Редьярд Киплинг

Поэзия

Переводы Владимира Блаженнова

Песнь Римского центуриона
(Римская оккупация Британии, 300 г. от Р.Х.)

Легат, я получил приказ, но не согласен с ним!
«Когорте плыть на материк, порядком пешим в Рим.»
Я смог своих бойцов сберечь на дальней стороне,
Теперь другой мой примет меч, вели остаться мне!

На Оловянных Островах служу я сорок лет,
В боях, походах, холодах — иного дома нет!
Всю ночь я размышлял о том, теперь уверен я —
Британия — мой новый дом, и здесь моя земля.

Здесь , где слова мои слышны, плоды труда видны,
Здесь, где тела погребены и сына, и жены,
Здесь время радости и слез, труда, любви, потерь.
Я корнем в эту землю врос, как выполоть теперь?

Здесь для меня земля и лес, и воздух, и вода.
В капризы Северных небес влюбился навсегда!
Сменить декабрьскую тьму на августовский зной,
На серый март сменять июль, небесно-голубой?

Тот край оливками богат и молодым вином
И тихий бриз дохнет в лицо, проветрит славный Ном.
К воротам Арля подойдя — дай задержаться мне,
Под ветром здесь дубы стоят, подобные стене!

Широкий тракт позволит вам увидеть наяву
Адриатической волны павлинью синеву.
Награда там — венец златой, но вспомните ли вы,
Про запах ягоды сухой или сырой травы?

Дай мне приказ остаться здесь, работу продолжать:
Мостить дороги, землю рыть иль войско муштровать,
Крепить заставы на холмах. Куда ни кинешь взгляд
В заросших вереском полях легионеры спят…

Мою когорту шлют домой, приказ я получил,
Но этот край отныне мой! Что в Риме я забыл?
Я здесь служу уж сорок лет моей второй стране,
И без нее мне жизни нет. Вели остаться мне!

The Roman Centurion’s Song
(Roman Occupation of Britain, A.D. 300)

Legate, I had the news last night — my cohort ordered home
By ships to Portus Itius and thence by road to Rome.
I’ve marched the companies aboard, the arms are stowed below:
Now let another take my sword. Command me not to go!

I’ve served in Britain forty years, from Vectis to the Wall,
I have none other home than this, nor any life at all.
Last night I did not understand, but, now the hour draws near
That calls me to my native land, I feel that land is here.

Here where men say my name was made, here where my work was done;
Here where my dearest dead are laid — my wife — my wife and son;
Here where time, custom, grief and toil, age, memory, service, love,
Have rooted me in British soil. Ah, how can I remove?

For me this land, that sea, these airs, those folk and fields suffice.
What purple Southern pomp can match our changeful Northern skies,
Black with December snows unshed or pearled with August haze —
The clanging arch of steel-grey March, or June’s long-lighted days?

You’ll follow widening Rhodanus till vine and olive lean
Aslant before the sunny breeze that sweeps Nemausus clean
To Arelate’s triple gate; but let me linger on,
Here where our stiff-necked British oaks confront Euroclydon!

You’ll take the old Aurelian Road through shore-descending pines
Where, blue as any peacock’s neck, the Tyrrhene Ocean shines.
You’ll go where laurel crowns are won, but —will you e’er forget
The scent of hawthorn in the sun, or bracken in the wet?

Let me work here for Britain’s sake — at any task you will —
A marsh to drain, a road to make or native troops to drill.
Some Western camp (I know the Pict) or granite Border keep,
Mid seas of heather derelict, where our old messmates sleep.

Legate, I come to you in tears — My cohort ordered home!
I’ve served in Britain forty years. What should I do in Rome?
Here is my heart, my soul, my mind — the only life I know.
I cannot leave it all behind. Command me not to go!

Наследники

«Распространение знаний»
из книги «Дебет и кредит» (1919-1923)

Сказанья дивные родной земли
Из глубины веков до нас дошли!

Подобно Риму, что в эпоху взлета
Сокровищам своим не ведал счета,
Их расточать, коль вздумается нам —
Богатство класть под ноги дикарям…
Глянь! За Алмаз полжизни ты отдал —
Остаток дней — чтоб он Бриллиантом стал:
Рубина жар, знакомый с юных лет,
В жестоком сердце вызовет ответ.
Как Изумруд сияет сквозь волну,
Сапфир окрасит небо ввечеру.
И Жемчуг, как бессмертная слеза,
Что щиплет морю в глубине глаза.
На небосвод поднимешь робкий взор:
Там Бирюзою на парче узор.
И знает ювелир — сейчас и встарь:
Хрусталь и яшма, жад или янтарь —
Знак уваженья или Амулет
Хранится в береженьи много лет.
Но каждой вещи обозначен срок,
И стража нет, и кастелян не строг!
Так для учебы или для игры
Ваш раритет — добыча детворы.
А у толпы останется в руках
Лишь пыль от золота и самоцветов прах!

The Birthright

«The Propagation of Knowledge»
From «Debits and Credits» (1919-1923)

The miracle of our land’s speech—so known
And long received, none marvel when ’tis shown!

We have such wealth as Rome at her most pride
Had not or (having) scattered not so wide;
Nor with such arrant prodigality,
Beneath her any pagan’s foot let lie…
Lo! Diamond that cost some half their days
To find and t’other half to bring to blaze:
Rubies of every heat, wherethrough we scan
The fiercer and more fiery heart of man:
Emerald that with the uplifted billow vies,
And Sapphires evening remembered skies:
Pearl perfect, as immortal tears must show,
Bred, in deep waters, of a piercing woe;
And tender Turkis, so with charms y-writ,
Of woven gold, Time dares not bite on it.
Thereafter, in all manners worked and set,
Jade, coral, amber, crystal ivories, jet,—
Showing no more than various fancies, yet
Each a Life’s token or Love’s amulet
Which things, through timeless arrogance of use,
We neither guard nor garner, but abuse;
So that our scholars—nay, our children-fling
In sport or jest treasure to arm a King;
And the gross crowd, at feast or market, hold
Traffic perforce with dust of gems and gold!