Эмиль Дрейцер: Мы едем, едем, едем в далекие края

Loading

Эмиль Дрейцер

Мы едем, едем, едем в далекие края

(Глава из новой книги «На кудыкину гору: Одесский роман»)

В публикуемой главе, действие которой происходит в Одессе в середине 70-х годов, один из героев романа, Юрий Бумштейн, в попытке вернуть бывшую жену, которую он по-прежнему любит, решает разбогатеть, занявшись подсудным в советское время промыслом — изготовлением на дому дамских сапожек для продажи на черном рынке. Случайно, придя к нему в дом как к свидетелю по делу его бывшего сокурсника Жоры, Юрия застает за нелегальным делом следователь ОБХСС. В отчаянии, что вскоре его тоже могут арестовать, поздним вечером того же дня в поисках совета, как выбраться из беды, Юрий бежит к двоюродному брату бывшей жены Любы, с которым у него в прошлом были дружественные отношения.

* * *

На улице Петра Великого, у раскрытого окна, придвинув к нему кульман, сидел инженер-сантехник Евгений Аронович Позняк. Под рукой стоял сифон с газированной водой. Вечер был душный, ужин обильный, а момент ответственный. Была причина, почему в столь поздний час хозяину квартиры не спалось.

— Значит, так, — сказал вслух Евгений Аронович, оглядывая разложенные по кульману записочки. — Объективность прежде всего. Четкость и ясность. Никакой эмоциональщины. Констатируем факт — наблюдается эффект повальности. Делать что-либо только потому, что так делают другие, означает ментальную капитуляцию. Значит подчиниться инстинкту толпы. А это уже не что иное, как поведенческая абберация, достойная разве что низших приматов. Чего говорить, стадный инстинкт — сильная штука. Однако при трезвом, научно-рациональном подходе к любому вопросу, можно в достаточной степени быть свободным даже в условиях тоталитарной несвободы. В конце концов, на дворе — вторая научно-техническая революция. Важнейшим решениям должен предшествовать научный сбор исходных данных. Объективизм, ясность мышления, строгий математический анализ…

— Итак, отделим семена от плевел. Не будем процеживать мутную водицу слухов, сплетен и досужих измышлений. Любителей выдавать желаемое за действительное более чем достаточно. Обратимся к выпавшим в осадок, успешно прошедшим кристаллизацию фактам. В конце концов, предстоит решить кардинальный вопрос жизни — покидать страну проживания или не покидать? А если покидать, то когда и в каком направлении? Предстоит также решить и три подвопроса. Первый — возможность получения работы по специальности в течение первого года проживания в новой стране. Второй — скорость преодоления языкового барьера. Третий — скорость выхода на существующий в настоящее время прожиточной уровень. Только решив эти подвопросы, можно решить несколько попутных задач, имеющих дело не только со скоростью выезда из страны, но и с ускорением и рывками.

Он еще раз оглядел одну за другой разбросанные по кульману записки.

— Так-с, — сказал он, хотя и озабоченным, но бодрым тоном. — Наблюдается дичайший разброс данных. Хаотизм, броуновское движение, сумасбродство случая. Факт из города Цинцинатти, — пробормотал он, взяв и развернув бумажку из левого верхнего угла. — Специалиста с таким же, как у меня стажем, но с дипломом не Одесского института сантехники, а Бауманки, взяли вице-президентом компании по производству умывальников «Утренняя роса» с окладом, эквивалентным окладу зампредседателя совета министров Таджикистана. Купил дом, автомобиль марки «Альфа-Ромео», лишние деньги упрятал в налоговое убежище в виде нескольких нефтяных скважин в районе Новой Мексики.

— Факт второй, из города Миннеаполиса, — сказал Евгений Аронович и потянулся к бумажкам на правом краю кульмана. — Инженер-сантехник моего профиля, но с большим стажем (к тому же кандидат наук!), работает простым чертежником, с голода не умирает, но основательно потерян социальный престиж. Побочные последствия — от него ушла жена…

— Факт третий. Специалист с научными публикациями в области промышленной эстетики вообще не смог найти работу. В отчаянии на пособие для безработных открыл две химчистки, свиную бойню и маникюрный салон для жены. Ест только спаржу с творогом, чтобы набрать наличных для покупки еще одного бизнеса — фабрики макаронных изделий. Проклинает день, когда решил оставить родину, где у него таких забот никогда не было…

Особенно возмутителен был факт четвертый из письма знакомому, ради которого (письма) Позняку пришлось поехать в районный центр Куяльник, тридцать километров в полуразвалившемся автобусе. Однако письмо того стоило из-за своей крайней нетипичности, очень важной для полноты картины и представительности всего фактического материала. Письмо было с Соломоновых островов, где почему-то очутился дядя знакомого, которого (то есть, дядю), по жуткому стечению обстоятельств, тоже звали Соломоном. (Бывают и такие забросы стрелки на пультах управления человеческой судьбой!) Дядя, бывший товаровед на книжном складе одесского нарообраза, работы по специальности на острове не нашел и впал в грусть. Целый день лежит в тени пальмы на пляже, и шоколадная туземка с оголенной грудью следит, чтобы у него не кончался запас кокосовых орехов, которые она раскалывает для него ударом сабли, сохранившейся на острове со времени высадки капитана Джеймса Кука в начале прошлого столетия.

— Усредним, найдем меридиану, пустим в ход булевую алгебру. Кривая выживания в условиях капитализма совершает немыслимые броски. Требуется обуздать ее, привести к виду, удобному для логарифмирования, интегрирования и экстраполяции. Что мы имеем в моем случае?..

Зеленая настольная лампа, которую Позняк поставил на подоконник, жирно светилась в стекле распахнутого окна, заливая аквариумной зеленью лицо и грудь хозяина квартиры. В эту минуту он походил на алхимика, вершащего судьбы людей и выводящего спасительные для человечества и страшные формулы.

Когда, прищурив глаз, он стал наносить на «ватман» точки, через которые ему предстояло провести кривую вероятности выживания при капитализме (КВВК, как он ее сокращенно называл), на подоконнике внезапно возникла бледнозеленая рука. После некоторой паузы появилась еще одна. Затем третья. Впрочем, первая при этом исчезла. Наконец, на фоне иссиня-черного неба появилась верхняя часть искаженного гримасой лица, на котором Позняк не сразу разглядел глаза. Они были зажмурены от физического напряжения, которое, видимо, испытывал их обладатель, влезая в окно бельэтажа. Незнакомец часто дышал, отчего неимоверно раздувались крылья его едва возвышавшегося над подоконником толстого носа. Лоб и глаза были обильно залиты потом, что немудрено в такую душную ночь. Лицо поблескивало зеленоватым светом и казалось затянутым в тонкий пластик.

«Фантомас», — мелькнула у Позняка несерьезная мысль. Первоначальный испуг прошел, так как он понял, что легко может сбросить пришельца вниз.

— Же-ня, — проговорил Фантомас сдавленным голосом, — п-по-моги!

Позняк тотчас узнал своего родственника, незадачливого бывшего мужа своей двоюродной сестры. Он перегнулся через подоконник, подхватил подмышки едва не сорвавшегося вниз и отчаянно болтавшего ногами Юрика и втащил в комнату.

— В чем дело, Юрий Батькович? — сказал Позняк. — Ты меня до смерти испугал. Бледный, потный и зеленый. Ты что, превратился в зомби? Отравился от несчастной любви и теперь решил по ночам навещать бывших родственников? Ты что, забыл, где дверь? Или у вашего брата зомби так полагается -— входить через окно?

Юрик шумно дышал через нос, стараясь успокоиться.

— Не хотел … будить… семью… — наконец проговорил он. — Вижу… свет… решил не беспокоить… не стал снизу кричать…

— Ах, ты, деликатная душа! — сказал Евгений Аронович с теплотой. — Я думал, ты инженер-экономист, а ты оказывается верхолаз-монтажник… Еще один сюрприз такого рода, и ты меня сделаешь заикой. Как раз сейчас мне это, представь, совершенно ни к чему. Ну, — сказал он, наливая Юрику воды из сифона, — что случилось, пан верхолаз. Не пытайся меня убедить, что влез в окно только затем, чтобы сказать «Добрый вечер!»….

Юрик глотнул воды, уставился на прыгающие пузырьки в стакане и повертел сомкнутыми губами, отчего кончик его носа совершил вращательное движение.

— Случилось, — сказал он, мрачно вздохнув и как бы переводя дыхание в другой регистр, — случилось. Меня ОБХСС прихватил.

Запинаясь и время от времени мыча в попытке найти нужное слово, он рассказал о том, что произошло в его квартире не более часа назад.

— В тюрьму сяду, — сказал Юрик уверенно, как будто даже несколько радуясь определенности хода своей жизни. Никаких теперь мучений и мыслей о будущем, о Любке. Все просто и ясно на ближайшие пять-семь лет с последующим поражением в правах.

— Тихо, тихо, тихо, — сказал Позняк. — Главное — не впадай в панику. Как только запаникуешь, ты уже точно жертва. Тобой распоряжается случай, который имеет паршивую привычку бить паникующего по голове тяжелым гаечным ключом… Тебе надо уехать. И как можно быстрее.

— Куда ехать? — рассеянно сказал Юрик.

— Что значит куда! — в горячности вскричал Позняк. — Не куда, а откуда!

— Откуда? — спросил Юрик, мысли которого бродили далеко, в районе вечной мерзлоты.

— Ю-ри-ик, ау! — помахал Позняк перед глазами гостя. — Это я, Женя, — сказал он нежно. — Из Одессы, лапочка, уезжать тебе надо. Из страны. Из Союза Советских Социалистических республик.

Юрик посмотрел в полном недоумении на Позняка. На шутку было не похоже. Подумал немного и махнул рукой:— А, Женя, мне сейчас не до заграничных путешествий. Когда на носу путешествие на казенный счет. Во-первых, у меня и денег таких нет, а во-вторых, так меня взяли и отпустили за рубеж. И характеристику с места работы представь, и комиссию при райкоме пройди, и имена генеральных секретарей всех братских компартий поди выучи…

— Ты меня действительно не понимаешь? — спросил Позняк, заглядывая гостю в глаза. — Или делаешь вид?

— Ну, понял, понял, — пробубнил Юрик. — Чтоб поехал за рубеж, в круиз какой-нибудь по Дунаю. Развеялся пока суд да дело…

— Ах, Юрик, Юрик, — сказал Позняк, — видно, Любка из тебя совсем разум вышибла. Как ты мог до сих пор, живя в Одессе, сохранить невинность! Ты видишь тот дом? — сказал он, кивнув в сторону окна. — Так вот, везде, где горит свет, — и где свет не горит! — люди мучаются вопросом: ехать или не ехать. Нет таких пяти минут, чтобы я об этом два раза не подумал! А ты, прости меня за грубость, — ни ухом, ни рылом. Ты что, действительно не знаешь, что одна половина города уехала, а вторая сидит на чемоданах?

— Куда уехала? — спросил Юрик в недоумении. Он вспомнил запруженную пешеходами Дерибасовскую, через которую пробивался вверх, на Садовую, к Позняку. Никаких чемоданов он не заметил. Насколько он мог заметить, гуляющие заботились только о газированной воде и мороженом.

— Опять ты кудахчешь! Сказано тебе: не куда, а откуда. Куда — вопрос частный, индиви­дуальный, даже интимный. Никого это не касается. Свобода совести и страны проживания.

Услышав о свободе совести, Юрик насторожился. Отдельно слова были понятны, но сочетание было новое. Как это понимать? Разве совесть свободна? Явно какое-то противоречие. Если говорят: «У тебя совесть есть?», это значит, что ты не свободен поступать как хочется, а как полагается по совести. А тут -— какая-то свободная совесть.

Между тем Позняк авторитетным тоном сообщал Юрику о том, что в мире наблюдается массовое движение народов, поднятых событиями с родной почвы, так называемых «рефюджи», и ООН постановила…

— Ну, прямо-таки постановила, — перебил его Юрик, не веря своим ушам и в то же время удивляясь, что способен в своем положении на иронию.

— О, я вижу, ты совсем темный, — сказал Позняк, сложив руки на груди. –

Ты что, и о поправке Ваника-Джексона ничего не знаешь?

— Какого такого Ваника?

— Американского, балда, сенатора. Идет седьмой год массовой эмиграции, а ты вроде не тут живешь. Кажется, понятно, почему Любка тебя бросила — туго соображаешь… Ты что, и про самолетчиков ничего не слышал?

Юрик припомнил что-то про газетную заметку, про попытку захватить самолет.

— Это, что .. который в Турцию?

— Вот балда! В Турцию! Ты бы еще сказал — в Саудовскую Аравию. В Израиль, конечно!

Юрик стал припоминать какие-то разговоры об Израиле и маминых соседях, уехавших в Торонто. Вспомнил что, дальний родственник со стороны матери, некий Борис Сигизмундович, прислал две открытки из Австралии, обе с крупной надписью «Наконец, на месте». На одной из них Борис Сигизмундович, лысый, как коленка, был запечатлен верхом на птице эму. На другой он выглядывал из сумки кенгуру и махал соломенной шляпой. Эта фотография поразила Юрика своей неправдоподобностью. Дядя был крупный мужчина, тянул килограммов этак на сто, не меньше, и любая (любое, любой?) кенгуру нажила (нажило, нажил?) бы грыжу, таская его взад и вперед. Приглядевшись, Юрик понял, что родственник снялся на каком-то австралийском базаре, всунув голову в кенгуриный макет.

Однако все эти разрозненные факты не удосужились сложиться в голове Юрика, в которой день-деньской были другие заботы.

— Уезжать, уезжать!.. — пробубнил Юрик без всякого энтузиазма. — А как я уеду? Приду и скажу — «Здрасте, меня, наверное, скоро посадят, выпустите за рубеж»?

— Во-первых, — сказал Позняк, с улыбкой глядя на Юрика, — у тебя есть вызов?

— Нет, — сказал Юрик, припоминая то, что произошло час назад в его квартире. — По-моему, пока что нет. То есть, следователь сказал, что вызовет к Жоре на суд в качестве сви­детеля. Но зто уже известно, как у них заведено. «Скажите, что вы знаете по делу обвиняемого? Спасибо. Теперь можете пересесть сюда, на эту скамейку. Для подсудимых…»

— Не-ет, — нежно, как девушке, сказал Позняк, — я не этот вызов имею в виду. Я имею в виду вызов в Израиль.

Юрик подумал и спросил:

— А кто бы мог меня оттуда вызывать? У меня там и нет никого. Ни родственников, ни знакомых, ни друзей.

— Ладно, балда, — махнул рукой Позняк и заговорил серьезно. — Странный ты, Юрик. В наше время каждый порядочный человек (и непорядочный, замечу, тоже) имеет вызов. Неважно, есть у него кто-нибудь в Израиле или нет. Есть люди, которые тебе такую биографию сочинят, сам в нее поверишь. Хочешь ты уехать или не хочешь — не имеет значения. Вызовом запастись обязан. Как в самолете: посадка на воду случается крайне редко, но под креслом у каждого спасательный жилет. Если вызова нет, его можно сделать. Через голландское посольство. Думаешь, власти этого не знают. Наивняк! Прекрасно знают, но делают вид, что верят в сказки и что сказка — это просто еще один жанр документальной прозы. А почему? Поверь, на это есть высшие государственные соображения. Так что не мучайся, такова на сегодняшний день игра.

Из дальнейших разговоров Юрик узнал то, чего как-то до него раньше не доходило — с чего пошла-поехала немыслимая еще несколько лет назад легальная эмиграция евреев из СССР. Оказывается, по-настоящему все началось с лета семидесятого года. Группа дошедших до ручки «лиц еврейской национальности», как называли их газеты, которым долгое время отказывали в праве выехать в Израиль, решилась на отчаянное дело — угнать самолет на Запад и по приземлению устроить пресс-конференцию. Заявить на весь мир, что евреев насильственно удерживают в СССР.

— Сначала полагали захватить какой-нибудь ТУ-104, — рассказывал Позняк, — но вовремя одумались. Один из угонщиков был военным летчиком, с истребителем бы запросто справился. Но лайнеры не знал. Умные головы сообразили, что мировая общественность вряд ли будет сочувствовать, если выяснится, что жизнь сотни пассажиров была в опасности. Тогда решили на аэродроме около Ленинграда, поближе к границе, угнать какой-нибудь «кукурузник» местной авиалинии. Закупили билеты на весь самолет, как будто ехали к родственнику на свадьбу.

— Смехота, — продолжал Позняк, — как они соблюдали конспирацию! Их дети прощались с одноклассниками, а в Лениграде чуть ли ни в скверике спрашивали прохожих, не хочет-де кто к ним присоединиться. Похоже как явно напрашивались на неприятности. Приехали в аэропорт, а там их, голубчиков, уже ждали с огромным отрядом войск КГб, с овчарками — в общем, все как полагается при большой акции по защите социалистического отечества от происков врагов. Взяли, как говорится, тепленькими. Бросились разоружать, но, вместо пистолетов, нашли только веревки и два спальных мешка.

— Они что, спать собрались в самолете?

— Да нет, Юрик, лапочка. Все предусмотрели эти злодеи рода человеческого. Чтоб их не обвинили в угрозе жизни летчикам, которых намеревались ссадить с самолета перед отлетом за границу, приготовили для них спальные мешки, чтобы те, не дай Бог, не простудились, лежа на бетоне аэродрома.

— Ну и дальше что?

— Ну, что, что. Известное дело, для острастки еврейского населения, чтоб было неповадно даже мечтать покинуть великий Советский Союз, сначала решили зачинщиков расстрелять. Но весь цивилизованный мир всполошился. Как так! Сначала отказами довели людей до ручки — а теперь, на тебе, расстрел! Пришлось заменить большими сроками и послать в Сибирь. Ребята пострадали, конечно, но доброе дело сделали. Стали понемногу отпускать. Сначала в небольших дозах, по чайной ложке, а потом, как тележка с горки, эмиграция стала все больше набирать скорость.

Позняк почувствовал, что затянул речь. Время позднее, пора отдыхать. Утром пасьянс важнейшего решения разложится ясней. Кривая на ватмане уже обозначила свою тенденцию. Надо дать подкорке над ней поработать.

— Итак, — хлопнул он в ладоши, — насчет вызова не беспокойся. Можно сделать. Кажется, завтра один мой знакомый едет в Москву. Зайдет в голландское посольство, передаст данные. Месяца через два получишь длинный конвертик с полосками по краям. Вызов на двух языках — русском и иврите.

— Через два месяца у меня наверняка адрес сменится, — сказал Юрик, глубоко вздохнув. — И на мой новый адрес, насколько я знаю, почту не пересылают…

— Мда, можешь не успеть, — сказал Позняк. — Ситуация, господин Бумштейн. Как же тебя выручить? — он в задумчивости стал накручивать на палец виток курчавых волос на лбу. — Вариант второй. Тебе надо к кому-нибудь примкнуть. Скажем, глава семьи подает на выезд и представляет список всего семейства. Усыновить тебя уже несколько поздновато. Остается — женитьба. Срочно найди бабу с вызовом.

— Жениться? — протянул недоуменно Юрик. После развода с Любкой у него такой идеи никогда и не возникало. Он и женщин никаких, кроме официанток в «Красной» во время кутежа с Жорой, никогда не замечал. Все

время в голове только Любка да Любка. То ругал ее на чем свет стоит, то воображал, как она вдруг к нему переменится и снова будет его женой. Теперь понятно, конечно, что он надеялся на чудо, а чудес на свете не бывает…

Впрочем, раз судьба его так круто завернула, может быть, в самом деле, взять да и жениться на ком-нибудь? Вон мамаша все говорит про какую-то Фиру из фотоателье на Ришельевской.

Юрика уже пытались женить. Он все отнекивался и упирался. Стыдился сказать, что все еще любит свою бывшую жену. Даже ругал ее в присутствии матери для прикрытия настоящих чувств. Мать часто говорила со стоном, что у нее сердце кровью обливается при виде того, как он мучается. Любка ее совершенно возмущала. Говорила, что та ведет себя как последняя «гойка», которой ничего не стоит бросить одного мужа, взять другого, а потом, того гляди, и за третьим дело не станет. От мамашиных разговоров саднило сердце, но Юрик молчал. Несмотря на обиду, мамашиной ненавистью к Любке не зажигался. Хотел было напомнить матери, что ее ближайшая подруга Циля Давыдовна замужем третий раз, а мамаша в ней души не чает. Все Цилечка да Цилечка. Хотя за глаза, конечно, осуждает…

Однажды, устав от постоянных мольб, Юрик уступил матери. Пошел знакомиться с некоей Раечкой, кассиршей галантерейного отдела в универмаге на Дерибасовской. Как и следовало ожидать, ничего хорошего из этого не вышло. Юрик пришел в отдел, купил какую-то скверно пахнущую пластмассой красную расческу за пятнадцать копеек, подошел к кассе, за которой работала Раечка, не представившись, взял чек, сказал «спасибо» и ушел. Не то, чтобы Раечка ему не понравилась: она была полненькая и живая, даже чем-то напоминала Любку. Но Любке в тоже время в подметки не годилась. Юрик просто не мог себя заставить заговорить с Раей. Сказать, что мама послала, было глупо и унизительно. Просто так кадриться он не умел. Не тот был характер. Не было у него нужной для такого дела легкости и кавалерийского блеска. У него не было также иллюзии насчет собственной внешности: росточком не вышел, носатый, да и уши — как радиолокаторы. Дело безнадежное. К тому же он не мог побороть чувства, что каким-то образом, приближаясь с брачными намерениями к другой женщине, Любке изменяет. Он понимал, что это глупо. Они с Любкой официально разведены, и ни для кого не секрет, что у нее есть любовник. И ему следовало бы поступить точно так же. Но ничего поделать с собой не мог. Было у него чувство, что это все-таки измена. Что поцелуй он другую женщину, а не Любку, и это уже будет не он, а кто-то другой, чужой, не знакомый ему с детства человек.

Так он с красной расческой и пришел домой, а мамаше сказал, что хотел было Раечку пригласить в кино, но у нее разболелись зубы, и он ее проводил домой. Мамаша вздохнула, поскольку по-женски поняла, что эта внезапная зубная боль могла означать. Ей было обидно за сына, и она стала искать другую подходящую кандидатуру…

Но сейчас надо было не просто таковую найти, но еще и с вызовом в Израиль под подушкой. И действовать быстро.

— Как это, быстро жениться? — робко спросил Юрик, недоуменно глядя на бывшего родственника. — А может, я этой женщине не понравлюсь?

Юрик и раньше не числился у Позняка в светочах разума, но налицо было полное размягчение мозга. Понятное дело, человеку грозит тюрьма, но нельзя же совсем терять способность к трезвому анализу!..

— Лапочка, — сказал он Юрику нежно, — кто тебе сказал, что ты должен ей понравиться? Имеется в виду фиктивный брак. Ей должны понравиться деньги, которые ты предложишь.

— Хм, — хмыкнул Юрик, все еще не веря, что он может каким-то образом выкарабкаться из беды. Еще утром у него было и хорошее настроение, и надежды вернуть Любку теплились на сердце. А сейчас? Чего только не может произойти за один человекодень!

— А сколько она может запросить?

— В принципе — сколько захочет. Но сейчас установился довольно твердый тариф — от восьмисот до тысячи.

— Рублей? — изумился Юрик.

— О, у тебя есть свободно конвертируемая валюта?

— Где же я возьму такие деньги?

— А родственники на что? Юрик, у тебя же полгорода родственников. Собери да поживей. А я разузнаю насчет женщины. Только действуй быстро. А то как бы тебе не уехать в противоположном направлении. Как в известной песенке: «Дан приказ ему за Запад, ей в другую сторону». Только в твоем случае обратный вариант. Она на Запад, а ты -— строить БАМ…

Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Эмиль Дрейцер: Мы едем, едем, едем в далекие края

  1. Уважаемый Эмиль!
    Я поставил Ваш роман в ряд авторитетной юмористической прозы по-русски.
    Смотрите, пожалуйста, здесь:
    http://blogs.7iskusstv.com/?p=31306
    Желаю вам успеха!

  2. Много «новенького». Особенно впечатляет посещение Соломоновых островов капитаном Куком в начале прошлого века.

  3. Дорогой Эмиль!
    Рад снова приветствовать Вас на нашем сайте! Рассказ Ваш очень хорош, если читать его как рассказ-пародию на определенный жанр. Но Вы пишете, что это отрывок из романа. Что, у Вас весь роман написан таким стебом?
    Ваш герой имеет в руках определенную специальность, неважно, является эта работа его основным заработком или нет. Такой подработкой в СССР занималась половина еврейского населения, и далеко не всех сажали. Здесь видно, что Ваш герой — полный лопух, не в обиду ему будет сказано.
    Вышел ли Ваш роман в твердом виде? Вы можете открыть здесь свой блог, в котором могли бы последовательно и постепенно, глава за главой поставить весь свой роман.
    Всего Вам хорошего, удачи и здоровья!

    1. Уважаемый Эмиль!
      Я где-то читал об иронии американских романов. Действительно, американская литература немыслима без такой дымки, наброшенной на структуру произведений. Так написан, например, написан «Особняк» Фолкнера. Но было ли это целью в Вашем случае?

Обсуждение закрыто.