Тётя Валя сочувственно вздохнула, но было видно, что погибшее деревце мало её занимает — дело житейское. Чтобы не остаться в долгу, она рассказала о двух сдохших утятах, вот только утром были живы-здоровы, а вечером пришла, взглянула: лежат — не шевелятся. Каким-то образом в этом тоже был виноват ветер, но каким — Аня не уловила. Мысли были заняты своим.
Трава земная, трава морская
Инна Рикун-Штейн
… Пришёл невод с травою морскою.
А. С. Пушкин
Пограничная трава прерии, с ее особым пахучим дыханием…
Уолт Уитмен
— Зірвалося дурне і дує, і дує, — досадливо нахмурилась тётя Валя.
Ветер дул, как по расписанию: один день на наш берег, другой — на николаевский. А до того стояла на лимане тишь да гладь, да божья благодать, потихоньку зараставшая водорослями и начавшая уже пованивать.
Вчера, когда Андрей, занавесившись марселевыми покрывалами, начал разжигать мангал, Аня прибежала из молодого сада и закричала:
— Бросай это грязное дело, сейчас все деревья с корнями повырывает!
Муж бросил это грязное дело и стал искать подпорки, она, тем временем, рвала тряпки на ленты-завязки.
Трехлетки так гнуло и качало, что Аня их едва удерживала, пока Андрей вбивал сначала бамбуковые палки, потом штафетины от старого забора.
— Привязывать надо восьмеркой, — учительским, самым ненавистным ему тоном изрекла она, — я в Интернете видела.
И муж стал привязывать восьмеркой.
— А одну грушку таки сломало, — пожаловалась Аня тёте Вале. — Уже грушечки на ней были. Так жалко, так жалко…
Тётя Валя сочувственно вздохнула, но было видно, что погибшее деревце мало её занимает — дело житейское. Чтобы не остаться в долгу, она рассказала о двух сдохших утятах, вот только утром были живы-здоровы, а вечером пришла, взглянула: лежат — не шевелятся. Каким-то образом в этом тоже был виноват ветер, но каким — Аня не уловила. Мысли были заняты своим.
— Тётя Валя, вы видели … бачили, як сад і город травой поросли? Від берізки спасу нема. Ви цім ханурікам казали, щоб приходили сапати?
— Вони на Андрія обіжені. Не будемо робити за п’ятдесят гривень, люди більше дають.
— Что? Какие пятьдесят гривен? — забыв от злости рідну мову, воскликнула Аня. — Мы ж нормально платили, кормили, наливали. Андрей даже специально водку дешёвую купил. Вот и относись ко всякой пакости по-человечески!
— Опущені, — пожала плечами тётка.
— Я поняла! Вона якось підходила до калітки, Андрія звала. Наверное, трубы горели. А він передав, що зайнятий і не вийшов. Вы бы видели, как она вырядилась! Маленькое чёрное платье, прямо-таки коктейльное, на шее мельтиняется какая-то цацка увесистая, такие околоискусственные дамочки любят цеплять. Приоделась, а он и не взглянул. Вот она и обиделась. И сожителя своего накрутила. Дура!
— Речі в неї є хороші. Одягне і по селу бродить. А морда синя, — резюмировала тётя Валя.
— Я вас прошу, найдите кого-нибудь сапать. Все ж погибнет. Сажали-сажали…
На следующий день тётя Валя привела работников — девочку лет пятнадцати и мальчика лет шести.
— Цієї шльондри діти. Нагуляла від різних, — проинформировала она.
Обида обидой, а деньги должны оставаться в семье.
Сапали дети под палящим солнцем без энтузиазма, на рекомендацию прикрыть голову отвечали:
— Та ми звичні.
Вечером усадили их ужинать, крылья с мангала поедались тоже без энтузиазма, хачапури надкусили и бросили, маслины вызвали недоумение.
— Не нравится — не ешьте, — сказала Аня.
— Я вже в салфетку завернула, — отозвалась девочка.
Маслины она смела с обеих тарелок. Все-таки понравились? Выбросила по дороге домой?
Братика звали Вовой. Мордашка круглая, глазки хитрющие, улыбка смущённая. Сразу видно — самостоятельный. Девочка удивила. И вовсе ей было не пятнадцать, а восемнадцать. Имя — Агнесса.
— Красивое, — глядя на короткую стрижку, не совсем уверено похвалила Аня. — Кто ж тебя так назвал?
— Мама. По пьяни, — зыркнув из-под лба, внесла ясность обладательница красивого имени.
О существовании тёзки-святой она не имела понятия.
Наймиты приходили не раньше одиннадцати, подолгу стояли, опершись на сапы, вдруг падали на колени и начинали рвать траву руками.
— Разве это по-людски — детей эксплуатировать? — стоя над головой у мужа, чинившего ручной тракторец, сомневалась Аня. — Мы прям куркули какие-то.
— Иди сапай сама. Кто тебе мешает? — не поднимая головы, отвечал добрый муж.
Сапать сама за долгие годы брака с сельским хлопцем она так ни разу и не попробовала.
— Гляньте, шо тут у Вовчика! — донеслось с огорода.
Дети обогнули рвущегося с цепи дурноватого пса, и хлопчик-Вовчик протянул Ане грязную ручку.
— Собака ваш вчера цапнул. Он её погладить хотел, — пояснила девочка.
Ой, нет. Девушка.
— Краснота какая! И опухло! — ужаснулась Аня. — Почему зелёнкой не намазали?
— Мама приложила кроличий мех. Сказала — бабка наша всегда так делала.
— Руки! Мыть! Немедленно!
Исполняя приказ, Вовчик помчался в баню.
— Не щиплет? — осведомилась Аня, поливая перекисью водорода доверчиво протянутую пятерню с давнишним трауром под ногтями.
— Не, — мотнул головой юный спартанец, не пикнувший при замазывании опухшего участка зелёнкой.
— Агнесса, теперь ты должна следить за раной. Если краснота начнет распространяться вверх по руке — это очень опасно. Сразу к врачу! И на будущее — раны, порезы, царапины следует обрабатывать перекисью водорода, затем мазать зелёнкой. Иначе — столбняк, заражение крови…
— Знаю, я знаю! Я ей казала! А она мех в рану запихивает!
И схватив брата за здоровую руку, Агнесса поволокла его со двора. Укушенную Вовчик отставил в сторону, будто собирался взлететь.
Огород стремительно зарастал бурьяном. Вокруг картошки обвивалась и высасывала все соки повилика, зацвела белыми колокольчиками стелющаяся по земле берёзка, она же — полевой вьюнок. Хануричка передала через тётю Валю, что у Агнесски выпускной, она обязательно вернется и досапает.
Выпускница появилась дней через пять. В очень дурном расположении духа. Без Вовчика. Сообщила, что с рукой всё в порядке, медсестра, представлявшая на селе отечественную медицину, ввела ему противостолбнячную сыворотку.
По-простому, по-народному — поставила укол. Почему укол стоит, а не сидит, или, скажем, лежит — непонятно. Последний глагол явно ближе к правде жизни.
О причинах плохого настроения наймычки можно было только гадать. Не исключались любовные страдания. Помня себя в этом возрасте, задавать наводящие вопросы Аня не решилась. Менее романтические предположения можно было сделать, исходя из ответов на вопросы, которые она всё же задала.
Девушка не переставала удивлять. Выпускной был не в школе, а в техникуме. Среднее специальное учебное заведение находилось в райцентре, и оказалось не швейным, известным во всей области, а недавно созданным бухгалтерским. Вот именно швеёй Агнесса хотела быть, а бухгалтером — нет.
— Я рисую красиво, — аргументировала она.
Понятное дело — рисование портнихе в масть, а бухгалтеру — к чему?
— Только она решила, что счетоводом в конторе я больше заработаю.
— А как ты училась? — дернул любопытную Варвару за язык нечистый.
— Двоечница, — равнодушно ответила гипотетическая бухгалтерша. — У нас в группе — все двоечники. За три года один раз в компьютерный класс пустили.
«Атомную бомбу на ваш техникум», — подумала Аня.
И что за дурацкие мысли приходят людям в голову?
Сапала Агнесса недолго, прислонила орудие производства к забору, пообещала назавтра вернуться и не вернулась. К одинокой сапке стали присматриваться садовые вьюнки, дующий с лимана ветер смешивал вонь гниющих водорослей с ароматом вьюнков полевых. Натиск благоухающего сорняка выдерживал только укроп, под его зонтиками скоро уже можно было прятаться от июльского зноя. Запах свежесорванного укропа Аня любила больше многих других земных ароматов. Наконец-то явившаяся-не запылившаяся Агнесса была с ней согласна.
— Та хіба на базарі укроп так пахне? Свежий, свежий, — презрительно скопировала она и несколько раз нажала на воображаемый курок.
Жест был выразительный, Аня тут же увидела торговку, пшикающую на привядшую зелень из пульверизатора.
— Вовчик как? Почему не приходит?
— Пропал Вовчик, — не дрогнув бровью, ответила Агнесса.
— Что? — не поняла Аня.
Мальчик пропал, исчез, испарился, улетел. Бояться надо было за него, а не за сестру, сумевшую отгородиться от стыда и грязи этого мира не кудрями до пят, а равнодушием.
— Вы шо, злякались? Мама правду говорит — вы точно смешная. Он часто пропадает. Не любит, когда она напивается. Хлеба возьмет, огурцов, и в кручи. Бычков под камнями ловит. Нічого з ним не зробиться.
Но на этот раз она ошиблась.
— Агнеска, Вовка утоп! — вопил бегущий вгору пацаненок.
— Тьху, захекался, — просипел он, остановившись на краю огорода.
«Вечно его нет, когда надо», — мелькнуло в голове. Уехавший в город муж не мог её услышать. Если она имела в виду кого-то другого, то оказалась неправа.
Милосердный ангел подхватил Аню под руки и снёс по раздолбанной осыпающейся дороге прямо к лежащему на песке ребёнку.
— Вон! Все вон! — закричал кто-то, видимо, ангел, и галдящая толпа умолкла и расступилась.
Следы зелёнки всё ещё виднелись на одной из раскинутых ручек.
Какие-то смутные фейсбучные картинки пронеслись перед ней — и почему мы так глупы и беспечны? — и она стала делать искусственное дыхание изо рта в рот. Получалось плохо. Ей самой не хватало воздуха, вместо облупленного носика и прикрытых век виделись разноцветные вращающиеся галактики, и последним, что донеслось сквозь тьму мирового пространства, было:
— Пропустите! Я врач!
Аня потом рассказывала, смеясь, что ангел оказался сообразительным: увидев, что с неё толку мало, он слетал за доктором.
А пока что она понемногу приходила в себя, ветер дул в правильном направлении — с лимана, шевелил волосы, наполнял лёгкие воздухом, а ноздри — запахом гниющей морской травы, показавшимся самым восхитительным запахом на свете.
— Я же говорила, ничего с ним не сделается, — молвила зарёванная Агнесса, которая сидела рядом и держала её за правую руку. Слева клацал зубами укутанный в чьё-то полотенце Вовчик.
Ветер не напрасно дул так долго. Воду перекалапуцало, водоросли прибило к берегу, лиман очистился и больше не был похож на стоячее болото, а стал точь-в-точь как наше море. Только маленькое.
