Перезрелые и расквашенные фрукты подгнивали и в них накапливался алкоголь.
Объевшись пьяной вишней, обезьяны теряли остатки осторожности и становились легкими жертвами проснувшегося супостата.
Но однажды под руку очередной хмельной жертве попался под руку здоровенный сук, и она, защищаясь в ужасе и отчаянии, схватила его еще неловкими пальцами и с такой силой огрела по харе саблезубого, что сучки нанесли непоправимый ущерб хищным органам зрения.
Пьяная осмелевшая обезьяна на этом не остановилась, а била наглую саблезубую сволочь до полного окоченения. Или позорного бегства.
Так на алкогольной волне далекий предок человека познал орудие убийства и труда.

Высокий полет чревоугодия

Олег Кац

В большинстве традиций чревоугодие считается грехом.

И догадываюсь, почему.

Индивиды, создававшие традиции, как правило, имели изощренный ум и порядком утраченное в борьбе за существование здоровье. Зато имели возможность использовать накопленный в многолетних драках за жратву авторитет.

И постепенно сложились понятия, внушаемые ими подрастающему поколению — например, не делай из еды культа. Или — обедом поделись с другом.

Такого рода высокая креативность позволял без жестокой драки и траты сил пообедать добычей соплеменников.

Шли тысячелетия, и постепенно потребность в драке за пищу отпала. Идеологи из субъекта превратились в объект собственной идеологии.

Теперь стало важнее пообедать культурно и разнообразно. Порции в лучших ресторанах мизерны и наполнены восхитительной гармонией или контрастами вкуса.

Алкоголь — отец человечества.

История алкоголя старше истории человечества.

…Стаи обезьян скакали по деревьям, выискивая плоды. В полутьме внизу бродили саблезубые враги, мрачно поглядывая на свисающие сверху нервные хвосты и уворачиваясь от метко брошенного дерьма и объедков.

А приматы пировали, нагуливая аппетитный жирок.

Самыми вкусными были перезрелые плоды. Они падали вниз, и самые азартные спускались, невзирая на опасность.

Но когда насытившийся неосторожными жертвами хищник уходил подремать, переваривая добычу, можно было полакомиться.

Перезрелые и расквашенные фрукты подгнивали и в них накапливался алкоголь.

Объевшись пьяной вишней, обезьяны теряли остатки осторожности и становились легкими жертвами проснувшегося супостата.

Но однажды под руку очередной хмельной жертве попался под руку здоровенный сук, и она, защищаясь в ужасе и отчаянии, схватила его еще неловкими пальцами и с такой силой огрела по харе саблезубого, что сучки нанесли непоправимый ущерб хищным органам зрения.

Пьяная осмелевшая обезьяна на этом не остановилась, а била наглую саблезубую сволочь до полного окоченения. Или позорного бегства.

Так на алкогольной волне далекий предок человека познал орудие убийства и труда.

И поэтому традиция требует любое начинание и завершение отмечать возлиянием.

Опростимся

Моя интеллигентная семья, отпуская меня на летние пастбища… то есть сельхозработы в Крыму, не представляла себе, с чем мне предстоит столкнуться.

В совхозе Малореченском нам выделили площадку для палаток на скальном уступе на высоте метров двадцать пять над морем, поставили туалет и на второй день повезли на работу.

Грузовичок полз вверх по дороге с уклоном градусов сорок пять, а мы, чтобы не выпасть из кузова, держались за кабину. Внизу позади перекатывался большой молочный бидон воды с привязанной на цепи щербатой кружкой и кучка кетменей, тяжелых кованых тяпок. Требовалось окапывать виноградные лозы и вырубать сорняки. Земля, наполненная щебнем, была похожа на бетон. Норма была такая, что выполнить ее было сложно, особенно с непривычки. Часам к десяти бидон уже был пуст. Нам привезли и второй, а приехали за нами с третьим.

За неделю мы заработали по рублю семьдесят пять копеек. Рассчитывая на заработок, почти никто не взял с собой денег. У кого был запас, еще ходили в столовую. У кого не было, искали способ пропитаться. Зато научились в горах утолять жажду зеленой виноградинкой.

Мы с Колей сначала кормились в зарослях ежевики и шелковицы. Потом решили организовать кооператив по рыбацкой ухе. Натаскали из столовой перцу, соли и рассыпанной у загрузочного люка картошки, нарвали лавровый лист, охотились с подводным ружьем на мелкую рыбешку и варили уху, предлагая желающим приходить со своим вином. И варили плов из мидий и рапанов.

Пытались и продавать шелковицу, по рублю кулек. Но северный курортный народ такого не знал, и мы обанкротились. А ежевика была больно колюча. В прямом смысле.

На палатке крупно написали лозунг ОПРОСТИМСЯ!

Кончилось тем, что я, придя с работы, пошел в море, нарвал мидий, сел на ступени у мощного родника напротив столовой, разбивал их камнем и ел сырыми на глазах у столовских студенток-поварих, запивая родниковой водой.

Это их заинтриговало.

— А что это вы едите?

— Мидии — важно сказал я.

— И что, вкусно? — именно этого я и ждал. — А попробуйте.

Одна, зажмурившись, лизнула подрагивающую в агонии студенистую мантию и ее едва не вырвало.

— Как вы это едите?

— А что ж делать, если больше нечего.

— Так вы приходите в столовую, у нас все равно остается, в конце дня выбрасываем, холодильника-то нет.

И я вошел в столовую. Одна из девочек показала стол в углу с надписью «для персонала», я сел и тут же, пробегая мимо, она поставила передо мной тарелку борща с большой мозговой костью. И гору вермишели, по обе стороны ее свешивался шницель.

В дверях показался Колька, я помахал ему, отделил на чистую тарелку шницель, под которым оказалась стопка из пары котлет. Девочка из окошка крикнула — подождите! И походя бухнула на стол Коле тарелку огненного харчо.

Озабоченное руководство совхоза сменило жанр.

Теперь мы составили филлоксерную бригаду.

Тяжелыми ломами (20 кг, закаленный конец) рыхлили почву под каждой двенадцатой лозой, добирались до корешков и исследовали их десятикратными лупами на предмет яиц или личинок вредного жучка. Нашедшему полагалось, не двигаясь с места, голосом оповестить о находке. Счастливчика обрабатывали ядохимикатами и выплачивали премию сто полновесных рублей. Что казалось особенно интересным.

Пахали вдохновенно. Нагие, чтобы не пылилась одежда — стирка была проблемой — мыло не мылилось. Загорели места, которые обычно не видят солнца.

Теперь мы зарабатывали три пятьдесят в день.

Этого хватало даже на рислинг, продававшийся в автомате у магазина по десять копеек полстакана.

В ходу были коктейли — малореченский номер один, номер два и «жопердюи».

Номер первый — сто граммов вина с газировкой, номер второй — то же, но с сиропом, жопердюи — с двойным сиропом, обходился аж 16 копеек.

Дядя Вася из Генеральского распространял сортовое красное по червонцу ведро.

Теперь мы часто ночевали на пляже под нашей террасой. Матрац, набитый соломой, там не требовался. Достаточно было просто лечь на черную нагретую за день гальку, умостив ее по форме тела, и укрыться. Все без исключения умели спуститься в полном мраке по вертикальной тропке с ведром вина, и что важно, не расплескав ни капли. Оно ставилось на камень, вокруг располагались бравые виноградари. Смотрели в ярко звёздное небо, где регулярно пролетали НЛО, и рассуждали о вечном.

Девочек следовало отблагодарить. Возвращаясь с виноградника, я зашел в сад, осмотрелся и нашел дерево, под которым желтели перезревшие ранние персики.

Это совершенно отдельный вид чревоугодия. Персиковое дерево представляло собой нетолстый ствол, из конца которого веером расходились ветки привоя. Внутренняя поверхность образованного ветками фужера была густо усеяна плодами. Некоторые можно было только выпить на месте, надкусив полупрозрачную кожицу. А те, что поплотнее, я аккуратно сорвал и спрятал в футболку, завязанную вокруг пояса.

А вечером мы позвали благодетельниц к роднику, я извлек из него граненые стаканы и бутылку шампанского…

Отдохновение в Малореченском совхозном саду с фантазиями

…однажды вечером
усталый и потухший
войду-вползу
в уснувший старый сад
свалюсь в траву
своей неловкой тушей
а надо мной висят
земные груди — груши
а надо мною перси —
персики висят
и я прильну
приникну к ним губами
не отрываясь
пью земное молоко
не чуя под спиной
колючий камень
а небо надо мною
высоко…
..

(1966)

Чревоугодие в командировках

Тут есть что вспомнить.

Замечательно любопытно было столкнуться с аппаратным чревоугодием.

Самая отдаленная командировка в Гипрожиде была в Пензенскую губернию (не считая Благовещенска на Амуре). Мы вдвоём с коллегой приехали собирать исходные данные под реконструкцию двух спиртзаводов — Пензенского и Анненковского.

В Пензе нас встретил начальник ОКСа, расписал наши визиты, мы провели техническое обследование заводов, об этом есть отдельный рассказ, посвященный разнице между украинским и российским менталитетом, но (пока что, надеюсь) не принятый к публикации. Последний этап оксовец наметил на последние командировочные дни. Первое согласование мы думали сделать в профсоюзе, но оксовец решительно сказал — нет, в обкоме; потом я понял, почему. В профсоюзе достаточно было невзначай выложить согласование обкома на стол, и разговор заканчивался.

В обком — он настоял — чтобы мы пришли не ранее, чем за час до обеда. И записал нас на прием по обкомовской спецсвязи. Это мы поняли — иначе пришлось бы долго сидеть в очереди. А так очередь бы рассосалась, а соответствующий зам уже начинал подумывать об обеде. Но был еще один момент — проникнуть в обкомовскую столовую могли только находящиеся в здании.

Все прошло как ожидалось. За 15 минут нам согласовали трудресурсы, мы медленно прогулялись по типовому зданию на центральной площади, дождались обеда и вошли в зал со столиками, покрытыми ресторанными скатертями. Столовая была с самообслуживанием, можно было выбрать разные блюда, но оксовец шепнул — берите комплекс. И мы взяли.

Меню было… ну скажем, весьма близким к современному понятию о рациональном питании. Все было свежайшим, вкусным и в умеренных спортивных количествах. Особенно меня поразили входящие в комплекс бутербродики с красной и черной икрой и бутерброд — внимание! — с малосольной севрюгой. Поройтесь в памяти — встречали ли вы когда-нибудь такой продукт?

Уважаю семгу, чира, сига, тайменя, форель и ленка, наслаждаюсь нежным карпом… и вообще не чужд рыбкам. Видимо, обезьяньи предки жили у какого-то водоема. Но севрюга стоит особняком. Собственно, это «дикий» осетр. Взращенный в природе, на подножных кормах. Закопченный на натуральных дровах, не дающих дегтя и вульгарного запаха. Севрюга имеет удивительный цвет — оранжевый, резко выделяющий её из остального разнообразия. Эта штука таяла во рту, почти растворяясь…

 Но самой примечательной была цена. Точную цифру не вспомню, но где-то в районе одного рубля шестидесяти копеек… с компотом, десертом и всем, что положено.

На следующий день был обед в обкоме профсоюзов. Схема такая же. Но обед в корне отличался. И отличалась дорога туда. Мы сели в полупустой трамвай, и было странно — пока мы не сели, женщины, вошедшие с нами, не садились. А как только мы сели, они шустро разбежались по свободным местам.

Оксовец пошел с нами и большим пустым портфелем. Мы снова купили комплекс.

Комплексная порция помещалась на двух больших подносах. Закуски, салаты, суп, жаркое с картошкой и грибами и невероятное количество разной выпечки к каждой перемене блюд. Съесть это было просто невозможно. Стоило рубля три-четыре, но подход был… единственный раз такой обильный обед я ел через лет семь в чернобыльской столовой. Правда, столько выпечки не было нигде и никогда. Разве что пресловутые «рога обсыпные» в Бердянске.

Так вот зачем оксовец взял с собой портфель!!!!

Чревоугодие над порогами

Это, скажу я вам, высокое чревоугодие на самом деле. Обычно водники едят обедоужин после большого трудового дня, поставив палатки, днем обходятся тщательно подготовленными перекусами. Дежурный в это время получает у завхоза паек, костровой быстренько собирает/заготавливает дрова. Через минут двадцать уже пахнет, палатки стоят, посуда расставлена, меню определилось и булькает в котле. Крышки котлового набора политы маслом и ждут, пока удачливые рыбаки почистят свою добычу.

Больше всего мне запомнилась щука из Энгозера, пойманная наспех.

Дул сильный южак, и проплыли немного. Где-то в дебрях проток высадились на песчаный пляж с хаотично разбросанными каменными очагами с высокой защитной стенкой, защищающей от ветра. Поставили палатку, привязав к деревьям. Она парусила и норовила взлететь, поэтому ее поперек конька пригрузили найденной тут же в песке неизвестно откуда взявшейся якорной цепью, размерами звеньев подходящей эскадренному миноносцу. Дров было маловато, я дежурил, а в большом котле лежала эта самая щука. Длина ее была метр семь сантиметров (измерить было нечем, я приложил к ней, еще целой, финский болотный сапог и один коробок спичек, сфоткал, а потом измерил дома эту композицию), толстая, с жестко встопорщенным загривком; выпотрошенная заранее и лишенная хребта, плавников и головы (те лежали на уху). Она создавала проблему. А у меня была в мешке заначенная на сюрприз банка майонеза. Меню определилось. Взял пару луковиц, нарубил, пропассеровал и зарумянил в крышке котла с водой и маслом, бросил в щучье филе разные пряности, все смешал и поставил тушиться. Ветер был горяч по-настоящему и сыпал в лицо искрами и пеплом. Дрова выгорали мгновенно… но наконец я попробовал… сказал — ммм. И подал в палатку все ведро. Некоторое время было слышно разноголосое ммм. я засунул в палатку свою миску, кто-то оторвался и щедро ее наполнил. Ммм…

Сидя под тентом палатки, я растягивал кайф. И дотянул его до сих пор. Из палатки высунулась чья-то рука и подала мне призовые двадцать граммов…

Много лет спустя я попытался этот вкус и аромат воспроизвести в домашних условиях.

Нет, ребята.

Не получилось. Чего-то не хватало.

Молодости. Чистой приполярной воды. Аромата багульника, несомого ветром…