Аркадий Шаталов: Эвакуация. Возвращение. Послевоенные годы

Loading

Аркадий Шаталов

Эвакуация

Минуло 68 лет со дня окончания второй мировой войны, самой жестокой и кровопролитной в истории. Эта война унесла десятки миллионов жизней людей, погибших на полях сражений, попавших в плен и пропавших без вести. Миллионы мирных жителей, переживших эту ужасную катастрофу, были вынуждены покинуть свои родные места, чтобы не попасть в оккупацию к немецким захватчикам. Посколько я один из тех, кто пережил катастрофу, и знаю о ней не понаслышке, а как живой очевидец, считаю своим долгом рассказать то, что я видел своими глазами, то, что самому пришлось пережить.

* * *

Итак, начало июня 1942 года, скоро исполнится год, как началась война. Мы жили в Воронеже — это прекрасный город, один из красивейших городов России. Хотя уже целый год шли ожесточенные бои, Воронежа коснулись только отдельные бомбовые удары.

Жили мы в центре города, на ул. 11 Мая (ныне Театральная), напротив нашего дома находился военкомат, а за ним «Пионерский сад». Этот сад был любимым местом всей детворы, ,там постоянно устраивались какие-то мероприятия. Детям было всегда интересно и весело. В саду можно было взять на прокат двух- или трехколесный велосипед, педальный автомобиль, куклу для детей дошкольного возраста, поиграть в шашки или шахматы. Одним словом все дети были постоянно чем-то заняты.

На 13 июня 1942 года (это была суббота) в «Пионерском саду» было намечено провести грандиозное мероприятие — прием в пионеры. По этому сучаю, должен был состояться концерт с участием коллективов разных школ, а также любимых артистов цирка и театра кукол. Как по заказу стоял погожий летний день, все дети были одеты в белые рубашки и темные штанишки, на них приятно было смотреть-это было красивейшее зрелище.

Ничто не предвещало беды, все радовались празднику. И где-то пополудни, в самый разгар праздничного веселья, раздался какой-то завывающий и постоянно нарастающий гул. Вначале никто не мог понять что это такое. И вскоре после этого раздался невероятной силы взрыв. Наши зенитчики каким-то образом пропустили немецкий самолет и он сбросил три мощные бомбы в самую гущу скопления ребят. В первый момент после этих взрывов на какой-то миг наступила зловещая тишина, весь «Пионерский сад»был окутан облаком пыли и дыма. Потом послышался душераздирающий крик и плач детей и взрослых. Меня в этот день по чистой случайности не повели в этот сад, т. к. мама была чем-то занята, а бабушка себя плохо чувствовала. Я в это время с соседскими ребятами играл на лестничной площадке. Она была большая, под стать нашему пятиэтажному дому (такие дома называли «сталинками»).

От взрывной волны у нас повыбивало не только стекла, но и оконные рамы. Мы жили на пятом этаже и нам хорошо было видно, что в саду творится что-то невероятное. Мы сразу с ребятами побежали в «Пионерский сад» посмотреть, что же там случилось. Перед нами открылась страшная картина: на деревьях висели детские ручонки, ножки и кишки, многие деревья приобрели багряный отцвет, повсюду слышался несмолкаемый детский плач и стоны. В этот день от бомбежки, как потом сообщалось в прессе, погибло более трехсот детей… (На месте трагедии был установлен памятный камень, напоминающий о детях, погибших от бомбежки в «Пионерском саду» 13 июня 1942 года. И ежегодно в этот скорбный день в Воронеже чтят память детей, погибших при бомбардировке Пионерского сада.) После этой трагедии война для воронежцев приобрела другой смысл, люди, повидавшие и испытавшие смерть, стали по-другому относиться к сигналам воздушной тревоги, к вою сирены, к ударам в подвешенный рельс, что также означало воздушную тревогу.

Как только раздавались сигналы тревоги, город моментально пустел, все бежали прятаться в бомбоубежища или любые укрытия. Как-то моментально все дети повзрослели, редко услышишь на улице детский смех, но зато стали отчетливо слышны разрывы снарядов на подступах к городу, где шли ожесточенные бои. Очень не хотелось верить, что город сдадут немцам, поэтому почти все жители не покидали город до самого последнего момента.

В городе становилось опасно оставаться, заметно участились бомбардировки. Самая большая бомбардировка города произошла 26 июня 1942 года, тогда одновременно бомбили Воронеж сразу более 100 самолетов, при этом было сброшено порядка тысячи бомб. Весь город был в огне, в центре города были разрушены буквально все здания. Как нам этого ни хотелось, но город нужно было покидать, оставаться в нем дальше было очень опасно.

5 июля 1942 года в конце рабочего дня, когда уже совсем близко были слышны разрывы снарядов, которые стали достигать окраины города, люди пошли в военкомат, чтобы спросить, нужно ли покидать город. В ответ было сказано: «не волнуйтесь и не паникуйте, город не сдадим». Успокоенные люди разошлись по своим домам, а наутро следующего дня в военкомате двери и окна были открыты настеж, сквозняк гулял по помещению и гонял какие-то бумажки. Чувство безысходности охватило людей, но не надолго. Все поняли: чтобы спастись, нужно срочно покинуть город, ибо присутствие немцев ощущалось совсем близко. Нам, как и всем остальным, ничего не оставалось, как уходить пешком.

Мне было 10 лет, хотя я считал себя вполне взрослым. Что могли мы с матерью взять с собой? Да, практически, ничего! Мы взяли документы, самые необходимые вещи, немного денег, что было в наличии, и двинулись из города пешком по сути в никуда…

Нужно было добраться прежде всего до ближайшего населенного пункта Анна, который находился от города на расстоянии 100 километров. И это расстояние нужно было пройти пешком с теми вещами, что мы взяли с собой. Я не помню точно за сколько дней мы прошли это расстояние, то ли за четыре, то ли за пять, но я хорошо помню, что ночевать приходилось иногда в лесу, иногда в поле, хорошо, что ночи были теплые. Утром мы просыпались и снова в путь. Колонна беженцев была нескончаемой, не было видно ни начала, ни конца — это был бесконечный, многотысячный поток людей. Мы шли, опаленные солнцем, всех мучила жажда, хотелось пить, а воды не было. Мы считали за счастье, когда попадалось болото и можно было вдоволь из него напиться… Казалось нашему пути не будет конца. Изнеможденные, усталые и голодные, с опухшими ногами, мы шли, а верне плелись, потому что нужно было уходить от наступающего врага. Весь этот людсской поток представлял страшную картину. Громадная масса людей двигалась молча, у них даже не было сил говорить. И вдруг в тишине послышалось какое-то вроде как бы жужжание, которое вскоре переросло в завывающий гул. Люди вначале не поняли, что это такое. Потом оказалось, что это на бреющем полете над колонной летели немецкие истребители и стреляли из пулеметов по беззащитным людям. Люди, скошенные пулеметными очередями, погибали на месте. Этот налет для беженцев был такой неожиданностью, что люди не знали, где и как им спасаться. После этого, как только начинал слышится гул моторов, люди сразу стали убегать с дороги и ложиться в поле, где росла рожь или пшеница, но зачастую смерть настигала и там…

Наконец, мы дошли до населенного пункта Анна, далее нам нужно было добраться до города Борисоглебск. Там была крупная узловая железнодорожная станция, откуда шли поезда по разным направлениям.

До Борисоглебска тоже было порядка 100 км, но идти пешком уже было невозможно, больше не было сил. Вся надежда была на какую-нибудь попутную машину. Маме удалось договорится, чтобы за определенную плату подбросили до Борисоглебска, но только меня одного.

И вот на ночь глядя меня десятилетнего мальчишку посадили в кузов машпны, груженой мешками с сахаром, и отправили одного в Борисоглебск. При этом мама сказала, что она скоро приедет туда тоже и чтобы я дожидался ее у входа на главпочтамп. И еще мне мама дала с собой чернильный карандаш и кусочек белой бумаги, чтобы в случае необходимости я мог написать ей записку и приклеить ее на двери почты (клей тогда всегда был на почте). Итак, я уехал один без своей мамы. Мне было ужасно страшно, ощущение такое, что я навсегда потеряю свою маму. В Борисоглебск приехали ноччью, мне помог водитель слезть с кузова и показал, где находится главпочтамп. Около главпочтампа были сотни людей, каждый кого-то искал и надеялся найти. Все здание главпочтампа было обклеено бумажками с одним и тем же содержанием: «Ищу того-то, буду там-то» и далее подпись.

Я стоял у входа в здание и боялся куда-либо отойти, чтобы не прозевать свою маму, а она все не появлялась. И вдруг я слышу знакомый голос, который зовет меня. Я приподнялся на ципочках, чтобы найти в толпе маму, но ее нигде не было, мне это только показалось. Чем дольше я ее ждал, тем больше терял надежду ее найти. Мне стаановилось жутко и страашно, я стоял и плакал, и никто не обращал на меня внимание. И вдруг, я не поверил своим глазам, передо мной стоит мама. Моя мама! Я подбежал к ней, крепко ее обнял и мы оба расплакались. Я просил ее только об одном, чтобы она больше меня одного не оставляла.

Итак, мы, наконец, добрались до Борисоглебска, далее нам предстояло как-то выехать на Урал. На ж-д вокзале полнейшая неразбериха, скопилось много эшелонов с воинскими частями и с ранеными, а для беженцев должны были подать грузовые вагоны, но неизвестно когда и на какой путь. И вот пришлось бегать от эшелона к эшелону и искать свой состав. Наконец, мы увидели какой-то состав с грузовыми вагонами и не раздумывая забрались в них. Нам уже было все равно куда нас повезут, лишь бы выехать с этой станции, т. к. бомбили уже и Борисоглебск. В вагоны набилось столько людей, что было не повернуться. Но слава Б-гу эшелон тронулся и постепенно люди разместились.

В вагоне были нары, которые разделили вагон как бы на два этажа. Я не буду описывать как мы ехали, т. к. больше стояли, чем ехали. На остановках люди выскакивали по естественной надобности, но иногда им было невтерпеж, а остановки не было, поэтому в вагоне стоял ужасный запах. Но, наконец, сбылась наша мечта, мы добрались спустя месяц до Урала в город Березняки.

Всех прибывших беженцев расселили по хатам. Нас поселили в хату, где проживала одна женщина, муж ее был на фронте, детей у них не было и мы зажили одной семьей.

Маме предложили работу на спичечной фабрике, там можно было брать работу на дом. Когда я возвращался из школы, то всегда помогал маме делать спички. Рруководство фабрики узнав, что я работаю вместе с мамой, зачислило меня в штат и стали платить хоть маленькую, но заработанную зарплату. Позже я узнал, что на фабрике работало много детей и работу они тоже брали на дом. А еще я узнал, что изготовленные нами спички отправлялись на фронт и это вселяло в меня чувство гордости за порученное дело.

Единственной проблемой для нас был голод и холод. Зимой температура доходила до минус 35 и более градусов. У меня и по сей день встает перед глазами картина, когда утром выглянишь в окно, а на улице лежат закоченевшие тела людей в стеганых полосатых халатах — это были узбеки, нам так говорили.

В школе детей кормили и я всегда пытался что-то оставить для мамы, за что она постоянно меня ругала.

Однажды в школе прошел слух, что в ж-д тупичке стоят три товарных вагона со жмыхом. Ребята моментально выскочили из школы и побежали в этот тупичок, чтобы полакомиться жмыхом. Вагоны охранял один солдат с винтовкой. Когда солдат уходил за одну сторону вагонов, с другой стороны ребята моментально влезали на вагоны и счастливчикам доставался жмых.

Когда же солдат возвращался, то то же самое происходило с противоположной стороны. И так продолжалось много раз. Когда у солдата, видимо, сдали нервы он присел на одно колено, вскинул винтовку и выстрелил. От раздавшегося выстрела все ребята кинулись врассыпную. И только один мальчонка остался лежать на снегу. Пуля попала ему в ногу и раздробиа коленную чашечку. Спустя несколько месяцев я встретил этого мальчишку, он шел на костылях на одной ноге, вторая была ампутирована выше колена… Вот так иногда доставалось пропитание…

Пошел второй год войны. Ее зловещее дыхание ощущалось буквально во всем и прежде всего оно отражалось на лицах людей. С фронта поступали печальные сообщения, наши войска, оказывая ожесточенное сопротивление противнику, вынуждены были отступать, оставляя врагу города. Я не берусь обсуждать действия наших военначальников, правы они были или нет, выбрав тактику отступления… Этим вопросом пусть заниматься военные историки…

Все люди, бежавшие от врага и волею судьбы оказавшиеся в эвакуации, верили, что рано или поздно, но враг будет разбит и мы вернемся в свои родные места. Эта уверенность вселяла в нас силы и все люди от мала до велика вносили свой посильный вклад в дело борьбы с немецким фашизмом. Поэтому, ни холод, ни голод не могли сломить волю людей, все они чем могли и как могли работали на нашу победу…

Нельзя не сказать о том голоде, который пришлось нам перенести. Сколько было случаев, когда люди падали в обморок от недоедания и даже умирали с голода… Мне часто приходит на память такая картина. У входа в продуктовый магазин, где отоварпвали продуктовые карточки, стояла женщина и предлагала поменять свежие куриные яйца на испорченные. За одно свежее она просила два испорченных. Я никак не мог понять, зачем ей это было нужно. Оказалось, у этой женщины большая семья и чтобы как-то ее прокормить, она предлагала такой обмен. Я спросил у мамы, ведь так можно отравиться. Она объяснила, что эта женщина вначале тщательно обжаривала яичницу с обеих сторон на сковороде, а потом добавляла немного воды, закрывала сковороду крышкой и, таким образом, яичница пропекалась как бы изнутри, убивая все оставшиеся микробы…

Большим праздником для нас был день, когда удавалось достать мерзлую картошку. Она была сладковатая на вкус, но нам нравилась и ели мы ее с большим удовольствием. Исключительным подспорьем для нас являлись леса. Они были на Урале не только красивейшие, но и богатейшие. Там можно было набрать разную ягоду, орехи, грибы, одним словом — было чем поживиться и это нас спасало. А каково было старикам, у которых не было сил заниматься поиском пищи в лесу, им, конечно, помогали, но этого было недостаточно. Поэтому основные жертвы выпали на их долю.

Но самое тяжелое время наступало зимой, когда помимо голода действовал и холод.

Морозы были очень большие, температура опускалась до 35-ти градусов и ниже, в школе занятия, конечно, отменялись и мы сидели дома, т. к. на улицу просто не в чем было выйти. Сейчас уже не помню, кто подарил мне телогрейку, она была большая, но подвернув рукава, поплотнее запахнувшись, да еще обвязавшись веревочкой, чтобы полы не распахивались, очень было даже тепло и удобно. И жизнь приобрела иной смысл, т. к. можно было выходить на улицу.

Первым делом я пошел в кинотеатр (так называли маленький клуб, где пускали по частям кинофильмы). Там шел кинофильм «Три мушкетера». Фильм произвел на меня потрясающее впечатление, особенно мне понравилась песня мушкетеров. Я шел с последнего сеанса домой, на улице — зима, ночь, кругом ни души, только снежные сугробы, как громадные белые медведи, лежали на улице..Я шел один по ночному городу, распевая марш мушкетеров, и чувствовал себя мушкетером.

Такой душевный подъем объяснялся не только просмотром замечательного фильма, была причина и более существенная. К концу 1942 года с фронта стали поступать радостные вести.

Особую радость нам доставляло смотреть в киножурналах военной хроники залпы наших “катюш”, когда реактивные снаряды как огненные стрелы летели в сторону врага все сметая и сжигая на своем нути. Залпы “катюш” наводили на немцев панический ужас, а мы стучали ногами и хлопали в ладоши от восторга. Мы тогда еще не знали, что первые образцы “катюш” (их штатное название “пусковая установка БМ-13”), были выпущены в Воронеже, на экскаваторном заводе им. Коминтерна.

Настало время, когда буквально все жители города с нетерпением ждали, когда в репродукторе раздастся мужественный голос Юрия Левитана со словами, которые стали для нас самыми желанными, самыми дорогими: “Внимание, говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. От Советского Инфрмбюро… В последний час…” Юрий Левитан сообщал какие населенные пункты и города были освобождены от фашистских захватчиков. Для нас уже стало нормой, когда сообщалось об освобождении наших территорий, поэтому мы каждый день с нетерпением ждали выступление Юрия Левитана, будучи уверенные, что он обязательно сообщит приятные вести. И не ошибались. Голос Левитана и манера его речи буквально давили противника и поднимали наш дух и уверенность скорой победы. Недаром в списке врагов фашистской Германии, подлежащих физическому уничтожению, Гитлер поставил на первое место Юрия Левитана, под номером два был Сталин.

Мы с нетерпением ждали, когда, наконец, скажут об освобождении нашего родного города. Мы долго ждали и дождались этого момента. 25 января 1943 года Юрий Левитан объявил, что в результате упорных боев полностью освобожден от врага город Воронеж! На тот момент это были самые счастливые минуты нашей жиизни. Мы обнялись с мамой, крепко прижавшись друг к другу, и плакали. Это были слезы радости. Теперь мы жили одной мыслью, одним желанием — быстрее вернуться в родной Воронеж. Но мама сказала, что нужно закончить учебу в третьем классе, чтобы не пропал учебный год, а после этого мы поедем домой, ты только учись хорошо.

В классе я был одним из самых активных учеников, принимал участие почти во всех мероприятиях. В Березниках было несколько военных госпиталей, наша школа взяла над ними шефство. У нас создали художественную самодеятельность и мы выступали перед раненными. Всем нравились наши выступления и нам тоже. А еще мы готовили подарки для фронта, кто-то со своими домашними шил кисеты для табака, кто-то вязал варежки и носки, кто-то готовил рисунки и все это отправлялось посылками на фронт…

Возвращение

Наконец, закончился учебный год, самый длинный учебный год в моей жизни, и мы поехали домой в освобожденный Воронеж. Тогда мы еще не знали, что нет у нас никакого дома, все сгорело, все пропало, жизнь придется начинать заново.. Город практически полностью был разрушен. В центре города не осталось целым ни одного здания, из 20 тысяч жилых домов немцами было уничтожено и сожжено 18277 зданий или 92%.

Сразу после освобождения Воронежа в городе начали действовать комитет ВКПб и городской Исполнительный комитет, которые стали заниматься организацией жизнедеятельности города. Нам выделили одну комнату в коммуналке на три семьи. Вскоре вернулся с фронта отец, его комиссовали по зрению, он практически почти ничего не видел.

В Воронеже я поступил учиться в 4-й класс в школу N9, она находилась рядом с кладбищем, где во время войны проходили боевые действия. Поэтому все кладбище было изрыто окопами. В одном из окопов ребята обнаружили неразорвавшийся спаряд. С таких снарядов мы снимали боеголовку, извлекали оттуда тол, который хорошо горел, и играли в войну. Почти все ребята из нашего класса решили сбежать с поеледнего урока, чтобы принять участие в разборке спаряда. Мы побежали в класс забрать свои сумкии, в это время раздался звонок на урок, показался наш учитель, который вернул нас в класс. Но части ребят повезло, они успели сбежать с урока до прихода учителя. Мы сидели, как на иголках и с нетерпением ждали, когда закончится урок. Вдруг со стороны кладбища раздался страшный взрыв. Мы поняли, что случилась беда и, не сговариваясь, все как по команде, вскочили и побежали на кладбище. Там мы увидели ужасную картину. На дне окопа лежали окровавленные тела наших ребят. Хоронили их всей школой, были все учащиеся и их родители. Все это нам пришлось пережить. Кто бы мог подумать, что в родном городе, освобожденном от немецких захватчиков, наши ребята найдут свою смерть.

Если бы не эти игры в войну, а играли в нее мы почти ежедневно, то были бы живы наши ребята. Сколько слез пришлось пролить родителям за нелепую смерть своих детей.

С подавленным чувством безвозвратной утраты своих товарищей мы приходили на занятия в школу. Мы понимали, что чудом избежали подобной участи и тем сильнее переживали за наших ребят.

Учиться в школе пришлось в очень трудных условиях. Центрального отопления не было, в классе было холодно почти как на улице, в чернильницах чернила превращалпсь в ледяшки, писать было невозможно. Поэтому сидели в пальто и шапках. Писали на газетах между строк, о тетрадях и говорить не приходилось. Чтобы утром была более менее сносная температура, в классе устраивали ночное дежурство, где мы вместе с нашим учителем топили печку, так называемую «буржуйку»… Вот такое у нас было детство, мы просто были лишены его, поэтому, наше поколение называют “дети войны”, а по сути дела мы являемся жертвами войны.

Вот такие лишения выпали на нашу долю. Будучи девятилетними мальчишками мы на себе испытали, что такое война, каково быть беженцем, что значит попасть под обстрел пулеметных очередей, что такое холод и голод.

И после всего сказанного, а сказано очень мало, не наберется и сотой доли того, что можно и нужно было бы рассказать, можно только удивляться, когда некоторые люди утверждают, что беженцы не являются жертвами войны, что вроде бы война обошла их стороной, что они ничего и никого не потеряли. Я говорю о детях того времени, которые гораздо больше настрадались, чем их родители. Эти дети на себе вынесли все тяготы войны, они испытали и страх, и смерть, и голод, и холод, они потеряли все и даже свое детство. Они пешком уходили из своих родных мест, чтобы не оказаться на оккупированной территории. Разве эти дети виноваты, что судьба с ними так обошлась, что они все потеряли, а нашли разруху, голод и вереницу смертей, только чудом уцелев в страшной войне.

Послевоенные годы 

1418 дней и ночей длилась эта война, самая жестокая и самая кровопролитная в истории… Благодаря победе Советской армии и армий стран-союзников Европа была спасена от гитлеровского порабощения. Нам никогда не забыть День Победы 9 Мая 1945 года — это главный праздник. Мы, в то время тринадцатилетние мальчишки, на всю жизнь запомнили этот день и всегда будем его чтить.

На нашу долю выпали очень трудные годы не только военного, но и послевоенного периода. Город почти полностью был разрушен и его нужно было восстанавливать. В городе появился лозунг, который можно было встретить повсюду: «Из пепла пожарищ и груды развалин мы восстановим тебя, родной Воронеж». Все население ророда, включая школьников, начиная с пятого класса, должны были отработать определенное количество часов по благоустройству города. Ежедневно после окончания занятий в школе все ребята, вооружившись лопатамми, метлами и носилками, выходили на отработку положенных часов. И, что характерно, никто не считался со временем, все его перерабатывали.

Вскоре нашу семью постигло разочарование —вернулся хозяин квартиры, нам пришлось ее освободить. Два года мы мыкались без своего жилья, пришлось жить два года в шестиметровой кладовке на работе у отца, пока нам не выделили комнату в коммунальной квартире на три хозяина. Но мы уже точно знали, что это будет наша комната, никакой другой хозянн здесь не появится, т.к. комнату дали в восстановленном доме.

26 лет мы прожили в коммуналке и, как это странно не прозвучит, у нас никогда не было ни одного не то, что скандала, а даже недоразумения. Вообще у нас подобрались очень хорошие и интересные люди. В одной комнате жила народная артистка Советского Союза, солистка Воронежского русского народного хора Мария Николаевна Мордасова с мужем Иваном Михайловичем Руденко — баянистом того же хора. В другой комнате жила врач, кандидат медицинских наук, майор медицинской службы Мария Павловна Витшас с дочкой. Ну, и наша семья: отец — журналист, мать — секретарь в типографии. Жили мы как одна единая семья, по вечерам часто собирались все вместе на кухне (она была большая, дом — «сталинка») и за чаепитием обсуждали многие вопросы. Иногда Мордасова обращалась с просьбой к отцу, чтобы он помог ей подобрать рифму в частушке, которые она сама сочиняла. После этого она их для нас исполняла, а мы были первые слушатели.

Особые слова следуетт сказать о враче Марии Павловне Витшас. Это была исключительно честная и порядочная русская женщина. Спустя много лет мы случайно узнали, что у ней было много правительственных наград, в том числе и боевых, что она лсчила самого Мао Цзе Дуна, а это равносильно тому, что у нас допустить врача к Сталину. Но более всего Мария Павловна поразила нашу семью следующим фактом. Незадолго до смерти Сталина во всех СМИ Союза было опубликовано так называемое дело врачей, где известные профессора обвинялись в якобы проводимой ими диверсии с целью уничтожения руководства страны. Среди этих врачей были такие известные фамилии, как профессора Вовси, Виноградов и др. всего девять человек, в том числе шестеро — евреи. Когда отец прочитал это сообщение, он весь побледнел, мы с матерью испугались, чтобы ему не стало плохо.

В этот момент к нам постучали в дверь и вошла Мария Павловна. Она держала газету «Правда», руки ее заметно дрожали. Обращаясь к отцу, она сказала: «Яков Адольфович, я только что прочитала сообщение о деле врачей и пришла вам сказать: если бы меня поставили к стенке и спросили, верю ли я написанному, я бы не колеблясь сказала — НЕТ!» Затем она рассказала, что профессора Вовси она знала лично, он был главный хирург Советской Армии и она ему ассистировала во многих операциях. Нередко были случаи, когда операцию приходилось делать на открытом воздухе, натянув брезент, чтобы ничего не упало сверху. Вдруг начинался артналет. Все кадровые офицеры бежали прятаться а укрытие и только Вовси нродолжал делать операцию, т. к.он знал: если операцию прервать — человек погибнет. Своих подчиненных он заставлял уходить в укрытие, но это был тот единственный случай, когда ему можно было не подчиняться. Это был настоящий Человек с большой буквы. Разве можно поверить, что он мог пойти на приписываемое врачам преступление. Конечно же нет. Это была гнусная клевета, сфабрикованная антисемитами по указанию партийной верхушки Советской власти.

Вскоре и мне пришлось испытать всю гнусность антисимитизма. Если раньше для меня антисемитизм проявлялся только на бытовом уровне, что, конечно, было очень неприятно, то теперь его пришлось испытать на государственном уровне. А уж это неприятностью не назовешь, тут возникало чувство омерзения.

После окончания школы в 1950 году, я поступил учиться на химический факультет Воронежского Гоеударственного Университета. Как раз в это время сдавали в эксплуатацию новые корпуса Московского Университета на Ленинских горах. И получилось так, что в Московском Университете оказался недобор студентов. Поэтому было принято решение добрать недостающее количество студентов для МГУ за счет других университетов страны. И вот однажды во время занятий вошла в аудиторию секретарь факультета Надежда Валерьевна (фамилию к сожалению забыл) и объявила, что лицам, которых она сейчас объявит, нужно собрать вещи и срочно явиться в отдел кадров. Она назвала все мужские фамилии, кроме моей и Абрама Лисака. Когда ребята покинули аудиторию в первый момент воцарилась гробоаая тишина, она показалась нам вечностью. Мы сидели как оплеванные, как люди второго сорта и готовы были сквозь землю провалиться.

В 1955 году я на отлично сдал все госэкзаиены и далее предстоял последний этап — защита дипломного проекта. Поскольку, будучи студентом, я вступил в научное студенческое общество, то уже на втором курсе мне дали тему, которая должна была стать моим дипломным проектом. К пятому курсу мой дипломный проект по своему объему на 2/3 представлял готовую кандидатскую диссертацию. Подобная работа была еще у одной студентки, разница заключалась в том, что мы использовали разные исходные продукты. Когда наши работы отдали на рецензию, то этой студентке поставили оценку «отлично», а мне за то же самое «посредственно». Я был ужасно удивлен и огорчен. Мне дали для ознакомления отзыв моего рецензента. Прочитав его, я был крайне возмущен — ни одного конкретного замечания, только одни пустые слова. Целую ночь я писал свое выступление по этому отзыву. Как правило, студенты у нас никогда не выступали по поводу рецензий, ибо рецензии были нормальные. Поэтому мой случай был прецедентом. После моего выступления по защите дипломного проекта и по оценке замечаний рецензента, экзаменационная комиссия поставила за мою работу оценку «отлично». После подошел ко мне мой руководитель, профессор Завгородний, поздравил меня и сказал, что это была настоящая защнта в полном смысле этого слова.

Почему мой рецензент оценил мою работу на «посредственно», можно только догадываться. Впоследствии за свой дипломный проект я получил Похвальную грамоту Мипистерства высшего образования СССР.

* * *

Я считаю, что мне очень повезло в жизни с работой. Я устроился на работу в Конструкторское Бюро ракетостроения.

Это КБ для меня явилось вторым университетом, там я многое познал и многому научился. Главным Конструктором предприятия был доктор технических наук, профессор, Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской премии, депутат Верховного Совета СССР Косберг Семен Ариевич. Это КБ занималось и по сей день занимается разработкой и изготовлением опытных партий ракетных двигателей третьей ступени для всех ракетоносителей. Поэтому, все космонавты, запускаемые в космос, летали на наших воронежских ракетных двигателях. Сейчас об этом можно говорить открытым текстом, тогда же это было под большим секретом. Подобных предприятий в СССР было очень мало, а чтобы им руководил еврей, пожалуй, только одно наше. Поэтому в узком кругу шутя наше предприятие называли «малый Израиль». Там действительно работало немало евреев, многие из них занимали руководящие должности, но эти посты им давали не потому, что они — евреи, а потому, что это были грамотные специалисты и хорошие организаторы.

Своей работой мы очень дорожили и очень гордились. Меня приняли на работу мастером цеха гальванопокрытий. Там практически были все процессы, кроме золочения. Посколько в Университете нас учили в основном наукам фундаментальным, прикладной химии у нас практически не было, и для меня поначалу было трудно ориентироваться в этих процессах. А чтобы скорее все это познать, выполняя обязанности мастера, я как рабочий прошел все процессы, пока не освоил самые сложные. И только после этого у меня появился вполне заслуженный авторитет у всего коллектива цеха. После этого даже опытные рабочие 7-го разряда, а тогда это был самый высокий разряд, стали обращатся ко мне за советом. Вскоре меня назначили старшим мастером, а затем начальником цеха.

* * *

В КБ существовал такой неписаный закон для руководящего состава — каждый руководитель подразделения мог уйти с работы после окончания рабочего дня только после своего непосредственного начальника или с его разрешения. Наше предприятие было полувоенным, поэтому все распоряжения, даже если они были устные, выполнялись четко и безпрекословно. И вот однажды где-то в районе восьми часов вечера рвздался телефонный звонок с аппарата прямой связи с Главным конструктором. Косберг представился, хотя мог этого не делать, и так было прнятно, что звонит, как у нас его называли, Главный. Он попросил меня срочно зайти к нему. Буквально через пару минут я уже стоял у кабинета Косберга. Он увидел меня в приоткрытую дверь и говорит: «Заходи, заходи. Есть одно срочное задание. Его нужно выполнить так же быстро, как ты (подобным обращением ок как бы подчеркивал свое дружеское расположение ко мне) появился у меня (без шуток он не мог)».

Косберг дал мне две вставки, которые устанавливаются в критическом сечении камеры сгорания и попросил срочно заникелировать и принести к нему, по мере готовности каждой вставки. Уже через час одна вставка была готова, она сияла зеркальным блеском от никелиевого покрытия, ее приятно было держать в руках и я срочно понес ее Косбергу. Когда он увидел эту вставку, он буквально выскочил из-за стола, схватил вставку и его лицо от радости озарилось совершенно детской улыбкой. Это чувство радости передалось и мне, тем более, что Косберг без конца приговаривал «молодец, замечательная вставка»

Затем Косберг сел за стол, достал калиброванную проволоку и стал проверять каналы. Они должны были быть сквозпыми и строго соответствовать диаметру калиброванной проволоке. Смотрю, постепенно улыбка стала исчезать с лица Косберга, он как-то странно стал поглядывать на меня, а потом как закричит: «Что ты наделал, ты же испортил вставку, ты же загубил более чем недеьный труд целого коллектива!» И далее посыпалась такая брань в мой адрес, о чем я даже не могу написать. Единственное, что он мне сказал, выгоняя из кабинета, что я уволен и чтобы завтра моей ноги не было на работе. Я вернулся в цех, сел за стол, обхватил голову руками и подумал: как же так? с таким трудом попасть в эту фирму и с таким позором быть уволенным?

Неожиданно в коридоре раздались чьи-то семенящие шаги, которые с каждым мигом прослушивались все отчетливие и громче. Неожиданно в цехе распахнулась дверь и появился Косберг. На высоких тонах он спросил: «где у вас здесь ванна никелирования, я сам буду никелировать вставку». Он сбросил с себя пиджак, засучил рукава, опустил руку но локоть в электролит и стал зачем-то его перемешивать. Я со страхом смотрел на этот ужас, в один миг ванна потеряла рабочее состояние, т. к. со дна поднялся осадок, который осаждается очень медленно, иногда целые суткп.

Я сказал Косбергу, что сейчас на этой ванне работать уже нельзя, она должна отстояться. Тогда он положил на стол вставку и сказал мне «делай где хочешь хоть дома, но чтбы через час вставка была готова». На нашем серийном заводе я быстро сделал вставку с учетом ранее допущенной ошибки и через час с небольшим был у Косберга.

Он встретил меня без особого энтузиазма, снова достал калиброванную проволоку и стал проверять все отверстия. Во все каналы проволока свободно проходила. На лице Косберга снова появилась радостная улыбка. Он вышел из-за стола, сказал «молодец» и по-отечески похлопал меня по плечу.

После этого он попросил написать список людей, принимавших участие в этой работе и принести ему. Когда я принес список, он посмотрел его внимательно и спросил, а где же моя фамилия. Я сказал, что меня нет потому, что я уволен. Косберг помолчал, лукаво глядя на меня и сказал: «мужайся, за одного битого двух небитых дают» и собственноручно вписал мою фамилию.

КБ Косберга считалось самым лучшим не только в Советском Союзе, но и в мировом ракетостроении. Поэтому существование этого КБ находилось под грифом строжайшей секретности. Даже дети не должны были знать, где работают их родители.

В годы войны Косберг руководил ОКБ моторостроительного завода, где он проявил незаурядные способности конструктора. Он создвл систему впрыска топлива для поршневых двигателей истребителей Лавочкина и бомбирдировщиков Туполева. А после войны он полностью переключается на Космос и вместе с С.П. Королевым создает первый жидкостной реактивный двнтатель.

В 1951 г. Косберг вынужденно должен был снова заняться авиацаонными даигателями. Туполев в это время отрабатывал тяжелый бомбардиропщик, который должен был быть флагманским на воздушном параде в день авиации 18 августа 1951 года. Командующим парадом был Василий Сталин. Время поджимало. Тогда Туполев пригласил Косберга и одного техника, дал им ключ от кабинета и сказал: «пока не отладите мотор, никуда отсюда не выйдете» и отобрал у них пропуска. Косберг только успел позвонить домой и сказать жене с приеущим ему чувством юмора: «Мы сидим взаперти, но не за решеткой». Через два дня все было готово, Косберга выпустили на свободу, а парад прошел безукоризненно.

К тому времени С.П.Королев создает двухступенчатый ракетоноситель, с помощью которой были выведены на орбиту три искуственных спутника Земли. Это, конечно, было большим достижением нашего ракетостроения, но для дальнейшего освоения коемоса нужна была третья ступень, которая разгонит летательный аппарат до второй космической скорости. Чтобы иметь представление о космических скоростях, дам небольшое пояснение. Первая космическая скорость (КС) — это минимальная скорость, при которой космический аппарат, движущийся горизонтально над поверхностью планеты, не упадет на нее, а будет продолжать двигаться по круговой орбите. Для Земли первая КС равна 7, 9 км/сек, на Луне она равна 1, 68 км/сек. При первой КС летательный аппарат, запускаемый с Земли, может стать искусственным спутником Земли, при второй КС (11,186 км/сек) он может выйти из сферы действия земного тяготения и покинуть солнечную систему, преодолев притяжение Солнца, что возможно, если придать летательному аппарату третью КС (16, 67 км/сек).

Перед Косбергом стояла сложнейшая задача создать третью ступень ракетоносителя и он ее создает в рекорднокороткий срок за 9 месяцев. Это давало возможность отправить межпланетные станции в сторону Луны, Венеры и Марса.

12 апреля 1961 года на всю Вселенную прозвучал голос Левитана : “Внимание! Говорит и показывает Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Сегодня 12 апреля 1961 года выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль с человеком на борту.” Юрий Гагарин после окончания работы третьей ступени, забыв на радостях все предосторожности закричал открытым текстом “Косберг сработал”, за что потом получил устный выговор от С. П. Королева.

К этому времени КБ Косберга превратилось в мощное предприятие насчитывающее почти 9 тысяч человек.

Все работники предприятия, начиная с рабочего и кончая руководителем подразделения, с большпм уважением относились к Косбергу и называли его не иначе как «наш папа». Подъезжая на машине утром к проходной он нередко выходил из машины и дальше шел пешком. При этом он обязательно шел через производственные цеха, подходил ко многим рабочим и беседовал с ними на бытовые темы. При этом он проявлял удивительную осведомленность о житейских проблемах и радостях работника.

Он обладал исключительным даром конструктора, организатора и руководителя. От него нередко можно было услышать такие слова: «отклоненпе от нормы — это тоже норма», «Все лучшее — враг хорошего». Косберг всегда был со своим коллективом, он со своим семейством посещал все мероприятия, вместе с нами отмечал все праздники и это очень сближало и объединяло наш коллектив.

* * *

Это случилоь в январе 1965 года. Косберг возвращался из Москвы и с борта самолета отправил в предприятие радиограмму, в которой назначил проведение совещания на 10 часов утра. День был пасмурный, город обволокло густым туманом, погода явно не летная. Аэропот Воронежа по причине безопасности отказался принять самолет, в результате он вынужден был совершить посадку в аэропорту воронежкого авиационного завода. Там уже ждала Косберга его служебная машина. Косберг был очень пунктуальный и ответственный человек, он никогда и никуда не опаздывал. А здесь он явно опаздывает на совещание и не может предупредить людей об этом. Тогда Косберг говорит водителю: «Иван, гони, мы опаздываем». Иван прибавил газу и машина, набирая скорость, понеслась вверх по заснеженной дамбе. На повороте машина попала в трамвайную колею и ее выбросило вниз по дамбе, где она несколько раз перевернулась.

Вскоре Косберга доставили в городскую больницу, оказали первую помощь и, как только он пришел в себя, первая его фраза была: “Иван не виноват”. Если бы не эта фраза никто бы больше не увидел Ивана. Этот поступок Косберга говорит о его личности и высокой человечности. Не зря все люди так его уважали и любили.

Все у Косберга шло на поправку и вдруг неожиданно ему становится плохо, врачи в полном замешательстве. Из Москвы срочно прилетает группа врачей, которые в свое время поставили на ноги академика Ландау, но уже было поздно, Косберг перенес пять клинических смертей, а после шестой его уже спасти не удалось. Похоронили Косберга в Москве со всеми почестями на Новодевичьем кладбище. Сейчас Конструкторское Бюро Ракетостроения носит имя Косберга Семена Ариевича.

* * *

Новым руководителем предприятия был назначен Конопатов А.Д. Вызывает он меня однажды и говорит, что помимо номерного обозначенмя нашего предприятия, оно должно иметь и открытое название, что бы я мог предложить. Как специалист-химик я предложил назвать предпредприятие Констгукторским Бюро Химавтоматики, сокращенно КБХА. Были и другие предложения, но остановились на моем.

* * *

Это было в 1967 году. В Москве проходила Международная химическая выставка. Меня, как ведущего специалиста по химическим материалам и процессам, послали ознакомиться с этой выставкой. В спецотделе предупредили, чтобы в контакты с иностранцами не вступал и чем занимается предприятие, никому не говорил. В одном из иностранных павильонов меня очень заинтересовал процесс нанесения гальванопокрытий на полимерные материалы. Я попросил у представителя фирмы дать мне проспекты и, если можно, несколько образцов. Мне сказали, что образцы могут дать только после закрытия выставки или они их вышлют посылкой. Я оставил свой домашний адрес и уехал домой. В своем КБ я доложил об этом заместителю главного конструктора и главному инженеру. Где-то недели через три меня приглашают зайдти в спецотдел и начинают задавать странные вопросы, чем я занимаюсь по работе в данный момент, есть ли у меня родственники за границей и т.п. Я понял, что пришла посылка с образцами, а про спецотдел я забыл и их не предупредил. Дома меня ждал громадный пакет. Один я его вскрывать не стал, а принес на работу и вскрыли его в спецотделе. Кроме красивейших образцов, которые и по сей день целы, там ничего не было. И тем не менее ко мне приставили пару глаз, которые пасли меня постоянно чуть ли не целый день, а уж в обеденный перерыв они обязательно всегда были рядом. Этим горе-наблюдателем был диспетчер сборочного цеха по фамилии Поветкин. Мне падоел этот хвост, я пошел в спецотдел и попросил, чтобы они убрали от меня этого дурака, а приставили более умного человека, если такие у них имеются. Меня стали уверять, что никакой слежки за мной нет, мне все это показалось.

Во всяком случае Поветкин больше не появлялся.

* * *

Я заранее прошу прощения у своих читателей за подробное описанние данного раздела. Это необходимо для того, чтобы у людей, причастных к космонавтике, не было никаких сомнений, что я нпшу не от третьего лица, а от себя лично, как человек, который был непосредственным участником описываемых событий.

Было время, когда наше предприятие испытывало большие неприятности. По нашей вине не могли запустить ракету в сторону Луны: как только начинала работать третья ступень ракетоносителя, она моментально взрывалась. Мало того, что это было связано с большими экономическими потерями, здесь еще были потери и политические, т.к. мы теряли свой престиж в освоении Космоса. А этого нам простить не могли. После того как взорвался второй «Лунник» наше руководство предупредили, что к нам приедет специальная комиссия с участием представителей госбезопасности,  разбираться в причинах провала запусков. Здесь надо отдать должное руководителю предприятия А.Д.Конопатову, который набрался мужества, поехал в Министерство и договорился, чтобы никакую комиссию к нам не присылали, здесь причина кроется в технической недоработке, которую мы сами устраним. С Конопатовым согласились, но предупредили, что в случае очередной неудачи будут сделаны оргвыводы, а это означало, что полетят многие головы. Поэтому наша проблема приобрела такую важность и необходимость срочного решения.

Как только Конопатов вернулся в Воронеж, он сразу созвал экстренное совещание, на которое пригласил всех ведущих специалистов, рассказал о результатах своей поездки и объяснил необходимость срочного решения стоящей задачи. Суть задачи состояла в том, что, в отличие от первой и второй ступеней, наш двигатель работает в условиях абсолютного вакуума, а в этих условиях материалы теряют свои прочностные характеристики, сварные швы ослабевают, отдельные виды пластмасс превращаются в порошок. Одним словом, нужно было срочно создать установку, иммитирующую космические условия и провести соответствующие испытания. Подобная установка была в Куйбышеве в фирме Кузнецова. Нам нужно было узнать, какой вакуум она создает и как его держит. Конопатов поднял прямо с совещания трех человек — меня, начальника отдела нестандартного оборудования Кравченко и зам. начальника испытательной станции Коваля, выделил свою машину, чтобы мы могли быстро добраться до аэропорта и вылететь в Куйбышев. Там мы все узнали, возвратились домой и срочно приступили к работе. В итоге мы выявили причину разрушения изделия, которая состояла в том, что в условиях абсолютного вакуума в момент запуска двигателя возникала такая сильная вибрация, что от нее разрушались сварные швы. Поэтому перед нами стала задача максимально возможно погасить эту вибрацию, именно в первые секунды запуска двигателя.

Известно, что все эластичные материалы хорошо гасят вибрацию, поэтому я, как специалист по неметаллическим материалам, должен был дать конкретные рекомендации. Помимо того, что материал должен гасить вибрационные колебания, он должен обладать аитисептическим свойством, обладать высокой прочностью клеевого соединения с металлом, сохранять свои свойства в условиях хранения изделия. Пришлось опробовать целый ряд материалов и, в итоге, я выдал рекомендацию на применение войлока, пропитанного резиноподобным кремнийорганическим герметиком ВИКСИНТ У-1-18 с использованием адгезионного подслоя холодной сушки П-11. При испытании на сдвиг образцов войлока, приклеенных к пластинам, отрыв происходил не по клеевому соединению, а по основному материалу, т. е. по войлоку — это вполне отвечало предъявляемым требованиям.

Предлагаемая комнозиция была наиболее приемлемой по всем своим показателям для использования ее в качестве материала для погашения вибрационных нагрузок, что подтвердилось при испытаниях имитаторов в условиях высокого вакуума.

На основании полученных результатов указанная композиция была рекомендована для изготовления специальных вставок, которые приклеивались к внутренней поверхности головки камеры сгорания, чтобы погасить вибрацию двигателя в первый момент запуска.

Теперь предстояла самая ответственная работа — доработка собранной третьей ступени ракетного комплекса в Байконуре.

С этой целью была собрана рабочая группа из четырех человек, которую дали мне в помощь, и мы сразу приступили к работе, как только прилетели в Байконур. Каждый замес герметика я готовил собственноручно, т. к. если не соблюсти необходимое соотношение исходных компонентов и не создать однородную массу, то герметик не обеспечит необходимые свойства со всеми вытекающими последствиями. Поэтому эту часть работы я выполнял только сам. Наконец, мы закончили свою работу и нам оставалось только ждать результатов запуска ракетного комплекса. От руководства нашего предприятия специально прилетел заместитель руководителя Голубев А.А. Я доложил ему о выполненной нами работе и уверил, что все должно быть нормально. На это Голубев ответил, если не дай Б-г запуск будет неудачным, то мы вместе с ним можем просто домой больше не вернуться и наши домашние никогда не узнают, где мы и что с нами.

Можно представить, с каким чувством мы ожидали результатов этого запуска. Наконец, были назначены день и время запуска. Ракета стояла на стартовой площадке закрепленная стапелями, она сияла белизной под лучами утреннего солнца… Зрелище было необыкновенно красивое, но оно не сочеталось с нашим настроением, какое-то чувство страха сидело у нас внутри. Вот подали автобусы и всех людей, не принимающих непосредственное участие в зануске, эвакуировали в радиусе трех километров. Мы отошли пешком на расстояние полутора километров и стали ожидать запуск. По громкой связи объявили готовность ракеты к запуску, отсчитали десять секунд и ракета медленно стала набирать скорость.

По громкой связи объявили: «первая ступень сработала», через несколько десятков секунд объявили: «сработала вторая ступень». И тут наступили секунды мучительного ожидания, которые казались нам часами. Наконец, мы услышали: «третья ступень сработала». Тут раздалось громкое ура и от радости мы стали прыгать и обниматься. Вот с такими переживаниями нам досталась эта победа. Когда мы возвратились домой, я хотел оформить заявку на предполагаемое изобретение, а мне сказали, что заявка уже оформлена и отправлена для регистрации,но моя фамилия в списке соавторов не значилась. Я пошел к А. А.Голубеву и спрашиваю, как же так может быть, я предложил композиционный материал на основе войлока и герметика Виксинт У-1-18 для изготовления эластичных вставок, гасящих вибрационные нагрузки в момент запуска ЖРД и пока я внедрял свое предложение в Байконуре, что обеспечило возможность нормального запуска Лунника, за моей спиной была оформлена заявка на преполагаемое изобретение, а меня туда не включили. Голубев сказал: «извини Аркадий, так получилось впопыхах. Сейчас уже заявку не вернешь, но я обещаю, что денежное вознаграждение ты получишь». Это была лживая отговорка. Мне потом стало известно, что в список соавторов предполагаемого изобретения внесли фамилии высокопоставленных работников предприятиятия, т.к. здесь просматривался очень большой экономический эффект, поэтому нежелательных людей из списка убрали. В числе таких нежелательных оказался и я.

Меня могут спросить: почему столько лет я молчал и не пытался восстановить справедливость. Думаю, сама постановка этого вопроса выглядела бы достаточно смехотворно. Разве можно было обвинить руководство такого КБ в плагиате — это равносильно тому, чтобы я сам себе вынес бы приговор.

После этого случая было выпущено распоряжение, согласно которому каждый соавтор предполагаемого изобретени должен представить пояснительную записку с конкретным указанием доли своего участия в мероприятии…

Приведенные факты явились прелюдией к тем событиям, которые вскоре произошли в предприятии, в результате чего многие сотрудники еврейской национальности были понижены в должностях, уволены или были вынуждены сами уйти с работы…

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Аркадий Шаталов: Эвакуация. Возвращение. Послевоенные годы

  1. «Затем она рассказала, что профессора Вовси она знала лично, он был главный хирург Советской Армии и она ему ассистировала во многих операциях. Нередко были случаи, когда операцию приходилось делать на открытом воздухе, натянув брезент, чтобы ничего не упало сверху. Вдруг начинался артналет. Все кадровые офицеры бежали прятаться а укрытие и только Вовси нродолжал делать операцию, т. к.он знал: если операцию прервать — человек погибнет.»

    Профессор Вовси был терапевтом, главным терапевтом Красной Армии.Тщательней надо !

Обсуждение закрыто.