Маркс Тартаковский: Вектор мировой истории

Человеческая психика (в отличие от генетики) чрезвычайно пластична. При жизни одного-двух поколений наглядно преобразились менталитеты японцев («только что» таких воинственных), немцев (с их нынешней умопомрачительной толерантностью), жалких местечковых евреев, преобразившихся в израильтян — государственников и воинов…

Маркс Тартаковский

ВЕКТОР МИРОВОЙ ИСТОРИИ

I.

Историков тысячи, но очень немногие, не более десятка, пытались дать  объяснение основному — «МЕХАНИЗМАМ» мировой истории, сути исторической эволюции — от первобытности до наших дней. Наиболее известные: Гегель, Маркс, Милль, Тойнби, наш современник Хантингтон…

Мировая история — непрерывная цепь очевидных экспериментов и сама она в целом — вполне результативный эксперимент…

Ab ovo usque ad mala… В продолжение миллиардов лет (по-видимому, двух миллиардов) Природа довольствовалась простейшим размножением одноклеточных организмов — делением. Погибали они от внешних обстоятельств (температуры среды, её состава и т.п.), но теоретически можно считать их бессмертными. Ну, не замечательно было бы нам вместо омрачающей жизнь мысли о неизбежной кончине рассчитывать на раздвоение и последующее существование в виде опять же бессмертных половинок?..

Но Природа почему-то избрала для следующего уровня жизни более тяжкую долю. Наследуют наше существование лишь совершенно иные существа — наши дети-внуки-правнуки, да и только при том, что выполним мы ряд весьма непростых условий: встретим т.с. другую «нашу половинку», понравимся ей, сольёмся т.с. «в экстазе» и т.д. И это не только наша, человеков, нелёгкая судьба, но и всех «братьев наших меньших», тоже многоклеточных, даже в какой-то степени тех, кого и родственниками назвать трудно — представителей растительного царства…

За что же это всем нам такие сложности, если самим Всевышним предписано просто и ясно: «плодитесь и размножайтесь»? К чему все эти препоны — подчас почти безумные?..

Так вот, миллиарды лет Природа топталась на месте. Разделившиеся половинки были неотличимы одна от другой. При смене внешних обстоятельств (температуры, состава среды…) выживали немногие, волею случая находившиеся в благоприятных изолятах. Всё та же жизнь продолжала однообразное верчение. Тогда как при сложном, затруднённом условиями слиянии многоклеточных организмов, делении затем перемешавшегося наследственного субстрата, возникало нечто третье — организм, в какой-то степени отличавшийся от своих родителей. Тут-то уже вступал в действие дарвиновский естественный отбор: более приспособленным особям давалось предпочтительное право размножаться далее…

Это, собственно, и есть прогресс.

В человеческом обществе всё ещё намного сложнее. Но в ускорившемся развитии — счёт уже не на миллионы, но на тысячи и даже сотни лет — роль индивидуальных особей, ИНДИВИДОВ, выглядит всё отчётливей.

Эволюция человечества — МИРОВАЯ ИСТОРИЯ — есть движение от коммунальной особи, вязнущей в общинной жизни, к ИНДИВИДУУМУ, свободно осмысляющего и направляющего (в пределах возможного) собственную жизнь.

Действия же исторически активного индивида направляют жизнь многих. МИРОВАЯ ИСТОРИЯ объективно и наглядно, буквально при жизни едва ли не каждого поколения, убыстряет свой бег.

Завидовать ли внукам и правнукам нашим — как завещал наш русский классик? Возможно. Но не убеждён. ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ, НАСТУПАЮЩИЙ СТОЛЬ СТРЕМИТЕЛЬНО, ПОГУБИТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, ЛИШИВ НАС НЕОБХОДИМОСТИ МЫСЛИТЬ — ГЛАВНОГО ПРЕИМУЩЕСТВА НАШЕГО БИОЛОГИЧЕСКОГО ВИДА!..

Забудем о грустном… Половое размножение обеспечило возникновение ИНДИВИДУАЛЬНЫХ (при самой незначительной вариабельности поначалу) особей — вследствие чего только и возможен отбор, закономерно обеспечивающий последующее вздымание. Мне это нетрудно видеть даже на примере собственного обширного клана — в сплетении десятка этносов — семитов, славян, тюрков, европейцев нордического и романского происхождения. В двух десятках благополучно проживающих моих непосредственных потомках (дети-внуки-правнуки) прямо-таки выпирает разнообразие обликов, характеров, предпочтений…

Естественному отбору в последующем будет чем заняться.

На нынешнем этапе эволюции Homo sapiens— вид рода Homo, из семейства гоминид в отряде приматов — высшая точка продолжающейся эволюции, всего природного и, затем, СОЦИАЛЬНОГО отбора.

И при таком рассмотрении человеческая история — естественный и неизбежный ПРИРОДНЫЙ процесс — следствие общей эволюции всей живой природы.

II.

Всякая эволюция есть процесс НАКОПЛЕНИЯ ИНФОРМАЦИИ — прежде всего, генетической: от прокариотов к эукариотам, далее к многоклеточным — от простейших беспозвоночных до млекопитающих и человека.

А если переставить местами части равенства? Накопление информации — вот он, искомый механизм любой эволюции, также и социальной.

Эволюция психики тоже в этом ряду: от простейших рефлексов через инстинкты — к сознанию, присутствующему в той или иной мере у разных видов, и — МЫШЛЕНИЮ.

Неизбежность возникновения мышления — а с ней и социальной жизни, культуры, технологий, науки — подтверждает сама человеческая История, представляя нам последовательность грандиознейших экспериментов, на которых так избирательно и редко останавливается внимание историков.

В эпоху Великих географических открытий европейцы обнаруживали на уединённых островах мирового океана, в труднопроходимых джунглях, в едва населённом приполярье изолированные туземные общины с разными по развитию, но сходными социальными отношениями, сходными же орудиями труда, боевым и охотничьим оружием, домашней утварью, средствами передвижения…

Хомо сапиенс, распространившийся по всей планете, — единый биологический вид. Я встретил гренландского эскимоса (по его уверению, единственного во всём Мюнхене), водителя мюнхенского автобуса, создавшего благополучную семью с эфиопкой…

Этносы, внешне специфичные, вполне идентичны животным популяциям одного и того же вида.

Примитивность пусть самых примитивных первобытных языков не мешала им быть эффективным средством передачи насущной информации применительно условиям, быту.

Повсюду возникали верования, а затем и системы религиозных взглядов. Неизбежно возникало социальное разобщение — создавались предпосылки для утверждения личной (затем и наследственной) власти…

…Вот и появляется важнейшее в нашем повествовании понятие — ЛИЧНОСТЬ.

При открытии Нового Света обнаружилось несомненное сходство империй инков и ацтеков с уже ушедшими в прошлое державами Ближнего Востока — тогда как не только «Старый Свет» открыл «Новый», но и «Новому» открылся абсолютно неведомый «Старый» — оба развивались в совершенной изоляции один от другого. При этом — похожие города-государства по обе стороны океана, империи, пирамиды (ацтекские, повторяющие форму первых египетских пирамид)…

Значит, не случайность? Значит — ЗАКОНОМЕРНОСТЬ! Человеческая история — природное, планетарное явление!

Мировая история — непрерывная цепь очевидных экспериментов и сама она в целом — вполне результативный природный эксперимент.

В Тауантинсуйу (как и в Египте фараонов) реализовался уже классический социализм: государственная собственность, имущественное уравнение при ЖАЛОВАНЬЕ (от — «жаловать») труженикам — при некотором даже социальном воспомоществовании по старости.

Современная Сев.Корея представляет совершенно такую же классическую структуру.

Закономерен чиновничий аппарат управления при абсолютной власти: фараон, Великий Инка, Верховный владыка ацтеков…

Сыновья и дочери последнего вполне «акклиматизировались» в заокеанской метрополии в качестве рядовых испанских дворян. И в этом тоже свидетельство продолжающейся СОЦИАЛЬНОЙ эволюции и адаптации.

Человеческая психика (в отличие от генетики) чрезвычайно пластична. При жизни одного-двух поколений наглядно преобразились менталитеты японцев («только что» таких воинственных), немцев (с их нынешней умопомрачительной толерантностью), жалких местечковых евреев, преобразившихся в израильтян — государственников и воинов…

Анатомический субстрат человеческого мозга не изменялся качественно на протяжении тысячелетий. Пресловутые «еврейские мозги» принципиально такие же, как и готтентотские, папуасские…

Эволюция применительно к человеческому обществу именуется прогрессом. С тех пор, как процесс накопления информации сместился из генетики в психический мир, эволюция обрела невиданное ускорение…

Но не следует напрямую отождествлять информацию и — знание, умение. Интеллект человека не просто сумма знаний, а его самосознание напрямую не связано с обилием сведений или, по Марксу, с «производственными отношениями». С уверенностью мы можем говорить лишь о том, что с «сотворения мира», с момента перехода от дикости к цивилизации все большую значимость в общем ходе истории приобретает индивидуальное поведение человека, его свобода.

Социальный прогресс предполагает не только развитие генетических особенностей человека, но, прежде всего, исторически развивающееся осознание им собственного индивидуального бытия.

III.

Всякое прикосновение к истории есть произвол. Самый объективный историк, добросовестно украшающий исписанными листочками ветвистое хронологическое древо, не склоняющийся ни к отрицанию, ни к восхвалению, ни к патриотическому ражу, ни к самоуничижению, тщательно устраняющий, точно в страхе перед криминальной полицией, всякие следы своего присутствия, — даже подлинный ученый (Эдуард Гиббон, Теодор Моммзен, Арнольд Тойнби, Сергей Михайлович Соловьев…) повинен в главном: в отборе событий и уже одним этим — в невольной их оценке.

Невозможно объективно исследовать, оценивать явление, оставаясь внутри событий, даже не пытаясь приподняться над ними. Объективность возможна лишь при взгляде со стороны, предпочтительнее — сверху. Оценка требует сопоставлений, сравнений — того, чему никак не внимают самодеятельные запечные «историки».

Это как если бы невылупившийся цыплёнок попробовал разобраться в том, что ему самому, конечно же, ближе, чем другому — вне скорлупы…

Иначе говоря, в безбрежном океане фактов, событий, явлений надо бы как-то определиться…

Что, если не заглядывать внутрь — в сокровенные механизмы процесса?..

С развитием системотехники, обслуживающей многоуровневые структуры, в философский обиход вошло новое понятие — «черный ящик». Впрочем, оно обслуживало логическое размышление и тогда, когда не обрело еще своего названия. Для того, чтобы распознать недуг, не вскрывают пациента… Врач предлагает сдать анализы. Надо посмотреть, что входит в организм и что из него выходит. Сопоставив результат с исходными данными, получаем представление о скрытом от нас процессе.

В исторической науке это единственная возможность извлечь, точно математический корень, критерий прогресса, — иначе говоря, получить представление о том, что служило преобразованию обществ и человечества в целом в его/их нынешнее состояние, а что тормозило и даже отбрасывало назад…

Так что же «на входе» в человеческую историю? Свою «Историософию», я начал с «жития» Адама и Евы — этой великолепной метафоры допотопного ВОСПРИЯТИЯ мира…

Каким же был подлинный «Адам»? Первобытной особью, немыслимой вне своей общины, с сознанием, вполне определяемым как коммунальное.

Тогда как современный человек так или иначе, в той или иной степени — индивидуалист, личность.

Здесь есть над чем поразмыслить…

Меня чуть ли не смалу занимал вопрос: почему китайцы не открыли Америку. В данном случае понятие «америка» расширилось для меня от названия континента до метафорического значении: «…не открывает америку» — о примитивном суждении.

История — это, в первую очередь, производственная эволюция: открытие топора, колеса, рычага, мельницы, огня, свойств глины, камня, цемента, выплавка меди и железа, культивирование и приготовление в пищу бобовых и зерновых, приемы хранения и перевозки пищи, эволюция товарно-денежных отношений, юридических законов, права и суда, разделение языков, развитие наук, технологии и ремесел…

Марксистский взгляд на Историю как некий «материальный процесс» не вяжется, однако, с реальной эволюцией человечества. В своей объёмной работе «Историософия» (М. 1993 г.) я рассмотрел вполне сопоставимые исторические величины в их развитии — европейскую цивилизацию и китайскую, фактически не соприкасавшихся на протяжении тысячелетий.

Вот решающие выводы в самом кратком изложении.

В эпоху, именуемую историками Новым временем, Поднебесная империя в важнейших промышленных открытиях решительно опережала Европу:

— в изобретении нагнетательного насоса — на 18 столетий, а цепного — на 15;

— ветряного колеса, веялки, поршневых воздуходувных мехов для металлургических целей, шлюзовых ворот — на 14 столетий;

— дробильной мельницы, применяемой в горной промышленности, машин для обработки тканей, висячих мостов — на 13 столетий;

— в получении чугуна — на 12;

— в применении упомянутых выше воздуходувных мехов, но приводимых в движение водой, в глубоком бурении — на 11 столетий;

— в изобретении тачки, а также аппарата для проекции «движущихся рисунков» (предтечи кинематографа) — на 10 столетий;

— водяной дробильной мельницы — на 9;

— карданной подвески — на 8;

— многоарочных мостов — на 7;

— пороха — на 6;

— цепного ткацкого станка, коленчатого вала, часового механизма и другого — на 3-5 столетий…

Подумать только. Запад на 11 столетий отставал от Китая в использовании парусов и изобретении магнитного компаса, на два — в применении его в мореплавании; до изобретения огнестрельного оружия китайцы опережали на 13 столетий Запад в применении арбалета, но и в применении пороха в военном деле шли с опережением в 4 столетия; это они пользовались бумагой за тысячу лет до ее появления в Европе, более чем за полтысячи лет до немца Гуттенберга отпечатали с деревянных клише первую в мире книгу («Цзинь ган цзин», буддийская сутра, ныне хранящаяся в Британском музее) и стали печатать наборным шрифтом за 400 лет до его применения на Западе…

При таком, казалось бы, активном опережении Китай мог выступить в тот момент в роли великой индустриальной державы, стать пионером назревавшей промышленной революции — с несравненно большим на то историческим правом, чем крохотная, в сравнении с ним, Англия и уж еле заметная на карте мира Голландия…

Но — из примера Китая видно, что можно знать порох и не создать сильной армии, знать компас и не открыть Америки, знать книгопечатание и не создать общественного мнения…

Суть мировой истории отнюдь не в развитии технологий (во всяком случае, не только в этом, как настаивает цитируемый А. Липовецкий), но — в эволюции от коммунальной человеческой особи к индивидуальной личности.

Так вот, свободный и полноправный член общества, который, подобно ещё гражданину греческого полиса, действовал бы в качестве автономной правовой и социальной единицы, в Китае ещё четверть века назад (Мао, «культурная революция» и т.п.) был фактически неизвестен.

Почему?

«Коллектив» — это основная ячейка, из каких построено китайское общество. Любой в Китае принадлежит к какому-либо коллективу, и эта принадлежность — чуть ли не второе гражданство: когда какого-либо китайца встретят вне дома и вне рабочего места, его скорее спросят «из какого вы коллектива?», чем «как вас зовут?».

Ещё совсем недавно (а в глубинке и по сей час) именно коллектив решал (решает), может ли кто-либо купить, скажем, велосипед.

Подчас так же сообща решается, стоит ли женщине заводить ребенка…

Все это за тысячелетия своеобразно отразилось в самом китайском языке. Отчего такие близкие, казалось бы, слова — «человек» и «люди» — разного корня?..

И это феномен не только русского языка. По-английски — «мэн» и «пипл», на латыни — «гомо» и «популис», на древнегреческом — «антропос» и «демос»…

Народ — не просто людское множество, «человеки» —  это нечто качественно иное. Человек — люди, коллектив — общество — толпа, человек — индивид — личность, — все это разнокорневые слова, отражающие вовсе не столь уж близкие по смыслу, а подчас и просто несовместимые понятия (например, «личность» и — «толпа», «людская масса»).

Тогда как по-китайски жэнь — человек, жэньмэнь — люди, народ…

Каждый — лишь часть целого, и только.

Имеют ли отношение эти рассуждения о китайцах, о том, почему не они открыли «америки», к нам, евреям? Имеют — самое изрядное, непосредственное и актуальное.

Европейская история в Новое и Новейшее время нагляднейшим образом и в кратчайшие сроки смоделировала весь путь человека и человечества — от коммунальной особи к индивидуальной личности. Именно этническое, государственное, социальное многообразие, обилие противоречий, конфликтов на таком «неблагополучном» Западе содействовало формированию личности; тогда как относительное однообразие Китая способствовало укреплению общины.

Дмитрий Быков:

«Римская империя, в отличие от завоевания варварских территорий, довольно мягко обошлась с греками ввиду уважения к их культуре. Может ли Россия рассчитывать на какой-то вес в глазах западного мира, или это сейчас уже никого не волнует? Обойдется также мягко ли с нашей культурой Китай?»

Я не думаю, что Китай завоевывает. Я солидарен с Марксом Тартаковским, который говорит, что китайская культура не экспансионистская, иначе Китай давно бы завоевал мир, она такая замкнутая скорее. Или это тихое завоевание, мягкая сила…»

IV.

Итак, «америку» (и в широком понимании слова) китайцы так и не открыли. Цивилизационные преимущества оказались у европейцев — таких разобщённых и «бескультурных» в понимании самих китайцев.

Почему? Этому посвящены многие мои работы (в периодике и сети), моя объёмная «Историософия»… Оказывается, именно этническое, государственное, социальное многообразие, обилие противоречий, конфликтов на таком «неблагополучном» Западе содействовало формированию личности; тогда как относительное однообразие Китая способствовало укреплению общины.

Итак, история человечества — ЭВОЛЮЦИЯ ОТ ОБЩИННОЙ (КОММУНАЛЬНОЙ) ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ОСОБИ — К ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ЛИЧНОСТИ, ОСОЗНАЮЩЕЙ И НАПРАВЛЯЮЩЕЙ (В СИЛУ ВОЗМОЖНОСТЕЙ) СВОЁ БЫТИЕ.

От общинного сознания к индивидуальному мышлению — вот суть и смысл мировой истории.

Кажется — всё очевидно… Не тут-то было!

Карла Маркса попросили выразить суть «Капитала» в одной фразе. Он ответил:

«Ликвидация частной собственности».

Лев Толстой — Столыпину (июль 1907): «…Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею».

Пётр Столыпин — Льву Толстому (октябрь 1907):

«…Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие «собственности» на землю у крестьян создаёт всё наше неустройство. Природа вложила в человека некоторые врождённые инстинкты, как-то чувство голода, половое чувство и т.п. и одно из самых сильных чувств этого порядка — чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землёю. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нём врождённого чувства собственности, ведёт ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств…»

Всеволод Гаршин (писатель) установил на полях своих имений сдельную оплату. Результат поразил его: мужики стали работать меньше. У них было представление, сколько им надо на день, вырабатывали это быстрее, чем раньше, и прекращали работу. Накопление их не интересовало…

Вот, по сути, коммунистический идеал.

Дмитрий Быков:

«Запад — это идея экспансии, а Восток — идея сдержанности, закукливания. Была в своё время замечательная работа Маркса Тартаковского — человека, который сейчас пишет массу гадостей и глупостей, в частности обо мне (речь о разнице политических взглядов: — М.Т.), но когда-то писал очень хорошо. Он написал замечательную историческую работу «Почему китайцы не открыли Америку?». Есть цивилизации, направленные на экспансию, на открытие нового, а есть — на самозащиту, на концентрацию, на архаику. Вы вспомните, как в Японии абсолютно не дозволялось чужестранцу туда попадать, и они не могли никуда уехать. До XVIII века тянулась история, да и в XIX веке эта бодяга по большей части продолжалась. Это привело к страшной концентрации национального духа и, по сути, к самоизоляции… Есть один интересный нюанс: начиная с эпохи модернизма, который весь, очень возможно, был одной большой обманкой (такую крайнюю точку зрения высказывает не только не очень умный Илья Глазунов, но и чрезвычайно умный историк Маркс Тартаковский), стали с грибной скоростью плодиться люди, почитавшие расхождение с современностью невыносимо дурным тоном…»

Евгений Майбурд («Введение в историю экономической мысли». «Наука». М., 1993):

«В «Капитале» не найти слов «коммунизм» и «социализм». Однако там есть несколько высказываний об этом. Не меньше двух раз в томе 1 и, кажется, однажды в томе 3. Все они звучат одинаково и сводятся к следующему нехитрому тезису: когда частная собственность будет уничтожена (а с нею анархия рынка), общество сможет рационально планировать все общественное производство и распределять все ресурсы. Это и есть его «научный коммунизм».

Есть ли здесь место для индивидуального бытия? Человек, лишённый частной собственности — «голый на ветру».

V.

Для Маркса, Энгельса, Ленина не было сомнений: уничтожить капиталистические производственные отношения, избавиться от «власти денег»…

По Щедрину: «История прекратила движение своё»…

Окончательный крах самой этой социалистической идеи был предрешён безжалостным сталинским террором 1937 г. Сталин был взбешён этим грузом, засевшим в его собственной голове. «Идиотизм сельской жизни» — эта идиотская марксистская истина, подкреплённая настойчивостью т.н. героев гражданской войны: «для чего-де мы побеждали буржуев и кулаков?», понудили Сталина провести коллективизацию, обернувшуюся голодными ужасами и бунтами, угрожавшими власти и ему лично. Страна нуждалась в реальном руководстве, а не в разгуле безумных идей.

Предвоенный сталинский террор был направлен против Ленина да и Маркса (скрытно), против Троцкого впрямую — против пропагандируемой идеи «перманентной революции». Сталину, предвидевшему войну, реальному и практическому руководителю страны, важно было хоть как-то расчитывать на союзы против победоносного диктатора Германии.

При соблюдении идиотской доктрины, любезной профессиональным революционерам всех стран (интересная профессия, между прочим), ни к чему другому не годным — доктрины Коминтерна, ни о каком союзе с Черчиллем, с Рузвельтом не могло быть и речи. Коминтерновский лозунг «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!» противоречил самой сути союза с кем бы то ни было.

Подавляющее большинство коминтерновцев были троцкистами-ленинцами. Они, прижившись в лучших московских гостиницах в ожидании очередных лавров после победы в гражданской войне, напрямую спровоцированной Лениным («Превратим войну империалистическую в войну гражданскую»), истребившей население почище обеих (!) мировых войн, поняв, наконец, что их ждёт в сталинских застенках, прыгали из окон своих комфортных апартаментов…

VI.

Впервые мою рукопись готов был опубликовать Политиздат. (См. «План выпуска литературы» за 1985 г. 180 тыс. экз.; реклама за № 135).

Редактор изд-ва Тамара Ив. Трифонова настаивала, однако, чтобы «эволюция от общинной особи к индивидуальной личности» привела бы автора к личности «коммунистической».

Это шло вразрез со всем смыслом текста — и я наотрез отказался от такой правки рукописи. Редактор была возмущена моим заявлением:

«Коммунизм, возможный лишь в первобытном прошлом человечества, был бы поистине концом Истории».

Редактор — мне:

«Наше партийное издательство оказывает вам доверие. Вы — не доктор, не кандидат исторических наук. Вы даже не член партии. И позволяете себе в этих стенах подобные заявления!..»

Ну, никак не мог я потрафить мудрой Тамаре Ивановне.

Затем рукопись (в изрядном сокращении) была предъявлена «Новому миру».

Анатолий Стреляный, зав. отделом публицистики, с брезгливостью посмотрел на незнакомого автора, указал на кипу рукописей на столе и предложил позвонить не раньше, чем через месяц-другой.

С тем я и ушёл. Но был разбужен телефонным звонком тогда же, ближе к полуночи. Анатолий Ив. потребовал, чтобы я утром явился в редакцию, ознакомился с его сокращениями и завизировал текст, предлагаемый в ближайший новомирский номер…

Увы, «ближайшими» (при постоянных извинениях Анатолия Ив.) оказались с десяток журнальных номеров. Главред «Нового мира» Сергей Залыгин, тогда только что сменивший на этом посту Твардовского, был занят почти исключительно «патриотическим делом» — переброской стока сибирских рек для орошения казахских степей. Кардинально противился этой «антирусской идее» («через мой труп» и т.п.), публиковал преимущественно «деревенскую» — как прозу, так и публицистику.

Послал рукопись в «Вопросы истории». Тут же получил чрезвычайно комплиментарный и вполне обнадёживающий звонок от главреда «Вопросов» Ахмеда Ахмедовича Искендерова (крупнейший востоковед, член-корр. РАН)…

И второй звонок — через, примерно, полгода:

«Извините, ничего не могу поделать. Член редколлегии Кантор решительно против автора без степени, даже без диплома. Ещё раз — извините великодушно».

А.А. Искендеров передал рукопись в издание АН — «Проблемы Дальнего Востока», где она в сильном сокращении под заголовком «На весах столетий» была опубликована в №№ 6’89 — 1 и 2’90.

Публикация в академическом издании была замечена изд-вом «Прометей», где книга была издана в полном объёме (редактор В.И. Батурин, рецензенты Б.Я. Ставиский, д-р истор. наук, проф. РГГУ, А.Н. Чанышев, д-р философии, проф. МГУ):

«ИСТОРИОСОФИЯ, Мировая история как эксперимент и загадка» (М. изд-во РГГУ «Прометей», 1993, 333 стр. увеличенного формата; на титуле: «Рекомендовано ГК РФ по высшему образованию. Федеральная целевая программа книгоиздания РФ»).

Уместно завершить выдержкой, многое объясняющей:

«Северные записки» были, как все толстые русские журналы, журналом не только литературным, но и общественно-политическим… Близким другом редакции был Григорий Адольфович Ландау. Природа наделила Г.А. блестящими дарованиями, но жизнь жестоко насмеялась над его даровитостью: то немногое, что он написал, мало до кого дошло и мало на кого произвело должное впечатление. Помню, с каким захватывающим волнением читал я в галицийском окопе только-что появившуюся в «Северных записках» статью Ландау «Сумерки Европы». В этой замечательной статье было уже в 1914-м году высказано многое, что впоследствии создало мировую славу Освальду Шпенглеру. Появившаяся в берлинском издательстве «Слово» в 1923-м году под тем же заглавием большая книга Г.А., полная интереснейших анализов и предсказаний, также прошла незамеченной в эмиграции. Мои хлопоты о ее переводе на немецкий язык ни к чему не привели — и это в годы, когда на немецкий переводилось все, что попадалось под руку.

Причину этой литературной неудачи Г.А. надо прежде всего искать в том, что он был чужаком решительно во всех лагерях…

Что говорить, советский конформизм вещь страшная. Но пример Ландау учит тому, что требование конформизма было не чуждо и нашей свободолюбивой интеллигенции. Чужаков, не исполняющих ее социальных заказов, она безжалостно заклевывала».

Федор Степун. Бывшее и несбывшееся. (London 1990, т. 1, с. 301-302).