Как ему, полковнику-танкисту, дали разрешение на выезд, никому не рассказывал. На въезде в Америку скрыл, что был коммунистом. Коммунистам въезд в США запрещен. Принимающие власти, конечно, понимали, что бывший офицер не мог не быть коммунистом. Но уже пришла внутренняя инструкция, что в СССР многие были вынужденными коммунистами. Ну, что с этим можно поделать? Дали разрешение на въезд. Да и стар уже был Корш — 65 лет.

Коршун в инвалидной коляске

Рассказ

Анатолий Стеклов

    Двойная дверь послушно распахнулась, и Корш ворвался на своей инвалидной коляске в актовый зал городского зала искусств.

 — Корш Бергман! — объявила ведущая литературного вечера. Все зааплодировали, некоторые даже встали. Корш, уверенно управляя колесами, сразу проехал по центральному ряду к сцене. Попросил микрофон.

Корша знали все. Еще недавно без его стихов не выходила ни одна местная газета. Стихи его были напористы, ехидны, агрессивны. Не всем нравились. Но ему на это было наплевать. Глупость он называл глупостью, бездарность бездарностью. Рифмы его были четкие, не придерешься. Скорее всего Корша можно было бы назвать поэтом-критиком.

— Здравствуйте, друзья, — начал Корш, — безмерно рад быть снова вместе с вами. — Вижу, некоторые из вас постарели, побелели, полысели. А некоторые выглядят неплохо: поправились на килограммов десять — двадцать. — По залу пробежал смех.

 Коршу было 92 года. После недавнего инсульта говорил он медленно, как бы подбирая слова. Сидя в своей инвалидной коляске, Корш, большой лысый, рассказывал о своей новой жизни в доме престарелых, о том, как регулярно читает местные русскоязычные газеты, хоть сам уже и не публикуется.

— Моя голова и руки еще работают. Остальное — так себе.

 Во время последней мировой войны Коршу было 14. Не участвовал, конечно, но с друзьями делал, что мог для победы. Потом была армия. Армия в те годы была другой, не такой, как сегодня. Не святая, но офицерская честь, солдатская гордость были не просто показушными словами. Многие верили. А сейчас, и Корш понимал это, армия, спасшая мир от фашизма, сама стала агрессором.

 Корш дослужился до полковника! Большой чин в армии. Танковое училище окончил с отличием. Танки любил. Они давали ему чувство силы от союза человека и техники. Инженер Бергман и танки чинил, и гонки выигрывал, и стрелял неплохо.

За спиной иногда слышал: «Шел бы лучше в дантисты…» Не обращал внимания. Армия не для слабаков. С солдатами был строг. Налетал неожиданно. Требовал много. Так и прозвали Бориса Бергмана коршуном, постепенно Корш. Ему нравилось это имя.

В армии и женился. Выросла дочь. Писал стихи жене, дочери, а потом для газет, журналов. Полковник — танкист — поэт!

— Моя голова и руки еще работают. Остальное — так себе. «Вы уж извините старика за непослушный язык», —сказал Корш в микрофон. — Я прочту вам только одно маленькое стихотворение. Вы и уснуть не успеете.

Я в коляске, как в танке,

Мой последний бросок.

В двухколесной тачанке,

Я уже не игрок.

 В зале все замерли. Струна внимания вдруг натянулась до предела. Люди опустили глаза, понимая, что слышат последнюю исповедь старика.

Возвращаю, о… Боже,

Ключи от души.

Спасибо, что дожил.

Спасибо, что жил.

  Много лет назад Корш с женой решил уехать из Советского Союза. Уехать вместе со всеми евреями. Уехать от опасно разраставшегося антисемитизма, увозил дочь.

Как ему, полковнику-танкисту, дали разрешение на выезд, никому не рассказывал. На въезде в Америку скрыл, что был коммунистом. Коммунистам въезд в США запрещен. Принимающие власти, конечно, понимали, что бывший офицер не мог не быть коммунистом. Но уже пришла внутренняя инструкция, что в СССР многие были вынужденными коммунистами. Ну, что с этим можно поделать? Дали разрешение на въезд. Да и стар уже был Корш — 65 лет.

 Купили с женой небольшую квартиру в доме для пожилых людей. Дочь нашла работу. Быстро вышла замуж. Родилась любимая внучка.

Жизнь в Америке ему не особенно нравилась, но раз так повернулось, никуда не деться. Понемногу приспособился.

Время шло. И вдруг… У всех стариков бывает это страшное вдруг…

Умерла любимая жена Ева. Один остался Корш. Одинок днем, особенно одинок ночью. Метался по квартире, разговаривал с ней, и цветы покупал, и ругался, спрашивал совета.

Умерла Ева.

Я на танке из зоны

На минуту одну

Ей возил незаконно

Незабудки к окну.

 Еле ворочая языком, рычал в микрофон Корш.

Дочь разошлась с мужем.

Внучка выросла, вышла замуж.

Коршу стало 90.

 Дочь уехала с новым мужем в другой штат. Иногда звонила. Все его дела вела по телефону. Квартиру родителей продала и на эти деньги перевела жить Корша в дом престарелых больных людей. Что-то и себе забрала. Денег никогда никому не хватает.

 Уехала в другой штат и внучка. Там была работа. Хорошо, оставила деду холодильник.

 Корш остался один. Ездил на коляске по этажам, заглядывал в окна. Сначала ждал дочь. Потом перестал.

Вот и кончился порох,

Стоп, машина, замри.

Ни к чему больше споры,

Ни к чему разговоры,

Я бессильный старик,

Одинокий старик.

 Корш остановился. Зал молчал.

Развернувшись резко по-военному кругом, Корш помчался на коляске к выходу.

Вслед Корша провожал шквал аплодисментов.

— Мы тебя любим, Корш! Мы тебя помним!

Кто-то помог Коршу сесть в машину, спрятал инвалидную коляску в багажник.

Корш вернулся в свой дом престарелых.

Наутро в комнату Корша вошла нянечка:

— Как вы себя чувствуете, Корш? Как прошел вчерашний литературный вечер?

— Прекрасно, — ответил Корш, — Что у нас сегодня на завтрак?

А через месяц Корш почувствовал себя плохо. Врачи подумали, что умирает. Вызвали дочь.

Дочь приехала. В тумбочке у кровати нашла записку с почерком отца:

«Похорони рядом с мамой».