Соня Тучинская: Эрнст Левин и «Пара гнедых»

Со временем я осмелела, и стала советоваться с ним по поводу своих писаний. В том числе и самых незатейливых, вроде того, что последует за рассказом об Эрнсте Левине.

Соня Тучинская

ЭРНСТ ЛЕВИН И «ПАРА ГНЕДЫХ»

Рассказик, который вы сейчас прочтете, интересен главным образом тем, что когда-то по тексту его, что называется, «рукой мастера», прошелся один из самых выдающихся авторов этого Портала — Эрнст Левин. Виртуально познакомившись в Гостевой, мы через какое-то время стали переписываться по электронной почте. Я была очарована его «благосклонностью к литературному хулиганству», явленному в высшей степени фривольных, чтоб не сказать похабных лимериках, в которых, впрочем, не было ни малейшего грана пошлости, а вот озорного изящества — хоть отбавляй. Беспримесная «веселость едкая литературной шутки». Авторство лимериков он подарил вымышленному им самим персонажу — вологодской девице — Зое Саловой.

А еще он сочинял за нее такие вот дивные стихи:

После Газы и Судана
Повторяю неустанно:
Вы, евреи, молодцы,
Вы почти что мне как братья,
И не зря хотела сдать я
Кровь на Пасху для мацы!
Отказались принимать —
Может, слишком жидкая?
И кричат, туды их мать,
Что антисемитка я.
А ведь я к вам всей душой,
И ушла с обидою.
А что у Сарки бюст большой,
Так я ей не завидую!
Ходит, бёдрами качая,
Крест из блузки выпростав —
Я таких не замечаю,
Ненавижу выкрестов.

Свои лимерики он назвал: «свободные переводы Айзика Азимова». Да, это были переводы, хотя кое-какие стишки, по его собственному признанию, он написал сам, незаметно разместив их среди переводов.

Вот это, кажется, вовсе не перевод:

Кухарка

Пожилая кухарка Августа
Отличалась размерами бюста
И бюстгальтер свой старый
Приспособила тарой:
Влезли дыня, арбуз и капуста.

В любом случае, во всем этом ощущался такой персонифицированный молодой задор, что странно было видеть в окне Скайпа не проказливого школяра-переводчика, а седовласого человека в белой шкиперской бородке с вечной сигаретой в руке. Он был тогда уже прикован к инвалидному креслу и редко покидал свою до синевы прокуренную комнату. Но какого небывалого уровня достигло его переводческое мастерство, я оценила только после того, как он прислал мне из своего мюнхенского далека изданную в 2007-ом в Москве книгу — сборник стихотворных переводов с шести языков — «Декамерон переводчика». В ней поэты, писавшие на польском, иврите, белорусском, английском, немецком и идиш с безупречной органикой зазвучали на русском. Среди них есть перевод 73-го сонета Шекспира. Левин нескромно считал, что его перевод лучше не только пастернаковского, но и маршаковского. И правильно делал. Скромностью пусть кичатся те, у кого это единственное их достояние.

А Вы читали стихотворное переложение Экклезиаста, сделанное его рукой? У меня там с давних пор любимое — стих одиннадцатый девятой главы:

«И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех их».

Вот как переложил этот отрывок Эрнст Левин:

«Еще, взглянув кругом себя, я убедиться мог, что не храбрейшему в бою даёт победу Бог; не самый резвый иногда выигрывает бег, и хлеб имеет не всегда прилежный человек; не мудрым достаётся власть и не достойным — честь, а только случай и момент для всякой вещи есть.»

А следом за поэтическими сборниками пришел толстый кирпич его великолепных воспоминаний, изданных в 2007-ом в Иерусалиме «И посох ваш в руке вашей». А вспомнить, ему, прямо скажем, было что…

Короче, прочтя обе его книги, я поняла, что мне опять свезло. Это был еще один совершенно уникальный по живой прелести оригинального ума, по искрящемуся остроумию, и, главное, по уровню дарования человек, встреченный мной на Портале Берковича.

Со временем я осмелела, и стала советоваться с ним по поводу своих писаний. В том числе и самых незатейливых, вроде того, что последует за рассказом об Эрнсте Левине.

Тут пора переходить к обозначенным в заглавии «Паре гнедых».

Однажды я послала ему юмористический как бы рассказик о покупке фирменных сапог накануне очередной поездки в Израиль. С приложением фотографии этой злополучной пары обуви. Называлась эта миниатюра препохабно — «Коньячные сапоги». Ни до чего лучшего додуматься не смогла.

Мой высокий эпистолярный друг ответил мне жесткой, но справедливой критикой:

…в отличие от других Ваших текстов, не понравилось. Юмористический рассказ — это, Сонечка, не наш жанр, такого рода прозу я оставляю Юлику Герцману. Хоть и люблю читать. И могу даже давать советы, но попробую писать сам — получается длинно, скучно и остроумие какое-то рассудочное.

Вот, например, читал я Ваш черновик, и по ходу возникали разные ассоциации — мысли, как бы я сам попытался оживить подобный рассказ. Начал бы с названия. Это же не коньяк, а конская гнедая масть!! Назвать рассказ «Пара гнедых» и всю дорогу играть словами на лошадиную тему: ремешки с пряжками — шпоры — «Надежда Дурова, «кавалерист-девица», первая в России женщина-офицер, воевавшая при Кутузове — её застоявшийся конь бьёт копытом…

«в сибирские морозы ходила в резиновых сапогах на босу ногу» можно заменить на «В Питере, в сибирские морозы ходила чуть ли не в галошах с портянками…»

Ну, и так далее…

Эрнст

Я ему — в ответ:

Эрнст, Вы правы в каждой запятой. Придумка Ваша отличная. Было бы и оригинально, и смешно. Но вплести в мой незатейливый текст кавалерист-девицу со всей ее лошадиной атрибутикой — не по моим малым силам. И особенно остро это чувствуешь, когда видишь, что за карнавал на эту тему умудрились придумать Вы, причем безо всякого труда, и за такое короткое время.

А вот алмазно точную «Пару Гнедых» — принимаю, и с благодарностью ставлю в заголовок взамен старого, позорного.

Спасибо за все. Берегите себя. Курите поменьше.

Соня

P.S. Он никогда не начал курить поменьше. Его не стало в мае 2016-го года. Написанное здесь — это попытка удержать в памяти ускользающие со временем черты сказочно одаренного небесами человека — Эрнста Левина.

******************************************

Вот она, моя «пара гнедых», в рассказе о которых было, в итоге, изменено только название, подсказанное Эрнстом Левиным.

До постигшей всех нас холеры было нормой проводить часть декабря в Израиле. Во-первых — Ханука, во-вторых — гарантия прохладной погоды. Последнее служило поводом к приобретению, если говорить по совести, не нужной ни в Израиле, ни, тем более, в Сан-Франциско «зимней обуви». Тем не менее, вот как однажды, во время подготовки к израильским каникулам, проходил процесс ее раздобытия…

Когда не ходишь на службу, ни в чем, кроме кроссовок и валенок системы UGG, которые в Москве называют «уги», нужды, как правило, не случается. Но вот-вот надо ехать в зимний Израиль, и тоже можно было бы обойтись, но внезапно захотелось усугубить уже имеющийся в гардеробе шик в виде дизайнерского «country chic» плаща палаточной ткани сумрачно-дымчатого цвета.

И вот, войдя в стадию поиска сапог в стиле «деревенский шик», — предмета откровенной зависти русских женщин с последнего места службы, было обнаружено, что сапог таковых нет. Нигде ничего. Годы в Америке дают себя знать. Избаловались. Наконец нашла вчера в одном маленьком магазинчике в районе хиппи на Haight and Ashbury. Ну, перекресток в Сан-Франциско такой культовый, где хиппи в начале 60-х впервые легли на асфальт в виде протеста против того, что у них все есть. А отсюда уже по всему миру понеслось.

Так, не отвлекаться.

Сапоги фирмы FRYE, внутри тоже кожа, причем, аутентично рыжая, на низком, всем критериям как бы отвечает и очень ко всему, что в стенном шкафу на вешалках висит, не просто просится. Но стопа сверху и с боков малехо как бы в тисках, хотя и ослабленных. Мастью они рыжевато-коричневатые. Ни дать, ни взять — породистая «пара гнедых». Но на бирке цвет обозначен, как «коньячный». Так и написано: Cognac boots. И чем-то он для меня, безнадежно непьющей, необычайно привлекателен.

Я в них била в пол ногой, как застоявшаяся лошадь, битый час била, не меньше. Что-то в стопе было не так. Но припомнив, как лет 30 тому мечтала о таких (нет, не о таких, а во сто раз хуже) в Питере, ретроспективно ужаснулась тогдашней молодой и убогой нищете, в которой мы все жили,… и муж заплатил. С налогом вышло — 300 долларей. Цифирь для меня в то время непривычная и даже пугающая.

Модель эта была на распродаже. Видя мои сомнения, продавщица с мелко окольцованными губами и ноздрями, неискренне улыбаясь, предупредила — уцененное возврату не подлежит. Но я подумала, какого черта — разношу. В Питере случалось покупать не пользующийся спросом у советских женщин золушкин 33-ий. Это было на размер меньше, чем нужно. И ничего. Разнашивала.

Приношу нарядную коробку домой, жадно извлекаю из нее «пару гнедых» и…к ужасу своему — с трудом натягиваю их на свои недостойные этой неслыханной красоты конечности. «Постепенно холодея», понимаю, что ходить в них нельзя. Тиски уже почему-то не ослабленные, а вполне себе пыточные, испанские, и не по-детски сжимают стопу во всех пяти измерениях. Сжимают так, что ясно: разнашиванию не подлежат. Муж смотрит на меня безумными глазами: Как??? Ты же мерила, целый час, и всего час назад… Ты что, была невменяема? А я говорю, что спору, мол, не выйдет, да, была. Просто голову потеряла, так они мне полюбились. И нога, под влиянием этого чувства, видимо, временно «усела».

Ложусь спать. Спать не могу. В спальне ночью опять стала мерить. К ужасу своему, теперь не могу просто натянуть ни на одну ногу заворожившие меня изделия фирмы FRYE.

Снова ложусь. Снежинки в форме зловещей цифири, отданной за сапоги, которые нельзя носить, медленно, как первый снег, оседают на дне черепной коробки. Но там они почему-то не тают, а слепляются в снежки. Перед мужем ужасно совестно. О «блаженстве сна» по Томасу Манну можно забыть. Принимаю самую сильную из своих снотворных отрав. Под ее воздействием забываюсь коротким тревожным сном.

Утром — еще одна попытка влезть в ненавистную «пару гнедых». Неудачная. Забыв о завтраке, (чего, вообще говоря, не бывает) умоляю мужа немедленно отвезти меня в магазин. Он мне на повышенных объясняет, что хочет в воскресенье спокойно позавтракать, и что ему ВСЕ ЭТО надоело. Кротко соглашаюсь, что, мол, и кому бы, интересно, не надоело. Приступаю к изготовлению особого воскресного омлета, но на нервной почве не могу вспомнить ингредиенты. Муж, негромко матерясь, сам готовит омлет по-испански. Завтракаем. С удивлением замечаю, что несмотря на необычные нервные затраты аппетиту моему ни малейшего ущерба нанесено не было.

В магазине говорят — sale is final. То есть, то, что куплено со скидкой нельзя не только сдать; нельзя обменять; нельзя даже открыть store credit. Надо разворачиваться с коробкой этой проклятой и уходить. А в Израиль ехать в валенках. Чтобы муж не стал свидетелем моего позора, прошу его выйти подышать воздухом. Он радостно подчиняется.

Умоляю окольцованную работницу прилавка разрешить поменять «пару гнедых» на что-нибудь. На что угодно. Она не соглашается. ПлАчу. Рассказываю, как ребенком в условиях тоталитарного государства в сибирские морозы ходила в резиновых сапогах на босу ногу. Она пугается и разрешает в виде исключения обмен. Опять целый час бью в пол разнообразными по стилю и цене изделиями обувной промышленности Европы и Америки. Останавливаюсь на итальянских полусапожках. Последнее поступление. Стиль «ретро». Ничего не скажешь, могут макаронщики, когда хотят. ПлачУ. Вернее, выызываю по мобильному мужа. Он приходит, платит. Вышло кругом бегом всего на 50 долларов дороже «лошадиных».

Прямо у входа в магазин переобуваюсь в итальянское и хожу широкими кругами вокруг мужа спортивной ходьбой и даже слегка подпрыгиваю на месте для окончательной их проверки на прочность и комфорт. С хиппиевских времен этот райончик славится высокой концентрацией проживания людей с неустойчивой психикой. Так что, здесь мое поведение вполне в рамках обыденного.

Угодливо заглядывая мужу в глаза, предлагаю отметить покупку совместным ланчем в какой-нибудь едальне поблизости. Желательно — итальянской, под полуботинки. Приходим, заказываем. Он запивает «феттучини альфредо» дорогим красным вином. Я довольствуюсь водой с лимоном, чтобы этой добровольной аскезой наглядно продемонстрировать устойчивое чувство вины.

По дороге домой мне внезапно приходит мысль, что муж на мне еще и наварил.

Ведь если бы не мои «people skills», «пару гнедых» пришлось бы сдать в «Армию Спасения» и начинать все с нуля. А так — всего 50 долларов. Хотела было уже именно с мужем и поделиться этой мыслью, но в последний момент благоразумно передумала.

P.S.

Уже пришел feedback от подруги, которой это было еще вчера заслано по емайл:

«Вижу прямо морду твою наглую. Как муж твой тебя не расчленил до сих пор и не припрятал на заднем дворике, не понятно. Думаю, его бы оправдали.”

Подруга просто не в курсе, что в качестве такового присяжного, я первая бы его и оправдала.

Тем более, что в том декабре, о котором идет здесь речь, в Израиле стояла такая теплынь, что не было ни малейшей нужды не только что в итальянских кожаных полусапожках в стиле ретро, а даже и в обычных кроссовках. От первого и до последнего отпускного дня можно было передвигаться по земле Израиля в античных греческих сандалиях, которые как раз продаются там в любой обувной лавке.