Евгений Айзенберг: Пейсах

Loading

Перед отъездом Фарид женился на студентке из нашего ВУЗа, девушке из Старой Руссы, имя к стыду своему уже забыл. Она как раз завершила обучение. Это были семидесятые годы. Евреи начали потихоньку уезжать из страны (хочется написать валить). Кроме нередких отказов в разрешении на выезд, власти ввели тогда оброк. Так как обучение в ВУЗЕ было бесплатным, да еще со стипендией, то по окончании надо было расплатиться с государством. Сумма зависела от типа института, от отработанного после института стажа, чем больше стаж, тем меньше платить — все по справедливости. После окончания ЛЭТИ эта сумма равнялась примерно 11000 руб.

Пейсах

Евгений Айзенберг

 Моя студенческая ЛЭТИ-компания, как теперь говорят, носила слегка иноагентный характер. Чешка Зденка (бывшая эстрадная певица, сорвавшая бесповоротно голос, что привело ее к изучению электрических наук в нашем вузе), словак Иван (ударение на первом слоге}, впоследствии профессор в Брно, египтянин Фарид — христианского происхождения, копт по национальности, потомок фараонов, обладатель неисчислимого количества талантов (потом перечислю), бывший сибиряк Игорь Скляров, с которым я только Кавказский хребет десять раз пересекал в разных направлениях, и три еврея, куда же без них: Феликс Израйлевич Якобсон (Фел), Борис Шлеймович Гинзбург (Боб), и я Гершон Вульфович Айзенберг (переименованный в Евгения).

 Фел и Игорь тяготели к киноискусству, по окончанию ВУЗа по специальности почти не работали, один в конце концов стал режиссером научного кино, второй — кинооператором документальных фильмов.

 Иван часто подчеркивал, что он словак, а не чех, я уже тогда понял, что Чехословакия распадется.

 Боб был мастером на все руки, умел все чинить, даже механические часы, сочинял смешные вирши и пел, подыгрывая себе на гитаре, Боба я особенно любил за юмор и родственную душу.

 О Фариде, который тоже пел и тоже под гитару (репертуар, правда, деугой) я напишу отдельно.

 Потеря звонкости в голосе не убавила Зденке обаяния и музыкальности, на всю жизнь запомнил ее хриплое завораживающее пение в лесу в полумраке. Загипнотизированные мелькающим пламенем костра, мы такого исполнения не слушали ни до, ни после. Одна душезабирающая песня была мне особенно близка:

 “Ковыряй, ковыряй, мой милый, суй туда пальчик весь, только со страшной силой в душу ко мне не лезь“.

 Она пела с надрывом, как бы обращаясь к любимому, который причинял ей столько страданий. Выходило так, что глубина души как-то связана с глубиной ноздрей. Потом выяснилось, что Сергей Есенин похожими строками обращался к маленькому мальчику, но тогда я этого не знал. Куплет застрял в моей голове. Может потому что школьником постоянно получал замечания за упражнение, так развивающее пальцы.

 Фарид, который и без приезда в Союз владел кучей языков: арабским, коптским, английским, французским, безупречно изучил и русский, что не для славянина было в ЛЭТИ большой редкостью. В его гитарном репертуаре звучали в основном западные шлягеры, восточные и даже египетские мелодии ни разу не услышал. Фарид в Союзе жил дважды, первый раз как студент, второй — уже как аспирант. Между этими двумя приездами случился 1967 год — Шестидневная война арабских стран с Израилем. В той войне он находился на Синае в качестве переводчика между египетским бригадным генералом и советским генералом-консультантом. В израильский плен они не попали, успели вовремя из Синая смыться, генерал был из проворных. После войны по приезде в Ленинград, в первый же день он позвонил своим друзьям-евреям, и мы полночи слушали его рассказ.

 Это было не то, что говорил Голос Америки, не то, что говорил Кол Исраэл (Голос Израиля), и тем более не то, что привычно врало Телеграфное Агенство Советского Союза.

 Я до того напару с отцом регулярно слушал «вражеские голоса». Голос Израиля на русском языке глушили, мы слушали его на идиш (КГБ решило, что понимающие идиш все вымерли, но мы были живы). Смешно, но я иногда переводил с идиша отдельные слова папе, у которого этот язык был родным Литературный идиш от идиша местечка в Белоруссии слегка отличался набором слов в сторону немецкого. Я изучал немецкий, так что имел преимущество.

 В момент повествования Фарида почувствовал, что Израильская историческая наука нам завидует. Прошло уже больше 55 лет, но несколько эпизодов помню до сих пор. Пересказываю:

 За сутки до налета израильской авиации в Центр управления египетскими силами на Синае со стороны Египта прилетел вертолет советского производства с египетскими офицерами из столицы — связистами по профессии. Цель — проверить работоспособность связи на случай чрезвычайных обстоятельств. Работали они не торопясь, держались с большим достоинством. Офицеры в египетской армии это “белая кость”, соответственно они себя и вели, их речь была образцом культурного египетского диалекта арабского языка. После окончания работ уезжать они не спешили, штабисты устроили в честь высоких гостей прием, так там принято в торжественных случаях. С большой неохотой, тепло распрощавшись со всеми, они, наконец, улетели в сторону Каира.

 На следующий день, когда началась война, армейская связь у египтян на Синае не работала. То были израильские командос.

 Когда по приезде в Израиль я пересказал эту историю своему родственнику в чине бригадного генерала (тат-алуф по-нашему), тот сказал, что о таком не слыхивал.

 Другой рассказ Фарида был пересказом впечатлений пленных египтян, вернувшихся домой. Они описывали кибуц. Я тогда знал о кибуцах только то, что это что-то вроде колхоза, но туда принудительно не загоняли и паспортов не отбирали. Египтяне рассказали нечто дополнительное.

 Оказывается, каждый дом в кибуце это что-то вроде укрепленного ДЗОТа, из каждого окна во все стороны при необходимости может выдвигаться орудийный ствол. В семье обязанности строго распределены: один — наводчик, другой — снаряды подносит, третий заряжает. Но каждый может заменить любого.

 По приезде в Израиль, я прожил в кибуце пять лет, ничего подобного не видел, из окон нашего домика ничего такого не выдвигалось. Может, потому что кибуц располагался в центре страны, не знаю. По-моему,у египетского страха глаза были очень велики.

 Кстати, Хизбалла в Ливане под страхом смерти заставляет жителей приграничных городов соглашаться с размещением ракетной установки прямо в квартире. Снаружи ее не видно, она автоматически выдвигается по радиосигналу. Каждая настроена на свою цель. В случае очередных осложнений мотоциклист Хизбаллы объезжает свой участок и с улицы дает сигнал, после чего быстро смывается. Так что соседи у нас от технического прогресса стараются не отставать.

 Перед отъездом Фарид женился на студентке из нашего ВУЗа, девушке из Старой Руссы, имя к стыду своему уже забыл. Она как раз завершила обучение. Это были семидесятые годы. Евреи начали потихоньку уезжать из страны (хочется написать валить). Кроме нередких отказов в разрешении на выезд, власти ввели тогда оброк. Так как обучение в ВУЗЕ было бесплатным, да еще со стипендией, то по окончании надо было расплатиться с государством. Сумма зависела от типа института, от отработанного после института стажа, чем больше стаж, тем меньше платить — все по справедливости. После окончания ЛЭТИ эта сумма равнялась примерно 11000 руб.

 Чтобы собрать столько, надо больше 10 лет ни пить, ни есть, ничего не покупать, откладывая месячную зарплату молодого специалиста. Совершенно немыслимые деньги. Правда, в Голландском посольстве, представлявшем тогда интересы Израиля, евреи могли получить требуемую сумму в качестве ссуды. Были слухи, что долг потом в Израиле можно было как-то погасить, но иди знай, правда ли это.

 В постановлении правительства по поводу оплаты откупного при выезде из страны ничего не было сказано о национальности уезжающих, хотя уезжали, почти исключительно евреи. Именно о них позаботилось родное правительство.

 И тут Фарид выяснил, что он должен платить такой калым за свою вывозимую молодую жену. Больших денег у него отродясь не было. О горе он поведал своим друзьям, как назло именно той национальности, из-за которой родился этот закон.

 Опять виноваты евреи, а страдает молодая семья русской девушки — несправедливо как-то.

 Ситуация была печальная, но когда я слушал Фарида, то с трудом изображал печаль, мне почему-то было смешно. Подавленный обстоятельствами, он всердцах выдохнул: — “Ни одна женщина столько не стоит“. Это был выпад против лучшей половины человечества, но простим ему этот крик души, жену он любил.

 Слава Богу, все обошлось. Фарид подключил египетское посольство, те подсуетились, СССР стремился иметь хорошие отношения с арабскими странами, и ему не пришлось платить непосильный калым.

 В Египте образованному интеллигентному копту и его русской жене среди мусульман, видимо, было не особенно комфортно. Деталей не знаю, но они вскоре эмигрировали в Америку, где он проработал до пенсии ведущим инженером по микроэлектронике в крупной американской фирме.

 Фарид никогда свои таланты не выпячивал, я даже не знал, как хорошо он рисует. А когда появился интернет, я вдруг увидел его картины, начиная от копий великих художников, до портретов окружающих людей. Уровень мастерства такой, что, если повесить эти картины в зале Эрмитажа, можно спокойно всем объяснять, что это работы великого мастера прошлого. Уверен, поверят, никто не заподозрит обмана.

 При наших регулярных посиделках Боб всегда брал в руки гитару. Репертуар был специфический, слегка приблатненный. Всех текстов не приведу, но отрывки остались. “Кругом заливы Коктебля, колхозы, бля, совхозы, бля, природа“ — это про Крымнаш.

Впервые тогда сообразил, что Коктебель в родительном падеже неплохо рифмуется.

 И пищеварительное: “А в животе, а в животе снуют пельмени, как шары бильярдные”. Сразу представлялось, как в его тощем животе (170 см рост, 47 кг — блокадный ребенок) перекатываются эти самые шары.

 “На палубу вышел, а палубы нет“. Все песни были с каким-либо изъяном.

 Особенным успехом пользовался духовный репертуар на мотивы православных молитв. Слова, правда, были не на старославянском и не совсем божественные, но мелодия отвечала высоким требованиям литургии. Я вел басовую партию, на profundo не дотягивал, но получалось густо, Боб подпевал в унисон дискантиком. В результате было и торжественно, и трогательно одновременно:

 — “Боярыня Федора присела у забора и дернулась оглушительно, оглушительно, оглушительно. Радуйся сорока, радуйся ворона и ты воробей Превеликий чудотво-о-о-рче“.

 У моих православных друзей наш еврейский дуэт имел бешеный успех, молитва не раз исполнялась на бис. Советскому народу всегда не хватало духовности.

 Пока не заработал интернет, связь с друзьями молодости была слабая. Но вдруг всех стало и слышно, и видно. И вот в один из дней года, когда иудеи празднуют Пейсах у меня мелькнула красивая дебютная идея.

 В отличие от христианской пасхи в честь Воскресения Христа, иудеи отмечают Пейсах — как праздник освобождения от рабства, связанный с исходом евреев из Египта. В первый день пасхального седера я позвонил Фариду и предложил ему присоединиться к нашему торжеству:

 — “Ты вышел из Египта, мы вышли из Египта, пусть не одновременно и в разные стороны, но это наш общий праздник“.

 С тех пор раз в году в первый день Пейсаха, сидя перед экраном компьютера и глядя друг на друга, мы звонко чокаемся рюмкой о корпус планшета:. Хаг Пейсах самеах! С Веселым Праздником Пейсах!

 Приобщил товарища.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Евгений Айзенберг: Пейсах

  1. О студентах — иностранцах в ленинградских вузах. У нас в институте инженеров водного транспорта присутствовал полный набор представителей стран соцлагеря, кроме Монголии, по причине отсутствия в этой стране выхода к морю и внутреннего судоходства. Помню даже двух парней из Северной Кореи, направленных на учебу в СССР в награду за фронтовые успехи. Не знаю, действительно ли они сбивали американские истребители из советских трехлинеек, эти самые «стрелки — охотники за вражескими самолетами», но науку они не осилили и после первого курса исчезли. Мы очень сдружились с ребятами из Чехословакии. Милейший Карел Соукеник частенько поддавал вместе с нами, яростно спорил, а исчерпав аргументы и запасы русского языка, неотразимо припечатывал оппонента: «Ты же совэршэны дурак в пропотэнэвшей тэльняшке!».

  2. Доброе утро, уважаемые бывшие «ленинградцы»! К сожалению, из нашего школьного десанта, прибывшего в 1954 г. покорять вузы Ленинграда, сегодня здравствуют только двое: я (Израиль) и Марик Томчин (США). На наши студенческие годы пришлась пора оттепели, ленинградские вузы стали рассадниками вольнодумства, а мы на всю жизнь сохранили полученную тогда прививку этого вольнодумства. Среди моих друзей — ровесников в Израиле преобладают бескомпромиссно влюбленные во вновь обретенную Родину, я же, старый питерский диссидент, нет — нет позволяю себе высказывать критические замечания. В ответ на недовольство друзей цитирую им бессмертное лермонтовское «люблю Отчизну я, но странною любовью.» Шабат шалом, друзья!

  3. Simon’у Starobin’у. Об общежитии ЛЭТИ на Муринском
    Упомянутые в воспоминании иностранцы и Игорь Скляров жили в этом общежитии, в котором я часто бывал. В комнате Игоря жили 4 студента, один из них немецкий студент из ГДР (имя забыл). Однажды он вывесил на стене плакат под названием: Tod den Wanzen — Смерть клопам. Там по датам было расписано количество убиенных им клопов. Другой раз он как-то выложил на стол использованные трамвайные и троллейбусные билетики за месяц. Он вычислял, имеет ли смысл обзаводиться проездной карточкой. Обстоятельный был человек.
    Европа!

  4. Барух Герман.: 16.03.2023 в 09:42
    Два друга стали студентами факультета промышленной электроники ЛЭТИ, жили в общежитии рядом с кондитерской фабрикой им. тов. Микояна, а над всем районом висел густой тошнотворный запах карамели. Вот в этом общежитии, будучи в гостях у ребят, я впервые услышал шутливо переиначенное название вашего вуза (Ленинградский эстрадно- танцевальный институт с некоторым электротехническим уклоном). Название неслучайно придумано.
    ———————————————————————————————-
    Когда я приехал в Ленинград поступать в ЛЭТИ, сел на трамвай и спросил когда будет фабрика Микояна, мне сказали, когда почуствуешь запахи.
    Жил там в общежитии, весной каждый год на целую неделю устраивали карнавал. В институт не ходили, всю неделю музыка , пьянки. Я всегда брал напрокат в центальных костюмерных раскошный костюм мексиканца с сомбреро и поясом расшитым серебром. Первая отметка на поясе было сделана в 1870 году.
    Помню создал с приятелем неоновую рекламу с велосепедом. Играла музыка, мы выделили главную частоту и в такт этой частоты крутились колёса и зажигалась надпись: «Покупаите колёса фирмы Скороход»

  5. Баруху Герману. Рад, что своим воспоминанием пробудил Ваши.
    Интересно, сколько ЛЭТИшников приехало?
    Я знаю восьмерых, из них 7 с нашего потока ФАВТа

  6. Добрый день, Евгений! Кое — что из закоулков памяти по следам вашего рассказа. Послевоенные годы в небольшом белорусском поселке, бывшим в дореволюционные годы добротным еврейским штетлом. Из эвакуации возвратились два — три десятка выживших еврейских семей. Дома родители говорили только на идиш, две мои старшие сестры все понимали и бойко общались с родителями на идиш. Я же дальше свободного понимания не пошел, успел»отравиться» книгами из школьной библиотеки, и все эти «тайны двух океанов» и «восемьдесят тысяч лье под водой» проглатывал при свете керосиновой лампы в то время, как в другой комнате отец, накрывшись талесом, молился и читал Книгу. (Миновало без малого полвека, я с семьей осел в Хайфе, «польские» и «румынские» старики безошибочно вычисляли меня как нового репатрианта «оттуда» и заговаривали со мной на идиш. Я с трудом их понимал, отвечал на адской смеси русского, иврита, идиш и английского, старики разочарованно махали на меня рукой.) Наш школьный выпуск 1954 г. прогремел на всю Белоруссию: на два десятых класса мы выдали одного золотого медалиста и десять (!) серебряных. Шестеро из этой десятки поступили в лениградские вузы (ЛЭТИ, ЛИТМО, военмех, ЛИИВТ, технологический). Два друга стали студентами факультета промышленной электроники ЛЭТИ, жили в общежитии рядом с кондитерской фабрикой им. тов. Микояна, а над всем районом висел густой тошнотворный запах карамели. Вот в этом общежитии, будучи в гостях у ребят, я впервые услышал шутливо переиначенное название вашего вуза (Ленинградский эстрадно- танцевальный институт с некоторым электротехническим уклоном). Название неслучайно придумано. Именно на одном из капустников в вашем институте я увидел на сцене это созвездие талантов: Александр Колкер, Ким Рыжов и царственной красоты Мария Пахоменко. Этим ребятам надо было с высоты птичьего полета посмотреть на Карелию, чтобы так красиво сочинить и спеть: «Долго будет Карелия сниться, будут сниться с этих пор остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер.» Александр Колкер еще и сегодня нет — нет мелькнет на экранах российского ТВ. Больно слышать всю эту чернуху про то, что его «православнутая» дочка, пораженная синдромом полукровки и хапнув все нажитое отцом за долгую жизнь, поливает его грязью. А в прошлом году на старика Колкера и вовсе напали в подъезде дома, он едва не повторил судьбу Александра Меня. И все же, Евгений, при всех издержках долгой жизни, спасибо вам за путешествие в прошлое.

  7. Песня про Коктебель — Юлия Кима, не блатная, а матерок — от лица героя, простого советского жлоба. Ким в живет в Израиле, можете спросить. «На палубу вышел — а палубы нет» — пародийная строка ленинградца Михаила Дудина, по крайней мере на его исполнения ссылались.

Добавить комментарий для Евгений Айзенберг Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.