Виктор Соколовский: Об Альфреде Шнитке — далеком и близком

А ведь как по началу все удачно складывалось! Он написал „правильную“ музыку на „правильную“ тему и был отмечен похвальными отзывами. Но вскоре, после того как пришел новый госзаказ, Шнитке понял: либо, изменив себе, сочинять халтуру, либо согласиться на отверженность. Он выбрал второе.

Виктор Соколовский

ОБ АЛЬФРЕДЕ ШНИТКЕ — ДАЛЕКОМ И БЛИЗКОМ

Как непредсказуема жизнь! Еврейская „половинка“ Альфреда Шнитке спасла немецкую от депортации в августе 1941 года – депортации, оказавшейся для многих поволжских немцев смертельной. И тот же Шнитке, „озвучивший“ фильм „Комиссар“, где в финале колонна людей с желтыми звездами приходит к воротам лагеря смерти, должен был жить с сознанием, что народ, с которым он ощущал глубокую связь — народ Баха и Гете, сотворил один из главных ужасов 20-го века.

„Я начал чувствовать себя евреем с начала войны… Антисемитизм возродился у нас с началом войны… я был неугоден как еврей, и я же был неугоден как немец. Причем я не ощутил больших неудобств оттого, что я имел немецкую фамилию и мог считаться немцем,— чем оттого, что я был евреем. Война шла с немцами, но почему-то не приводила к дикой антинемецкости! Вот это — иррационально!“

Получая паспорт, Альфред назвал себя евреем. Позднее он скажет:

„Назваться немцем, чтобы „отмыться“ от своего еврейства, я считал позором.“

Но, что делать еврею Шнитке с тягой к христианству, идущей от религиозной традиции семьи матери? Матери, смотревшей с ужасом на то, что делал в музыке ее сын? С ней он говорил по-немецки, с отцом-коммунистом — по-русски.

„… Мы как оборванная плёнка. Мы как обрубленные ветки…“.

Но в его детстве была и Вена, где два года жила семья — счастливое время, к которому он возвращался в своих снах. Там никого не смущали его немецкое имя и еврейская внешность. Там начались и его занятия музыкой.

„Прекрасная, заряженная историей Вена, каждый день — счастливое событие… многое в развалинах и пепле, но и в разбитом состоянии гордое и жизнестойкое. Замечаю неведомое ранее чувство: настоящее — это не отдельный клочок времени, а звено исполненной смысла исторической цепи, все многозначно, аура прошлого создает постоянно присутствующий мир духов, и ты не варвар без связующих нитей, а сознательный носитель жизненной задачи…“

…Звучит его „Сюита в старинном стиле“. Мы слышим музыку словно извлеченную из „шкатулки“ гармоний далекого времени… И все бы хорошо, если бы не диссонанс, возникающий в последней части сюиты. И хотя после „сбоя“ следует возвращение „на круги своя“, зависшая „недосказанность“ финала оставляет впечатление чего-то непоправимого… Былой гармонии больше не существует!

Музыка Шнитке — музыка, пережившего катастрофу, сознания.

Что было делать ему, заглядывавшему в невероятные глубины, с горечью от невозможности войти в „четвертое измерение“, с „чуждой“ авангардной музыкой, в Союзе композиторов?! Но точно так же, как это было однажды при выборе национальности, „отмазаться“ от музыки, которую он слышал, которая захватывала его, Шнитке не мог…

А ведь как по началу все удачно складывалось! Он написал „правильную“ музыку на „правильную“ тему и был отмечен похвальными отзывами. Но вскоре, после того как пришел новый госзаказ, Шнитке понял: либо, изменив себе, сочинять халтуру, либо согласиться на отверженность. Он выбрал второе.

Музыка для кино, к мультфильмам и театральным спектаклям… Ею он не только зарабатывал на хлеб. По словам композитора, она стала его „лабораторией“. Не было бы знаменитого Concerto Grosso № 1, (1977 год), если бы ранее не писалась музыка к „Сказу про то, как царь Пётр арапа женил“ Александра Митты (1976 год), к „Агонии“ Элема Климова (1975 год), „Восхождению“ Ларисы Шепитько (1976 год), к мультфильму „Бабочка“ Андрея Хржановского (1972 год).

В своей „лаборатории“ он открывал еще неизвестного ему… Альфреда Шнитке! Не случись работы над музыкой к мультфильму „Стеклянная гармоника“ Хржановского (1968 год), как знать, возможно, не родилась бы и полистиличность музыки Альфреда Шнитке. Он признавался:

„Фильм „Стеклянная гармоника“…помог найти выход из кризисной ситуации — и выход именно в возможности „играть“ разными стилями“. „И я понял: то, что мне всегда казалось в себе, быть может, достойным изживания — интерес к рaзному и попытки объединить разное, элементы разных стилей разных веков — возможно, это и есть моя природа, и мне с этим бороться не надо. Надо наоборот отсюда исходить и повиноваться скорее внутреннему музыкальному инстинкту“.

Сказанное здесь хорошо „рифмуется“ (Шнитке любил это слово!) с мыслями, высказанными им в одном из последних интервью:

„…сейчас время „суммарное“, которое весь круг европейской музыки… примерно тысяча триста лет оценивает как единовременный, как происходящий сейчас. И тут что григорианский хорал, … что Бах — это все равносовременное“.

Когда читаешь беседы с композитором, слушаешь интервью с ним, поражаешься глубине того, что питало его музыку, что должно было в ней выразиться. Широта эрудиции, культурный интеллект, позволявший „рифмовать“ — находить связи в различных „пластах“ культуры, „отцеженность“, полного мысли, слова…

Но, при очевидной посвященности жизни музыке, Шнитке меньше всего напоминал рака-отшельника: семья, любимая жена, друзья, ценившие его мягкий юмор, самоиронию, артистичность натуры…

Какое-то время я не мог понять, почему он так боялся пришедшей к нему популярности… Ответ мне удалось найти в беседах Шнитке с Александром Ивашкиным. Популярность была синонимом ненавистного Шнитке слова „шлягер“. Популярность — признак „среднестатистического“ вкуса или просто моды; возможная расплата за нее — сомнение в верности пути и страх „наказания за отклонения от того, что я должен делать“.

„У меня ощущение, что кто-то меня постоянно „ведет“ и при этом поощряет или бьет — какая-то сила, может быть, внеперсональная“.

Больше всего он боялся перестать… слышать. А глубины манили его, и он, наверняка знавший: „И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя“, догадываясь о риске, продолжал восхождение…

Признаюсь, многое в творениях Альфреда Шнитке остается для меня „четвертым измерением“. Но я благодарен судьбе за то, что его музыка сопровождала замечательные, ставшие для меня важными фильмы: начиная с увиденного еще мальчишкой „Вызываем огонь на себя“ (уверен, разбуди меня ночью, я сумею напеть „стержневую“ тревожно-таинственную тему!) и до „Мертвых душ“ Михаила Швейцера.

И все же я надеюсь однажды войти, в пока недоступные моему сознанию, пространства его музыки. Меня обнадеживают слова балетмейстера Джона Ноймайера, много работавшего с композитором:

„Главное в его музыке — это, прежде всего, эмоциональная реакция на мир, в том числе, на мир духовный“.

И если мне удастся „войти“, то Шнитке, сегодня в чем-то еще очень далекий, станет для меня по-новому близким.

P.S.

24 ноября Альфреду Шнитке исполнилось бы 90 лет.

Пусть же послесловием к тексту о композиторе станет музыка… Мне хочется поделиться шедевром — сюитой из музыки Альфреда Шнитке к фильму „Маленькие трагедии“ — https://www.youtube.com/watch?v=A5HLOl12OCI

И пусть прозвучит тема „полета“ из поразившей меня когда-то „Сказки странствий“ — https://www.youtube.com/watch?v=K3Hh7GNchSc

Спасибо!