Борис Неплох: Фельетонист из Москвы

Этим воспользовались городские власти, на стенах повесили копии фотографий писателя и перерисованный генеральный план города Сумы, утвержденный императрицей Екатериной, а также герб города — три черных охотничьих сумки, набитых золотом.

Борис Неплох

ФЕЛЬЕТОНИСТ ИЗ МОСКВЫ

Днепропетровск стал Днепром, Сумы — так Сумами и остались. Теперь имена этих украинских городов слышишь в военных сводках с перечнем жертв и разрушений. Но ранней осенью 1974-го года было вот так…

В Москве на улице Горького неподалеку от «Елисеевского» магазина в знаменитом «сытинском» доме располагалась редакция газеты «Труд» — центрального профсоюзного органа. Чугунный лифт еще дореволюционного качества и надежности с легким, я бы даже сказал игривым посвистыванием, курсировал между этажами. На механическом подъемнике была прибита мемориальная табличка, дословный текст ее не помню, но смысл такой: этим лифтом в 1918-1922 годах поднималась на второй этаж в свой рабочий кабинет М.И. Ульянова. С какой целью сообщалась эта подробность из жизни сестры В.И. Ленина, не совсем было понятно. Видимо, руководство профсоюзного издания сочло, что образ седовласой труженицы творчески вдохновит пишущую братию и ни у кого не поднимется рука расписать похабными словами то вместилище, откуда взлетала на второй этаж ответственная советская служащая.

Отдел фельетонов газеты «Труд» размещался в маленькой комнатке с окном, выходившим на улицу Горького. В комнате сидели трое. Заведующий отделом — Юрий Леонидович Золотарев — высокий лысоватый мужчина лет пятидесяти. Под стеклом на его рабочем столе были выуженные откуда-то «Размышления о писательстве» Генри Миллера:

«Я начинал в состоянии абсолютной растерянности и недоумения, увязнув в болоте различных идей, переживаний и житейских наблюдений. Даже и сегодня я по-прежнему не считаю себя писателем в принятом значении слова. Я просто человек, рассказывающий историю своей жизни, и чем дальше продвигается этот рассказ, тем более я его чувствую неисчерпаемым. Он бесконечен, как сама эволюция мира».

За столом у окна сидел Николай Николаевич Рындич — корреспондент отдела фельетонов. Рыжеватый, малоразговорчивый. Он часами сосредоточенно печатал на пишущей машинке «Башкирия», иногда смотрел в окно, будто ловил из-под колес автобуса и с витрины магазина парфюмерии свежие метафоры для своих фельетонов.

Я был третьим в комнате — практикант с факультета журналистики Ленинградского университета. С утра я просмотрел читательскую почту, пришедшую в «Труд», и выбрал несколько тем для своих фельетонов. Из Днепропетровска некто с говорящей фамилией Упырь жаловался на свой жилищный кооператив, в котором ему не додали необходимые или просто желанные квадратные метры. И еще была история в соседних Сумах с нечестным контролером городского транспорта.

— Вот, объединяй эти два дела, лети сначала в Днепропетровск, потом доедешь до Сум, — наставлял меня завотделом. — Только помни, — понизил он голос до шепота, — мы тут как на пороховой бочке, сам видел, если хоть малейшая неточность, референты ЦеКа замучат звонками. В общем, отвечаешь за каждое слово.

Выкупив по чековой книжке редакции авиабилет до Днепропетровска, я пошел в гостиницу «Золотой колос», где делил комнату с овощеводом-узбеком из Ферганы, снабженцем из Новокузнецка и агрономом из Ставропольской области. Собрав необходимые вещи в сумку, двинулся в аэропорт.

Днепропетровск поразил меня количеством и разнообразием индустриальных пейзажей. Казалось, вся страна прохлаждается, занята какими-то своими приватными делами: стоит в очередях, гуляет по дорожкам санаториев, выезжает на природу, обдуваемая сентябрьским ветерком, или на собственных дачных участках консервирует овощные закуски, а только матерый труженик Днепропетровск свистит кузнечными прессами, жарко дышит сталепрокатными станами.

Я пришел по указанному в письме адресу и показал в дверной глазок удостоверение газеты «Труд».

— Ой, да как же мы вас ждали, товарищ корреспондент, — обдало меня по-женски теплым южнорусским говорком.

История была абсурдная, и сама просилась, чтоб ее отобразили сатирической кистью. В одной днепропетровской коммуналке проживала семья из четырех человек по фамилии Драгула — отец, мать и две взрослые незамужние дочери, и там же, помимо других многочисленных жильцов, имел комнату молодой мужчина лет тридцати по фамилии Упырь. Как семья, так и одинокий мужчина, устав от коммунального жития, решили приобрести за свои деньги квартиры в строившемся неподалеку жилищно-строительном кооперативе. Драгулы — трехкомнатную, Упырь — однокомнатную. Дом строили несколько лет, за это время поменялось руководство кооператива, кого-то из прежних председателей посадили за финансовые нарушения, кто-то переехал в другой город, и, когда пришло время справлять новоселье, выяснилось, что однокомнатную квартиру, предназначенную Упырю, продали повторно, а его по документам оформили в качестве мужа одной из дочерей Драгул — бывших его соседей, и подселили опять в общую с ними квартиру.

К слову, несмотря на такие вурдалакские фамилии, и семья из четырех человек и мужчина-одиночка, как мне вспоминается, были достаточно спокойными и интеллигентными людьми, а кровь пили, скорее у них, чем они. Люди только требовали справедливости, обращаясь в различные инстанции, но шло время, и все оставалось по-прежнему.

Я записал рассказ матери-Драгулы в блокнот, взял у нее копии писем и ответы на них, а это была довольно увесистая пачка. Повстречался с их вынужденным зятем и расспросил его. Всё было ясно, как божий день. Позиция другой стороны — руководства ЖСК — была отражена в ответах на письма со всеми исходящими номерами, подписями и печатями. Задерживаться дольше в Днепропетровске не имело смысла. Ночным автобусом я выдвинулся в город Сумы, где меня ждал мой новый герой — контролер общественного транспорта.

— Как приедешь, сразу обращайся в областной совет профсоюзов, там помогут, — наставлял меня перед командировкой Ю.Л. Золотарев.

Я так и сделал. Председатель облсовпрофа вежливо меня выслушал, позвонил в лучшую в городе гостиницу, предложил свою служебную автомашину с шофером. Это был армейский «газик» с брезентовым верхом. Водитель — молодой парень, как он потом мне рассказал, только отслуживший в армии, взял под козырек:

— Куда едем?

— Сначала в гостиницу, а потом в музей Чехова.

Музей был на тот момент единственной достопримечательностью города Сумы. Несколько лет подряд Антон Павлович отдыхал здесь — в усадьбе у знакомых помещиков, хвалил местный климат, полезный при чахотке. Этим воспользовались городские власти, на стенах повесили копии фотографий писателя и перерисованный генеральный план города Сумы, утвержденный императрицей Екатериной, а также герб города — три черных охотничьих сумки, набитых золотом.

— Вы не подбросите меня до дома? — попросила директор музея, когда я уже осмотрел чеховское пристанище.

— Конечно!

В дороге я решил ее поспрашивать про работу городского транспорта:

— Скажите, а контролеры в городе часто проверяют билеты в автобусах?

— Да постоянно. Теперь этим, в основном, занимаются пенсионеры-общественники. Делать им нечего!

С одним из таких общественников — автором письма в «Труд» мне и предстояло встретиться на следующий день. Это был грузный человек, видимо, офицер-отставник, на встречу со мной он пришел в пиджаке с наградными колодками.

Мы сидели на скамейке в городском сквере, возле нас вяло струился фонтанчик с питьевой водой. Из разговора с заслуженным общественником можно было заключить, что бархатной осенью 1974-го года в городе Сумы все только и норовили безбилетно проехаться на автобусах, и, если бы не контролеры-общественники, то городская казна не досчиталась бы тысяч и тысяч рублей.

— А что же штатные контролеры? Вы тут упомянули в своем письме… — я заглянул в блокнот: — «нечистого на руку Романенко».

— Этот Романенко — главный среди них жулик, — гневно произнес мой собеседник. — Штрафует безбилетников, а деньги прикарманивает себе.

— И вы можете это доказать?

— Доказать пока не могу, — сказал он по-украински, выделив первый слог, — но хлопцы кажуть.

Тема была явно мелковата. Какие-то безбилетники, охотники за зайцами, — с грустью размышлял я. — И фактов — ноль!

Общественник, видно, почувствовал перемену в моем настроении, потому что он вдруг, ни с того ни с сего, участливо спросил:

— Вы уже отобедали? А то в ресторанчик сходим. Тут неподалеку. Настоящего украинского борщеца с пампушками отведаете. Я угощаю.

Всё, как и предупреждал мудрый завотделом. Перед отъездом в командировку он меня проинструктировал со всей серьезностью:

— Запомни несколько заповедей фельетониста. Будут приглашать в ресторан, — отказывайся. Будут предлагать деньги или подарки — ни в коем случае не бери.

— Спасибо, я сыт!

Оставалось только поговорить с контролером по фамилии Романенко. Но это было сделать непросто, потому что охотник за «зайцами» с такой фамилией был постоянно «на линии», «горел» на работе.

Но я его все-таки подкараулил. При свете ярких ламп «дневного» освещения ко мне направлялся… ребенок — маленький, худенький, в какой-то детской одежонке. Я сначала подумал, это чей-то сын. Но диспетчер обратилась к нему:

— Валентин Иванович, с вами хочет побеседовать корреспондент из Москвы!

И тут меня с ужасом осенило:

— Да он — лилипут!

…

— Лилипут — это плохо, — выслушав мой рассказ, произнес матерый фельетонист Николай Николаевич Рындич. — Лилипуты — инвалиды детства, про них нельзя фельетоны писать.

— Ну, ты Коля, не преувеличивай, — вступился за меня заведующий отделом. — Лилипуты — нормальные дееспособные люди. Они в цирке работают. В Кинешме, в привокзальном ресторане я видел целый большой оркестр из лилипутов — мужчины, женщины. А что со вторым делом?

Я рассказал.

— А вот это как раз меня настораживает, — угрюмо произнес шеф. — Знаешь, кто у нас из Днепропетровска? Правильно, Леонид Ильич Брежнев! Значит, к этому региону повышенное внимание. Семь раз отмерь, один прокукарекай.

— Ну, Юрий Леонидович, — дело-то ясное. У меня есть даже копия письма от депутата Верховного Совета СССР с требованием «разобраться и помочь». Но никто до сих пор не помог этим людям.

— А как фамилия депутата? — спросил Золотарев.

— Цуканов. Вот, на его бланке, — достал я из толстой пачки письмо.

Завотделом взглянул весело:

— Тогда все опасения снимаются. Чтоб ты знал, Депутат Верховного Совета СССР по Днепропетровской области Георгий Эммануилович Цуканов — ближайший друг Леонида Ильича. Если он сказал «помочь и разобраться». Поможем и разберемся. Через два дня жду у себя на столе фельетон.

В моем четырехместном номере гостиницы «Золотой колос» я увидел вместо овощевода из Ферганы снабженца из Новокузнецка и агронома из Ставропольского края каких-то новых людей, а также отсутствие электробритвы «Харьков» в оставленном мной под кроватью чемодане.

— Никаких претензий не принимаем, умеете читать по-русски, — сказала администратор и пальцем ткнула в табличку на стене: «За утерю денег и ценных предметов администрация ответственности не несет». Вы сами подумайте, — примирительно и даже с некоторой душевностью в голосе произнесла она. — Пока вы там где-то гуляли, в вашем номере столько людей уже поменялось.

Утром следующего дня по заведенной привычке я пошел завтракать в кафе на ВДНХ. Наставил полный поднос еды: салатик, полстакана сметаны, оладьи, чай с лимоном. Подошел к кассе, чтобы заплатить, и увидел вместо бумажных денег одиноко поблескивающий на дне кошелька гривенник. Ночью кто-то из постояльцев залез ко мне в карман брюк и вынул все деньги. Хорошо хоть на метро оставили!

…

— Ну, ты, старик, даешь! Да это всесоюзная слава! — сказал мне по телефону один мой приятель, когда я вернулся в Ленинград. — Представляешь, собираюсь я в туалет, беру любимую газету всех трудящихся, разворачиваю ее, а там твой фельетон — «Зять с подселением». Я чуть не обо…рался от смеха.