Виталий Аронзон: Невыдуманные истории. Три рассказа

Loading

Виталий Аронзон

Невыдуманные истории
Три рассказа

(Читайте начало, продолжение, еще продолжениеи еще продолжение)

Цепочка случайностей

Жизнь наша — это цепочка случайностей, которые цепляются друг за друга, как и цепные звенья. Мысль совершенно тривиальная, но не всегда удаётся проследить причинно-следственную связь случайностей. Как правило, искать такую связь нет необходимости в повседневной жизни, но иногда самому себе хочется задать вопрос: «Почему я так делаю?», — и, бывает, находишь ответ…

В середине 60-х годов моя семья проводила отпуск на Рижском взморье, в Юрмале, в посёлке Меллужи. Нам не повезло, погода была пасмурная, лежать на пляже и купаться было неуместно, потому подолгу и помногу гуляли вдоль берега, отмеряя километры.

Таких гуляющих было немного, поэтому те, кого часто встречали, запоминались, начинали с ними здороваться, а бывало и знакомились. Обычно нам навстречу, всегда в противоположном нашему хождению направлении, гулял с девочкой пожилой, интеллигентного вида, приветливый мужчина. А мы гуляли с сыном, который был примерно одного возраста с девочкой. Через несколько таких встреч мы разговорились, дети начали играть, а мы волей-неволей присели на скамейку, обсудили кто из нас кто и откуда, а дальше пошло-поехало, так как меня распирало от вопросов. Собеседник оказался профессором Рижского университета, заведующим кафедрой марксизма-ленинизма. Фамилию собеседника я уже забыл, но помню, что она на букву «Р» и еврейского звучания, так как уверен внешность не обманывала.

Первый вопрос, который напрашивался сам собой, но задать который долго не решался, был о том, как и почему его занесло на такую позицию. Оказалось, что его профессиональные научные интересы к собственно марксизму-ленинизму никакого отношения не имеют, а предметом его изучения является немецкое влияние на исторические процессы в прибалтийском регионе. Поэтому отношение к марксисткой науке у него чисто бюрократическое: занял освободившееся место по конъюнктурным обстоятельствам по конкурсу.
Когда политическое лицо моего собеседника мне стало понятно, то я смелее стал задавать вопросы, в том числе и о пакте Молотова-Риббентропа, учитывая специализацию профессора. Наш разговор происходил в конце 60-х годов.

В это время одна за другой стали публиковаться исторические романы Валентина Пикуля, а последним прочитанным мною романом был роман о Распутине, от которого отдавало бульварным душком. Писатель жил в Риге, и я поинтересовался не знаком ли профессор с ним, и читал ли он роман.

Они оказалось знакомы. И история их встреч такова.

Профессор романы Пикуля не читал, но роман «У последней черты» из любопытства решил прочесть после скандальных оценок его в прессе. Роман не понравился и по мнению читателя к исторической правде отношения не имел. После прочтения романа профессор решил, что читать произведения Пикуля больше не будет. Я же заметил, что мне его романы нравятся, они занимательны, легко читаются и веришь их исторической правдивости. Мнение критиков об исторической недостоверности романов читающая публика как бы и не воспринимает.

Мой собеседник на мою реплику проигнорировал и заметил, что позже его познакомили с Пикулем по просьбе самого писателя на одном мероприятии, где они вместе оказались. Пикуль подробно расспрашивал профессора о событиях, предшествующих войне, на территории Латвии. Вопросы были грамотные, Пикуль сам хорошо был знаком с этими событиями, но ему нужны были уточнения. Короче, писатель произвёл на профессора хорошее впечатление.

Больше встреч не было, но профессор, когда заболел и лечился в республиканской больнице, познакомился с женой писателя, которая также лечилась в этой больнице. Жена оказалась интересной собеседницей и одной из обсуждаемых ими тем, естественно, были романы её мужа.
Профессора заинтересовала технология сбора материала для романов. И тут выяснилось, что у Пикуля уникальная библиотека мемуаров, которые писались эмигрантами из России, бежавшими после переворота. Эти книги служили для писателя источником сюжетных находок и историй. Ценность их была в том, что это были рассказы очевидцев, которые создавали слепок реальных событий.

Об этом я вспомнил, когда потерял работу и искал себе занятие, чтобы избежать депрессии безработного. События прошлого и настоящего постоянно будоражили моё воображения, и я взялся за мемуары, чтобы показать читателем свой слепок истории, которая пришлась на мою жизнь. Так протянулась ниточка от случайной встречи под Ригой к написанию моих мемуаров.

Опасный смех

Березники — город, где в военные годы я был в эвакуации. Тогда в этом городе строился, а теперь работает титано-магниевый комбинат.

Когда представилась возможность поехать в командировку на этот комбинат, я с радостью согласился. Как не посмотреть город, где прошли два года моего детства. И в краеведческом музее хотелось побывать. Там была экспозиция, посвящённая военному госпиталю, начальником которого была моя мама.

Итак, командировка. А что делать вечером зимой в провинциальном городе, да ещё в заводской гостинице вблизи завода? Самое приятное времяпровождение — собраться компанией у кого-нибудь в номере, попить чай или что-либо покрепче, травить анекдоты или делиться историями и впечатлениями, которые быстро накапливались в советской среде обитания.

И в этой командировке так и было. Да ещё и повезло, что собрались вместе несколько хорошо знакомых между собой сотрудников лаборатории, в которой я работал. Пришёл как-то после работы, узнал, где собрались коллеги, и присоединился к вечерней посиделке в номере у Иры Л.

Большинство из нас были молодые инженеры, которых администрация подолгу держала на заводах и на жалобы, что рушатся от таких командировок семьи, безжалостно замечала, что в разлуке любовь крепчает. Скучая по семьям, ребята с удовольствием проводили время в женском обществе. У женщин всегда было в номере уютнее, а негласное мужское соперничество подогревало обстановку.

Выпили, разговорились, анекдоты становились острее по содержанию, а чем проще и грубее анекдот, как я давно заметил, тем смех безудержнее, громче и переходит нередко в хохот.

Мы все очень смеялась над очередным анекдотом. И… вдруг Ира схватилась за свой подбородок — он свободно болтался, если можно так выразиться, на лице, выскочил из «салазок». Никто не осознал поначалу серьёзность случившегося. От вида Иры, которая в недоумении держала отвисшую челюсть, засмеялись ещё громче. Но пострадавшей не до смеха. Внезапно посерьёзнели, всполошились, обеспокоились. Оделись. Едем в больницу.

При виде Иры и сопровождающей компании, в которой все периодически ощупывали свои челюсти, а также от услышанного описания произошедшего, сестра заулыбалась и не могла сохранить серьёзность, провожая больную к врачу.

Врач вправил Ире челюсть. С удовольствием посмотрел на свою работу и тоже рукой свой подбородок попробовал на крепость. Потом невинно спросил Иру, как это произошло.

Ира с радостью, что подбородок на месте, посмеиваясь, рассказала, что услышала анекдот, рассмеялась и сделала случайно челюстью «вот так»… Под гомерический хохот врача и всех свидетелей Ире снова вправили челюсть и настоятельно посоветовали воздержаться от встреч со смешливыми друзьями. Но как удержать смех? Вспомнилась притча о Ходже Насреддине, который говорил сидящему в мешке торгашу, чтобы он не думал о безобразной обезьяне, если хочет разбогатеть. Так и с нами.

Приехали в гостиницу. Больную бережно отвели в её номер, и те, кто не был с Ирой в больнице, стали ждать отчёта о лечении травмы. Ира рассказала, что страшного ничего с ней не произошло — так бывает, врач ей поставил на место челюсть и предложил воздерживаться от смеха некоторое время, потому что, если она сделает «вот так», то челюсть опять вывалится. Последние слова она не произнесла, так как демонстрация «вот так» закончилась «успешно», и Ира вновь под общее серьёзное веселье отправилась в травмпункт.

Начальник

Он никогда не опаздывал на работу, а когда заходил в свой кабинет, плотно закрывал дверь. Что он там за дверью делал, было неизвестно. И если никто не заглядывал к нему, например, подписать заявление на отпуск, то дверь в кабинет открывалась только из-за вызова его к руководству. Можно было у него и заявление на отпуск не подписывать, так как у начальника был заместитель, который и решал все дела отдела. Но так было не каждый день.

Отдел был конструкторский. А в таком отделе главной продукцией являются чертежи. Начальник обязан проверять и подписывать чертежи. По заведенному порядку эта процедура исполнялась по графику в конце рабочего дня. Никаких волнений у сотрудников подписание чертежей не вызывало, так как начальник их подписывал, что называется, не глядя. Доверие к своим сослуживцам было полное. И они его не подводили. Отдел был на хорошем счету и носил гордое название «Коллектив коммунистического труда», а сотрудники поочередно получали знаки «Победителя соцсоревнования» или «Ударника коммунистического труда», или «Ударника пятилетки».

Была у отдела одна особенность. Работал он не на «оборонку», а на народное хозяйство, а потому служили в нём преимущественно конструкторы, которых для работы не на народное хозяйство не брали. И многие из них не были членами партии, а потому работали добросовестно и не высовывались. Начальником своим они были довольны, жалобы на него не писали и не подводили его драками, пьянством, приводом в милицию и другими развлекательными мероприятиями типа товарищеских судов. В работе дружин по соблюдению порядка участвовали, в колхоз и на овощную базу ездили. Начальник также был доволен работой своего отдела и старался заботиться о карьерном росте и зарплате сотрудников.

Руководство учреждения тоже было довольно работой отдела и смотрело сквозь пальцы, что начальник отдела эпизодически болел обычной российской болезнью — любил «зелёного змия» и на его призывы откликался.

Но вот наступила в стране «перестройка», и сотрудники отдела сначала робко, а потом активнее устремились в землю обетованную. Руководство стало нервничать, чаще вызывать начальника на ковёр по поводу плохой воспитательной работы, а начальник, в свою очередь, стал чаще «болеть» и являться на вызовы неуверенной походкой, окруженный знакомым ароматом. Терпение у административного и партийного руководства учреждения лопнуло. Вызвал к себе начальника директор и сказал, что переводит его в ведущие конструкторы, так как на людях он будет меньше выпивать и сможет укрепить рабочий коллектив, в котором стало теперь мало опытных конструкторов.

Обескураженный начальник резко возразил против такого предложения: «Что вы! Что вы! С неруководящей работой я не справлюсь!»

И действительно, никакой другой работой, кроме руководящей, он не владел, а антигуманные действия директора только могли усугубить его известную болезнь. Директор не осознал, что это — честное и справедливое заявление, и отдал приказ о переводе начальника в ведущие конструкторы.

К счастью, реализовать желание руководства в полной мере не удалось, так как сотрудники, сочувствуя начальнику, с ещё большей активностью стали подавать заявления в ОВИР.

Подобное явление, хотя в нашем случае имело частный характер, приобрело вскоре в стране характер массовый.

Народное хозяйство, естественно, стало хиреть, а за ним и «оборонка», потому что и там оказались люди некоренной национальности. Умеющие руководить остались не у дел.

Евреи опять оказались виноваты: «Если в кране нет воды, значит выпили жиды»

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Виталий Аронзон: Невыдуманные истории. Три рассказа

  1. Очень живые и остроумные рассказы, вызывающие воспоминания о том времени в СССР, о котором многие из нас почти забыли. Но вот, читаешь Аронзона и всплывает в память та,
    «первая» жизнь, в которой сейчас, из прекрасного далека, находишь много хорошего и трогательного.

  2. Рассказы о разном, но их объединяет внятное, без выпячивания, доверительное повествование. Читая, невольно вспоминал и сличал со своими эпизодами. Поэтому верю автору… Правда, при чтении «Цепочки случайностей» один раз запнулся в третьем абзаце о «с девочкой пожилой». Возможно, слова «пожилой» и «приветливый» следует поменять местами?

Обсуждение закрыто.