Бараны не зализывают раны.
Телами выстилают мураву.
Зачем они пришли в чужие страны?
Чтоб вытоптать высокую траву?
ОПУСКАЕТСЯ НОЧЬ…
***
Опускается ночь… полыхают, горят
города, и дома, и костры…
Повторяй как молитву: восстанет заря,
и дракон будет в землю зарыт!
Сколько горя и слёз, и отчаянных дней
ты принес Украине, урод!
Мы во веки веков, до глубоких корней,
не простим твой кровавый поход.
Голубой небосвод над Краiной.
Золотые колосья в полях.
В горький час — назови меня сыном!
Молодым, с сединой на висках.
Пространство пустоты
Два месяца гнетущей немоты.
Читаю всё подряд напропалую,
Теряюсь, замыкаюсь, негодую,
И тоненькую ниточку живую
Тяну, тяну в пространстве пустоты.
Такое время — горестных утрат,
Отчаянья, предательства и боли.
Никто тебя как будто не неволит,
Покоя нет в душе, как нет и воли
Выстраивать слова тугие в ряд.
Такое время — миру скажем мир!
Поддержим слабых, помянем убитых.
В водовороте горестных событий
Утонет ли жестокий разрушитель?
Сломает шею подленький сатир?
«Всё суета» — сказал Экклезиаст,
Царь Соломон добавил: «Всё проходит».
Премудрость древних убедит немногих…
Плывут на «философском» пароходе
Надежда, вера, обреченность, страсть.
Шахматное
Старые потертые шатры —
шахматной доски поля живые,
где горят высокие костры
и резвятся кони молодые.
Знать — слоны, бывают неверны.
Лучшие — храбры, как офицеры,
а другие — толстые штаны
протирают в кабинетах серых.
Пешки защищают Короля —
люд простецкий древний чтит обычай!
Их приносят в жертву не скорбя —
пехотинцев царского величия.
Я в гамбитах больше не силён.
Жертвую ладьёй, игру итожа.
Над шатром плывёт последний чёлн
за три моря. Эндшпиль безнадёжен.
***
Над морями в кружении
царь-циклон поднялся.
То ли он наваждение,
то ли профиль вождя.
Вихрем танца безумного
разметает стога
и осколками лунными
упадет в берега.
Волны вздыбятся, вспенятся,
берег штурмом возьмут!
Выйдет грозно из темени
циклопический спрут.
Не февральские вьюги,
не мороз-будь-здоров —
то прелюдия к фугам
ураганных ветров!
***
Пора готовиться к параду
на Красной площади в Москве!
Пройдут колоннами отряды,
и царь проскачет на коне.
Кавалерийские уставы,
и всё воротится, как встарь —
царёвы прихоти, забавы,
российской смуты киноварь.
Вы, марширующие строем,
в крови от красных площадей!
Кто хочет умереть героем,
стреляя в женщин и детей?!
Парад окончен. Маршем в пекло —
повзводно жизни отдавать!
И время подлое — не лекарь:
погубит сына, ранит мать.
Четверть второго…
Обесценено слово,
обезвожена мысль,
завтра в четверть второго
улетучится смысл
этой жизни кромешной
в эпицентре войны,
если коршун нездешний
упадёт с высоты.
Ночью в четверть второго
(по будильнику, ять?!)
в мир коварный, суровый
прилетит «благодать»:
не голубка, а коршун,
не спасенье, а смерть…
Не сломить непокорных:
место хищника — клеть!
Возродятся до свiту
сёла и города.
Только деток убитых
не вернуть никогда.
Горькое
Господи, воздай ты всем и каждому
За войны греховные дела.
Отмоли несчастных, сирых, страждущих,
Чтоб следы метель не замела.
Чтобы зной и засуха жестокая
Жаждою не мучили людей.
Чтоб не стало море одинокое
Кладбищем убитых кораблей.
Люди гибнут. Горькая трагедия
Город накрывает сверху вниз.
Нет границ у подлого наследия —
Горе путешествует без виз.
***
Сходить с ума поодиночке
удобнее на пятой точке!
А вверх по лестнице крутой —
рискуешь крепко головой!
Попробуй наступить на грабли?!
Лобешник, шишка, боль, урок.
Взмахни дамасской стали саблей,
нажми спасительный курок!
В конце концов, сыграй в рулетку
(знай, русской назвалась она!),
но не входи к шакалу в клетку,
не убивай за ордена!
Войною меченые судьбы,
в ужасных шрамах города…
Кого же колокол разбудит?
И главное, когда… Когда?
Овечки и Бараны
Апрель. Овечки дружно потянулись
К бурлящему ручью на водопой.
Им невдомёк, что где-то злые пули
Уже свистят над раненой рекой.
Жуют траву беспечно утром ранним.
Шмелиный рой кружит над головой.
А где-то бессловесные Бараны,
Как на закланье, прут в последний бой.
Бараны не зализывают раны.
Телами выстилают мураву.
Зачем они пришли в чужие страны?
Чтоб вытоптать высокую траву?
Военный гул Овечек не тревожит,
Над ними синь, и неба благодать.
В другой земле, земную жизнь итожа,
Над телом дочки страшно воет мать.
Пасхальное
Новости еврейские на Песах
горестно вздыхают и горчат.
Подсластить? Вот кихелах!
Улыбнуть? Вот бейгелах!
Кушай! Береги себя, солдат!
Угости бесстрашный свой отряд.
Всех живых, всех павших угости.
С первою звездою погрусти…
Возвращайтесь — мамы говорят,
И слезинки выстроились в ряд.
Ингеберлах испечет жена!
Только бы закончилась война…
Род продлится в дочках, в сыновьях.
Хаг, герои, Песах саме’ах!
Камушки сжимаются в горсти.
Прости.
Сказание о Бабке-патриотке
Любите Бабку! Старуха — она святая!
За всех за нас наступает на те же грабли.
Могло быть хуже! Представь, в три ручья рыдая,
Сорвала плинтус, врагам пригрозила саблей.
В сердцах достала из ножен отцову шашку,
Да всю меблишку в кочан покрошила сдуру.
И пригвоздила к застенку судьбу-букашку,
И с криком финку вонзила в клавиатуру!
Такая Бабка! За всю деревню стоит горою!
Врагов метелит напропалую, наотмашь, в кашу.
А на ночь глядя, зажжет лампадку, утрёт слезою,
И тихой сапой грехи отпустит — себе и павшим.
Убийственное слово
Почувствуй обрушение основ,
тревожное мерцание пространства —
в отчаянном хитросплетенье слов
рождается прообраз постоянства.
По лестнице из слов — движенье вверх,
подальше от земного притяженья!
Туда, где воздух чист, и старый стерх
не гадит, не пугает сотрясеньем
своих коварных стреловидных крыл,
летящей стаей бессловесных дронов.
Их кто-то смертным ядом начинил
и приказал спикировать на город.
…И сон ребёнка превратился в прах,
слова сгорели, задохнувшись дымом,
взрывной волной влетел на кухню страх,
погибла мать, спасая дочку с сыном.
И не найти в словесной мишуре
наречий, междометий и глаголов —
поставить крест безжалостной войне,
испепелить убийственное слово.
В потёмках…
В потёмках нынче все люди серы,
а кошки спрятались в пятый угол.
Сам холод действует мне на нервы,
и застывают ветра в испуге.
Сам город молча отбросил тени,
коньки отбросил, и дуба дал.
Ходили слухи в глухом смятенье,
и пьяный кот «Болеро» играл.
А царь был трезв, но лицом не вышел,
и ростом мал, как несчастный гном.
А над землёю летала крыша!
Царёва крыша! Вся серебром
была обшита. Смотрелась пошло.
А где же злато? Всё в слитках. Где?
В офшорах тайных, дворцах подложных,
да в подземельях на самом дне.
