Игорь Мандель, Виктор Фет: Аппаратные игры. Находки и провалы

Проблемы и шероховатости восприятия возникают, когда сочетания слов не сразу понятны, или просто кажутся несуразными. Как истолковать это? Если автор просто ошибся (например, поставил неверное ударение или не тот грамматический род), ошибку надо исправить.

Игорь Мандель, Виктор Фет

АППАРАТНЫЕ ИГРЫ. НАХОДКИ И ПРОВАЛЫ

Виктор Фет написал недавно стих, один из очень многих. А Игорь Мандель решил разобрать, что же в нем содержится. А Фет, в обиде на разобранное, тут же возразил. А Мандель ответил на его ответ. А Фет… Так и получился данный текст, в назидание сочинителям и их почитателям.

Виктор Фет

Мой аппарат

Из слов не извлечёшь прогнозы дня
быть ясным; в них не обнаружить ключ
к перемещению закатных туч;
утрачены существенные блоки
конструкции, и знаков толкотня
забила наши фильтры и протоки.

В них, в этих буквах, сверху и внутри
попробуй обнаружить род сигнала,
не родственный ни сну, ни пропаганде;
потом их мокрой тряпочкой протри
и выстави сушиться на веранде:
смотри, как их поверхность засияла!

И вправду, иероглифов ряды
простёрлись, загораживая виды
на прежнюю природу бытия;
бравурная мелодия моя,
лети, внизу оставив пирамиды,
превосходя вечерний свет звезды!

Мой аппарат из грубой парусины
полощет, ветром солнечным гоним,
превозмогая волны мировые;
я поднят над пустыней вместе с ним —
и подпись автора в углу картины
я замечаю, кажется, впервые.

19 марта 2025

Комментарий Игоря

Название — непростительная отсылка к игривой ассоциации с другим персональным «аппаратом«.

Что значит «прогноз дня быть ясным»? Это то же самое, что сказать «предсказать война быть кровавой» и т.д.

«в них не обнаружить ключ/ к перемещению закатных туч;» — т.е. это самое перемещение есть нечто важное, раз о нем идет речь. И у него, перемещения, есть «конструкция» (или речь идет о конструкции слов?).

«знаков толкотня / забила наши фильтры и протоки.» — это очень удачно.

«попробуй обнаружить род сигнала, не родственный ни сну, ни пропаганде;» — прекрасный образ, подчеркивающий, что «нормальные слова» — огромная редкость. Их надо беречь и лелеять, протирать тряпочкой — в этом смысл второго шестистишия.

Но все третье шестистишие противоречит второму: те самые протертые тряпочкой иероглифы, оказывается, лишь загораживают виды — зачем же их было протирать и просушивать?

«бравурная мелодия моя,/ лети, внизу оставив пирамиды, /превосходя вечерний свет звезды!» — очень неудачно.

Во-первых, противоречит первой части фрагмента об иероглифах. Значит ли это, что, вот, слова, даже оттертые до блеска, только мешают, а бравурная мелодия — это то, что надо, на нее вся надежда? Во-вторых, причем здесь пирамиды? Или имеется в виду не очевидная ассоциация «иероглифов» с египетскими пирамидами? Неубедительно. И в-третьих — как это мелодия может превзойти вечерний свет звезды? Вроде эти звук и свет из разных миров, да и «превзойти» тут выглядит нелепо.

Тут-то и появляется «аппарат из грубой парусины«. То есть сначала летела бравурная мелодия — но теперь, вот, аппарат. Очень странно. Далее. Кто кого полощет? Нечто («солнечный ветер») полощет аппарат или сам аппарат полощет нечто иное? Можно ли сказать, например, «мой самолет полоскало»? Но, похоже, имелось в виду, что «полощет» тут имеет смысл «плывет», ибо далее говорится, что он «гоним, превозмогая». Тогда уж либо писать «полощется», либо что-то другое.

«и подпись автора в углу картины / я замечаю, кажется, впервые» — прекрасный образ сам по себе, если бы до этого было бы сказано о том, что же такое «картина». Такое ощущение, что речь идет об общей картине мира, в которую поэт «вплыл» на своем загадочном аппарате, но все же картина — вещь двумерная, а аппарат трехмерен. «Картина мироздания», так сказать, с подписью Бога в уголке — это здорово, но тогда уж и аппарат надо было подбирать соответствующий, а не из грубой парусины.

Весь этот разбор показывает, каким странным образом могут сочетаться в одном стихе и находки, и провалы. Как тогда его, стих, судить «в целом»? В этом одна из принципиальных проблем литературоведения. Можно проигнорировать одно и подчернуть другое. Получится две радикально разные оценки. Там обычно и делают — либо отбрасывают из-за проколов, либо превозносят из-за удач. А можно подробно разбираться, как выше, и остаться в результате у разбитого на темные обломки текста, в которых вдруг взблескивают отдельные строки. Впрочем, так ведь и в жизни…

Ответ Виктора — 1

Игорь, я вижу, ты решил пристально придраться к спорным моментам на примере конкретного стихотворения.

Ну, толкование заголовка по Фрейду я сразу отметаю, это шутка («аппаратом» в просторечии называли стационарный телефон, фотоаппарат, или речевой аппарат — но никак не гениталии).

Теперь серьёзнее, об удачных и неудачных сочетаниях слов. Мы с тобою часто обсуждали процесс стихосложения, и именно тебе принадлежит единственное подробное исследование моей чрезвычайно обильной стихотворной продукции последних лет (Мандель, 2024). Более чем кому-либо, тебе виден профиль этого горного хребта, его вершины и провалы. Очень точно ты отметил в данном небольшом стихе его несомненные удачи— их формулировки не только бросаются в глаза, но и выражены логически стройно, ясно и очевидно («подпись мастера в углу картины»,…..). Сам себя не похвалишь…

Проблемы и шероховатости восприятия возникают, когда сочетания слов не сразу понятны, или просто кажутся несуразными.

Как истолковать это? Если автор просто ошибся (например, поставил неверное ударение или не тот грамматический род), ошибку надо исправить.

Но далее начинается малоизученная пограничная территория поэтической вольности, тёмного текста, и я далеко не первый, кто на неё ступает. Стихи сочиняются полусознательно (я использую этот рабочий термин, чтобы не вдаваться в дискуссию о вдохновении и под— или сверхсознании), слова собираются по смыслу и звуку, и при этой самосборке идёт более сознательный контроль качества. Каковы его границы? Это самое любопытное, ведь целью при сочинении никак не может быть его полная ясность. Я уверен, и чувствую, что отдельные слова и образы в стихотворении несут опорную функцию (Блок уподоблял стихотворение рыбачьей сети, развешанной на нескольких столбиках).

Многие вопросы, я думаю, решаются просто разъяснениями. Ведь порою даже походя сказанное в стихе требует небольшого обдумывания, это даже не загадка, а гиперссылка, указывающая на нечто известное читателю. В этом главный дополнительный бонус — читатель должен думать. А часто и гуглить…

«Прогнозы дня быть ясным». Заменим «прогнозы» на «обещания» и увидим известное выражение «день обещает быть ясным»

Отмытых и оттёртых (в постоянном поиске знаний) «иероглифов ряды…», заслоняющие действительность — это стандартный образ нашей логоцентричной цивилизации. Иероглифы и пирамиды — образы Древнего Египта, в этом контексте прямо связанные с рабством.

Летательный аппарат из грубой парусины — ёмкий и достаточно новый образ той же цивилизации, летучий корабль из мифов, парусный флаер братьев Райт на ветреных берегах Северной Каролины. А полёт над пирамидами — не просто символ освобождения и Исхода, но и прямая цитата («превыше пирамид») из Горация.

«Бравурная мелодия» — отрыв от земли, запуск аппарата под музыку духового оркестра. Иероглифы, да и каменные скрижали, остаются внизу, их не возьмёшь с собой в космос.

«Превосходя… свет звезды» — навязчивая земная мелодия сопровождает взлёт сознания. Выход за пределы земного смещает всю сенсорику; утрачивается даже вес, а звук (музыка) и свет (зрение) смешиваются в синестезию по Скрябину. Словами в стихе уже не различить пяти чувств, в этом безумном полёте видят ушами и слышат глазами. Это стандарт для сдвинутого сознания, каковым и является стихотворство, для автора точно, для читателя — желательно. Подробнее у Цветаевой в «Поэме воздуха».

«В углу картины…» — а почему ты считаешь, что картина двухмерна? Не согласен. Картина мира, созданного любым автором (не обязательно Богом, мир любого стихотворения уникален) обладает произвольным числом измерений. Да и обычная картина изображает наш трехмерный мир: она имеет перспективу.

«Мой аппарат из грубой парусины / полощет, ветром солнечным гоним». На первый взгляд, здесь хромает употребление глагола. Можно, конечно, заменить «полощет» на «взмывает» или «несётся». Но моему механизму (аппарату?), составляющему слова в стихи, понадобилась фонетика полощущихся парусов-плоскостей. Так воображал себе Уэллс летательные аппараты будущего, а «солнечный ветер» прямо указывает на так называемый проект солнечного паруса — межзвездного корабля-аппарата, прототипы его уже летали (проект LightSail). Проверив по Далю, находим, что употребление «парус полощет» нормативно и означает «встал по ветру». Я очень далёк от парусной терминологии. Но рад, что где-то в базе моих данных, в мыслительно-речевом аппарате запечатлелось это редкое сочетание. Однако эффект был бы тем же, если бы я сам впервые ввёл его в употребление. Мы находимся здесь на границе узнавания родного языка, в той узкой контрольной полосе, расширением которой и занимается поэзия.

Ответ Игоря — 1

«Ну, толкование заголовка по Фрейду я сразу отметаю…»

Как же ты можешь отметать, если оно у меня возникло? Значит, может возникнуть и у других. А не давай повода. Высокая наука, в форме специального сайта про синонимы, ставит слово «агрегат» на третье почетное место от оригинала из трех букв, куда выше слова «хрен«. А от агрегата до аппарата, сам, понимаешь, дистанция очень маленькая.

Более чем кому-либо, тебе виден профиль этого горного хребта, его вершины и провалы…»

Тут спорить нечего, именно что профиль горного хребта в неведомом пространстве качества.

Я уверен, и чувствую, что отдельные слова и образы в стихотворении несут опорную функцию (Блок уподоблял стихотворение рыбачьей сети, развешанной на нескольких столбиках)…»

Хорошее сравнение с рыбачьей сетью. И столбики у тебя есть опорные, да. Но все это — общие рассуждения, не привязанные к конкретным местам, о которых я говорил.

«”Прогнозы дня быть ясным”. Заменим “прогнозы” на “обещания” и увидим известное выражение “день обещает быть ясным”»

Ну давай заменим: «Из слов не извлечёшь обещания дня быть ясным». Стало лучше? Не шибко. Дело, наверно, в том, что в «день обещает быть ясным» день сам по себе обещает быть ясным, а в твоем варианте «прогноз» или даже «обещание» даются не днем, а чем-то (словами), что и порождает неопределенность соподчинения. К тому же — ты ведь не использовал «обещания», использовал «прогноз».

«Отмытых и оттёртых (в постоянном поиске знаний) “иероглифов ряды…”, заслоняющие действительность — это стандартный образ нашей логоцентричной цивилизации. Иероглифы и пирамиды — образы Древнего Египта, в этом контексте прямо связанные с рабством.»

Ну, это слишком сложно. Изначально эти самые иероглифы были как раз символами чего-то истинного («не родственных ни сну ни пропаганде») — иначе чего бы их протирать и высушивать? А тут, оказывается, они ассоциируются с рабством. Это я и имел в виду, говоря о противоречии второго и третьего шестистиший. Или я не понял твоего разъяснения.

«Летательный аппарат из грубой парусины — ёмкий и достаточно новый образ той же цивилизации, летучий корабль из мифов, .. А полёт над пирамидами — не просто символ освобождения и Исхода, но и прямая цитата (“превыше пирамид”) из Горация. “Бравурная мелодия” — отрыв от земли, запуск аппарата под музыку духового оркестра. Иероглифы, да и каменные скрижали, остаются внизу, их не возьмёшь с собой в космос.»

То есть пресловутый аппарат — это и есть образ цивилизации, сотканный из мифов! Но он же еще и твой. Ты летишь на чем-то мифическом под бравурную музыку, оставив под собой нечто, что было вроде бы наиболее надежным — слова в их наиболее адекватном значении. Именно это ты и хотел сказать? Подчеркнуть предпочтение вымысла над знанием? Вроде на тебя не похоже. «Господа! Если к правде святой / Мир дороги найти не умеет, / Честь безумцу, который навеет /Человечеству сон золотой!» Так примерно?

«”Превосходя вечерний свет звезды” — навязчивая земная мелодия сопровождает взлёт сознания. Выход за пределы земного смещает всю сенсорику; утрачивается даже вес, а звук (музыка) и свет (зрение) смешиваются в синестезию по Скрябину.

Тут я умолкаю со своими прозаическими цепляниями. Если мелодия может превзойти свет — значит, все возможно, да.

«”В углу картины…” — а почему ты считаешь, что картина двухмерна? Не согласен. Картина мира, созданного любым автором (не обязательно Богом, мир любого стихотворения уникален) обладает произвольным числом измерений.

Согласен, я и привел этот аргумент с некоей нерешительностью; лучше бы и не приводил.

«”Мой аппарат из грубой парусины / полощет, ветром солнечным гоним”.. Проверив по Далю, находим, что употребление «парус полощет» нормативно и означает «встал по ветру»… Мы находимся здесь на границе узнавания родного языка, в той узкой контрольной полосе, расширением которой и занимается поэзия.»

Да, это хорошее разъяснение. Слух все равно режет, но мало ли что резало слух; вот «флейта водосточных труб» резала-резала, а за сто лет как-то притерпелись. Так что пускай себе полощет.

Я вижу, что количество неясностей сокращается. Неужто и в самом деле в споре может возникнуть какая-то истина?

Ответ Виктора — 2

Игорь, спасибо ещё раз за пристальное внимание. В финальной порции нашего обсуждения я сконцентрируюсь снова на центральном образе корабля-аппарата. Конечно, это побег-полёт, как улетели от Миноса Икар с Дедалом, это безумная мечта подняться даже над священными иероглифами каббалы-знаний о мире, утверждающими рабство и покорность. В стихотворении возникают все эти мотивы, прежде всего Египет и Исход. А где-то рядом за кадром есть и Аэлита с Лосем, как же без них.

Традиционное противоречие между мифом и знанием — это противоречие кажущееся.

В реальности именно алгебра, инженерное умение, позволила нам оторваться от приземленности, изобрести и соорудить аппарат, известный в чертежах от Леонардо до мистера Кейвора («Первые люди на Луне» Уэллса). И в новые надзвёздные сферы нас ведет технический разум, наше всегдашнее стремление разделить, рассечь реальный мир на волокна и спектры скальпелем логики. Здесь же и прямое богоборчество («если бы Господу было угодно, чтобы люди летали, Он дал бы им крылья»; «Гагарин летал, Бога не видал»)…

Но исходный толчок к полёту в небеса — это именно мечта, фантазия, поэзия, сон. Мифы, даже глубинные инстинкты, дают нам безудержное стремление к полёту, столь обычному для презренных насекомых и певчих птиц (Упомянем и наших ближайших родичей, гротескных летучих мышей, «кротов с радаром»). Оттуда и ангелы, и райские небеса, и все пришельцы. Гриновский Друд и беляевский Ариэль летали в мифах силой своей чудесной воли, так и я сам многократно летал во сне.

Поэзия — это сдвиг сознания, шаг и вбок от логики, игра со смыслом с помощью звука, но также и аналог эндорфинов, адаптационный механизм, подобный тем, что позволили нам (пока что) выжить. По моему глубокому убеждению, цель наших усилий — именно в синтезе и контрапункте этих двух механизмов, а поэзия — один из аппаратов для движения к этой цели. «Кричит наш дух, изнемогает плоть, / рождая орган для шестого чувства» (Гумилёв).

Истина-не истина, но кое-что видится чётче в процессе сократического диалога, сокращающего дистанцию между беспечным автором и беспокойным читателем. Автор пишет, как слышит умом и сердцем, не заботясь о смысле; читатель же автоматически пытается уловить смысл помимо музыки. Полезно изредка протирать эти установки и механизмы настройки мокрой тряпочкой.

Ещё раз спасибо за беседу, позволяющую чуть отвлечься от безумной и трагической военной реальности.

У аппарата — Виктор

Ответ Игоря — 2

Ну хорошо, толчок — так толчок, сдвиг— так сдвиг. Но, что важно, ни одной строки и ни одного слова ты так и не решил поменять после всяких замечаний и оставил без ответа вопросы насчет аппарата; насчет «прогноза быть ясным»; насчет конфликта между начищенными до блеска, но так и не пригодившимися словами. И ведь ладно бы, если бы просто ты призывал «отвлечься» от этих кардинальных символов цивилизации и воспарить, но нет, ты сначала настаиваешь на необходимости обнаружения «рода сигнала«, а уже потом, протерев сигналы тряпочкой, от них же и отрываешься под звуки оркестра. «Но я обдумывал свой план, /как щеки красить мелом /и ставить на лицо экран, /чтоб не казаться белым», было сказано. Может, в подобных неосознанных сшибках и есть дух поэзии?

Уже не стоит обсуждать что-то дальше. Этот спонтанный диалог сослужил свою службу: он показал, что люди, даже очень дружественно друг к другу настроенные, в каких-то вопросах упорно не сдвигаются со своих позиций. И это в том, что касается поэзии — самой эфемерной области из всех возможных! И это при том, что у нас нет никаких скрытых интересов в «доказывании своей правоты» — личных, денежных, репутационных. А что говорить о более существенных вещах? О морали? О политике? О войне? Вот она, неразрешимая проблема человеческого сосуществования и одновременно его залог…

При аппарате — Игорь

Ответ Виктора — 3

Снова спасибо, Игорь. Как говорилось по другому поводу, «ты повернул глаза зрачками в душу»… Признаюсь, что твой нигилистический вывод для меня стал совершенно неожиданным! Несомненно, нам надо говорить и о морали, и о политике, и о войне с позиций истины, света и добра — и убеждать собеседника, и ты это знаешь не хуже меня, а ирония твоего ответа скрывает предмет нашей дискуссии—стихи.

Ты серьезно говорил о фактических нестыковках изложения, как если бы стихотворение было рукописью статьи, а ты его рецензентом. Получается, что ты ждал от меня исправлений в тех местах, которые тебе представляются темными и неточными, а я пытался отнекиваться и лениво упирался. Более того: ты по умолчанию считал, что исправления возможны. Но обрати внимание, что ведь стихотворение было закончено, ведь я его уже разослал многим друзьям, опубликовал на Фейсбуке — то есть для меня этот текст прошел мой собственный фильтр, контроль качества. А черновиками мы обычно не делимся, т.е. любое законченное стихотворение есть оформленный, затвердевший результат, наподобие остывшей стеклянной вазы в руках стеклодува. И написавший вряд ли ждет от друзей критики с целью исправления неточностей.

Я сам по долгу волонтерских занятий составляю сборники поэзии, и выступаю в качестве редактора (хотя и не критика, я редко пишу рецензии). Порою мне приходится указывать авторам на неверное ударение или неправильное употребление слова, требующее исправления. Однако я давно научился не обращать внимания на «темные места», оставляя их на совести автора.

Все мы понимаем, например, когда с неба идет дождь, или когда в небо уходят души. И если у автора дождь уходит в небо, а души спускаются вниз с небес, любому сразу виден простой прием, обратный вектор. Более спорные «темные» места, возможно, являются «заполнителями пустот» в провалах между опорными пиками или столбиками текста, то есть менее прописанным ландшафтом. Есть ли смысл обсуждать детали его, ожидать, что весь текст будет ясен на 100%? Спишем это на импрессионизм.

Стихи, конечно — это не просто эфемерная область, но совершенно другой род сочетаний слов, чем любой другой текст. Автор, сложивший их в строки, напоминаю, не полностью сознательно, не несет полной ответственности за их сочетания! Возможно, те сочетания слов, что кажущаяся неточными, но для уха автора звучащими пригодно, ложащимися в слух, не обязательно должны содержать прозрачные смыслы. Фонетика, музыка превосходит смысл, «превосходя вечерний свет звезды»

Закончу цитатой из школьной классики, как принято для подкрепления своих оправдательных тезисов. Блоковское «четверть века» неразрывно связано именно с аптекой (а не, скажем, с булочной) через рифму, как мускул с костью через сухожилие. Мы можем вчитывать смыслы в «аптеку», но пришла-то она сюда именно как важный отклик на бедный рифмами «век». И дополнительный бонус: «аптека» прозрачно заменяет банальную рифму на «человека», т.е. автора, уже и не видного на этой улице в свете сиротливого фонаря.

Ответ Игоря — 3

Виктор, ну что ты, какой нигилизм! Уж ты-то прекрасно знаешь, как я отношусь к поэзии вообще и к твоей в частности — хорошо, слишком хорошо. Просто мне всегда, даже в самых изощренных стихах, было важно почувствовать внутреннюю когерентность, даже если она отсутствует снаружи. «Уходи, уйди, еще побудь» — при всей очевидной «противоречивости» остаются одними из самых проникновенных строк в русской лирике, понятно почему. Может, ты и прав, считая, что конфликт (в моих глазах) между вторым и третьим шестистишиями для тебя органичен — просто мне он таким не показался.

А в целом — эта переписка, помимо того, о чем было сказано ранее, ясно показывает всю хрупкость того, что называют «литературной критикой» — не меньшую, чем хрупкость самой поэзии. Для меня ведь изначально было интересно поговорить именно с автором, способным на саморефлексию — это большая редкость. Так что я очень рад. Поговорили. Кое-что я понял. Чего же боле…