Антон Носик и Павел Нерлер: Мандельштам 1938. Мемориальный проект

Loading

Антон Носик и Павел Нерлер

Мандельштам 1938

Мемориальный проект

Пару лет назад промелькнуло сообщение о том, что в самолетном парке «Аэрофлота» появился авиалайнер А-330 «О. Мандельштам», предназначенный для полетов на дальнемагистральных маршрутах (в Америку, Азию, на Дальний Восток).

Тем самым Осип Мандельштам получил высшее государственное признание — стал одним из признанных брендов России, ее символом и, если хотите, представителем. Признанным правопреемницей той страны, что убила его и сделала все для того, чтобы и стихи его тоже сгинули, не попали к читателю.

Представитель «Аэрофлота» приходил в сентябре в Мандельштамовское общество для того, чтобы вручить модель этого самолета. И так уж случайно совпало, что в том же сентябре один из нас перелетел на авиалайнере «Осип Мандельштам» самым последним мандельштамовским маршрутом — из Москвы во Владивосток.

…Ровно 75 лет тому назад, 12 октября 1938 года, на полустанок «Вторая речка» к северу от Владивостока прибыл эшелон с 700 заключенными. Их путь от Москвы занял 35 дней — тяжкий и изнурительный.

Одним из прибывших был Осип Мандельштам — великий русский поэт.

Жизни ему оставалось всего и ровно 12 недель, два с половиной месяца. 27 декабря стариковское, изношенное его сердце перестанет биться, а израненная душа — мучиться.

Мы, Антон Носик и Павел Нерлер, хотели бы напомнить всем, кого это волнует, об этом «юбилее» и о «юбиляре». Для этого мы решили отозваться на последний путь поэта серией публикаций, посвященных последним месяцам и дням жизни Мандельштама и увековечению его памяти.

Волна мандельштамовского юбилея в январе 1991 года вынесла наверх свидетельства Юрия Илларионовича Моисеенко — одного из соседей Мандельштама на нарах. То, что он тогда вспомнил и рассказал, пополнило наши знания бесценными фактами и именами. Как знать, может быть, что-то неизвестное прибьет к берегу и на этот раз?

Наши тексты, как это принято в блогосфере, будут довольно короткими. Многие детали Вы найдете в книге Павла Нерлера «Слово и „Дело“ Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений» (М.: Петровский парк, 2010) или в ее расширенной версии, подготовленной специально к 75-летию гибели и доступной на Литресе. Текст будет сопровождаться стихами самого Мандельштама и стихами, посвященными его памяти, а также фотографиями и другими иллюстрациями.

Рисунок Мандельштама: Троя

Этот шуточный рисунок Троянского коня служил авторской иллюстрацией к стихотворению Осипа Мандельштама:

За то, что я руки твои не сумел удержать…
(из «Тристий»)

За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!

Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.

Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.

Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.

Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.

Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.

Ноябрь 1920

Осип Мандельштам в детстве

Фотостудия поставщика и придворного фотографа Вильгельма Лапре (она же «Светопись бывшая Левицкаго», а позже — «Светопись В. Лапре» и «Atellier Photographique de W. Lapre») располагалась в Царском Селе по адресу: ул. Московская, дом 21.

Никто ничего не отнял!
Стихотворение Марины Цветаевой, посвящённое Осипу Мандельштаму:

Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.

Я знаю, наш дар — неравен,
Мой голос впервые — тих.
Что Вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!

На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,-
Юный ли взгляд мой тяжел?

Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед…
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.

12 февраля 1916

Мандельштам в 1923 году

Эту фотографию Осипа Мандельштама из «Огонька» за 1923 год Надежда Яковлевна считала едва ли не самым удачным портретом поэта.

Тюремный автограф, май 1934

В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) хранится авторский экземпляр знаменитого стихотворения Мандельштама о Сталине:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.

Ноябрь 1933

Автограф датирован маем 1934 года. Запись сделана поэтом в тюрьме — в ходе следствия, где стихотворение (в материалах дела оно называется «контрреволюционным пасквилем против вождя коммунистической партии и советской страны») являлось основным пунктом обвинения.

Автограф стихотворения, за которое Мандельштам был осуждён по статье 58.10

В той же тюрьме стихотворение было записано и второй раз — рукой оперуполномоченного 4 Отделения Секретно-Политического Отдела ОГПУ Н.Х. Шиварова, который допрашивал поэта.

Авторский экземпляр стихотворения, записанный в тюрьме, хранился в архивах КГБ СССР до весны 1989 года. В связи с перестройкой автограф был передан в Комиссию Союза писателей СССР по литературному наследию Осипа Мандельштама. В апреле 1989 председатель комиссии Роберт Рождественский отдал документ в РГАЛИ. А протокол допроса Мандельштама оперуполномоченным Шиваровым поныне хранится в Центральном архиве ФСБ РФ, в составе Следственного дела Р-33487.

Как его арестовывали

И всю ночь напролет жду гостей дорогих…
О. Мандельштам

…За Осипом Мандельштамом пришли в ночь с 16 на 17 мая 1934 года. Около часа ночи раздался отчетливый, характерный стук: электрического звонка у Мандельштамов-новоселов не было.

На пороге стояли пятеро непрошеных «гостей дорогих» — трое гэпэушников и двое понятых. Всю ночь — до семи утра — продолжался обыск.

Ордер на арест-обыск О.М. был выписан 16 мая 1934 года — ровно через неделю после того, как умер номинальный председатель ОГПУ Менжинский. На первое место в чекистской иерархии уверенно шагнул Генрих Ягода, и даже померещилось, что именно его размашистая подпись стояла на ордере: но это не так — не наркомовское это дело.

Подписал ордер «на Мандельштама» Яков Агранов — к этому времени уже второе лицо в ОГПУ.

С самого начала своей работы «Яня» пас интеллигенцию — следил за ней, вербовал в ее рядах агентов. Посещая салоны и лично вращаясь вместе с красавицей-женой в литературных кругах, он дружил со многими (с Пильняком и Маяковским, например), на деле же «разрабатывал» этих многих, как и всех остальных. Он мог бы «похвастаться» соучастием в подготовке или фабрикации многих процессов. Вел он и Таганцевское дело, одной из жертв которого пал и Николай Гумилев. Так что кто-кто, а «Яня» уж точно знал, подписывая ордер, что это за птица такая — Мандельштам.

Сам ордер № 512 выписан на имя некоего Герасимова, — ни имени-отчества, ни даже звания Герасимова мы не знаем. Но резонно предположить, что это тот же самый Герасимов, что в конце 1931 года возглавлял 4-е отделение СПО. Ничего не известно и о втором члене арестной бригады — Забловском. А вот о третьем — Вепринцеве — известно немало: он хорошо засветился во многих писательских делах.

Вот словесные портреты, данные Надеждой Мандельштам, по крайней мере, на двух членов арестной бригады:

Из двух младших я запомнила одного — молодого, ухмыляющегося, толсторожего. Он перебирал книги, умиляясь старым переплетам, и уговаривал нас поменьше курить. Вместо вредного табака он предлагал леденцы в жестянке, которую вынимал из кармана форменных брюк. ‹…› Старший чин, невысокий, сухопарый, молчаливый блондин, присев на корточки, перебирал в сундучке бумаги. Действовал он медленно, внимательно, досконально.

«Старшим чином» Надежда Яковлевна называла, скорее всего, Сергея Николаевича Вепринцева — подлинного, а не номинального руководителя бригады. Был он всего на два года моложе О.М., уроженец Москвы. В 1934 году служил оперуполномоченным 4-го отделения СПО ГУГБ НКВД, осуществлявшего «агентурно-оперативную работу по печати, зрелищам, артистам, литераторам и интеллигенции гуманитарной сферы». В 1937 получил звание лейтенанта ГБ. 28 октября 1937 года Вепринцев арестовывал Бориса Пильняка. Уволен из органов в 1939 г.

Кроме троицы чекистов в обыске принимала участия двоица штатских понятых. Из них в протоколе обыска расписался только один — «представитель домоуправления» Н.И. Ильин, по должности управдом. Вторым, вероятней всего, был Матэ Залка — венгерский писатель и русский чекист, пробивной председатель писательского кооператива в Нащокинском, проживавший к тому же в том же подъезде, что и Мандельштамы.

Не прошло и семи–восьми месяцев с тех пор, как этот первый в Москве писательский кооператив в Нащекинском переулке по-настоящему заселился. Всё это время не утихали скандалы, но до арестов, кажется, еще ни разу не доходило. Мандельштамы, похоже, оказался первым, так что Ильин еще не привык к этой обязательной стороне своей беспокойной должности.

Были и двое «невольных понятых», оказавшихся при аресте, — писатель-сосед Бродский и Анна Ахматова, приехавшая из Ленинграда аккурат 16 мая. Она записала потом в «Листках из дневника»:

Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи… Мы все сидели в одной комнате. Было очень тихо. За стеной, у Кирсанова, играла гавайская гитара. Следователь при мне нашел «Волка» («За гремучую доблесть грядущих веков…») и показал О.Э. Он молча кивнул. Прощаясь, поцеловал меня. Его увели в семь утра. Было совсем светло.
Незадолго до этого ретировался и Бродский, которого Н.М. остро подозревала в том, что неспроста он проторчал и соглядатайничал у них весь вечер.

Надежда Яковлевна подхватывала рассказ Анны Андреевны:

Каждая просмотренная бумажка из сундука шла либо на стул, где постепенно вырастала куча, предназначенная для выемки, либо бросалась на пол. По характеру отбора бумаг можно всегда сообразить, на чем собираются строить обвинение, поэтому я навязалась чину в консультанты, читала трудный почерк О. М., датировала рукописи и отбивала всё, что можно, например, хранившуюся у нас поэму Пяста и черновики сонетов Петрарки. Мы все заметили, что чин интересуется рукописями стихов последних лет. Он показал О. М. черновик «Волка» и, нахмурив брови, прочел вполголоса этот стишок от начала до конца, а потом выхватил шуточные стихи про управдома, разбившего в квартире недозволенный орган. «Про что это?» — недоуменно спросил чин, бросая рукопись на стул. «А в самом деле, — сказал О. М., — про что?»

При аресте забрали не так уж и много: паспорт, письма, записи адресов и телефонов, а также стопку бумаги на стуле — 48 листов творческих рукописей на отдельных листах. На обороте протокола обыска есть помета: «Переписка взята в отдел. С. Вепринцев» — но имелась в виду, скорее всего, не собственно эпистолярия, а все изъятые бумаги в целом (за исключением паспорта).

В архиве Надежды Яковлевны хранилась бумажка с номером и датой ордера, а также адресом справочной ОГПУ: «Кузнецкий мост. Дом № 24. Окно 9» — видимо, Вепринцев на прощанье продиктовал.

Претензий к обыскивающим Мандельштам не заявил. Набор личных вещей, которые он взял с собой, был немного странным: 8 воротничков, галстук, 3 пары запонок, мыльница, ремешок, щетка и семь разных книг. Все это а также паспорт и 30 рублей денег, он сдал в тот же день под квитанции дежурному приемного покоя во Внутреннем изоляторе ОГПУ на Лубянке, куда его и привез воронок.

Делу присвоили тогда номер — № 4108, после чего была заполнена «Анкета арестованного». Среди стандартных ответов на стандартные установочные вопросы анкеты выделяется один — о состоянии здоровья: «Здоров: сердце несколько возбуждено и ослаблено».

Среди прихваченного во время обыска был и автограф «Волка», на который автор обреченно кивнул еще при обыске, но про это стихотворение в протоколах допросов — ни единого упоминания. Бегло ознакомившись с ночным уловом, следователь, по-видимому, не нашел на 48 листах ничего из того, что искал. И — направил своего оперативника снова на квартиру, посмотреть еще раз, да получше.

К этому времени Надежда Яковлевна и Анна Андреевна даже разработали небольшую «матрицу преступления и наказания»: за пощечину А. Толстому — ссылка, за «Волчий цикл» — лагерь, за стихи о Сталине — расстрел! То, что делавший выемку чин остановился на «Волке» и кивнул, говорило в пользу второй версии, но то, что он вернулся и продолжил поиски, — в пользу третьей! Что ж — серьезней некуда, но этого и следовало ожидать: О.М. прочел роковые стихи уж очень многим, наверное, паре дюжин людей. И всё теперь зависело от того, кто же именно из них настучал.

Тем не менее мандельштамовский следователь готовился к его допросам, немного блефуя, — то есть, не имея на руках ничего, кроме инициирующего доноса (в деле его нет), а также изъятой «переписки» на 48 листах…

(продолжение здесь)

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Антон Носик и Павел Нерлер: Мандельштам 1938. Мемориальный проект

  1. Вы ,наверное не знаете,поэтому скажу так.В мире поэзии мало настоящих поэтов,но ещё меньше настоящих стихов,-таких вещих,будто бы из вечных снов,загаданных одним человеком человечеству и на много веков вперёд.У О.Э.Мандельштама есть одно стихотворение в котором всего четыре строки.Его знают многие ,не буду приводить его здесь и сейчас.Мне думается,что в этих нескольких словах, впервые,- поэзия достигла своей ,вечно «недостижимой» цели-музыки.Думаю, никому в русской поэзии не удалось погрузиться в звук -«плода сорвавшегося с древа»так как ему.И никому не удалось услышать ,ни «ось земную» ни испугаться «игрушечных волков». И, только у него,целый век в одно мгновение,хотя многим больше нравится ,что-» дольше века длится день»
    .

  2. Хорошая статья. Но другая статья в приведенной ссылке куда интереснее. В ней сообщен такой факт — получив письмо донос от Ставского от 16 марта 1938 года Ежов на месяц отложил его. Автор статьи обьясняет это так:

    >Иными словами, Ежов держал письмо у себя чуть ли не месяц! Почему? Да потому, думается, что в первом — 1934 года — деле этого дерзкого антисоветчика оставались явственные следы “чуда” и самого высочайшего великодушия, так что и на этот раз, продолжим догадку, потребовалось то или иное проявление воли вождя. На что и ушел календарный месяц. Кроме того, в Ленинграде вовсю стряпалось дело о “заговоре писателей”, фактическим фигурантом которого являлся и Мандельштам — возможно, не начавшееся московское следствие запросило результаты коллег.
    О воле вождя будем судить по результату: сроки действия чуда истекли!

    Но возможно есть и еще одно объяснения промедления — положение самого Ежова пошатнулось. 8 апреля 1938 года он был назначен по совместительству наркомом водного транспорта. Это было проявлением специфического сталинского юмора —
    т.е. следуя американской шутке Ежова, который был шеф поваром, еще и назначили посудомойкой.
    Какие-то знаки немилости могли проявляться и раньше. Ежов — осторожничал.

  3. Мандельштам — не мой поэт, и мало меня интересует. Вместе с тем, популярный в струях пиара, и потому даже такими, как я, попавший в их поток, читаемый. Не столько он, сколько — о нем. Пример — данная статья.
    Хронологически: Первое, из магнитофона, начало 60-х, (Алешковский, один из вариантов): «… а у костра читает нам Петрарку фартовый парень Оська Мандельштам.»
    Потом — катаевский «Алмазный мой венец», где Мандельштам узнается в карикатурном «Щелкунчике».
    А, чуть позже самиздатовские мемуары А.Ахматовой и Н.Мандельштам.
    И у обеих — описание его ареста. Но какие разные, хотя, сюжетно близкие!
    «Расёмон» издыхает от зависти!
    Нервное, до неприкрытого психования описание жены поэта.
    И отстраненное, как бы наблюдаемое через монитор царственным глазом — А.Ахматовой…

Обсуждение закрыто.