Сергей Филиппов: Нас каждого берут в тиски

Как снизить темп? Как минимум раз в десять.
Вновь ощутить «зелёную тоску»?
В Москву из Петербурга ехать месяц?
Полдня из Переделкино в Москву?

Сергей Филиппов

НАС КАЖДОГО БЕРУТ В ТИСКИ

Нас каждого берут в тиски
Аж вплоть до гробовой доски.
Коль захотят, наложат штраф,
Неважно, прав ты иль не прав.
Едва подумаешь, и уж
Ты в поле зрения спецслужб,
И твой мобильный телефон
Стал не помощник, а шпион.

Такая жизнь теперь у нас,
За всеми нужен глаз да глаз.
Чтоб не пошёл народ вразнос.
Чтоб кто-то бомбу не пронёс.
Не бунтовал. В пример при этом
Приводят «жёлтые жилеты»
И объясняют нам, мол вы же
Все не хотите, как в Париже?

Живём, дрожим, боимся, как
Террористических атак
И самых страшных новостей,
Так и давления властей.
И трудно и предположить,
Что во Вселенной может быть
Земля — единственный объект,
Где разум есть? А может — нет?

хххххх

Всё меньше ярких впечатлений.
Одна нахрапистость и прыть.
И нет почти что тех мгновений,
Что хочется остановить.

Как доблестный слуга народа,
Так и заносчивый плейбой —
Достойный жизни и свободы —
Не рвутся ради них на бой.

Посеяв в душах наших хаос,
Вновь силы тьмы смогли пролезть
И вширь и вглубь и новый Фауст
Довольствуется тем, что есть.

Несчастный узколобый профи,
Мелькающий то здесь, то там.
И современный Мефистофель
За ним не ходит по пятам.

Зачем смущать кого-то? Пуще,
Зачем пугать их, аккурат
И так уверенно идущих
Давно прямой дорогой в ад?

хххххх

Когда наскучит арифметика,
Вся проза жизни и конкретика,
Когда фальшивая патетика
Звучит за каждою строкой,
Я возвращаюсь вновь на Сретенку,
Чтоб запитаться энергетикой,
И как в той старой доброй песенке,
Пройтись вдоль шумной мостовой.

Да, всё меняется: эстетика,
Фасадов свежая косметика.
Не те слова, не та фонетика,
И люди в общем-то не те,
Что были раньше. Но поэтика
И поэтическая этика
Живут по-прежнему на Сретенке
В той первозданной чистоте.

Пусть многочисленные скептики
Бросают в раздраженье реплики,
Что по законам диалектики
Всё изменяется, течёт.
Пока жива родная Сретенка,
Мой друг, не спета наша песенка,
И пресловутая патетика
Здесь в данном случае не в счёт.

хххххх

Как снизить темп? Как минимум раз в десять.
Вновь ощутить «зелёную тоску»?
В Москву из Петербурга ехать месяц?
Полдня из Переделкино в Москву?

На ранних поездах, а не по пробкам,
Сверяя с навигатором маршрут.
Всё делать «с чувством, с толком, с расстановкой»,
И не жалеть потерянных минут.

Боимся опоздать и вновь промешкать.
Куда-то вечно рвёмся? А зачем?
Кому нужна, скажите, наша спешка?
Весь этот бесконечно-бурный темп?

Знакомые, приятели, коллеги
Мелькают, суетятся, мельтешат.
И каждый, будь то Ленский, иль Онегин,
Торопятся и чувствовать спешат.

ТУЧКИ НЕБЕСНЫЕ

Вечно скитаясь по свету и странствуя,
Всюду свои, хоть и сами неместные,
Не признавая границы и санкции,
Носятся по небу тучки небесные.

Тучки небесные, тучки крылатые
Мчатся, сверкая жемчужными перьями.
То проплывают, как грозные статуи,
С запада, с юга, с востока и с севера.

В наши края забредая холодные,
В них ни угла не ища, ни пристанища,
Что вам какие-то нивы бесплодные?
Войны людские? Лесные пожарища?

Наши, как, впрочем, не наши невзгодины?
Беды, сомнения, страхи и чаянья?
Нету у вас ни чужбины, ни родины.
Нет в вас тоски, нет любви, нет отчаянья.

хххххх

«Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит её рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью…»
М.Ю. Лермонтов

Легко дать повод для злословья,
Нигде особо не трубя,
Отчизну странною любовью,
(Не так, как принято), любя.

Ни на часок, ни на минутку,
От первых до последних дней
Не подчинив любовь рассудку
И мысленно красуясь ей.

Любя не слепо, не послушно,
Не раз в три дня по мере сил.
Любя неистово, как Пушкин,
Как Лермонтов всю жизнь любил.

Не на линейке вместе с классом,
Когда стоишь и ждёшь похвал.
А как любил её Некрасов,
Когда стихи ей посвящал.

Без громких фраз и интонаций,
Не впав в безудержную бредь,
Привыкнув бурно восторгаться
И хором дифирамбы петь.

Не возводя любовь в искусство,
Как это принято у нас,
Патриотические чувства
Все выставляя напоказ.

И не по-детски однобоко,
Любить не только на словах,
А оттолкнувшись от истоков,
Не забывая о корнях.

Не покупая славу кровью,
Не тратя сил по пустякам,
Давая повод для злословья
Всем многочисленным врагам.

хххххх

Любить отчизну нужно молча.
Не выставляя всякий раз
Свою любовь, как модно нонче,
Демонстративно напоказ.

А если жаждешь отличиться
И в предвкушении наград,
Любовью к Родине кичиться
Смешно и несолидно, брат.

Богатый будет лезть из кожи,
Под конкурентов рыть капкан,
Но Родину любить не сможет,
Как и любой политикан.

А у юродивых и нищих
Читается и по губам
«Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам».

хххххх

Не всем доволен и по тону,
похоже, явно не один.
Однако всё равно законо-
послушный с виду гражданин.
А значит с самого начала
и до конца по ним живёшь
в отличии от маргиналов,
Закон не ставящих ни в грош.
И хоть не ты законы пишешь
плюс с незапамятных времён
в сердцах твердишь: «Закон, что дышло».
Закон — сам знаешь — есть закон.
И можно взять и спозаранку
вполне законно загреметь
на каторгу, украв буханку,
за фейки на пятнадцать лет.
Всё непригляднее законы,
и всё сложней их и сложней
внести в сознание законо-
послушных (вроде бы) людей.

хххххх

У каждого из нас свой круг
общения, где все на «ты».
Ответь мне, кто твой лучший друг,
и я скажу тебе, кто ты.
Единомышленник, что брат,
с которым связан кровью, но
иметь на всё свой личный взгляд
покуда не запрещено.
Но может вскоре запретят,
что в наши дни немудрено,
вновь обезличив всех подряд,
но, (ох уж эти наши «но»),
не сняв ни внутренний напряг,
ни доказав нам правоты
своей. Ответь мне, кто твой враг?
И я скажу тебе, кто ты.

хххххх

С. Простомолотову

Сидит партер, чуть не зевая.
Ну как тут, ключик подобрав,
Играть? И роль-то небольшая:
Лишь третий гриб (второй состав).

Как тут зажечь, расшевелить их?
Ведь вопреки худой молве,
В провинции такой же зритель,
Как и в пресыщенной Москве.

Под этой театральной крышей
Вся жизнь, артист, твоя, и в ней,
Как ты не раз уж верно слышал,
Нет незначительных ролей.

И в образ погрузившись разом,
(Вот вся актёрская судьба!)
Готовя Гамлета к показу,
Играешь третьего гриба.

хххххх

«На творителей и вторителей
Мир разделён весь».
Н. Глазков

Кто ты, вторитель иль творитель,
Не знаешь зачастую сам?
Но даже если и вторитель,
Послушно вторящий творцам,

Чьё творчество, как вдохновитель
И направляющая нить,
И постоянный побудитель
Пытаться самому творить.

Читатель въедливый и зритель
С самостоятельным лицом
Сравнит, как ревностный ценитель,
Твоё творенье с образцом.

Да только может ли, скажите
Иль развейте данный миф,
Создать творенье сочинитель,
Кого-то чуть не повторив?

хххххх

Ночь. Пусто, тягостно и грустно.
По улице бреду пешком.
Фонарь горит, но как-то тускло.
Аптека где-то за углом.
Вновь, хоть прошло уж больше века:
«Ночь, улица, фонарь, аптека».

Столетье прожитое зря.
Что изменилось в новом веке?
Всем также всё «до фонаря».
И это точно, «как в аптеке».
«Исхода нет», и прав был Блок,
Всю жизнь вместивший в восемь строк.

хххххх

В новейшие эпохи, времена,
Когда маразм за окнами крепчает,
Таких, как мы с тобою, старина,
Лишь классики родимые спасают.
И к горлу подступающий комок
От боли и от «жизни нашей скотской»,
Отводят Пушкин, Лермонтов и Блок,
Ахматова, Есенин и Высоцкий.

Они к любым подходят временам,
Как самое проверенное средство,
Не позволяя в общий впасть маразм,
И внукам достаются по наследству.
За болью сердцем выстраданных строк
Одни и те же беды и напасти.
Один и тот же странный русский Бог,
Наш общий крест и призрак самовластья.

В новейшие эпохи, времена,
В короткий срок, что каждому отпущен,
Глаза нам застилает пелена,
Соблазны проникают в наши души.
Как жить? Частенько многим невдомёк.
Но есть одно проверенное средство,
Родное: Пушкин, Лермонтов и Блок,
Откроешь их, и станет всё на место.

хххххх

Печорины, как и Онегины,
(И кто там ещё им под стать?)
Героями нашего времени
Вдруг стали невольно опять.

Боясь что-то в жизни попробовать,
Не ведая, будет ли прок?
Лежат на диванах Обломовы
И смотрят весь день в потолок.

Лаврецкие, Бельтовы, Рудины
Опять никому не нужны,
И снова все «лишние люди»
Уехать спешат из страны.

Базарова, как и Рахметова,
Спецслужбы берут в оборот,
И власти перечить поэтому
Не станет ни тот и ни тот.

«И скучно и грустно» без прений,
Без споров, но ты не жалей,
Что в век, в коем жили Тургенев
И Гоголь, жилось веселей.

Живи себе тихо, не трогая
Лежащее всюду дерьмо.
И грустно и скучно, и Гоголю
Белинский не пишет письмо.

хххххх

Мужи и юные повесы,
Поднять решившие полки.
Чей узок круг был интересов.
Кто были страшно далеки.

Кто поломал немало копий,
Порядком исписал чернил,
И будучи в плену утопий
Своих, кого-то разбудил.

Кто будь, как все мы, конформистом,
Мог благ весомых обрести,
Но выбрал честь быть декабристом,
Где слово это не в чести.

Где царь, и только он безгрешен.
Одна на все века стезя.
Где толком не умеют вешать,
Но и помиловать нельзя.

Но может хоть когда-то будет
Не всё так мрачно, как теперь.
И люди заживут, как люди,
Ты только лишь, товарищ, верь!

хххххх

Когда-то давно наш известный писатель
Дал всем очень дельный и мудрый совет
Устами весьма необычного, кстати,
Героя, сказав: «Не читайте газет».

Казалось бы, жизнь с той поры изменилась,
И время печатного слова прошло
И кануло в Лету, но тут появилось
Другое, не менее страшное, зло.

И тот же весьма и весьма одиозный
Герой, появись он чрез множество лет
В столице и вникни во всё скрупулёзно,
Теперь бы просил не включать интернет.

хххххх

Один в большом недоумении.
Другой впал в ступор. Третий в шок.
И кто-то меряет давление,
Продукты закупает впрок.

А кто-то весь в негодовании,
Волнуется и сам не свой.
Ещё бы, мир стоит на грани
Сегодня третьей мировой.

А тем, кто при смерти и в коме
С концом один и на один
Нет смысла пить уже боржоми
И принимать валокордин.

Но всё равно кому-то мнится,
Что он единственный из ста,
Кто незаметно отсидится
До срока, спрятавшись: в кустах,

В подвале, в бункере, у чёрта
В ширинке, не предположив,
Что позавидует и мёртвым,
Кто спасся и остался жив.

хххххх

Мне сегодня не до песен,
Не до плясок, не до драк.
На меня спешат повесить
Всех немыслимых собак.

Жизнь достала, опостыла,
Вижу, как средь бела дня,
Все что можно злые силы
Ополчились на меня.

Боковым ловлю ли зреньем
Иль глубинным чей-то взгляд.
Все благие намеренья
Синим пламенем горят.

То мне холодно, то жарко.
То один я, то в строю,
И героев всех Ремарка
В тех, что рядом, узнаю.

Дно разбитого колодца,
Чей-то крик, а следом вой.
Груз, который остаётся
После каждой мировой.

И сменив мировоззренье,
Всё отмерив и пройдя,
Посчитает поколенье
Вновь потерянным себя.

НА БЛИЖНЕЙ ДАЧЕ

По мотивам мемуаров Н. С. Хрущёва

Совещанье на сталинской даче.
Все явились, как было назначено.
И в приёмной сидят неуверенно:
У товарища Сталина — Берия.

Вся верхушка. Нет только лишь снова
Вознесенского и Кузнецова.
Арестованы. Что-то затеяли,
Как обычно, и Сталин, и Берия.

Ворошилова не приглашали.
Он уже больше года в опале.
Сам приехал. Вздыхает растерянно.
Опасается Сталина с Берией.

Наконец Маленкова, Булганина
Пригласили к товарищу Сталину.
Как и всех остальных. И у двери им
Улыбается радостно Берия.

Долго длилось в тот день заседание
В кабинете товарища Сталина.
Всё одобрили, в том числе серию
И арестов, предложенных Берией.

А потом веселились, гуляли.
А под утро уехав, гадали
Все от Лазаря до Климентия:
Что там в папке у друга Лаврентия?

хххххх

«Пророков нет в отечестве своём»
В. Высоцкий

Не выношу в отечестве своём
Пророков, вещунов и им подобных.
Пусть опыт служит мне поводырём
И знания, хоть это и немодно.

Пророком мнит себя и диссидент,
(Не перечислить всех имён и отчеств),
И краснобай. А кто считал процент
У нас несостоявшихся пророчеств?

Пророки без учёных степеней
И с оными в строку вставляют лыко
Своё и малограмотных людей
Смущают и сбивают с панталыку.

Никто не прочитает между строк.
Никто не разгадает Книгу Судеб.
И прав один единственный пророк,
Считающий, что будет то, что будет.

Кто не стучит, всё зная наперёд,
Как полоумный, в запертые двери.
И денег с нас бесстыдно не берёт
За то, во что и сам не очень верит.

хххххх

«Счастье — это когда тебя понимают».
Из к/ф «Доживём до понедельника»

И счастье вечным не бывает,
И человек. И пусть тебя
Все чтят, все ценят, понимают,
Пусть обращаются, любя:
«Как жизнь? Как дети? Как здоровье?
А помнишь, как когда-то мы?….»
Никто не смотрит исподлобья,
А кое-кто даёт взаймы.
Жизнь движется, и где-то финиш,
По мрачной логике вещей,
Чем больше ты живёшь и видишь,
Тем меньше радости в душе.
Тем меньше сил и притязаний,
Всё больше разъедает желчь.
Всё горше привкус расставаний
И всё грустнее радость встреч.
Впитав в себя все язвы века,
С печатью страха на лице,
Стоят два разных человека
Вначале жизни и в конце.
Пути нелёгкого земного.
Пред каждым свой суровый пласт,
И первый не поймёт второго,
А то и руку не подаст.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕЗНАЙКИ И ЕГО ДРУЗЕЙ

Расскажу вам честно, без утайки,
Пусть сие не удивляет вас,
Будучи и взрослым о Незнайке
Повесть перечитывал не раз.

Да чего там, и сейчас порою,
Век прожив свой с горем пополам,
Всех её практически героев
Вспоминаю вновь по именам.

Как вы там сейчас, мои родные?
Спрашиваю каждого и всех.
Как прошли чрез все перипетии?
Как вас встретил двадцать первый век?

Растерял свои познанья Знайка.
Хлопотно сегодня много знать.
Перестал дурашливый Незнайка
О волшебной палочке мечтать.

На Луну уж больше не летает.
Ближний космос тоже не про нас.
Но зато упорно обещает
Полететь когда-нибудь на Марс.

Ну а что другие коротышки?
Всяко разно, доложу я вам.
Пончика с Сиропчиком кубышки
Не по дням растут, а по часам.

Бизнес, братцы, не игра в бирюльки.
Каждый дом давно себе купил.
Процветает эскулап Пилюлькин,
Собственную клинику открыл.

Ни лесов в округе, ни лужайки.
Пулька сдал охотничий билет.
Растерялся бедный Растеряйка
Уж в который раз за столько лет.

Изменились коротышки наши.
Лишь Ворчун по-прежнему бубнит.
Винтик в мастерской в три смены пашет.
Шпунтик тот в такси весь день «бомбит».

Торопыжка вновь поторопился,
Неподъёмный взял себе кредит.
Тюбик был большой художник, спился.
С Гуслей пел в мороз, схватил бронхит.

Оглянись вокруг, посозерцай-ка
И поймёшь, как много лет и дней
Длятся приключения Незнайки
И его загадочных друзей.

Кто живёт богато, кто неброско.
У кого-то жизнь и вкривь и вкось,
Как у всех Авосек и Небосек
Лишь с одной надеждой на «авось».