Взял пиво и встал почти рядом с нами, просто так за наш столик расположился напротив и, стряхнув седую пену пальцем медленно потянул пиво, роскошно улыбнувшись самому себе и своему счастью и свободе, а мы с Дитером со смехом и иронией вот — вот покончили «пенять» Набокову и Пиво и за виски и поехали пить свое пиво — дальше.
СЛУЧАЙ В ПАБЕ ВБЛИЗИ ТРИНИТИ–КОЛЛЕДЖА, ALMA MATER ВЛАДИМИРА НАБОКОВА
23 апреля 1999 года
Нет Дитера Циммера, невосполнимо…
Письмо в Новую Зеландию другу и коллеге профессору Брайану Бойду:
Дорогой Брайан! Бесконечно рад был Тебя видеть. Твоих глазах и в словах и в жестах настоящую бескорыстную любовь к Набокову и ко всему его окружению. В большом и малом. Помню, сколько добрых слов говорила о Тебе Наталья Ивановна Артеменко — Толстая, прежде чем нас познакомить, случилось сие хоть и довольно давно, но чистая правда…
Известие о смерти Дитера — неожиданное! Ведь мы недавно совсем — недели полторы — две как общались: я посылал ему просьбы для моей новой книги цитат и выписок о Набокове и он очень и охотно мне помогал и все сетовал и на свой манер переживал, что иногда не мог быть более подробным и полезным, обращая мое внимание к самым мелочам. Да еще со своим никаким почти русским и с моим никаким английским. Мы сдружились лично с мая 1999 — года, на «знались» раньше в «поисках русского Набокова — Сирина» через Лихачевский Фонд Культуры в котором я на заре перестройки служил чиновником по архивной части. Помнится, это были поиски «Русского Эха», газетенки с рассказами Сирина Брайан, друг, если будешь писать о Дитере — прими на заметку эту историйку.
«Профессор Дитер Циммер — лучшее представление о немцах»
Я помню в том первом 99 году нас обоих на первой из первых конференциях по Набокову у замечательной Джейн Грейссон в Кембридже. В перерыве мы зашли в ближайший ПАБ за углом Тринити Колледжа — у меня английский так — сяк, немецкий совсем ноль, но мы говорили и говорили «на пальцах» довольно лихо и понимали друг — друга вполне. Давние и давние друзья. А Набоков — мировой писатель, пространство о — го-го-шеньки … Встали у стойки, буфетчик с бабочкой и в подоле в горошек уже наготове с краном и с кружкой. Ждет — пождет: вам, мол, что налить? Какого пива, типа какого рожна, может сто сортов. …А мы — смешная сцена запутались: кто платит и какую дать деньгу (а за нами уже хвост, у англичан то ли ланч то ли что, верещат) и так ребячливо веселимся (ведь Дитер, профессор и старше меня на всего — то на 6-7 лет, но тут мы равны, как туристы). Но все решилось само; пока я замешкался (не от жадности, не подумайте чего…). Дитер просто просунул свою большую ладонь буфетчику полную мелочи, тот отсчитал сколько надо. Сыпанул небрежно в карман подола, лихо крутанул стальным никелевым краном, в котором на майском солнце блеснули отражением две наши неприхотливые ученые физиогномии.
И вот мы, получив по кружке чаемой майской янтарно-солнечной жидкости убрались от толпы клерков в угол забегаловки. И встали — там. И пошел какой-то разговор: конечно (помните, выше, мой посыл о «пространстве» ВВН) о пиве и о Набокове. Дело в том, что некий француз по — фамилии Пиво в своем репортаже о визите к Набокову (в Париже и или в Женеве или — в Монтре) заметил, что Набоков по ходу интервью несколько раз отходил от стола — хлебнуть чего — то этакого для просушки горла. …То были — были виски, любимые виски Набокова. А какой — марки. Вот бы узнать. Не могу ручаться за этого Пиво (ударение на «О»): сам ли он это видел или — прознал заранее, не в том суть момента) но слово «Виски» было и даже — напечатано (недавно узнал, что этот человек на этот момент нашего разговора был жив — здоров …) И мы решили спросить Дмитрия: он вчера как-раз прилетел в Кембридж.
Как Вы поняли, весь смак в нашем разговоре — была в фамилии журналиста, которая на моем родном языке есть просто ПИВО, что и требовалось доказать. Так или почти так, но вдруг посреди нашей веселой трапезы в наш именно ПАБ вошел молоденький солдатик в легкой военной форме с рюкзачком, в беретике с околышем, молодцевато сбитым набок за одно свое английское ухо оттопырен … Взял пиво и встал почти рядом с нами, просто так за наш столик расположился напротив и, стряхнув седую пену пальцем медленно потянул пиво, роскошно улыбнувшись самому себе и своему счастью и свободе, а мы с Дитером со смехом и иронией вот — вот покончили «пенять» Набокову и Пиво и за виски и поехали пить свое пиво — дальше.
И мне пришло в голову (проклятая моя общительность) глядя на подсевшего к нам солдата и на его набекрень — молодцеватость и выправку выпалить, правда, с большими трудом подбирая из своего скудного английского фразу за фразой, но больше жестами. Вот, мол, смотри Дитер, на этого солдата! Ведь и я был солдатом и в армии служил три года и далеко от дома в Ленинграде, на Севере. … А вот тут, смотри, вот солдат этот взял и пришел из казармы и в пивную и в форме. … И что еще такое сказал веселое про свою солдатчину (на наш кошт — это т.н. «самоволка») Прямо — смех, говорю, вот дают англичане (я ведь не умею говорить тихо, мне вот обязательно подавай чтоб громко, нарцисс) И даже патруля не бояться, а Патруль, Дитер в русской советской армии — серьезная штука, на глаза не попадайся, попадешь — ноль отпуска. … Потом еще что такое про армию свою сказанул, патруль да патруль…
И тут я вижу за этаким своим дурацким монологом как Дитер вдруг как-то так сник, потемнел, смутился. Потом отставил свою кружку с золотым пивом в сторонку, взял мою руку, накрыл своей лапой и — сильно так, дружески сжал. И — держит. Что за дела? Но тут вся моя смешливость и болтовня про армию на всех парусах — вон, вижу, что у Дитера вдобавок на глазах — за очками — влажно, чуть — ли не слеза. Полундра. Я — что? Дурак, но не совсем: «ответил» ему, мгновенно поменяв местами наши руки, положил на его лапу — свою. И так вот и стоим. Миг стоим — два, может быть и — три (вот, поди, знай, что от великого до смешного — один шаг, а если наоборот — трагедия).
Сама же «причина» всей этой тревожной щемящей сцены «рукопожатия» до тяпала до меня не сразу, хотя все просто: Дитер — немец, я — еврей, за версту видать; просто какая-то «нота» в моей речи «про войну» прозвучала и никак не прямо и почти «под мухой» а она — то, как то так взяла и стронула с рельс добрейшего Дитера Циммера, отозвавшись в душе немца чувством вины. Или чем — то подобным.
Но, Брайан, дорогой, не успела эта мысль промелькнуть во мне, «прозреть» что — ли, как наш солдат-соседушка-собутыльник вскрикнул:
«PATURULE IN THE ARMY (англ.) ай эм патруль ту дей».
Снял, берет и на околыше — золотым было вышито и правда: «paturule».
Что было дальше — а То!!!
Солдат наш ловко весь переметнулся и, перегнувшись в три погибели через столик и своим бокалом с пивом — ткнул в мою кружку. И в Диттеров бокал — тоже, положив свою руку поверх наших — двух. За дружбу и мир! И мы таки — чокнулись. И за Набокова и за патруля тоже. Разняли руки и разошлись.
Такая вот картина — как вспышка магния. Прошло время и время и я совсем было забыл и тот случай тройного рукопожатия в Кембридже, а вот вспомнил его, дорогой Брайан, только сейчас, когда Дитер ушел. И точь — в точь как сейчас каждый миг и каждое слово вспомнил и пережил заново. И даже погоду в Кембридже и цвет, и рисунок передника и подола разливающего пиво — гарсона: все до копейки, вооружившись набоковским «Законом Мнемозины». И стало мне светло. … Прочитай, будет светлей и — Тебе…
И всему — миру…
Примечания
Брайан Дэвид Бойд (родился 30 июля 1952 г.) — профессор литературы, известный, прежде всего как знаток жизни и творчества писателя Владимира Набокова, а также литературы и эволюции.
Дитер Циммер (1934–2020, ноябрь) Профессор. Филолог по образованию. На протяжении сорока лет он совмещал работу редактора крупнейшей немецкой газеты «I Zeit» с литературной и научной деятельностью.
