Семён Талейсник: Доцентский финал

Loading

Так уж случилось, что два изрядно постаревших преподавателя советских медицинских институтов, оба хирурги с большим практическим стажем работы, каждый день приходили в городской сквер города Холона, одного из красивейших городов в центре Израиля и садились на облюбованную ими скамейку, расположенную в тени незнакомых им деревьев.

Доцентский финал

Семён Талейсник

Они приехали в страну 2-3 года тому назад издалека, из другого мира, с иной ментальностью. И даже там, на той бывшей их Родине, они жили и работали далеко друг от друга, в разных республиках. Один в Украине, другой в Узбекистане. И один, и другой не были религиозными евреями, плохо, мягко говоря, были знакомы с еврейскими традициями, в чём не было их вины, а так сложилась жизнь их семей, растерявших своё еврейство в коммунистическом вертепе. Обычные «русские» евреи, воспитанные в совке и глубоко и прочно укоренившиеся в русскую культуру с родным для них великим русским языком.

Они были тёзками, с типичными еврейскими именами, которые у стариков звучат как-то по детски, а их возраст колебался вокруг цифры 70, причём один только подбирался к ней, а другой уже перевалил через неё. Тот, что помоложе, более трёх десятков лет был доцентом кафедры нейрохирургии Донецкого медицинского института, а тот, кто постарше, примерно столько же — доцентом кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии в узбекском городе Андижане.

Каждый из них видел много горя, слёз и боли, знал, какого цвета, запаха, а порой и вкуса, человеческая кровь, когда она случайной каплей либо струёй попадала на маски, на лица или губы из раскрытых ран с зияющей плотью. Не раз смерть оказывалась сильнее. Но им было знакомо и торжество выигранных побед в единоборстве с болезнями, излеченными хирургическим скальпелем в их руках.

Старший из них успел повоевать, защищая страну и могилы предков не одного поколения евреев, живших сотни лет в черте оседлости в Украине, и восемнадцатилетним солдатом буквально пролить свою кровь и лишиться части бедренной кости.

С укороченной почти на 12 см ногой, хромой, он всё же окончил медицинский институт в Узбекистане, куда эвакуировались его родители, и куда он, после госпиталей, инвалидом войны, приехав к родителям. Там он женился и остался жить и работать хирургом. Злая судьба вновь подстерегла его и подвергла ещё одному нелёгкому испытанию, когда спустя несколько лет полиомиелит оставил хирурга навсегда сидячим, с неподвижными и даже порой мешавшими ему ногами. Так что, укорочение одной из них уже не имело никакого значения — вот такая ирония судьбы.

Но и это не сломило его. Жена и дети окружили отца заботой и облегчали его бытовые проблемы, а коллеги помогли ему выстоять и остаться в строю как хирургу. Благодаря их усилиям и поддержке, он перешёл от хирургической практики к теории её преподавания в медицинском институте. Его сила воли и активная жизненная позиция не позволили ему стать инвалидом в буквальном смысле этого слова. Работа, семейные заботы — он со всем справлялся и не спешил становиться совковым пенсионером. А затем уехал с женой, дочерью и собакой в Землю Обетованную. Сын остался со своей русской женой на хорошей престижной работе в Москве, а дочь, получив лицензию, работает психиатром в Израиле.

Его собеседник по скамейке был не просто случайным знакомым, а вполне законно прикреплённым помощником, оказавшимся по иронии судьбы тоже доцентом. Отработав положенные три года после института в Караганде и не пройдя почему-то по конкурсу в аспирантуру Ленинградского и Московского институтов нейрохирургии, он после первичной специализации в Тбилиси по выбранной им узкой специальности, вернулся в Винницу, где проработал пару лет общим хирургом в районной больничке. Затем прочёл в газете приглашение на работу нейрохирургом в тогда Сталино — ныне Донецке, уехал туда и остался на 40 лет в шахтёрском краю —беспокойном, но полноценном круговороте жизни. Защитил кандидатскую, не пробился сквозь невидимый, но эффективный барьер, защищавший его — еврея — от защиты докторской, он после 35 лет преподавания в институте на кафедре нейрохирургии, вслед за детьми уехал на постоянное жительство в Израиль.

Дочь, помыв немало туалетов и подъездов в домах старожилов, стала бухгалтером, поскольку диплом инженера-кибернетика Московской Плехановки не был признан. А сын, врач-невропатолог, познав творческий труд сторожа и санитара, сдав с третьего раза экзамен для подтверждения якобы неполноценного совкового диплома и работает врачом-реабилитологом. Уже является дипломированным специалистом.

В обязанности доцента по уходу за своим клиентом входило обеспечение передвижения инвалида в коляске в пределах ближайших мест отдыха с обилием свежего воздуха и прелестей окружавшей их природы. Получая пособие по старости, он имел право заработать ещё определённую сумму, за счёт тех нескольких часов в день, которые доценты проводили вместе. Но главным стимулом даже к такой, далеко не обычной и не престижной для доцента работы, являлось неизбывное, привычное желание трудиться, заниматься хоть чем-нибудь, коль скоро сохранились ещё силы и желание. А, тут такое везение с подопечным — врачом, хирургом, да ещё, как и он, доцентом.

Доцент по уходу приходил в назначенное, оговоренное обоими и удобное для обоих, время, и поднимался на пять ступенек в квартиру подопечного доцента на первом этаже. Из-за этих пяти ступенек для спуска коляски был сколочен из толстых досок, оставшихся от багажного ящика, съёмный пандус. Это была трудная часть работы для немолодого доцента. Тем более, что поясница уже давала о себе знать первыми признаками выпирающего диска. Но кто тогда думал об этом. Только не нейрохирург, который за четыре десятилетия оперировал эти диски несметное количество раз.

После выезда коляски с сидящим в ней инвалидом, пандус относился или с трудом отволакивался на отведенное для него в квартире место, а по возвращении с прогулки всё повторялось. Помочь пересесть с постели в коляску было легче, тем более, что коллеги помогали друг другу. Конечно, помощь от молодого здорового мужика была бы более действенна, даже более красива по ловкости движений и сноровке, но зато последующая часть — общение коллег — не могла быть столь удачной при ином раскладе.

Держась руками за поручни коляски, и опираясь на них, возница убивал сразу двух зайцев. Он обеспечивал поступательное движение коляски в нужном направлении и разгружал свой позвоночник, создавая вытяжение в поясничном его отделе. Особенно во время остановок. После объезда всех запланированных пунктов — поликлиники, библиотеки, какой-нибудь лавки или магазина — экипаж доцентов, наконец-то, добирался до искомой скамейки, и тогда начиналась основная часть ежедневных прогулок.

Это были воспоминания, откровения, обсуждения, обнаружение аналогий, споры, беседы на различные темы с выяснением точек зрения каждого и особенно — профессиональные разговоры с горькой оценкой нищенского уровня отечественной медицины. В общем, всё то, что не могло быть более интересным и увлекательным в ином составе участников. И в этом повезло каждому из них и помогало преодолевать новый статус двум бывшим доцентам в новой стране, хоть и своей по истории и судьбе, но и пока ещё чужой по языку, менталитету, обычаям, неприятию пришельцев из другого общества.

Предаваясь воспоминаниям о прожитой жизни, из которой в памяти каждого из них, помимо пережитых радостей и успехов, хочешь не хочешь, внезапно всплывали незаслуженно перенесенные обиды и ограничения в продвижении по службе, сопровождавшие их всю жизнь, хоть и стали они доцентами. Это был тяжёлый и тернистый путь, временами унижавший их человеческое достоинство, путь, которым прошли и их родители, но не захотели повторить их дети. А они не желали, чтобы такой же была жизнь внуков. И потому они выбрали для себя, хоть и обеспеченную, но всё же нелёгкую старость в надежде на достойную жизнь будущих поколений в своей стране.

Одновременно с помощью своему коллеге, другой доцент попытался совместить прогулки со стажировкой по специальности для получения лицензии на право врачевания, неожиданно завершившуюся вполне успешно, получением временной, а затем и постоянной лицензии.

И доцент-помощник стал общим врачом в Израиле, и даже смог устроиться на работу в частных клиниках, в качестве дешёвой рабочей силы — дежурным врачом. Эта радость была омрачена расставанием с подопечным коллегой, чем они оба совершенно искренне горевали. Пришлось передать свои полномочия другому доктору, хотя и не доценту и даже не хирургу, а стоматологу. Доценты же сохранили друг о друге добрую память.

Ставший снова врачом, доцент поработал с грехом пополам четыре года на подхвате в различных ипостасях. Достаточно натерпелся и обоснованных, а порой и напрасных унижений и попрёков в незнании языка, вызывавших недоверие и высокомерие со стороны части врачей-израильтян, пациентов и их родственников. Хотя в определённых ситуациях без лишних слов на плохом иврите выручал первых и помогал вторым.

В 70 с лишним лет бывший нейрохирург перенёс нейрохирургическую операцию по удалению выпавшего, наконец, диска, прошедшую с осложнениями, как и положено, как это всегда случается с пациентами-врачами, и на том прекратил свою трудовую деятельность в качестве врача.

Оба доцента — бывший подопечный и его помощник — долго ещё перезванивались по телефону, живя в разных городах, узнавая, как проходит остаток жизни, и поздравляя друг друга с памятными датами. Потом новая болезнь не пощадила парализованного старика и он умер от злокачественной опухоли. А его бывший коллега, пока ещё живой, написал эти воспоминания. Так, ретроспективно, выглядит доцентский финал.

Print Friendly, PDF & Email

13 комментариев для “Семён Талейсник: Доцентский финал

  1. Живой и трогательный рассказ. А жизнь течет… и утекает. Но и светлые воспоминания — таам (h)ахаим — придают ей вкус, немножко терпкий, но все равно сладкий. Будьте благополучны, уважаемый Семен.

    1. Спасибо, милая Сильвия, за Ваши тёплые слова и понимание. Желаю всего доброго.

  2. Спасибо за рассказ, уважаемый Семён! С подобными судьбами сталкиваюсь в Германии. Это трагедия, когда энергию, знания и желание работать перечёркивает эмиграция и плохое знание языка, помноженные на возраст.

    1. Уважаемый Лев! Кроме благодарности за добрые слова и признание аналогий, мне писать больше и не стоит.
      Спасибо.

  3. Дорогой Семен!
    Написал большой комментарий, но не смог преодолеть «секретный код», а писать заново текст лень. Спасибо Вам за прекрасный и честный рассказ!

    1. Мне очень жаль, уважаемый Ефим, что написав большой коммент, Вы не смогли преодолеть маленькийц код… Зная возможные ошибки и сбои, я всегда пишу комментарий на листочке ВОРДа, а потом, пройдя все препоны, вставляю в рамку.. Но для этого тоже нужно усилие, а «лень» оставила без Ваших слов.
      Но за желание и за то, что написано, спасибо большое.

  4. И Вам, Григорий, тоже спасибо за понимание и мнение.

  5. И жизнь, и слезы, и любовь… Был такой фильм. И это может быть эпиграфом к вашему искреннему неприхотливому рассказу. Ах, как грустно все в этом мире устроено… Кто спросил — «у вас нет другого глобуса?»

    1. Да, уважаемая Ася, это был оптимальный вариант занятости и помощи, совпавший с неподдельным интересом общения, воспоминаний и переосмысления прожитого и пережитого. Время пролетало быстро и мы вдруг осознавали, что пора останавливаться и переносить продолжение беседы на завтра… Но остановить естественных ход событий мы расстались, вначале временно, а потом и навсегда. Всё же ранения и болезни его догнали…А я пока живу и всё вспоминаю. Как говорят, долго жить интересно.
      Спасибо Вам за участие и добрые слова.

    2. Нам обоим, уважаемая Ася, можно сказать повезло и в помощи и в совпадении интересов и тем для их обсуждения. Было двум хирургам о чём посудачить. О прожитых годах и о пережитых превратностях судеб. Жить долго интересно, но не легко, когда довлеет груз физических и психологических проблем. Вы правы, перечисляя «И жизнь, и слезы, и любовь…». Глобус Израиля весьма непростой и мы его вряд ли успеем обойти, да и не стоит. Надо довольствоваться сегодняшним днём. А что не успевали обсудить, переносили на завтра. А потом расстались на время, а получилось навсегда. Теперь только воспоминания, но не всё было в них грустно, ибо смеялись над тем, что было некогда смешно…
      Спасибо за участие и добрые словаю

  6. Прелесть. Жизнь. Спасибо.

Обсуждение закрыто.