Были в Беркли, у Чака. Четвертая стадия. Врачи решали с ним бесконечно долго. Лечить вроде поздно, но все равно будут мучить, вливать отраву в него. Но он, кажется, еще во что-то верит. Счастье, что рядом с ним русская женщина, самоотверженная и жалостливая.
ИЛИ НЕЗРИМЫЙ ПРОЧНЫЙ СЛЕД В ЧУЖОЙ ДУШЕ НА МНОГО ЛЕТ…
Он, видите ли, был довольно странным и непохожим на других.
Да все, все люди друг на друга непохожи.
Но он был непохож на всех других.
Бродский
Он ушел 10 лет тому в ночь на Крещение, поэтому легко запомнить, когда ставить ему поминальную свечу.
Это тот самый Чак, который вместе с Герценом, сам того не подозревая, вдохновил меня на рассказ о них обоих. Мы никогда не были закадычными друзьями, но также никогда нельзя мне будет забыть его. И всем, кто знал его, наверное, тоже. Не то, что — нельзя, а невозможно. Потому, что таких как он не бывает.
Очень страшно произнести сейчас любое расхожее, а значит пошлое слово, когда он уже не сможет высмеять тебя за это…Ведь я сама послала ему когда-то так восхитившее его набоковское «Пошлость и пошляки».
И, вообще, некрологи я писать не умею. Поэтому вспомню о нем беспафосно. Просто, как бог на душу положит. Наверное, для того, чтобы в последний раз дотронуться до него живого.
Раз в год Чак «бросал» в свою честь русскую деньрожденческую парти. Гуляли на этой странноватой сходке его великовозрастные ученики из класса продвинутого английского. Этот класс он, как волонтер раз в неделю вел при джуйке (еврейском общинном центре) Walnut Creek’a. Класс этот посещали люди самые разнообразного толка, включая и тех, кто работал в Сан-Франциско синхронными переводчиками. Ходили в основном не из-за английского. Ходили «на Чака». Хотя он время от времени делал немыслимые вещи: когда они отвлекались на болтовню друг с другом, орал бранно на своих учеников во всю глотку, а самых злостных нарушителей даже изгонял из класса. Потом, правда, сам бежал за ними, извинялся. Вообще-то это был не класс, а чистый паноптикум. Паноптикум проходил по четвергам. Там, к примеру, коллективно переводили с русского на английский одесские рассказы Бабеля. Когда однажды класс дошел до места «— Что сказать тете Хане за облаву. — Скажи: Беня знает за облаву…», Чак сказал: тут у Бабеля ошибка одинаковая два раза. Надо говорить — «об облаве». В классе сдавленно захихикали. Почему эта ничтожная грамматическая поправка вызвала такое оживление среди учащихся, он так и не понял, но не остановился и сказал:
— А у меня тоже есть тетя и ее тоже зовут Хана. Но моя тетя Хана живет в Чикаго.
Тут уже весь класс дружно зашелся. А он потребовал, чтобы ему на английском объяснили, что смешного он сказал.
Вот в это самое Чикаго и забирают его родственники, чтобы похоронить там, в городе, где он родился. Похоронить в саване, с раввином и Кадишем, все как полагается по еврейскому погребальному обряду.
Наверное, ему это было бы все равно. Он был страшный безбожник. И даже, пожалуй, почти не еврей по самоидентификации. Смеялся все время над моей «militant love for Israel», воинственной любовью к Израилю, как он говорил. Довод такой у него был, который он часто повторял: чтобы «они» оставили Израиль в покое «we have to kill them all». Но это невозможно по тысяче причин. Поэтому проблема не имеет решения и чтоб его не вовлекали в эти пустые разговоры.
Началось все в июне.
Позвонила тогда одной свой знакомой, которая продолжала ходить в английский класс Чака. Хотела пригласить ее и Чака в гости. А она меня опережает страшным известием: У Чака рак, метастазы в легких, и он все знает. А я сама знаю, что у него есть пистолет дома. И, думаю, что он такой «певчий дрозд», который хоть и плотоядно любит жизнь, на бесполезные мучения не пойдет. А так как Его он не боится, самоубиться для него не грех никакой…
Но, слава тебе господи, ошиблась я в этом.
Были в Беркли, у Чака. Четвертая стадия. Врачи решали с ним бесконечно долго. Лечить вроде поздно, но все равно будут мучить, вливать отраву в него. Но он, кажется, еще во что-то верит. Счастье, что рядом с ним русская женщина, самоотверженная и жалостливая. Похудел ужасно. Рубашка в вороте стала так велика, что воротник ходит свободно вокруг исхудалой шеи. Говорит тихо, но иногда вдруг захохочет по-прежнему. Улыбка та же — детская, обворожительная. И от того, что улыбка не изменилась, страшно почему-то делается…Вдруг ему понадобилось выйти. Выбираясь из-за стола, щеголяет русской пословицей, как когда-то в классе английского: «иду туда, куда сам царь пешком ходил.» И от этого тоже почему-то страшно. Со спины ужасно больно смотреть. Тапочки без задников, и не идет, а плетется, по-стариковски. А еще недавно не догнать было, так быстро мерил тротуар своими огромными ножищами…
Там были и другие «русские » из его класса. Все принесли еду, которую он любит. Он еще ел тогда.
Потом он мне тихо сказал по-русски: правду мне скажи — сильно я изменился?
Я горячо зашептала: нет, нет, ты такой же, только бледный немножко.
Он говорит: у меня стало отвратительное тело.
И видно, что именно это ужасает его больше всего. В его года… В виду близкого конца… Непостижимо… Вернее, очень даже постижимо…
Спрашиваю, хочет ли он чтобы я попросила своих верующих друзей упоминать его имя в молитве о выздоровлении болящих. Неожиданно говорит: да, пожалуйста, пусть молятся, не помешает. Спрашиваю имя матери, которое нужно для молитвы. Три раза отвечает — Сильвия. Я говорю: Сильвия не работает. Дай еврейское имя. С неохотой: Ципа-Лея. А твое, говорю, еврейское имя какое. — Чарлз. Через секунду с еще большей неохотой — Хаим.
Ну, короче, до спазм его жалко. И не жалко даже. А как бы наполняешься его ужасом в ожидании «этого», и, вообще, того, к чему с момента рождения приговорен каждый из нас. Когда-то я рассказывала ему об «арзамасском ужасе» молодого Толстого. Но он, конечно, забыл. Сейчас у него свой «арзамасский ужас». Неистребимый, животный страх не только неминуeмой, а для него уже близко неминуемой смерти, который сама вдруг ощутила так явственно, как никогда в жизни.
Сегодня слушала то, что он любил. А любил он невиданные для американца, пусть даже и русиста, вещи. Украинские народные песни, к примеру. «Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!» прислал мне, помнится, в трех разных исполнениях. Обожал, как жанр, русский городской романс, особенно в исполнении Анастасии Вяльцевой. Говорил — «это так трогает душу». Русскую авторскую песню любил и знал лучше многих из нас «Глухари на токовище бьются грудью до крови» — напевал, понимая значение каждого из этих чудовищных для иностранца слов. Но особенно любил Вадима Егорова. Сразу различил другой уровень поэзии, выше, чем у остальных. Забавно, но ни одна из его подруг — а они все были русские женщины — не разделяли этих его привязанностей и на домашние концерты русских бардов с ним не ходили. По крайней мере, в те редкие разы, когда я посещала эти тусовки, я видела его там в гордом одиночестве.
Он пренебрегал зелеными салатами, любил стейки и пюре, взбитое на сливочном масле, и никогда не ходил в фитнес клуб. Живота у него при этом, опять-таки, невиданном для жителя Северной Калифорнии образе жизни, не было. Еще он курил какие-то особые сигареты без фильтра…А еще, когда в статье попадались сложные места, и мне лень было копаться с переводом, я всегда писала ему, и он сразу догадывался, почему я не понимаю это место. Ведь он с молодости жил в двух мирах, английском и русском.
Была у него такая — сегодня она кажется милейшей — повадка. На любой сходке он безошибочно выхватывал глазами самую молодую и привлекательную из участниц и начинал как павлин медленно кружить вокруг нее, постепенно распуская свое ошеломительное для новичков филологическое оперенье. И надо было видеть КАК он это делал. Если бы все мужчины были способны идти верной дорогой Чака! Не сомневаясь в прямом воздействии своей чарующей улыбки в сочетании с милейшим акцентом, он читал наизусть ей, только ей одной хрестоматийно известные русские стихи. Например, письмо Татьяны к Онегину. Если объект не выказывал ожидаемой степени восторга, он смотрел на него (объект) сверху (а с его ростом он на всех женщин смотрел свысока) и медленно по слогам говорил: «Я — к — Вам — пишу», а не «Я Вам пишу.» Не все дамы были достаточно на высоте, чтобы оценить его педантичную верность Пушкину. И тогда он был вынужден обращать их особое внимание на это.
У нас он в последний раз был весной, незадолго до начала той страшной беды…Подошел к компьютеру и заставил всех гостей прослушать «По Муромской дороге» Руслановой. Это было его последнее увлечение. Потом выпил кальвадоса, больше, чем ему полагалось, и захмелев, куражился совершенно очаровательно. Одна гостья взяла в руки гитару, и он ей стал кричать «Мурку, Мурку давай», и когда она ему «урезала» Мурку, мотал в такт головой и был совершенно счастлив.
Его любимый Бунин когда-то сказал: «Беспощаден кто-то к человеку». Есть люди такого немыслимого обаяния и милости, что кажется, что с ними не может случиться то, что случается со всеми. Что этот беспощадный рок их обойдет. Вот он был из этого немногочисленного племени. Поэтому так дико, нелепо и страшно писать о нем в прошедшем времени. Несколько раз сбивалась на настоящее, пока писала. Перечитав, исправила на это непоправимое — БЫЛ.
Я не знаю, ставил ли он стихи Бунина так же высоко, как его прозу. Не успела спросить. Но почти уверена, что вот эти строчки «тронули бы его душу», бесконечно отзывчивую на все прекрасное в этом мире.
Настанет день — исчезну я,
А в этой комнате пустой
Все то же будет: стол, скамья
Да образ, древний и простой.
И так же будет залетать
Цветная бабочка в шелку —
Порхать, шуршать и трепетать
По голубому потолку.
И так же будет неба дно
Смотреть в открытое окно
И море ровной синевой
Манить в простор пустынный свой.
Да будет его душа навечно связана с жизнью!
ברוך דיין האמת!
—————————
P.S.
Когда-то я написала ему на рожденье «либретто для голоса солиста с хором». Называлось «Мистерия Про Чака, Русиста и Человека». Пусть останется здесь, под этим постом его памяти. Он тогда сразу опознал двух моих великих «соавторов», Гете и Пастернака. Либретто было оформлено как старинный свиток с добавлением изысканных гравюр 18-го века чрезвычайно фривольного содержания. Помнится, Чак остался этим подарком доволен. Рассматривая гравюры долго и сладко хохотал.
Чак:
Я итальянским овладел,
И над немецким я корпел,
Юриспруденцию долбил,
И вот я Русский изучил.
Однако я при этом всем был и остался дураком.
В магистрах, в докторах хожу
И за нос много лет вожу
Учеников своих российских
Уча их молвить по-английски.
Но счастье это дать не может,
И этот вывод сердце гложет.
О месяц, ты меня привык
Встречать средь словарей и книг
В ночных моих трудах, без сна
В углу у этого окна.
О, если бы ты с этих пор
встречал меня на высях гор,
Где девушки со мной в тумане
Играют в прятки на поляне!
С прекраснейшей, у входа в грот
Я б смыл учености налет!
1-ый Хор учеников
Чак наш, из Беркли,
Там, за горами,
Пусть он в обители
За облаками,
Имя учителя —
С учениками.
Выстоим преданно
Все превращенья.
Нам заповедано
Чака ученье.
2-ой Хор Учеников
Чак народился 5-го мая,
Всем нам удача и оправданье,
Визбор пусть славит,
Шаов проснется,
И Окуджава пусть песней прольется.
Девушки пойте, в танце кружите,
В сердце девичьем любовь пробудите,
К Чаку, к талантам его, и уменьям
К голосу, носу, ушам и к твореньям
Духа его. Он высок и прекрасен — Дух этот.
Славьте же, славьте, пойте Оссану.
Всем вам ответит на ласку он разом:
Он на немецком, английском и русском,
На итальянском и на французском,
Вас пригласит он, девушек милых, в Класс,
В Валнут Крик.
Нас же выкинет, сирых.
Соня, дорогая, оцените, пожалуйста, ежё один перл Леонида Мартынова:
Мы знаем цену каждому мгновенью,
Платить за все придет однажды срок…
Я как-то раз пробрался на Восток.
Там, между прочим, есть торговцы тенью.
Они располагаются под сенью
Больших деревьев около дорог,
А чаще — в нишах, и за вход в мирок,
Наполненный прохладою и ленью,
Берут пятак. Заплатишь — и лежишь…
«Не ешь кишмиш и не кури гашиш,
А тень купи — она дешевле дыни
Здесь в городе» — торговец мне шептал..
«Но понимаешь, весь свой капитал
Отдашь ты за нее среди пустыни».
Прелесть, не правда ли?
Не просто прелестное, дорогой Александр, а возможно даже наиболее совершенное из всего корпуса его поэзии.
«Он ушел 10 лет назад в ночь на Крещение».
Судя по этой ассоциации Соня приняла крещение.
«Он ушел 10 лет назад в ночь на Богоявление». Судя по этой ассоциации Соня приняла крещение.
Мартынов, конечно, первого ряда. Один «Черт Багряныч» чего стОит!
С Вашей, уважаемый АЛокшин, подачи прочла сейчас впервые…Довольно неожиданно. У Обэриутов я бы не удивилась.
Жухни,
Черт Багряныч,
И одно пророчь:
«Будет луночь, саночь! Всё иное прочь!»
На мой допотопный вкус — это вымученное, безмелодийное штукарство, а не поэзия. Но тут, каждый слушит, как он дышит…
Соня Тучинская: 12.03.2025 в 20:23
С Вашей, уважаемый АЛокшин, подачи прочла сейчас впервые…Довольно неожиданно. У Обэриутов я бы не удивилась.
Жухни,
Черт Багряныч,
И одно пророчь:
«Будет луночь, саночь! Всё иное прочь!»
На мой допотопный вкус — это вымученное, безмелодийное штукарство, а не поэзия. Но тут, каждый слушит, как он дышит…
===========
Да, согласен на все 100. Ваш вкус действительно допотопен.
А с чего ему другим-то быть, вкусу моему. На Пушкине чай росла. На простоте его допотопной, всем доступной. ..
Привет Вам от поэта Рюмина:
«А Пушкин, ну, что он сделал? Я не постигаю… Что-нибудь особенное есть в этих словах: „Буря мглою…“? Не понимаю!.. Повезло, повезло!»….
Вы ведь кажется, один из тех, кто бился над ключами к бессмертной (хи-хи) поэме Бродского «Похороны Бобо»» Это — эстетический самовердикт.
Соня Тучинская: 12.03.2025 в 22:52
А с чего ему другим-то быть, вкусу моему. На Пушкине чай росла. На простоте его допотопной, всем доступной. ..
Привет Вам от поэта Рюмина:
«А Пушкин, ну, что он сделал? Я не постигаю… Что-нибудь особенное есть в этих словах: „Буря мглою…“? Не понимаю!.. Повезло, повезло!»….
Вы ведь кажется, один из тех, кто бился над ключами к бессмертной (хи-хи) поэме Бродского «Похороны Бобо»» Это — эстетический самовердикт.
=======================================
Феерическая женщина,
Снизошедшая до нищего,
Залепила мне затрещину
Ярко-красными когтищами.
Сыплет искрами величество,
Казни требует высочество…
Ослепленный электричеством,
Сознаюсь хотя не хочется:
— Сгоряча обидел Бродского
Не по злобе, а по пьяни я,
И стыжусь поступка скотского
Совершая покаяние.
Тупика Судьбы значение
И его прекрасных зарослей
Оценил я без почтения
В силу дряхлости и старости…
2025
ALokshin: 12.03.2025 в 19:42
Мартынов, конечно, первого ряда. Один «Черт Багряныч» чего стОит!
*****************************************
Полагал, что Вы вспомните:
Александр Локшин написал симфонию № 9 для баритона и струнного оркестра на стихи Леонида Мартынова (1975 год).
Кстати, так совпало — Леонид Мартынов, День переводчика:
единственный в мире памятник поэту стоит в … Венгрии.
В доме-музее Ш. Петёфи в Кишкёрёшё был открыт «парк» из скульптурных портретов крупнейших поэтов разных стран, переводивших Петёфи. Первыми установлены памятники поэтам Джузеппе Касони (Италия), Л. Мартынову и Ивану Вазову (Болгария).
Спасибо, что напомнили мне. Я — о Чаке.
Очерк Ваш ещё не прочитал. За легкостью мыслей Ваших не поспеваю. Но… ЧАК… сразу появились замечательные ассоциации…
https://lea-85.livejournal.com/6259.html
Из разговора в книжном магазине.
— У вас есть Чак на русском?
— Чак Паланик?
— Рижский поэт Чак…
Если бы автор мог «банить» читателей на входе, мне бы пришлось это сделать в отношении Вас.
Зачем Вы в который уже раз приходите с какими-то посторонними линками и именами под мои тексты?
Весенний авитаминоз, приведший к обострению?
Соня, конечно и талантливый, и трогательный в своей искренности человек. И Чак, несомненно, интересный и весьма колоритный образ. Одно меня изумляет: как это он, прирождённый филолог, свободно владеющий и английским, и русским, — НЕ МОГ ПОЧУВСТВОВАТЬ ПРЕЛЕСТИ ВЫРАЖЕНИЯ БАБЕЛЯ: «— Что сказать тете Хане за облаву. — Скажи: Беня знает за облаву…» Поразительно!
А вообще, спасибо, Соня! Замечательное эссе!
Есть одно соображение из моей болгарской жизни. Как известно, русское население Одессы после завоевания ее Екатериной было минимальным, Новороссию заселяли колонистами и христианскими подданными турков, полученными «по обмену» на изгоняемых мусульман. В том числе — тысячи были болгар, и сейчас там остались болгарские семьи. Именно в болгарском языке предлог «за» употребляется в данном, да и во многих других, случаях. Так что это у Бабеля одиссизм, скорее всего, болгарского происхождения.
«одессизм скорее всего, болгарского происхождения»
——————
Да нет! Московский язык в Одессе коверкали под себя понаехавшие из местечек «турецкоподданые», коих было в разы больше, чем болгар.
Когда складывался язык — наоборот. Московских там еще не было, кроме редкого начальства, см. справки о населении губернии, если не лень. И даже сейчас в Болгарии поднимают вопрос о 200 000 болгар, оказывавшихся на линии путинского огня. А уж формы языка — точно болгарские, не только «за». Это из идиша?
Дело в том, дорогой Александр, что нам, как носителям языка, трудно понять иностранцев, даже таких продвинутых в русском, как Чак… Они ведь УЧИЛИ наш язык, и, поэтому их языковой слух настроен на его формальные законоуложения. Поэтому им трудно примириться с «за» vs. «o». Они не понимают колорита этой замены.
Да, и не только. Я, помню, предложила переводить главу «Сан-Франциско» из «Одноэтажной америки» ИльфПетрова. И Чак, при всем его безупречном литературном вкусе, сказал, что это скучный текст.
Не смог, к моему удивлению, оценить великолепной иронии, тонко обозначенной буквально в каждой строке.
Спасибо за предметный отзыв, Александр. Я от них, честно говоря, отвыкла.
Сонечка, дорогая, а как Вам такое стихотворение Леонида Мартынова, на которое натолкнул меня Лазарь Израилевич?
Со смерти
Все и начинается,
И выясняется тогда,
Кто дружен с кем,
Кто с кем не знается
И кем земля твоя горда.
И все яснее освещается,
Кто — прав, кто — прах,
Кто — раб, кто — знать…
А если смертью все кончается,
То нечего и начинать!
Как это странно переплетается с темой Вашего эссе!
Спасибо Вам, Александр, за это прекрасное, никогда нечитанное Леонида Мартынова!
А я Вам отплачу не менее прекрасным. Своим любимым из Мартынова:
Нежность
Вы поблёкли. Я — странник, коричневый весь.
Нам и встретиться будет теперь неприятно.
Только нежность, когда-то забытая здесь,
Заставляет меня возвратиться обратно.
Я войду, не здороваясь, громко скажу:
— Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!
Не бледнейте! Не бойтесь! Ничем не грожу,
Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность.
Унесу на чердак и поставлю во мрак
Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.
Я старинную нежность снесу на чердак,
Чтоб её не нашли беспризорные дети.
В русской поэзии такое зашкаливающее количество гениев, что Леонид Мартынов был в ней поэтом, ну, наверное, третьего ряда. А в какой-нибудь небольшой европейской стране мог бы, наверное, стать первым лирическим поэтом.
Хорошо, что Вы мне о нем напомнили. Сейчас поставлю в свой Блог его, Мартынова, совершенно потрясающие стихи о переводе и переводчиках.
Нет, нет, Вы ошибаетесь — не был Леонид Мартынов поэтом третьего разряда, или даже второго! А был он, по моему мнению, поэтом разряда ПЕРВОГО! Я с детства помню его завораживающее:
Замечали —
По городу ходит прохожий?
Вы встречали —
По городу ходит прохожий,
Вероятно приезжий, на вас не похожий?
То вблизи он появится, то в отдаленье,
То в кафе, то в почтовом мелькнет отделенье…
И так далее. Его сила — философия в каждом стихотворении.
А «Нежность», конечно, прелесть!
Смотрите, как великолепно заканчивается стихотворение Леонида Мартынова «Замечали — по городу ходит прохожий…», которое я цитировал в предыдущем комментарии:
«…Так случилось —
Мы вместе!
Ничуть не колдуя,
В силу разных причин за собой вас веду я.
Успокойтесь, утешьтесь!
Не надо тревоги!
Я веду вас по ясной широкой дороге.
Убедитесь: не к бездне ведет вас прохожий,
Скороходу подобный, на вас не похожий, —
Тот прохожий, который стеснялся в прихожей,
Тот приезжий, что пахнет коричневой кожей,
Неуклюжий, но дюжий, в тужурке медвежьей.
…Реки, рощи, равнины, печаль побережий.
Разглядели? В тумане алеют предгорья.
Где-то там, за горами, волнуется море.
Горы, море… Но где ж Лукоморье?
Где оно, Лукоморье, твое Лукоморье?»
Я цитировал это стихотворение в своём рассказе «Лукоморье». Одна только аллитерация со звуком «ж» чего стОит!
Вы знаете, Александр, должна признать, что Вы знаете поэзию Леонида Мартынова куда лучше меня. Так что — сдаюсь, он первоклассный поэт.
Вот Вам в награду лекция Быкова о нем — https://bykovfm.ru/leonid-martynov-d4e725.
А подкинутое Вами «А если смертью все кончается, То нечего и начинать!» внесла целиком в цитатник. И действительно, оно тонко переплетается с моим рассказом о Чаке.
А выскажу-ка я замечание. Автор, вероятно, уверена, что все читающие эту статью прекрасно знают кто такой этот Чак. Ну или хоть по его фотографиям поймут. Я вот понятия о его существовании не имел и фотографии никак не помогли. Хорошо, что есть линк на статью 2013 года, из которой становится ясно, что речь идет о довольно интересном человеке Чаке Фишкине. Впрочем допускаю, что отсутствие информации в этой статье есть авторская хитрость: «Хотите узнать о ком идет речь-читайте ещё одну мою статью»😉
Тут уже я спрошу у читателя Vladimir’a U: а зачем знать о Чаке что либо ДО прочтения этого этюда.
Мне казалось, что герой повествования именно и узнается ПОСЛЕ того, как читают написанное о нем… А если нет, значит — плохо написано.
А истинная фамилию Чака заменена на смешную «Фишкин» по его просьбе. Ни он, ни мы тогда не знали, что жить ему осталось всего ничего.
Соня Тучинская: 12.03.2025 в 15:32
———————-
Спорить не буду, но, ваш текст опубликован под рубрикой «Люди». Можете кликнуть на название рубрики и убедиться, что читатели знают о ком идет речь ещё до прочтения всего текста.
Возможно. Но это не ко мне тогда, я ведь не выбираю под какую рубрику ставить мой текст.
Вы как-то очень формализованно и незаслуженно серьезно относитесь к моей нетленке.
Кстати, вот г-ин Беренсону не надо было знать ДО прочтения, кто такой Чак, он узнал ПОСЛЕ прочтения.
«Хорошо, что есть линк на статью 2013 года…
Впрочем допускаю, что отсутствие информации в этой статье есть авторская хитрость: «Хотите узнать о ком идет речь-читайте ещё одну мою статью»😉»
_________________
Владимир, я из тех, кто с первого раза не дочитал — видно не быть мне редактором. 🙂
Но потом стало любопытно, кто такой этот Чак.
Я дочитал, но так и не узнал.
Какое разочарование!
А на то, чтобы пойти ещё и по линку (как вы) у меня любопытства не хватило — решил остаться в неизвестности. 😉
По прочтении этих трогательных воспоминаний, повторюсь: автор одарён талантом сочинительства и повествования, он умён, эрудирован, наделён острым глазом, завидной памятью, богатым эмоциональным спектром.
Всё это — когда её речь вне одиозной политической предвзятости.
Спасибо за впечатляюще представленного (это и о снимках) Чака.
Напомнили и Леонида Мартынова:
А ты?
Входя в дома любые –
И в серые,
И в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, светом залитые,
Прислушиваясь к звону клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
1945
Я необычайно рада Вашему отзыву, Лазарь Израильевич!
Ведь, не по-детски осерчав на меня за мои неконвенциальные (на этой плошадке, а так-то уже вполне) взгляды, и в наказание за них обещая меня более не читать… Вы все-таки прочли мой опус, и он Вам пришелся. Видимо, когда Вы читали про Чака, филолог в Вас, одолел идеолога. И это здоровско. Это мне — комплимент. И может быть Вы даже снова будете называть меня Соней и человеком, а не только автором. :))
Соня, я обещал и не читаю Ваши идейно-политические откровения и перепечатки. Ориентируюсь по реакции сторонников и оппонентов. Человека заменил автором, вспомнив запрет редакции о(б/с)уждать личность человека и говорить только о тексте, т.е., авторе.
Поняла, что обо мне Вы судите по высшему, Гамбургскому счету. Я не против.
Но сама, беспринципная, как последний оппортунист. Не придерживаюсь ни счетов, ни кантовских императивов. Всех подряд читаю. Охота есть — отзываюсь.
Забыла навести Вас, Лазарь Израильиевич, на еще одну вещицу, где два главных героя: Герцен и Чак:
«Коллоквиум по Герцену» — @http://club.berkovich-zametki.com/?p=4080@
Вот оттуда, без ложной скромности, Чак встает как живой.
И хлестанусь перед Вами , (как мне, вообще, свойственно), что этим своим текстом я горжусь больше, чем каким-либо другим. И вот почему.
Я сама чувствовала, что он недурно написан, и после опубликования в Мастерской, хотелось мне увидеть его на бумаге. И я разослала его во все столичные (Москва, Питер) литературные журналы, даже не узнавая имен Главных Редакторов, а обращаясь ко всем : Dear Editor. И содержание сопроводительного письма было одно и тоже: даю, мол, гарантию, что если начнете читать, то не отложите, пока не дочтете до последней точки. Среди прочих журналов были и «Вопросы литературы», о котором я до того и слыхом не слыхивала. И именно оттуда пришел буквально через день ответ от Главреда, который написал, что и вправду, не отложил, и ставит в апрельский номер..Но там саатрожайшее правило «первой ночи», и публикация в Мастерской, которую нашел Выпускающий Редактор, явилась непреодолимым фактором…А потом мне один знакомый, который безуспешно посылал туда свои работы, объяснил, что «Вопросы литературы» — «Вопли» — это лучшее филологическое издание России, и что я туда (почти) пробилась на дурачка, как в картах, когда новичок вдруг выигрывает у асов…
Вот такая история.
А потом мне один знакомый, который безуспешно посылал туда свои работы, объяснил, что «Вопросы литературы» — «Вопли» — это лучшее филологическое издание России, и что я туда (почти) пробилась на дурачка, как в картах, когда новичок вдруг выигрывает у асов…
_________________________________
Подумаешь «Вопли» ! А мы вас тогда сразу «заценили» в Мастерской. И как! Сплошь дифирамбы
А Вы, Инна, конечно, знали про «Вопли»? Да, понравилось тогда народу. Глубоко гуманитарные люди Борис Тенненбаум, Юлий Герцман были тогда живы…
Действительно, это глупое тщеславие появиться в «престижном» издании свойственно всем пишущим, меня, понятное дело, включая.
А ведь главное, чтобы, как говорил Твардовский, «чтобы писали люди, и люди читали».
Я радуюсь своим публикациям в Мастерской, точно так же, как и в более престижных «Заметках» и «7 Искусств».
Что-то Вы пропали совсем.
И, вообще, некрологи я писать не умею.
________________________________
Прискорбный факт, но они лучше всего у вас получаются.
Нет, сурьезно , как говорил Райкин
Ну, Инна, это скорее попытка удержать дорого тебе человека живым, нежели некролог.
Просто, бывает, что когда уходит кто-то , именно тогда начинаешь как-то особенно пронзительно сознавать, что он значил в твоей жизни.
А, вообще, спасибо. Я рада, что Вы не осерчали на меня за разговор о слезинке.