Елена Данченко: Бабочка

Loading

Ближе к лету, раздобыв телефон матери через Ингину подругу, я дозвонилась в Санкт-Петербург. Мать говорила со мной дружелюбно, но, Боже мой, сколько было в ее словах неприкрытого эгоизма! Мать говорила обильно, не предложениями, а какими-то периодами, говорила по часу…то были монологи самовлюбленной женщины, крепко обиженной жизнью. Но ведь умерла ее родная дочь! Я покорно слушала, мне нужно было одно: как-то убедить мать приехать за урной дочери, стоящей в крематории с декабря…До того я звонила в крематорий, спрашивала, до какого срока они могут держать урну. Оказалось — полгода, а если за полгода родственники не забирают, то прах просто выкидывают в неизвестном месте.

Бабочка

Елена Данченко

Cказать о ней, что она была голубоглазой блондинкой, значит, не сказать о ней ничего. Хотя она была блондинкой — самой настоящей — с богатой копной золотистых волос. И у нее было не самое распространенное имя: Инга. Я знала ее по касательной, мы были всего лишь знакомы. Впервые я увидела ее на собрании НСРС. НСРС − Нидерландский Союз Российских соотечественников — общественная организация, которая занималась культурными мероприятиями русских в Голландии, и которая однажды пригласила меня на конференцию. У входа в конференц-зал стояли женщины и раздавали проспекты и визитки. Среди них была молодая голубоглазая блондинка с несколько удлиненным лицом. Она протянула мне карточку, на которой было написано: «Инга Милованова. Русский кулинар». На оборотной стороне карточки полыхали красные жостовские цветы. Я взяла визитку, поблагодарила. Знакомится было некогда, мне нужно было выступать, поэтому я бросила карточку в сумку и быстро пошла в зал.

Мы встречались время от времени на каких-то культурных вечерах. На мероприятиях я бываю редко из-за болезни и разъездов, а Инга, казалось, не пропускала ни одного из них, хотя жила довольно далеко от Рандштада*, на севере страны, под Гронингеном и я даже не знала толком, где. Запомнилась одна встреча с ней. Актив НСРС позвал меня на празднование Нового года в посольство Российской Федерации в Гааге. Там оказалось много знакомых, Инга в том числе. После концерта нас пригласили в банкетный зал к богато сервированному столу. Тогда в посольство прибыл его новый глава — Александр Шульгин и наши барышни наперебой бросились с ним знакомиться и распускать пёрышки: рассказывать о своих заслугах в Голландии на всевозможных, в основном, артистических и певческих поприщах. К новому послу было не протолкнуться — дамы заняли круговую оборону, локтями защищая подступы к объекту вожделенного знакомства. Инга не толкалась, скромно держалась в стороне. Потом все дружно ели, а еда была чудесной и очень русской — оливье, селедка под шубой, бутерброды с красной икрой, маленькие прозрачные квадратики мясного студня, украшенные морковными звездами, дольками крутых яиц и укропом, и много чего еще было на том столе, уже не такого привычно-русского. Я оказалась у блюда с тарталетками, наполненными воздушной белой начинкой, с явным вкусом сыра, приправленного чесноком. Рядом оказалась Инга. С видом исследователя она аккуратно и неторопливо пробовала тарталетку.

− Не могу понять из чего сделана начинка, − сказала Инга

− Похоже из сыра с чем-то, можно уточнить.

На ловца и зверь бежит — вдоль противоположного края стола двигался повар, неся открытый керамический горшок с пельменями. От горшка валил душистый мясной пар. На голове повара серебром переливалась накрахмаленная шапочка. Улучив момент, я подошла к маэстро и спросила, из чего сделана начинка для тарталеток. Повар не стал скрывать рецепт. Я передала Инге ценную информацию и мне запомнилась светлая улыбка благодарности, обращённая ко мне. В той улыбке угадывалось многое: не избалованность, умение ценить добро, какая-то непростая судьба, о которой я узнала много позже.

Потом была еще одна встреча, в городе, в котором я живу — в Зэйсте. Так получилось, что в моем городке, где русского языка не слышно, а из всех славянских наречий на улицах и в барах можно выловить польский , да и то изредка, вдруг выгрузился русскоязычный литовский десант — Нериус со товарищи. Оказывается, в нашем Зэйсте давно жил предприниматель — строитель из Литвы, русский по имени Саша, и он меня даже знал визуально — видел на улицах. Он набирал строителей в Литве. Нериус, парень из-под Каунаса, приехал в Голландию сначала не к Саше, а к другому человеку, неудачно устроился на работу, где его нещадно обирали. Нериус мыкался, менял места строек и прочих тяжелых работ и в конце концов вышел на зэйстовского Сашу. Саша оказался благодетелем — дал не только работу, а и жилье в доме с большой трещиной по внешней стороне краснокирпичной стены, обросшей лопухами и диким, позабывшим ножницы садовника, кустарником, Рядом шла стройка (не Сашина), дом был предназначен на снос и его уже выкупила компания, которая решила cлегка нажиться на обреченном строении. Дом был предложен Саше на время, на какое — особо не уточнялось и Саша поселили там троих строителей. В доме были три этажа — по этажу на человека, горячая вода, отопление, даже стиральная машина. А перед входом в жилище оказалась довольно обширная площадка, по центру выложенная плитами. Музыкант-любитель Нериус, вопреки всем невзгодам, успешно музицировавший в Голландии в русских кругах, воспрянул духом: у него появилась даже небольшая студия для записи песен и репетиций с соло-гитаристом и вокалистом Мишей. Сосед его Казимир, большой и неторопливый, похожий на медведя (если только медведи бывают голубоглазыми), не музицировал, а пил. По-моему, он и не работу выходил только когда ему вздумается. А вздумывалось ему тогда, когда заканчивались деньги на водку. Нериус умел неплохо готовить и, будучи по природе человеком общительным, собрал однажды знакомых русских на Масленицу. Многие приехали издалека. Приехала и Инга, не пропускавшая ни одного мероприятия в чужой маленькой стране, в нашем, еще более маленьком, русском кругу. Привезла с собой свои фирменные кулебяки с вензелями, салаты, нарезки. И даже, что совсем уж удивило, большую кастрюлю ягодного киселя. Все это добро она тащила в руках, добираясь своим ходом, без машины, из деревни Ауде Пекела (много позже я узнала название места Ингиного обитания), пересаживаясь с транспорта на транспорт. Нериус приготовил литовские цепеллины, девочки напекли блинов. Инга, в основном, молчала, только улыбалась, когда люди, поедая ее кулинарные шедевры, говорили комплименты набитыми ртами, мыча от удовольствия — продолжительное «ммм» усиливалось, интонационно поднимаясь наверх, к небесам, означая высшую степень блаженства…

Следующая наша встреча состоялась очень скоро, на моем авторском вечере. На фэйс буке я запустила рекламу и начала приглашать слушателей. Инга, активная и во всех русских группах на сайте, быстро откликнулась и попросила меня дать ей возможность поучаствовать в вечере с лекцией про историю русской Масленицы или Комоедицы. Попросилась выступить и Лерочка Глебова, наша гитаристка и исполнительница бардовской песни. Мне это показалось отличной идеей и я согласилась. У нас с Ингой вышел тогда небольшой спор по поводу стола. Поскольку вечер был по преимуществу моим, то мы с мужем решили закупить продуктов и накрыть для всех приглашенных стол — вино, лимонады, чай-кофе, печенье. Бутерброды, сухие колбаски, оливки, всякие голландские «hapjes» — закуски. Я попросила Ингу испечь штук 15-20 русских пирожков с разными начинками, необязательно мясной. Инга замялась и спросила денег. Пришлось объяснить, что поэты выступают иногда бесплатно и еще свои средства вкладывают, если хотят накрыть стол — а случай был именно тот самый, потому что в Торгпредстве не разрешают проводить платные мероприятия. Я тогда еще не знала, что у НСРС есть кое-какие деньги и они компенсируют по чекам оплату продуктов на русских мероприятиях. Позже они и нам компенсировали затраты.

Перед началом вечера в Амстердаме меня поразил взгляд Инги. Она смотрела на меня затравленно.

— Инга, очень тебя прошу — не бойся ты меня, — улыбнулась я ей. Рассиявшись, она сказала, что привезла коробку с пирожками.

− Вот и хорошо.

В перерыве все были приглашены к столу. Нам тогда повезло — Торгпредство расщедрилось и нам подарили коробки дорогих московских конфет и шоколада «Вдохновение». Я имею в виду упаковочные картонные коробки, в которых помещалось штук 8-10 обычных конфетных коробок. То было неожиданно свалившееся богатство — наш царский гонорар за выступление.

− Люди, − сказала я , − забираем по коробу каждый. Выступающим тройная доля.

Но самым вкусным на столе были даже не роскошные конфеты далекой родины, а ингины пирожки. Их оценили даже избалованные сотрудники посольства.

− Зачётные твои пирожки! — подмигнул Инге охранник.

Вечер закончился, настала пора прощаться. Наша малолитражка оказалась битком набита — коробками с конфетами и звукоаппаратурой. В машине сидели трое: муж за рулем, я, а сзади, еле уместившись рядом с коробками и аппаратурой, Нериус, ставивший нам всем звук на том вечере. Мы никого не сумели бы подвезти даже к амстердамскому вокзалу. Запомнилась картина: Ирина Мокроус и Инга бредут в сторону вокзала, нагруженные сумками. В руках у Инги — коробки. «Как она все это дотащит до своего Гронингена?», − подумалось тогда.

Когда из-за моего нездоровья мы начали подолгу жить в Испании, Инга начала вдруг активно писать комментарии к моим постам на фэйс буке и странные письма в личную почту. Воспроизводить написанное мне не хотелось бы, но комментарии отдавали троллингом, а личные письма — скрытыми психологическими проблемами и это было непонятно. Последние три года я тяжело болела, в Беларуси умерла моя мама, постоянно наваливались трудоёмкие и неотложные бытовые дела и мне хотелось одного: покоя. Чтобы просто прийти в себя после медицинских и прочих испытаний. То, о чем писала Инга было несправедливо и раздражало. Однажды она едко высказалась про то, что не «будет больше нарушать мой покой». И еще про мои «вечные гениальные стихи». На гениальность, тем более вечность своих стихов я никогда не претендовала, но отвечать резко не стала. Комментарий о «гениальном и вечном» стёрла и написала ей примерно следующее: «Ингуша, так получилось, что мы с тобой не подружились. Не успели. Тому виной моя бурная и даже несколько сумбурная жизнь и очень сложные житейские обстоятельства. Моя болезнь, наконец. Человек имеет право на покой и я сейчас нахожусь именно в такой фазе. Мои силы не беспредельны и мне сейчас просто необходима статика — и физическая и душевная».

Но было в ее посланиях ко мне много познавательного. Оказывается, Инга учила китайский язык. Я спросила ее, для чего. Она ответила: « Чтобы мозги тренировать». Узнала, что Инга по образованию биолог и очень хорошо знает ботанику. Помню, как живо и доходчиво она мне объяснила , что то, что я принимала за цветок банановой пальмы — не цветок, а почка, а сама пальма не пальма , а …трава. А банановые плоды не фрукты а ягоды.

И только после внезапной смерти Инги я узнала что стояло за ее странностями… Есть у Владимира Маканина рассказ с названием «Река с быстрым течением». Это рассказ о молодой женщине, заболевшей неизлечимой болезнью. Женщина была замужем, муж ухаживал за ней как мог. И вот в дом к умирающей начала приходить ее подруга, убедившая мужа, что им неплохо сделать бы ремонт − мол, это придаст силы болящей. Читая эту вещь, постепенно понимаешь: подруга метит мужа себе и ремонт организует для себя — в квартире, где собирается жить в недалеком будущем. «Получше, получше циклюйте паркет», — обращается она к строителям (цитирую по памяти).

Ингина судьба иная, но название маканинского рассказа и одна из главных его линий, как нельзя лучше подходит и к ее жизни, оборвавшейся внезапно и далеко до положенного природой срока. И подобно маканинской героине, на Инге, вернее, на ее смерти, нажились самым бессовестным образом…

У Инги был друг, иракец по происхождению, Фуад. Они долго прожили вместе и искренне любили друг друга, по крайней мере, в начале отношений. Они познакомились на курсах изучения голландского языка. Инга тогда только что рассталась с голландским партнером — врачом и ей было совершенно некуда идти. Врач не проявил положенную для его профессии гуманность и не захотел подождать с разводом три месяца — за этот срок Инга успела бы получить легальный документ, подтверждающий ее право на пребывание в стране — verblijfsvergunning**. Инга, с круглым отличием закончившая биолого-почвенный факультет престижного Санкт-Петербургского университета, не могла работать в Голландии по специальности — у нее не было документов и права на работу. Поэтому и возник ее кулинарный проект и бесконечная работа поваром на русских вечеринках. По причине отсутствия документов она и Фуад не могли пожениться. А потом они не могли пожениться по другой причине — Инга не сумела родить ребенка, а для арабского мужчины дети — суть женитьбы. Инга предлагала пойти на ЭКО — искусственное оплодотворение, но Фуад отнекивался, говоря, что его вера не позволяет зачать ребенка в пробирке. Что там происходило между ними, мне не ведомо и другим русским голландцам тоже — личную жизнь Инга держала под замком и многое мы узнали уже тогда, когда — все, абсолютно все — для Инги стало поздно.

В какой-то момент Фуад сам оказался без документов, кажется, у него закончился рабочий контракт. Ему нашли фиктивную невесту, но не в Голландии, а в Германии.

Поговаривали, что рывок в Германию был во имя Инги — чтобы получить документы и жениться в конце концов на ней. В это слабо вериться, думаю, у Фуада были другие намерения…Фиктивный брак оказался эффективным и новоиспеченная жена родила в положенный срок девочку. Забегая вперёд, скажу, что ребенок родился в день смерти Инги…

Ингу Фуад не забывал, ежедневно звонил ей и называл «старшей и любимой женой». Тяжело больная Инга приняла нездешние и совсем не европейские правила игры, по которым жил ее любимый. Или не любимый; предполагаю, что в конце жизни она не задавалась уже такими вопросами. У нее не было никакой иной опоры. Она ждала появления ребенка у «второй жены», собиралась помогать им с воспитанием, называла девочку (Узи подтвердило пол ребенка) своей суррогатной дочкой — то были уже сказочные выдумки тяжело больной женщины…

Некоторые Ингины подруги, а вернее те, кого она принимала за подруг, бросили её, больную и уже обреченную, да еще и начали издеваться над ней в интернете. Слишком поздно для меня дошло, что значили элементы троллинга в ее комментариях и письмах…Ингу просто затравили в сети.. А ведь я могла бы ее понять, если бы знала, как тяжело она больна. Могла бы помочь…Но она скрывала болезнь, до последней минуты сражаясь с ней и веря в выздоровление.

 Вот такая экзотическая судьба выпала нашей сибирячке (Инга родилась в Иркутске): экзотическое имя, экзотический муж и их отношения, экзотические увлечения, например, китайским языком. Экзотическая причина смерти дополнила этот яркий и пёстрый коллаж. Ингу убил …ежик, маленький и невинный, но несший в себе смертоносный яд. Будучи сердобольным человеком, Инга спасала бродячих кошек от клещей, вынимая их пинцетом, зажатым в голых руках без перчаток. Однажды ежиха-мама принесла Инге умирающего от клещей детеныша. Инга вытащила из зверька 18 клещей. Ежик умер, но один из его клещей пробрался под тонкую кожу Ингиной подколенной чашечки. Клеща того вытащили, но он постепенно привел к амилоидозу — нарушению белкового обмена. Сначала клещ, как водится, вызвал боррелию. Боррелия, в свою очередь, породила заболевание бронхов, которым Инга страдала более года. Лечения никакого не было, вероятно по той же самой причине затянувшегося отсутствия документов. После укуса клеща Инга не приняла даже таблетки доксициклина, что совсем уже не понятно при наличии хорошего биологического образования. Она не могла обратиться к врачу, но многочисленные друзья Инги сумели бы ей помочь и лекарством снабдили бы. Бронхоэктатическая болезнь привела к амилоидной дистрофии. Непрерывно звонивший мобильный телефон усилил процесс — Инга была слишком активна: работала в Русском Центре при университете Гронингена, в Русской школе Гронингена, в Биологическом саду города Харен — в Hortus. У нее постоянно шли мастер-классы, ни один кулинарный проект не обходился без нее. Умирая, она помогала организовать русский фестиваль в Гронингене…Ездила к подругам в гости с кастрюлями борща. Незадолго до смерти готовила вкусные блюда друзьям, а ведь ей уже было тяжело стоять у плиты…Она успела сходить на гастрольный концерт своего знаменитого земляка — Дениса Мацуева, расплакаться от божественной игры и взять у него автограф. За несколько дней до смерти она побывала в музее в Хаарлеме.

Под занавес Ингиной жизни документы на гражданство материализовались. Увы, Инга уже с трудом ходила и у нее было поражено сердце… Подруга — из совсем уж новых и живущих неподалеку — водила ее за руку к врачам, Инге назначили лечение, но все это случилось слишком поздно.

Умерла Инга в полном одиночестве, в постели, окружённая спасенными ею кошками. Нашла ее соседка-голландка Милли, ежедневно заходившая ее проведать.

Хоронили Ингу всей нашей русской общиной, скидываясь на похороны — кто сколько мог. Похоронной страховки у Инги не было, а за кремацию выставили счет — три тысячи пятьсот евро. Собрано было гораздо больше, более шести тысяч евро. Урну с прахом должны были отдать Фуаду, а он обязался отправить ее в Санкт-Петербург, Ингиной матери. Инга хотела быть похороненной в Великом Новгороде в могиле отца, которого очень любила и которого рано потеряла и мать обещала выполнить последнюю волю дочери.

Увидев наши усилия, в крематории простили сумму за кремацию, просто списали, и помогли с поминками.

Мать Инги, ее сестра и брат так и не приехали попрощаться с ней…

У этой печальной истории имеется продолжение, совсем уж некрасивое.

Та самая подруга, принимавшая активное участие в последней фазе Ингиной жизни, назовем ее Лариса, организовав сбор денег для похорон, побоялась дать свой банковский счет, из-за налоговой системы. В соцсети она дала счет Фуада. Вот на этот счет и полетели деньги отовсюду: из Голландии, России и прочих стран, в которых обитали Ингины друзья. Фуад начал лить виртуальные слезы и активно постить фотографии Инги на фэйсбуке, не забывая благодарить отправителей. Тот самый Фуад, что бросил больную Ингу, женившись на молоденькой арабке. Тот самый Фуад, который не приехал даже на похороны женщины, с которой прожил немало лет, и которую, как он уверял, любил. Но когда Лариса-организатор начала вести переговоры с Фуадом о переправке урны с прахом в Россию и дальнейшем захоронении, начались недопонимания. Недопонимания закончились ссорами. В диалог вмешалась мать Инги, не пожелавшая приехать зимой за урной. Дескать, холодно для похорон. Сама мать в период смерти и кремации находилась в Италии, в семье младшей дочери, Ингиной родной сестры, и почему-то не выехала в Нидерланды, хотя это можно было легко устроить — Италия и Нидерланды — страны Шенгена. Дальше-больше. Лариса умудрилась поссориться и с матерью Инги. А потом и вовсе вышла из этой истории, как говориться, соскочила. Мои многочисленные смски в личную почту на фэйс буке остались без ответа — Лариса не пожелала мне дать свой номер телефона, а потом и вовсе исчезла с фэйсбука…

Ближе к лету, раздобыв телефон матери через Ингину подругу, я дозвонилась в Санкт-Петербург. Мать говорила со мной дружелюбно, но, Боже мой, сколько было в ее словах неприкрытого эгоизма! Мать говорила обильно, не предложениями, а какими-то периодами, говорила по часу…то были монологи самовлюбленной женщины, крепко обиженной жизнью. Но ведь умерла ее родная дочь! Я покорно слушала, мне нужно было одно: как-то убедить мать приехать за урной дочери, стоящей в крематории с декабря…До того я звонила в крематорий, спрашивала, до какого срока они могут держать урну. Оказалось — полгода, а если за полгода родственники не забирают, то прах просто выкидывают в неизвестном месте. Обзванивала немногочисленные компании, отправляющие прах на исторические родины голландских граждан — мне называли заоблачные суммы. Мать, в основном, интересовало, кто заплатит за ее приезд в Голландию и кто ее встретит в аэропорту.

— Ну конечно, Фуад заплатит! — убеждала я. — у него почти все деньги. А встретить найдется кому, не беспокойтесь (сама я была в то время далеко -в Испании).

— А я хочу, чтобы заплатила Лариска! — бубнила в трубку мать.

— Но у нее нет, вернее, есть какая— то малая сумма и она ее отдаст, но деньги в основном у Фуада.

— А докажите!

Пришлось доказывать. У Ларисы были таблицы с именами и расчетными счетами всех, кто отправлял деньги Фуаду. Я, как помогающая на фэйсбуке в группе «Фонд Инги Миловановой», сохранила все эти таблицы и отправила по электронке матери.

Мать Инги, получив доказательства, наконец-то поверила в правду. Через младшую дочь вступила в переговоры с Фуадом. Фуад начал указывать на Ларису, лгать, что у той все средства…В дело включилась еще одна приятельница Инги, Дана Гроссу, бывшая подруга друга Фуада — две пары дружили когда-то. Дана надавила. Доказательства оказались сильнее и семья Инги с помощью Даны вытащила из Фуада около тысячи долларов на билеты до Амстердама и обратно, а также обещание забрать урну и привести в аэропорт.

Мать прилетела в июне. Фуад сдержал слово и привез урну в аэропорт. Мать улетела рейсом на Санкт-Петербург в тот же день. Дана встречала ее и провожала.

Урну все-таки захоронили так, как пожелала Инга — в могиле ее отца, в Великом Новгороде. Мать заказала портретик дочери на памятник отцу — маленький такой, черно-белый эмалированный портретик. Хочет поставить памятник. Фуад клянется Аллахом, что денег нет…Конечно нет — похоронные ингины деньги давно ушли на молодую жену и пеленки для новорождённой и Аллах тут ни при чём… Мать отказалась от притязаний…В общем, Аллах им всем судия.

В своих рассказах об Инге, мать поведала, что Инге очень хотелось, чтобы кто-то написал книгу о ней. Думаю, такая книга стала бы памятником нашей Инге. У меня получился всего лишь рассказ, маленький такой портретик на памятник. Прости меня, Инга, но я знаю только то, что знаю. И ты сама не захотела бы, чтобы я обильно распространялась о твоей матери. Пообщавшись с ней, я поняла, что тебе не к кому было возвращаться в Питер…

Одна из самых близких подруг Инги рассказала, что после ухода Инги ей был сон: в тоннеле мечется белая бабочка. Она то приближалась к подруге, то удалялась. То была душа Инги. Наверное, вот таким как Инга, одиноким и бесприютным в мире, но обладающим белыми душами, где-то там, в конце туннеля приготовлен вход в рай.

ПРимечания:

* Рандштад — Центральную часть Нидерландов, сосредоточие административной, деловой и культурной жизни.

**Verblijfsvergunning — вид на жительство в Нидерландах

 

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Елена Данченко: Бабочка

  1. Дорогая Елена, Ваша статья (или эссе?) оставила у меня двойственное чувство. С одной стороны, это, несомненно, хорошая литература — отличная языковая грамотность, масса точных наблюдений, психологическая заострённость, интересный характер главной героини, — но, с другой стороны, меня не покидает мысль, что судьба послала Вам богатейший жизненный и литературный материал, а Вы употребили его всего лишь на одну — относительно сухую — документальную вещь. На основнии такого материала можно было бы создать отличную повесть, либо пьесу, либо пару рассказов…
    Жаль, очень жаль.

    Успехов Вам!

    1. Вы правы, но молодая женщина умерла, а мы не успели подружиться. Она многое скрывала и я узнавала о ее судьбе по крупицам, потому что хотела добиться приезда ее матери в Нидерланды за урной дочери.

      Писать роман, повесть — значит выдумывать, этого я почти не умею. А пьесу писать — надо обладать драматургичесикм мышлением, таковым не обладаю.

  2. Замечательный рассказ, Елена! Правдивая во всех деталях история. При точности и безыскусности повествования несомненна Ваша литературная одаренность.

    1. Спасибо, Вы меня тронули до глубины души:) Я ведь ничего не придумала в этом рассказе, все так и было.

      1. Вам, дорогая Елена, и придумывать ничего не надо.
        Об этом давно написал О.Э.М. —
        «Как журавлиный клин в чужие рубежи, —
        На головах царей божественная пена, —
        Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
        Что Троя вам одна, ахейские мужи?..»
        1915
        P.S. Taк что уважаемый А.Т. прав на все 100%.

Добавить комментарий для Абрам Торпусман Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.