— В раковину, в туалет, куда хочешь…

— Ты же знаешь… Или забыл? Я не люблю выбрасывать продукты… — виновато проворковала Ильвинская. — Я перелью… Вот сюда, — и указала на чашку с надписью «Willkommen in Eulendorf!»… — Утром нагреешь себе, в микровелле[1]… А полотенце для посуды есть?

— В комоде, под кальсонами. На нижней полке, — дал исчерпывающий ответ гостье усевшийся сиднем хозяин и кивнул в сторону гостиной.

— А чего не здесь? Ты им не пользуешься?

— Нет.

— Напрасно… Посуду нужно вытирать, насухо.

Ильвинская сполоснула джезву и удалилась в гостиную, за полотенцем.

— Да, Вениамин Валерьевич, — вздохнула Илонка после некоторой паузы, — вам нужно тоже, наверное… в Мюнхен переезжать…

— А что, кто-то переезжает? — поинтересовался Берминводов.

— Никто…

— Ну?! И где ж твой «заварной»? — вернулась на кухню очаровательно улыбающаяся Ильвинская, и странная Илонкина сентенция тут же вылетела из головы.

— Вот, — указал он на жестянку «Schwarzer Tee», стоящую на полочке над сушилкой.

— Нет, Веник! Всё-таки Тимоха наш — умница! Ещё и восьми нет, а какой тактичный! Рассказывает: у тебя на стенке… — кивнула Ильвинская в сторону гостиной, — висит фотография… И он тебя спрашивает: «Дедушка, это кто?» А ты ему: «Анжелика». А он: «Какая Анжелика?». А ты: «Твоя бабушка». А Тёмка: «Не может быть. Ты, дедушка, что-то путаешь, она здесь какая-то… ну… не такая…»

На фотографии была запечатлена Ильвинская в возрасте 22 лет.

— Я же говорю: тактичный мальчик! — продолжила она. — Сказал: «Не такая». Не сказал же… что старая!

— Ничего ты не старая, — обиженно пожал плечами Вениамин. — Ты такая же, точь-в-точь.

Как ни смешно, это не было комплиментом. В глазах Берминводова «внучатая бабушка» оставалась такой же молодой.

Ильвинская бросила в джезву щепоть чая и залила кипятком. Щёки её зарделись.

2.

«Когда уйдёшь ты от меня
когда-нибудь,
прошу:
убрать с огня
лапшу –
не позабудь…»
ВеБер

Если честно, то в те 10 — 15 минут, пока чай будет настаиваться, Берминводов рассчитывал, что они тихо-мирно побеседуют. И какая разница, о чём? Лишь бы слышать её голос…

Но эта ссыкуха Илонка, прознавшая, что Вениамин Валерьевич — в его-то почтенные годы! — слыхом не слыхивал, кто такие покемоны, полностью перехватила инициативу и захлёбываясь, начала втюхивать ему какую-то хрень про этих дурацких карманных монстров…

Он слушал в пол-уха и представлял себе выгоревший на солнце циферблат с причудливыми римскими цифрами и бегущей секундной стрелкой.

С некоторых пор Берминводов чувствовал время как никогда. «Без четверти семь. Сейчас должна прийти…» Он заглянул в свой мобильник.

Циферблат не подвёл — на экране высвечивалось: «18:45».

— Вениамин Валерьевич, звонят, — прервала свой увлечённый рассказ Илонка.

— Веник, ты что? Совсем оглох? — бросила на него удивлённый взгляд Анжелика. — Ничего не слышишь?

В дверь, действительно, звонили, и он, действительно, не слышал.

Своего стариковского слухового аппарата Веник страшно стеснялся и им, в присутствии Ильвинской, ни своих ушей, ни её настроения старался не отягощать.

Старик встрепенулся:

— Это Вера, моя сестра.

И добавил:

— Илоночка, открой, если нетрудно.

— У тебя здесь сестра?.. — изумилась Ильвинская. — Лично я об этом не слыхала.

— Так услышишь. И увидишь, — как смог, съюморил Берминводов.

Квартира была спланирована так, что из прихожей — входящий первым делом попадал на кухню; и через мгновение перед гостями предстала немолодая, плотно сбитая непрезентабельная женщина с заячьей губой, здорово смахивающая на крольчиху.

— Abend, Herr Berminvodov… — бормотнула вошедшая и, оценив обстановку, окатила Берминводова холодным насмешливым взглядом. Затем — проделала то же с Ильвинской.

— Анжела, извини… — нервно заметил Берминводов. — Это не она!.. Это Светлана… Тоже медсестра…

Всё было именно так. Он действительно, ждал Веру, которая курировала его последние два года. А до неё — к нему приходила Светлана.

— А это мои знакомые: Илоночка… со своей двоюродной бабушкой Анжеликой Семёновной, — представил крольчихе своих гостей сконфуженный чем-то хозяин.

С лица Анжелики не сходила недоуменная гримаса. Она знать не знала (или просто не хотела знать?) ни о его болячках, ни о том, что вот уже который год его регулярно пользуют медики.

3.

«Любви приливы и отливы,
страстей угасших карнавал…
Ирэн, ты помнишь нашу иву?!
(Иль там с Наташкой я бывал?!)»
ВеБер

…Он не видел её уже года полтора и встретил совершенно случайно, на автостанции. Нет, не в «родном» Ойлендорфе. А за 200 км от него, в городке Мюнстер-Керлих, куда приехал на бесплатный семинар для страдающих диабетом.

Как? Почему? Что привело её сюда?

Она шагала прямо на него — какой-то чужой, непривычной походкой, в неизменной своей «леопардовой» куртке, такая же, ярко наштукатуренная, перекрашенная в шатенку, с серебристым своим чемоданчиком на колёсиках, явственно прихрамывая и (страшно подумать!) опираясь на тяжёлую лакированную палку.

Это был шок. В первый момент он страшно обрадовался (что увидел её!), но тут же ужаснулся (как она изменилась!) И сходу — возликовал вновь: «Так тебе, сука, и надо! Всё-таки есть бог на земле! Не вечно ж тебе молодиться и крутить хвостом, глумясь над одним престарелым придурком…»

Он остановился и преградил ей дорогу:

— Анжела…

Взял её за рукав.

— Finger weg, scheißes Kerl! — разверзлась басистая пасть крашеной шатенки. — Polizei!.. Wo ist die Polizei?! [2]

— Entschuldigen Sie bitte! Tausend Entschuldigungen![3] — рассыпался в извинениях Берминводов.

Это была не она.

А жаль… На сердце вновь стало муторно.

4.

«Для кого ж ты, черешня, поспела?
Как же тут не накушаться в дым?!
Да, мне нравилась девушка в белом,
но теперь я дружу с голубым…»
ВеБер

— Анжела, если ты не против… мы с сестричкой… ненадолго уединимся, — криво усмехаясь, ляпнул сдуру Берминводов, надеясь подобной, крайне неудачной, на взгляд автора, шуткой разрядить не сулящую ничего хорошего обстановку.

— Конечно, конечно, уединяйтесь! — от души расхохоталась Ильвинская. — Кто бы возражал?! Лишь бы на здоровье!

Берминводов вновь сник. Он встал из-за стола и, тяжело дыша, почапал «в опочивальню». Светлана последовала за ним.

В опочивальне Вениамин Валерьевич сбросил шлёпанцы, женщина молча, стараясь не смотреть на него, помогла ему снять джинсы, он забрался на специальную «регулируемую» кровать с электронным управлением, какие обычно стоят в германских больницах. Она надела резиновые перчатки и, упёршись ногой в кроватную раму, принялась стаскивать с пациента компрессионные чулки (Kompressionsstrümpfe).

5.

«Когда-нибудь, я твёрдо это знаю,
в прибор чернильный уронив чело,
поэт навек отлюбит, отстрадает…
но не отпишет, точно, ничего».
ВеБер

Одним ранним утром, на заре их знакомства, когда та самая, о которой пошла речь — непрезентабельная, смахивающая на крольчиху! — медсестра фирмы «“Prilutsky“, Ambulanter Pflegedienst»[4] Светлана Москитюк заехала к Вениамину Валерьевичу — дабы, как обычно, натянуть ему на ноги Kompressionsstrümpfe и разложить по ячейкам его «медицинского бокса» суточную порцию лекарств («дозавтраковые», «послезавтраковые», обеденные, «ужинные» и ночные — всего 23 наименования), взгляд её, совершенно случайно, упал на кухонный стол. И запечатлел этот издевательский, антисанитарный «натюрморт»: замызганный обрывок газеты Neue Zeiten, а на нём — недопитый стакан пива, оставшийся от ужина, окаменелый хвост вяленой краснопёрки и початая бутылка трёх-с-половиной-еврового виски Margut.

— Вы играете с огнём, херр Берминводов… Никогда б на вас не подумала, — начала она тупую агитацию за здоровый образ жизни. — С вашими диагнозами вам только алкоголя не хватало…

— Друг мой, друг мой, я очень и очень болен, — насмешливо (кстати, об алкоголе!) продекламировал Веник, сверля саркастическим взглядом эту, чуждую поэзии, обывательницу. — Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем, то ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь…

— Голова моя машет ушами, как крыльями птица, — подхватила обывательница это (его любимое!) Есенинское стихотворение. — Ей на шее ноги маячить больше невмочь…

— Черный человек — чёрный, чёрный! — чёрный человек на кровать мою садится, чёрный человек спать не дает мне всю ночь! — продолжил опешивший от такого пердимонокля Веник, с сумасшедшинкой взирая на эту, далёкую от романтического слова, крольчиху.

— Чёрный человек водит пальцем по мерзкой книге и, гнусавя надо мной, как над усопшим монах, читает мне жизнь какого-то прохвоста и забулдыги, нагоняя на душу тоску и страх!.. — отчеканили они слаженным хором…

6.

«Почто меня под корень рубишь?
Почто, чуть что — холодный душ?!
За что меня ты так не любишь?! —
Ведь я тебе пока не муж!»
ВеБер

С тех пор поэтизированная крольчиха у Берминводова, по известной только ей (а возможно, и ему!) причине, не появлялась.

7.

ШАГАНЭ
«Ты во тьму Тегерана шагнула,
и растаял мой крик в тишине…
Ах, зачем ты меня шуганула,
Шаганэ ты моя, Шаганэ?!»
ВеБер

Она позвонила внезапно. Он уже думал — не позвонит. И даже собирался позвонить ей сам. И вдруг… «Веник, привет! Ты не забыл?»

Какое там «забыл»?!

Она должна зайти за Тимохиным фотоаппаратом.

Неделю назад у Берминводова был юбилей; как-никак разменял восьмой десяток.

Отмечали у него дома, в Ойлендорфе (Linden Str.5), впятером. С единственным сыном Димой, невесткой Зоей и 7-летним их отпрыском — внучком Тимохой, приехавшими аж из Мюнхена, на собственном BMW. Ну и с Анжеликой (проживающей тут же, в Ойлендорфе), которую захватили по пути.

Тимоха приехал с новой своей «игрушкой» — взаправдашним фотоаппаратом, с которым, по словам родителей, не расставался вот уже пару недель. Как заправский фотокор, он постоянно подлавливал моменты и, лукаво улыбаясь, щёлкал, щёлкал, щёлкал…

Когда гости разошлись (точней — ушли все разом, поскольку Анжелика отбыла на машине сына), одухотворённый Веник выдул ещё одну чашку чая и, на подъёме, принялся за мытьё посуды.

8.

«Это правда, что Де Ниро
ест котлеты без гарнира,
а хвалёный Джонни Депп –
на него стучит в Госдеп?»
ВеБер

Посудой у Берминводова обычно (полчаса во вторник, полчаса в пятницу) занимались пфлегеры[5], ибо, временами, даже элементарное стояние на ногах было для него тяжким испытанием. Но после того, как он свиделся с ней, все медицинские его неприятности улетучились. Вот уже минут двадцать, как он стоял у мойки и, с несвойственным ему домохозяйственным драйвом, драил ножи, вилки, тарелки… Когда почти вся посуда была перемыта, одна совершенно не скользкая, ещё не намыленная рюмка внезапно выскользнула из рук, грохнулась на пол и разлетелась на мелкие осколки.

«Будь ты проклята!» — в сердцах процедил сквозь зубы Берминводов, опустив глаза в пол, покачивая головой и тщательно осматривая результаты неприятного происшествия.… Вооружившись совочком и щёткой, пыхтя и охая, — едва ли не на карачках, — стал собирать осколки и поблескивающую стеклянную пыль по всей кухне.

«Будь ты, сука, проклята!» — гаркнул он, на этот раз, во всю Ивановскую (автору до сих пор не до конца ясно, в честь чего или кого был провозглашён этот пламенный спич). Сердце забилось, как в отрочестве после стометровки.

Бум!.. Бум!.. Бум!.. — раздалось три глухих трагических удара в потолок.

Стемнело давным-давно, орать и включать громкую музыку после восьми было не комильфо.

«Откуда? — носилось в воздухе. — Откуда в больном твоём, старческом теле столько мочи? Почему попёрло из тебя это хрен знает что? И вообще — чёрт с ними, с идиотскими твоими невзгодами!».

…Сон не шёл. Он долго ворочался в электронной своей кровати, затем встал и достал из аптечки снотворное. Таблетку запил доброй кружечкой пива Guinness, которое спасало его от систематических запоров (последствие химиотерапии), и, умиротворённый, отошёл в объятия Морфея.

9.

«На посмех всему колхозу
так живём с Танюхою:
моя милка пишет прозу,
а я розу нюхаю!»
ВеБер

Утром, в прихожей, Берминводовым был обнаружен ещё один сюрприз. На дверной ручке висел забытый внучком «фотик». Какой драмой это было для мальчишки, трудно себе представить…

Он тут же позвонил в Мюнхен.

Тимоха уже ушёл в школу. Трубку снял Дима, вот уже третий год, работавший дома, «по удалёнке». Он был в курсе, что перемещаться на своих двоих отцу всё трудней, и поэтому Веник первым долгом сообщил: сегодня с ногами у него значительно лучше, и он вполне сможет сходить на почту — отправить посылочку. Или ещё круче — сесть на поезд и доставить аппарат внуку, лично в руки, аккурат к его приходу с продлёнки.

Обе идеи Берминводова Дима отверг сходу, поскольку отцовские экспедиции в одиночку, с его букетом болячек, не одобрял, и вообще — в следующие выходные маманя едет к ним, в Мюнхен, «на Ложкиных». То есть на машине Ложкиных, вместе со всем ихним семейством: племяшом Борей, его женой Милой и дочуркой — Илонкой (уже известной читателю).

Жили Ложкины в Ойлендорфе, на одной с Ильвинской лестничной площадке.

Так что лучше — чтобы папаня встретился с маманей, передал ей фотик, и все дела.

«Дяде Вове говорят:
“Врёшь ты двадцать лет подряд!”
Ну а он в ответ: “Ей-ей!
Так устройте юбилей…”
ВеБер

Что касается организации юбилея, то планы у Веника были грандиозные: в субботу, за день до торжества, сын звонит в Ойлендорф и резервирует столик в ресторанчике Greenwich, где подают настоящие ливерпульские — пальчики оближешь! — бифштексы с кровью. Пять лет назад они праздновали там 60-летие Анжелики и о качестве подаваемых блюд знали не понаслышке.

На следующий день, между пятью и шестью, сын с семьёй — должны быть в Ойлендорфе.

Они забирают мать, заезжают за ним, он прихватывает из дому пакет вина, бутылку спиртного и колу (дабы не отягощаться ресторанной наценкой), и подсаживается к ним в авто. После чего все, впятером, едут в старый город. У пешеходки юбиляр, невестка, Тимоха и Анжелика выгружаются и пешим порядком следуют в Greenwich. Сын же рулит на ближайшую парковку — у оперного театра, паркуется и по-быстрому, с вино-водочным папиным рюкзачком, двигает в ресторан.

А дальше — что-нибудь из холодных закусок, обязательно салаты, картофельные шарики «Air ballons» и знаменитые бифштексы — всем, включая Тимоху. А под завязку — мороженое и кофе-глясе (Тимохе — какао).

11.
«Любовью нужно дорожить:
с ней — обращайтесь осторожно!
Любовь за деньги не купить –
Её продать за деньги можно…»
ВеБер

Ровно в 17.30, как договаривались, к дому Берминводова подрулил белый BMW с четырьмя участниками предстоящего банкета. Юбиляр взял свой алкоголесодержащий рюкзачок и поковылял к лимузину. Однако в процессе влезания на своё почётное (юбилейное!) место — рядом с водителем, возникли осложнения: ноги своему хозяину не подчинялись, хоть убей.

Сыночек не растерялся. Он тут же позвонил в ресторан, отменил резервирование и хотел было попросить, чтобы 5 фирменных бифштексов, салаты и картофельные шарики были доставлены по адресу «Линдэн-штрассэ, нуммэр фюнф, ан хэррн Бэрминводофф, эрдгэшосс, рэхтс». Однако, как назло, фирма Greenwich доставкой на дом не занималась, и тогда сын звякнул в харчевню «Saftig», неподалёку от ж/д вокзала. Бифштексами по-ливерпульски и «Air ballons» она, естественно, не располагала; пришлось ограничиться пятью порциями фрикаделей с голимым картофелем фри и доставкой.

12.

«Февраль. Прощанье у камина.
Тебя молю я об одном:
О не бросай меня, Полина!
Замри! Давай передохнём!»
ВеБер

 

После разговора с сыном на предмет Тимохиного фотоаппарата — Берминводова осенило: трое Ложкиных плюс Анжела — это всего лишь четверо. То есть: в Борькином фольксвагене есть одно свободное место! Значит, действительно, никаких походов в одиночку, на черта они нужны! Надо надеяться, ему станет лучше, и он — элементарно! — сможет поехать пятым. И ещё раз повидается с Тимохой!

Каких-либо отношений с Борей Ложкиным герой наш особо не поддерживал, а потому позвонил Анжелике, чтобы этот вопрос со своим племянником уладила она.

 — Да оставь ты Борю в покое! — окатила его неожиданным выплеском телефонная трубка. — Каждый! Так и норовит его использовать! И ты — такой же, как все. И не вздумай ему звонить!

«Ну-ну… — подумал он, — на нет и суда нет».

13.

«Я помню всё, что между нами было –
угар хмельной клубился, словно дым.
Шёл дождь… Но ты меня забыла –
тогда, в трамвае, вместе с зонтиком своим…»
ВеБер

Она позвонила внезапно. Он уже думал: она не позвонит; и даже собирался позвонить ей сам. И вдруг…

— Веник, привет! Ты не забыл?

Какое там «забыл»?! Наоборот! Суббота — уже завтра. Она должна зайти за фотиком.

— Через пять минут мы у тебя.

И повесила трубку.

Что ещё за «мы»? С кем она заявится?!

Темнеть ещё не начало.

ПИЦЦАСТРАДАТЕЛЬНОЕ
«Опять мне сегодня не спится,
опять аппетит восстаёт:
твоя безразмерная пицца
уснуть мне никак не даёт…»
ВеБер

Раздался звонок, он открыл. На пороге — она и Илонка.

— Привет.

— Привет… Проходите.

Отчего она приходила обязательно с кем-то? Боялась остаться с ним наедине? Боялась, убьёт? Задушит? Зарежет?

— Фотоаппарат приготовил?

— Естественно.

— Неси.

— Вот… — он притарабанил из спальни фотик, замотанный в свою старенькую ковбойку.

Не раздеваясь, она стала втискивать передачу в сумочку.

Часы на кирхе пробили половину шестого.

— Так что? Даже чаю не попьёте?! — поинтересовался обескураженный Берминводов.

— Ой, столько дел, столько дел… — посетовала Анжелика и тут же стала стаскивать с себя куртку. — Честно говоря, Илонка ещё не обедала… Да и я… успела только позавтракать…

— Печёнку… с макаронами будете?

— Нет, спасибо… — хором вырвалось у Анжелики и племянницы.

— А сосиски?

— Да, конечно.

— Тогда придётся подождать, — сказал Берминводов, — пока оттают.

И направился к холодильнику.

— Ждать не нужно, — покровительственно улыбнулась Ильвинская. — Ставь воду, я всё устрою. Через 10 минут будут готовы.

Веник полез в морозилку, извлёк пакет с надписью «Fleischwaren REWE GmbH» и…

Идиот, память совсем ни к чёрту! Он пребывал в полной уверенности, что сосисок у него — пруд пруди. Знал же, что она придёт, и не допёр — проинспектировать сусеки…

В наличии оказалось лишь три экземпляра анонсированного продукта.

— Ничего страшного, печёнка тоже пойдёт, — смущённо пробормотала Ильвинская.

— Нет, печёнку я не буду! — едва ли не со слезами на глазах воскликнула Илонка.

— А тебе никто не предлагает, — успокоила её Анжелика, — две штуки, надеюсь, тебе хватит?

— Не знаю…

— А третью — Вениамину Валерьевичу, — сказала, как отрезала, внучатая тётушка. — Правильно, Веник?!

— Не буду я ваши сосиски, — усмехнулся Берминводов. — У меня печёнки навалом…

— Тогда и мне печёнку, — отрешённо молвила Ильвинская.

Берминводов открыл холодильник, достал сковороду с тушёной печёнкой, стоявшую на полке рядом с кульком сморщившихся бурячков (и впихиваемой в себя вот уже который месяц как средство повышения уровня гемоглобина), поднял крышку и расстроился ещё сильней — от пресловутой печёнки оставалось лишь два маленьких кусочка.

— Отлично! Будет нам на двоих, — обречённо воскликнула Ильвинская.

— И не мечтай, — иронично заметил Берминводов. — Себе я чего-нибудь сконструирую.

На плите уже булькали макароны.

(Окончание следует)

Примечания:

[1] Микровелле — микроволновка (нем.).

[2] — Руки прочь, чёртов мужик! Полиция!.. Где полиция?! (нем.).

[3] — Извините, пожалуйста! Тысяча извинений! (нем.).

[4] “Prilutsky“, Ambulanter Pflegedienst — “Прилуцкий“, амбулаторная служба по уходу за больными (нем.).

[5] Пфлегер — работник службы ухода за больными (нем.).

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Генрих Шмеркин: У камина

  1. A мне показалось — очень симпатичная весёлая проза.
    И даже стишки вполне на уровне, а это — редкость, как и доброжелательный комментарий.
    Если не полениться и посмотреть послужной список,
    понятно — в Мастерской появился настоящий профессионал, каких
    в сети не много.

    1. Вы не поняли «контекст». Видимо, для этого Вы недостаточно еще безумны 😀 .

    1. Чушь из-под рифа.
      Генрих Ш. — писатель без всяких кавычек.
      Зависть — это наследие недоразвитого социализма.

      1. Ладно, есть другой вариант: Генрих Ш. — писатель без всяких кавычек.
        А зависть — это наследие развитого социализма.
        Выбирайте, господа.

Добавить комментарий для Леонид Рифенштуль Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.