Дело врачей на страницах Портала. Дайджест

Loading

Подборка публикаций на Портале, посвященных «делу врачей».

Дело врачей на страницах Портала

Дайджест

Ко дню смерти И.В. Сталина, 5 марта 1953 года, приурочена подборка публикаций на Портале, посвященных «делу врачей». К этой теме обращались многие наши авторы, а в их числе были и жертвы, и свидетели тех трагических событий, отделенных от нас уже более чем шестью десятилетиями.

В дайджест вошли работы, которые печатались в журналах «Заметки по еврейской истории» и «Семь искусств», альманахе «Еврейская старина», журнал-газете «Мастерская», а также публикации на форумах и на сайте в его самую раннюю, дожурнальную пору.

Подборка упорядочена согласно хронологии публикаций.

«Леонид Лейках: Холодная зима 53 года»

По воспоминаниям Ф. Бурлацкого Хрущев рассказывал не раз, и всегда одно и тоже (вне всякой связи с «делом врачей» и поэтому непредвзято): «Когда Сталин умирал, мы, члены руководства ЦК, приехали на ближнюю дачу в Кунцево. Он лежал на диване. В последние месяцы своей жизни Сталин редко прибегал к помощи врачей, он их боялся. Берия его, что ли, напугал или сам он поверил, что врачи плетут какие-то заговоры против него и других руководителей. Поль-зовал его нередко майор из охраны, который был когда-то ветеринарным фельдшером». Это можно дополнить рассказом Судоплатова, вызванного к Сталину в конце февраля 1953: «Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно поредели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он произносил слова как бы через силу …»

«Виктор Снитковский: К вопросу о депортации евреев в СССР»

Разобраться с истоками «дела врачей» стало для бывшего политзека Я.Я.Этингера настоятельной задачей. В 1970 году ему удалось встретиться несколько раз с бывшим главой советского правительства, членом Политбюро ЦК КПСС Н.Булганиным и выслушать его мнение о «деле врачей». Вот слова Булганина в пересказе Я.Я.Этингера:

«В 1970 году я несколько раз беседовал с Николаем Булганиным. Он рассказал мне, что процесс над врачами, который намечался на середину марта 1953 года, должен был завершиться вынесением смертных приговоров. Профессоров предполагалось публично повесить на центральных площадях в Москве, Минске, Ленинграде, Киеве, Свердловске и других городов. Причем, была составлена «разнарядка», где было записано, в каком городе будет казнен тот или иной профессор. Булганин подтвердил, что действительно намечалась массовая депортация евреев в Сибирь и на Дальний Восток. Булганин, который тогда был министром обороны, получил устное указание от Сталина подогнать к Москве и другим крупнейшим центрам страны несколько сотен военных ж/д эшелонов для организации высылки евреев. Также планировалось организовать «крушения» части этих эшелонов и «стихийные» нападения на них «населения». Главными организаторами «дела врачей» были Сталин, Маленков, Суслов. Часть активных организаторов этого преступления Булганин отказался назвать, но сказал, что они ныне (1970 г.) в числе руководителей страны».

Ясно, что «записка» Лидии Тимашук, кстати, долго пролежавшая у чекистов без движения, была лишь случайным эпизодом. Самых разнообразных доносов в ведомстве заплечных дел всегда хватало. А если было нужно, то их фабриковали «по потребности». Возникновение и проведение всей этой грязной «операции» лежит на совести Сталина и его ближайшего окружения…

«Виктор Балан: Ложь о Лидии Тимашук»

Советская пропаганда нуждалась в героях, и советская пресса создавала их (Стаханов, Островский, Гаганова). Творили и негодяев (им нет числа). Эмигрантская пресса занимается тем же. О героях я умолчу, но двух негодяев назову — Пашка Морозов и Лидия Тимашук. И если правда о невинно убиенном, необоснованно вознесенном и безжалостно оболганном мальчике скрыта в 10-летней давности публикации «Комсомольской правды» (ни на кого Пашка не доносил, слышите, господа журналисты?), то о Лидии Тимашук можно прочесть в любой более-менее объективной книге по теме «Советский режим и евреи», например, «В плену у красного фараона» Геннадия Костырченко. Не писала Тимашук никакого доноса, ни на евреев, ни кого другого. Все слышали?

Почему же на роль советской Жанны д-Арк выбрали ее? В августе 1948 года врач-электрокардиолог Кремлевской больницы Л. Тимашук написала служебную записку чисто медицинского содержания о своем несогласии с диагнозом и лечением важного пациента — Жданова. После его смерти, при вскрытии, ее диагноз подтвердился, а диагноз лечащего врача и консультантов (академика, профессоров) оказался ошибочным. Неприятности тогда для всех были большие, но злого умысла никто не нашел. Даже Сталин не придал большого значения этой записке, и ее отправили в архив, согласно резолюции самого вождя. Когда через 4 года начались аресты врачей Сталин вспомнил о Тимашук, и по его прихоти она была награждена орденом Ленина…

«Виктор Френкель, Виктор Балан, Арье Лондон: О хронологии сталинского террора»

Вот ещё что важно. Перед организацией кампании газетной травли критиков-космополитов (точнее, «театральных критиков-космополитов», так их поначалу звали) в течение примерно года или больше шла кампания весьма характерных газетных фельетонов в центральных газетах. Например, в «Правде», довольно регулярно, примерно в неделю раз, на одном и том же месте, на второй странице сверху, справа, появлялся фельетон обычно на две колонки. Героем фельетона чаще всего был еврей-жулик, чтобы не было сомнений, его фамилия, имя и отчество приводились полностью. (Правда, для объективности, иногда печатались и фельетоны о жуликах других национальностей, не сплошь о евреях). Жулик действовал в обстановке разгильдяйства и ротозейства, полной потери бдительности. В фельетоне всегда противостояли Жулик и Ротозеи. Причём ротозеи как раз были русские. Вот и думай, товарищ, оглянись вокруг, соображай.

Эти три кампании шли одна за другой: сначала газетные фельетоны, потом — критики-космополиты, потом — дело врачей. Но тут вдруг Сталин скоропостижно умер, 5 марта 1953г. Так что о депортации, к счастью, можно только гадать…

«Виктор Снитковский: Его университеты»

Жизнь Якова Яковлевича Этингера (Якова Лазаревича Ситермана) — это концентрат истории евреев СССР. Он родился в семье профессора Лазаря Ситермана в 12 августа 1929 года. Родственники семьи познали сталинский террор, начиная с 30-х годов. В 1941 г. отец и в 1942 г. мать мальчика погибли в минском гетто. Яша бежал из гетто 7 мая 1942 г. и спасся в годы оккупации благодаря нянечке Марии Петровне Харецкой. Ныне ее имя увековечено на Аллее Праведников в Израиле.

Второй этап воспоминаний — посвящен жизни в семье врача Кремлевской больницы — профессора Якова Гиляриевича Этингера. Этингеры усыновили мальчика. Так Яков Лазаревич Ситерман превратился в Якова Яковлевича Этингера. Расследование «Дела врачей» стало важной жизненной задачей Я.Я. Этингера. Важно отметить, что в лапы чекистов Яша Этингер (Ситерман) угодил раньше приемных родителей, но по другому «антисоветскому» поводу.

Биографию Я.Я.Этингера в общих чертах я знал с давних времен. Но в книге пронзительность горчайших воспоминаний сочетается со скрупулезным здравым подходом историка. «Дело врачей» исследовано Я.Я.Этингером от московских архивов Лубянки до архива библиотеки Конгресса в Вашингтоне. Им была изучена советская пресса 1952-1953 годов и пресса западных стран, где были публикации о «деле врачей». Автор воспоминаний встречался с крупнейшими политическими деятелями СССР и Запада того времени. Многократные проверки Я.Я.Этингером ранее описанных событий и собственные находки придают его исследованию особый вес. Он один из первых исследователей, кто держал в своих руках доносы сексотки МГБ Л.Тимашук…

«Яков Этингер: Еврейский вопрос»

Яков Яковлевич Этингер — человек уникальной биографии. В детстве он прошел фашистское гетто в Минске, в юности — сталинские лагеря. Его приемный отец — врач Я.Г. Этингер — был первым (ноябрь 1950 г.) арестованным по «делу врачей и умер под пытками в тюрьме…

— Яков Яковлевич, в своей книге Вы доказываете, что «дело врачей» было лишь преамбулой к советскому Холокосту — истреблению евреев в СССР. Это страшное обвинение… 

— У меня в этом нет сомнений. Мне приходилось встречаться со многими авторитетными свидетелями, в том числе с бывшим членом Политбюро ЦК КПСС и председателем Совмина СССР николаем Александровичем Булганиным, и он мне рассказывал об этих планах Сталина.

— Что же он рассказывал? 

— Я основываюсь не только на его рассказах, но и на архивных длкументах, на воспоминаниях многих людей. А планы были такие. Судебные процессы над врачами — «убийцами в белых халатах», как их называла советская печать, намечались на середину марта 1953 года. И они, конечно, состоялись бы, не скончайся Сталин 5 марта.

— Процессы должны были завершиться вынесением смертных приговоров? 

— Это само собой. Но каких! Врачей профессоров предполагалось публично повесить на центральных площадях в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Свердловске и других крупнейших городах. Нужно было возбудить ненависть народа к евреям вообще. В тех условиях и при неограниченных возможностях партийной пропаганды это было сделать нетрудно…

«Федор Лясс: Заключенные N 42 и N 41»

«17 февраля 1943г. Донесение о казни В.Альтера
Совершенно секретно
Только лично
Заместителю народного комиссара внутренних дел Союза ССР комиссару государственной безопасности 1 ранга тов. В.Н.Меркулову
Доношу, что Ваше распоряжение о расстреле арестованного № — 41 выполнено 17 февраля 1943 года, о чем составлен акт, который при этом направляю с личным делом. Все документы и записи, относящиеся к арестованному № — 41, мною из внутренней тюрьмы и 1 спецотдела изъяты. Вещи сожжены.
Начальникк Куйбышевского областного
управления НКВД, старший майор
государственной безопасности
Огольцов»

Этот тот самый Огольцов, который в 1946 г. дослужился до заместителя министра госбезопасности и в январе 1948 г. по распоряжению Сталина организовал убийство С.М. Михоэлса. Он же фальсифицировал «сионистские корни» для фабрикуемого «Дела врачей -вредителей». С этой целью 10 февраля 1953 г. он дал указание арестовать шестидесятилетнюю М.Е. Вейцман, работавшую врачом Госстраха, сестру первого президента Государства Израиль. Под его личным наблюдением проводились изнурительные ночные допросы старой, больной женщины и издевательства над ней с тем, чтобы она показала о якобы существовавшей связи между ее братом и Михоэлсом во время их встреч в 1943 г. в Америке, и о получении Михоэлсом от ее брата «вражеских установок» и вовлечении ее, М.Е. Вейцман в террористическую деятельность.

После смерти Сталина Огольцов был арестован, но вскоре освобожден и дожил до 1977 года в пенсионной неге и душевном спокойствии.

«Федор Лясс: Кто остановил секиру палача» (часть 2)

Даже на первый взгляд (при том, что заинтересованность и личное участие Сталина во всех карательных делах страны уже доказана документально) все предельно ясно и видно невооруженным глазом. А именно: ОН есть, ОН у кормила власти, ОН руководит страной — все развивается под ЕГО неусыпным контролем в заведенном ИМ направлении: в том числе и по направлению к открытому политическому судилищу над сломленными, но ни в чем невиновными врачами. Н вот …ЕГО нет, ОН отбыл в мир иной, нет ЕГО личного руководства, а значит его ближайшим соратникам из старой гвардии, над которыми уже был занесен карающий меч, можно вздохнуть свободнее, а заодно и освободить ни в чем неповинных людей, которых ОНИ лично знают, как честных людей, высококвалифицированных специалистов, пекущихся об ИХ здоровье. Тем более что в мире зреет возмущение, а новому правительству и руководству партией отнюдь не нужны международные осложнения.

Однако! Не подкрепляя своей позиции фактами и документами Г.В. Костырченко в своей, только что вышедшей книге «Тайная политика Сталина» пишет, что к последним числам февраля сам Сталин «отказался от намерения провести публичный процесс по «делу врачей» и «вынужден был пойти на попятную, свернув агрессивную пропаганду, носившую антисемитскую подоплеку». Ему вторит З.Шейнис, объявляя, что «отбой» «Делу врачей-отравителей» дал Сталин самолично. И сделал он это под давлением западных общественных, политических и научных деятелей, назвавших «Дело врачей» «провокацией века», убоявшись того, что мировые светила зарубежной медицины начали организовывать Международный комитет по изучению обвинений, предъявляемых советским врачам…

«Убийцы в белых халатах». Карикатура из журнала «Крокодил»
«Виктор Балан: О статье Федора Лясса»

Я не согласен ни с 1-й, ни со 2-й версией. Дело врачей «было свернуто» в середине февраля силами Берия (главным образом) и Маленкова за спиной Сталина, который фактически был лишен власти. Я это показываю не только костатацией изменения тона газет, но и известыми (или ставшими известными) увольнениями, назначениями, арестами, смертью людей в окружении Сталина…

«Цви Раз: Несостоявшаяся акция Сталина»

Сначала процитирую письмо, подписанное еврейскими знаменитостями. Многие исследователи считали его утраченным или надежно упрятанным в спецхранах архивов бывших КГБ и ЦК КПСС. Вот что об этом еще недавно писал известный московский журналист Аркадий Ваксберг (его книга “Сталин против евреев” вышла в Нью-Йорке в 1995 году):

“Архивные поиски этого письма пока успехом не увенчались. Думаю, потому, что оно не прошло бюрократическую процедуру регистрации в надежной инстанции — с порядковым номером и прочими обязательными аксессуарами… Этот ценнейший исторический документ непременно завалялся где-то среди “правдистских” бумаг и в конце концов будет найден…”

Благодаря доктору исторических наук Я.Я.Этингеру письмо недавно было обнародовано в его замечательной книге “Это невозможно забыть…” Вот его текст:

“Ко всем евреям Советского Союза.

Дорогие братья и сестры, евреи и еврейки! Мы, работники науки и техники, деятели литературы и искусства — евреи по национальности — в этот тяжкий период нашей жизни обращаемся к вам.

Все вы хорошо знаете, что недавно органы государственной безопасности разоблачили группу врачей-вредителей, шпионов и изменников, оказавшихся на службе американской и английской разведки, международного сионизма в лице подрывной организации “Джойнт”. Они умертвили видных деятелей партии и государства — А.А.Жданова и А.С.Щербакова, сократили жизнь многих других ответственных деятелей нашей страны, в том числе крупных военных деятелей. Зловещая тень убийц в белых халатах легла на все еврейское население СССР. Каждый советский человек не может не испытать чувства гнева и возмущения. Среди значительной части советского населения чудовищные злодеяния врачей-убийц и шпионов вызвали особое негодование. Ведь именно русские люди спасли евреев от полного уничтожения немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны. В этих условиях только самоотверженный труд там, куда направят нас партия и правительство, великий вождь советского народа И. В. Сталин, позволит смыть это позорное и тяжкое пятно, лежащее сегодня на еврейском населении СССР.

Вот почему мы полностью одобряем справедливые меры партии и правительства, направленные на освоение евреями просторов Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера. Лишь честным, самоотверженным трудом евреи смогут доказать свою преданность Родине, великому и любимому товарищу Сталину и восстановить доброе имя евреев в глазах всего советского народа”.

«Владимир Островский: Последнее чёрное «дело» тирана»

Сейчас ни для кого не являтся секретом, что Сталин долгие годы страдал тяжёлой формой паранойи. В демократической стране даже простой человек с таким диагнозом счиается опасным для общества, но в тоталитарном государстве возможно всё. В последние годы жизни тиран не доверял никому. В каждом из членов Политбюро он видел вргага, хотя и называл их презрительно «слепыми котятами» (Хрущёв Н.С.).

Как отмечает в своём капитальном труде «Загадка смерти Сталина» А. Авторханов, «…криминальная фантазия Сталина в деле врачей оказалась удивительно куцей: он просто вытащил из архива дело Бухарина, Рыкова, Ягоды и судившихся вместе с ними группы кремлёвских «врачей-вредителей» (Плетнёв, Левин, Максимов, Казаков), вместо старых имён поставил новые, модернизировал обвинение и подсунул его Политбюро…

Сталин… настолько одряхлел умственно, что уже не видел, как шьёт новое чёрное дело старыми белыми нитками».

В «редакционной» статье «Правды»: «Подлые шпионы и убийцы под маской врачей», сопроводившей сообщение ТАСС за 13 января 1953 года, в которой без труда угадывался «сталинский» стиль, говорилось: «…некоторые люди делают вывод, что теперь уже снята опасность вредительства, диверсий, шпионажа…Но так думать и рассуждать могут только правые оппртунисты, люди, стоящие на антимарксистской точке зрения «затухания» классовой борьбы. Они не понимают или не могут понять, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы, что чем успешнее будет наше продвижение вперёд, тем острее будет борьба врагов народа».

«Дмитрий Хмельницкий: Сталинские «матрешки»»

Подготовка к последней сталинской провокации — «делу врачей» — началась летом 1952 года. В ноябре прошли аресты, а 13 января 1953 г. в сообщении ТАСС под заголовком «Арест группы врачей» говорилось о подвиге врача Лидии Тимашук, разоблачившей кремлевских «убийц в белых халатах».

Ее немедленно наградили орденом Ленина. Но уже 4 апреля, через месяц после смерти Сталина, вышло постановление президиума ЦК о реабилитации арестованных врачей и лишении Тимашук ордена. Лидия Тимашук вошла в историю как знаменитая доносчица. Причем официальная. Кажется, ее единственную разоблачила и дискредитировала сама советская власть.

Тем удивительнее, что и эта, казалось бы, очевидная история при рассмотрении оборачивается чем-то прямо противоположным. Не так давно были опубликованы письма Лидии Федосеевны Тимашук, которая до самой смерти (1983) боролась за возвращение себе доброго имени.

Тимашук с 1926 г. работала в лечебно-санитарном управлении Кремля врачом-кардиологом. Вместе с группой врачей (академиком Виноградовым, проф. Егоровым, проф. Василенко) 28 августа 1948 г. она была на самолете доставлена к заболевшему Жданову на его дачу на Валдае. В ее задачу входило сделать больному кардиограмму. Дальнейшее ясно из текста того самого знаменитого «доноса»…

«Форум: «Дело врачей» в документах»

ПОДЛЫЕ ШПИОНЫ И УБИЙЦЫ ПОД МАСКОЙ ПРОФЕССОРОВ-ВРАЧЕЙ

Сегодня публикуется хроника ТАСС об аресте врачей-вредителей. Эта террористическая группа, раскрытая некоторое время тому назад органами государственной безопасности, ставила своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза.

Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно, злодейски подрывали их здоровье, ставили им неправильные диагнозы, а затем губили больных неправильным лечением. Прикрываясь высоким и благородным званием врача — человека науки, эти изверги и убийцы растоптали священное знамя науки. Встав на путь чудовищных преступлений, они осквернили честь ученых.

Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи А.А. Жданов и А.С. Щербаков. Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища Жданова, умышленно скрыли имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища Жданова. Врачи-убийцы неправильным применением сильнодействующих лекарственных средств и установлением пагубного режима сократили жизнь товарища Щербакова, довели его до смерти.

В первую очередь преступники старались подорвать здоровье руководящих советских военных кадров, вывести их из строя и тем самым ослабить оборону страны. Арест преступников расстроил их злодейские планы, помешал им добиться своей чудовищной цели.

Кому же служили эти изверги? Кто направлял преступную террористическую и вредительскую деятельность этих подлых изменников Родины? Какой цели хотели они добиться в результате убийства активных деятелей Советского государства?

Установлено, что все участники террористической группы врачей состояли на службе у иностранных разведок, продали им душу и тело, являлись их наемными платными агентами.

Большинство участников террористической группы — Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и другие — были куплены американской разведкой. Они были завербованы филиалом американской разведки — международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт». Грязное лицо этой шпионской сионистской организации, прикрывающей свою подлую деятельность под маской благотворительности, полностью разоблачено.

«Федор Лясс: Дело врачей-вредителей. Несостоявшийся обличитель»

Маму увели сразу. Вся процедура ареста не заняла и десяти минут. Позвонили в дверь, как только в квартире легли спать и выключили свет. Открыл дверь я. На лестничной площадке человек десять крепко сколоченных верзил в штатском, растерянный домоуправ и молодой, почти мальчишка солдатик. Отталкивают меня от двери, предъявляют ордер на арест. Короткое прощание с мамой, взаимные заверения в том, что это ошибка, что все выяснится очень скоро. И последние слова мамы: «Вот она благодарность за честную работу».

Методика обыска отработана и соблюдается неукоснительно. Нас — меня, мою жену Лору и бабушку, 74 лет — распределяют по разным комнатам: меня — в кабинет, бабушку — в столовую, где в алькове стоит ее кровать, Лору — в мамину спальню. Общения исключены. Выйти из комнаты можно только в сопровождении мгебешника и то по особому разрешению старшего. От нервного напряжения часто хожу в туалет. Моего охранника это раздражает. Процедура похода тоже отработана: дверь открыта настежь, сзади стоит страж. Ну, а если приспичило оправить большую нужду, то он — впереди, вкушает все удовольствия. Ничего не поделаешь — инструкция.

Любая вещь, которая у них вызывает подозрение или намечена на изъятие, кладется на большой обеденный стол, что стоит в столовой. Так, там в первую очередь оказались записные книжки — мамины, мои, бабушкины, портативная пишущая машинка, мамины врачебные принадлежности: фонендоскоп, прибор для измерения кровяного давления, халат и все книги с латинским шрифтом из нашей довольно обильной библиотеки…

Проф. Певзнер (в центре, пятый слева) с сотрудниками и курсантами. Москва, 1950
«А.М.Ногаллер: К 50-летию завершения «дела врачей»»

Осенью 1946 г. сразу после увольнения с военной службы я хотел поступить в аспирантуру или клиническую ординатуру. Теоретически я как фронтовик, прошедший боевой путь от Москвы до Берлина, от полкового врача до начальника терапевтического отделения армейского госпиталя, награжденный орденами «Отечественная война 2-й степени» и «Красная Звезда» и многими медалями, имел все шансы быть принятым для дальнейшей учёбы. В воинской характеристике при моей демобилизации начальник госпиталя написал дословно следующее : «капитан м/с Ногаллер неволевой командир, имеет склонность к научной работе, его целесообразно уволить из армии и использовать на гражданской службе». К тому времени я собрал большой материал о проникающих ранениях грудной клетки, а во время отпуска в 1946 году сдал на отлично все четыре кандидатских экзамена. Во врачебном дипломе у меня были только отличные оценки, я активно занимался в студенческих научных кружках и при введении в 1939 г. студенческих Сталинских стипендий, в связи с его 60-летием, мне было одному из первых предоставлена эта стипендия, о чем сообщала газета «Правда». Казалось бы, у меня есть все основания быть принятым в аспирантуру или ординатуру.

На практике же оказалось, что ни в Институт Терапии, ни в другие учреждения , куда я пытался поступить, меня не принимали. Всюду в отделе кадров, после ознакомления с моим паспортом и графой 5 в нём «национальность», мне отказывали под тем или иным предлогом, даже по возрасту /мне было уже 26 лет!/ или, наоборот, ссылаясь на недостаток у меня опыта работы в качестве терапевта. К этому времени уже существовало негласное указание ограничивать поступление евреев в учебные и научные учреждения. За этим строго следили отделы кадров, мнение которых имело обычно большее значение, чем руководителя учреждения, ибо их работа находилась под непосредственным контролем КГБ. Помог мне счастливый случай. Меня принял проф. М.И.Певзнер, руководивший клиникой лечебного питания Института Питания АМН СССР. Я показал Мануилу Исааковичу начерно напечатанную диссертацию и попросил его принять меня на работу в его клинику. Он направил меня к директору Института Питания академику С. Е. Северину. Сергей Евгеньевич был крупным биохимиком, весьма авторитетным ученым. Я понравился ему, и он отдал приказ о зачислении меня на вакантную должность младшего научного сотрудника клиники. В тот период директор института имел ещё право самостоятельно, без разрешения отдела кадров принимать научных сотрудников, в отличие от аспирантов или ординаторов. Спустя год-два эта, так сказать лазейка, была запрещена и в дальнешем даже академик не мог /а иногда и не хотел/ принимать самостоятельно в штат никого из сотрудников еврейской национальности.. Мне же посчастливилось попасть в научное учреждение ещё до открытого антисемитизма в стране и «дела врачей»…

«Александр Маслов: Арестованная медицина»

Август 1948 года. Правительственная дача на Валдае, где проводит отпуск и лечение тяжелобольной член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов. В конце августа здоровье Жданова ухудшилось. На правительственной даче появляются ведущие специалисты Лечсанупра Кремля.

Арестованный в 1953 г врач-терапевт Майоров на одном из допросов показал: «Вместе с Егоровым (начальник Лечсанупра Кремля. — А.М.), Виноградовым, Василенко 28 августа прилетела врач— кардиографист Тимашук. Проведя электрокардиографические исследования, Тимашук сообщила мне, что она считает, что у Жданова инфаркт. Я ответил, что, согласно клиническим данным, непохоже. . . Однако она продолжала утверждать, что у Жданова все— таки инфаркт. Это озадачило не только меня, но и Егорова, Виноградова, Василенко. «. . .» Все четверо единодушно пришли к выводу, что Тимашук не права, и диагноз инфаркта миокарда не подтвердили, продолжая лечить Жданова от прежнего заболевания. Однако она продолжала отстаивать свою точку зрения, потребовала строгого постельного режима для больного. Пытаясь застраховаться, 29 августа она написала жалобу на имя начальника Главного управления охраны МГБ СССР Н.С. Власика, в которой сообщила о своих разногласиях в оценке состояния здоровья Жданова».

Через несколько часов заявление было в Москве и уже 30 августа передано Сталину…

«Яков Фарбер: Праздник торжества справедливости»

Все перипетии в ходе событий тех лет, я отчётливо помню. Нет, нет, я не был репрессирован, но и не был сторонним наблюдателем. И не смотря на мою непричастность к «террористической» группе врачей, затеянная против них беспримерная по своим масштабам компания, отразилась и на моей судьбе.

Но всё по порядку. Моя заветная мечта стать врачом, обрела реальные черты после того, как я, сдав экзамены, поступил во 2-ой Московский, Государственный медицинский институт. Надо сказать, что в институте ещё царил дух свободы и демократии, из нас ещё не выветрилось праздничное настроение, порождённое Победой в Великой Отечественной войне. Студенты были «накоротке» с преподавателями, и часто общались с ними вне стен института. Помимо учёбы, нас в равной степени, тянуло к познанию высокого искусства в музеях и галереях, театрах и концертных залах. Общественная работа вершилась с беспримерным задором и с большим желанием. Меня, юнца, избрали в комсомольское бюро курса и, узнав, что я имею неполно среднее музыкальное образование, обязали заниматься культурно-массовой работой и, вот в этой ипостаси, мне приходилось участвовать в организации встреч с известными людьми. В наших аудиториях бывали Ираклий Андронников, Сурен Кочарян, Алексей Маресьев и многие другие знаменитости. Был создан свой джаз-оркестр, который вскоре стал очень популярным. Жизнь бурлила, и казалось, что всему этому не будет конца, но, увы, как говорится, «недолго музыка играла»… Пасмурнело постепенно, но уже к 1948 году, нависшие над головой мрачные тучи, предвещали большие перемены в стране.

Совершенно неожиданно, без объяснения причин, был освобождён от работы директор института (тогда звание ректора ещё не было введено) профессор Топчан А.Б., известный учёный-уролог, старейший член партии. Формально причину для увольнения найти не могли, т.к. замечаний по работе ни в институте, ни в клинике не было, тогда в «Медицинском работнике» так просто и опубликовали: «Директора 2-го Московского медицинского института Топчана Абрама Борисовича от занимаемой должности освободить». И, всё тут! Один очень известный и очень остроумный профессор, по этому поводу сказал, что у авторов приказа не хватило изобретательности для придумывания мотивировки приказа. Надо было между фамилией и именем поставить слово «как» и тогда всё встало бы на своё место: …»освободить профессора Топчана как Абрама Борисовича»…

«Николай Ушаков: Харьковское эхо кремлевской интриги»

Рассказывает Светлана Николаевна Смирнова, которая молодым врачом в 1948 году пришла на «Сабурову дачу» (так неофициально уже более 200 лет называют лечебно-научный комплекс, известный сейчас как 15-я харьковская горбольница и Украинский НИИ клинической и экспериментальной неврологии и психиатрии), а ныне заведует на общественных началах ею же созданным музеем истории этого учреждения:

— До 1951 года Украинским психоневрологическим институтом руководил талантливый организатор и замечательный человек Николай Маркович Зеленский. Он возглавлял институт с 1939 года, а с началом войны создал на базе института госпиталь № 3342, а затем организовал эвакуацию их в тыл и работу в Тюмени. В апреле 1944-го реэвакуировал институт и госпиталь в Харьков, организовал восстановление разрушенных корпусов.

Окончил войну майором медицинской службы, был отмечен Почетной грамотой Верховного Совета СССР, награжден орденами Трудового Красного Знамени и Красной Звезды, медалями «За победу над Германией» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Несмотря на все его заслуги, в начале 1951 года Зеленского внезапно исключают из партии и увольняют с формулировкой «за несоответствие служебному положению». Все были поражены этой новостью (скорее всего, Зеленский стал очередной жертвой борьбы с так называемыми «безродными космополитами»; на пост же директора института был назначен ярый антисемит Рудольф Иванович Усачев. — Н.У.).

Никогда не забуду одно из общих производственных собраний института (планерку), в октябре 1952 года. Оно происходило в конференц-зале, в котором по традиции первый ряд занимали партиархи и корифеи института, далее сидели руководители среднего звена, еще дальше мы — рядовые врачи. Усачев произносил, как вскоре стало ясно, программную речь по вопросам новой кадровой политики. Он обратился с риторическим вопросом к аудитории: «Что это за Украинский (он сделал акцент на слове «Украинский») психоневрологический институт, если в нем работают ведущими научными сотрудниками такие люди, как…» — тут он с трибуны сделал многозначительный широкий жест рукой, обозначая сидевших в первом ряду…

«Яков Львович Рапопорт: На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 г. Публикация и предисловие Наталии Рапопорт» (2, 3, 4, 5, 6, 7, окончание)

Книгу я писал, что называется, — на одном дыхании, ориентируясь главным образом только на свою память, поскольку она долго мне не изменяла. Да и документальные материалы оставались и до сего времени остаются для меня недоступными. Впрочем, я не испытывал большой нужды в них: ведь я не историк в обычном смысле этой отрасли знаний, и не стремился к исследованию их. Я хотел и старался с объективностью, окрашенной только совершенно естественными эмоциями, описать с возможной последовательностью все факты, свидетелем и жертвой которых я был. Я прибегал лишь к немногим литературным источникам, дополняющим мое повествование.

Я торопился писать: поджимали годы, боязнь не дописать. Конечно, с течением времени под различными информативными воздействиями может меняться понимание фактов, изложенных в книге, их анализ и интерпретация. Ведь мышление — не застойно. И может быть, если бы я сегодня описывал некоторые события и факты, изложенные в книге 15-13 лет тому назад, то угол зрения был бы другим. Но это, как и во всяком литературном произведении, вправе сделать сам читатель, независимо от автора: «фактура» же книги изменению не подлежит.

Я хочу пояснить мотивировку названия книги: «На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года». Действительно, «дело врачей» было кульминацией сталинского 30-летнего периода произвола и беззакония. «Дело» как бы провело рубеж этому периоду как особой эпохе, за пределами которого началась эпоха восстановления ленинских норм жизни советского народа. Я считаю своим долгом напомнить с благодарной памятью решительные мероприятия нового руководства страной, предпринятые в первые же дни по ликвидации «дела врачей», и вслед за ними мероприятия по восстановлению справедливости и законности. Особенно я хочу напомнить о мужественной роли Н. С. Хрущева. Мои друзья и ученики неоднократно и настойчиво убеждали меня в необходимости оставить литературный след моего жизненного опыта в разных сферах, в частности — в «деле врачей», как к моему долгу. Это совпадало и с моими намерениями и желаниями. Результатом этого является настоящая книга, как выполненный долг.

Яков Львович Рапопорт
 «Федор Лясс: Лидия Тимашук как символ»

Таких людей-символов в нашей жизни было множество. В зависимости от сиюминутных задач, стоявших перед партией и государством, они несли в себе положительный или отрицательный эмоциональный заряд, способный направить в нужную сторону народный гнев или всеобщую любовь.

Такой, на мой взгляд, и была Лидия Тимашук. В тот конкретный период времени, когда на всех перекрестках, по радио, в газетах на все лады клеймили, поносили профессоров -— евреев за то что они залечили, сократили жизнь ответственным работникам, видным военным и членам правительства страны Советов. Крайне был необходим символ в лице простого рядового врача, русской национальности, честного и бескорыстного. Вот такую роль и сыграла Лидия Федосьевна Тимашук. Пресса в те напряженные дни начала 1953 года постаралась из «скромной труженицы — врача» слепить образ национальной героини, спасший родину, ее руководителей и лично тов. Сталина от смертельной опасности. Со слов О.Чечеткиной, врач Лидия Федосеевна Тимашук стала символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой, мужественной борьбы с врагами нашей Родины. Она помогла сорвать маску с американских наймитов, извергов, использовавших белый халат для коварных убийств. Лидия Тимашук стала близким и дорогим человеком для миллионов советских людей. В тот конкретный момент, в преддверье открытого процесса над врачами-убийцами необходимо было разбередить в массах разрушительные инстинкты и ненависть к евреям. Лидия Тимашук — символ, с успехом выполнила возложенную на нее задачу. Значение фигуры Л Тимашук в развертывании Дела врачей отравителей, профессоров-убийц в белых халатах огромно.

В те далекие годы (январь 1953 г.) в центральных газетах народу было поведано, что академик, профессор, личный врач Сталина — В.Н. Виноградов и его «террористическая команда» с преступной целью неправильно диагностировали заболевание тов. А.А. Жданова, скрыв имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный ему режим и в итоге умертвили его. Врач Л Тимашук сигнализировала в вышестоящие органы о неправильном лечении тов. Жданова и, тем самым, о наличии в Лечсанупре Кремля чрезвычайно опасной группы профессоров-террористов. Сигнал Л.Тимашук послужил основой для разоблачения широко разветвленной террористической организации, которая в скором времени предстанет перед судом. Главными в этой организации были врачи евреи…

«Яков Фарбер: Почтенный юбилей Я.Л. Рапопорта, бывшего Лефортовского узника»

Яков Львович Рапопорт был известен в научном мире не только своими оригинальными исследованиями в области патоморфологии и патологической анатомии, но и, как замечательный рассказчик, остроумнейший человек. Мне дважды довелось присутствовать в студенческие годы на патологоанатомических конференциях в 1-ой Градской больнице. Оба раза конференцию вёл профессор А.Н. Бакулев, ставший впоследствии Президентом АМН СССР. На одной из них, речь шла, как я помню, о больном умершем после операции на лёгком. После выступления профессора Рапопорта, случилось необычное — председательствующий от заключительного слова отказался, заявив, что он полностью согласен с патологоанатомом, т.е. со своим оппонентом. Настолько убедительным было его выступление.

В своей книге о «деле врачей» автор затрагивает не только медицинские проблемы. Он страстно и правдиво описывает сложившуюся обстановку в стране задолго до событий 1952-1953 г.г. и, прочитав их невольно приходишь к выводу о том, что одно событие проистекает из другого и, что в целом просматривается спланированная целенаправленность.

Я также очень хорошо помню те, полные тревог, времена. После тяжёлой кровопролитной войны все ждали демократических преобразований, выхода, из замкнутого железным занавесом пространства, в открытое сообщество демократических стран, но вместо этого мы получили совершенно ирреальный, фантасмагорический мир, в котором правит диктат, а граждане лишены элементарных прав и свобод. Наверное, у каждого народа, имело место своё «средневековье»…

«Михаил Нордштейн: Мемуары? Не только»

Сценарий «Дела врачей», невиданной по иезуитскому замыслу провокации, утвердил сам «великий вождь». Согласно этому сценарию, скромному студенту Московского университета Яше Этингеру, приемному сыну известного профессора-кардиолога Я. Г. Этингера, отводилась своя роль: дать «нужные» показания, оговорить отца и, стало быть, на будущем судебном процессе создать видимость справедливости тяжких обвинений. Месяцы непрерывных ночных допросов — пытка бессонницей, избиения, карцер, угрозы, полная изоляция от внешнего мира и полная безысходность… Перед этой страшной машиной ломались многие.

Он не сломался. Видимо, достаточно большой заряд достоинства был заложен в этом юноше-очкарике из профессорской семьи. Но ГУЛАГ в конце концов поглотил бы и его. Если героическими усилиями можно было спасти душу, то плоть человеческая в этом кошмаре полностью беззащитна. И коль снова упоминать судьбу, то, видимо, ей было угодно сохранить этого узника не только как одного из свидетелей по «Делу врачей», но и как будущего исследователя подготовки в СССР Холокоста.

«Илья Слосман: Газированная вода… без газа»

Главным доказательством подлинности этого документа является та самая резолюция Сталина, о которой мы говорили выше. Точнее то, как он её написал. Для того, чтобы подделать резолюцию, надо знать до тонкостей почерк Сталина, манеру письма и, самое главное, ошибки, которые он обычно допускает.

В рассматриваемом документе Сталин написал: «В А рхив», т.е. «А» написана с большой буквы, между «А» и «р» промежуток больше, чем между «В и «А», между последними «и» и «в» тоже есть промежуток, правда гораздо меньший, чем между «А» и «р».

Скорее всего Сталин ошибся случайно, может быть, торопился, может, волновался. Поэтому подделка данной резолюции представляется крайне маловероятной.

Если же всё-таки исследователи докажут фальсификацию, то грамотность Сталина окажется настолько низкой, что даже Ваш покорный слуга, отнюдь не являющийся поклонником Иосифа Виссарионовича, не поверит в факт, что в словосочетании из 6 букв вождь сознательно допускал, минимум, 2 ошибки, причём делал такие ляпсусы постоянно.

Поэтому будем исходить из того, что Сталин был в курсе того, что происходило на даче в Валдае…

«Роальд Незлин: Эпистолярное «наследие» Л. Тимашук»

… Однако наиболее удивительными являются попытки некоторых авторов выжать у читателей слезу по поводу «драматической» судьбы врача Л. Тимашук, будто бы невинно пострадавшей от «некомпетентных» врачей-консультантов Кремлевки. Последние по её мнению назначали несоответствующее («преступное») лечение А. Жданову вопреки «правильным» рекомендациям самой Тимашук, что и привело к смерти пациента. Для подтверждения этой версии Тимашук в некоторых опубликованных материалах приводились весьма удивительные доводы. Так, ссылались на признания проф. В. Виноградова, сделанные в тюрьме, о том, что он и его коллеги неправильно лечили Жданова. Надо обладать поистине странным видением, чтобы принять слова, вырванные на Лубянке пытками у очень пожилого заключенного, за истину.

С этой же целью использовались заявления Тимашук, направленные различным партийным и советским начальникам. Основной целью этих заявлений было оправдание позиции Тимашук перед разного рода начальством в споре с медицинскими авторитетами. Здесь следует упомянуть, что течение многих лет общественность, прежде всего коллеги-медики, относились к ней крайне отрицательно. Современники вспоминают, что рядом с Тимашук на медицинских конференциях даже старались не садиться. Вполне понятно, что у неё было ощущение отверженности и сильное желание «отмыться» от приставшего к ней имиджа человека, во многом виновного в «деле врачей». Мне вспоминается рассказ моего близкого знакомого, врача одной из крупных московских больниц. Однажды в его отделение поступила на лечение Тимашук. В беседе с этим врачом она беспрерывно говорила о несправедливости, которая проявлялась к ней многие годы.

Неудивительно, что заявления Тимашук являются весьма субъективными и при внимательном чтении выясняются противоречия с известными фактами. Так в одном из заявлений Тимашук утверждала, что на вскрытии тела Жданова был обнаружен свежий инфаркт миокарда, что подверждает диагноз, поставленной ею незадолго до смерти пациента. История со вскрытием тела Жданова, который скончался в санатории «Сосны» на Валдае, вообще довольно загадочная…

«Роальд Незлин: Прошло полвека…»

Более чем пятьдесят лет тому назад в СССР разгоралось «дело врачей». Были арестованы выдаюшиеся медики, в основном евреи, которым вменялось множество преступлений, в том числе неправильное лечение высокопоставленных партийных чиновников, приведшее к их преждевременной смерти. Лишь смерть Сталина предотвратила уничтожение не только заключенных врачей, но и массовую высылку советских евреев в весьма отдаленные места и гибель значительной их части. Есть много данных о том, что этот сценарий был весьма вероятен. Мне рассказывал акад. А.Баев, находившийся тогда в ссылке в Норильске, что в начале 50х гг. из норильских лагерей заключенных высылали в более северные районы в ожидании прибытия евреев из европейской части СССР. Выходцы из бывшего СССР старшего возраста, хорошо помнят это страшное время

Через месяц после смерти тирана арестованные врачи были освобождены. Они продолжали свою лечебную и научную деятельность и с течением времени один за другим ушли из жизни. В памяти остались имена выдающихся медиков и чудовищная несправедливость, проявленная по отношению к ним. К сожалению документов, относящихся к делу врачей, опубликовано крайне мало и многие важные моменты остаются невыяснеными. Даже общее число арестованных не совсем ясно. Только в Москве было арестовано не менее трех десятков, а по всего по стране по воспоминаниям современников было заключено около 200 врачей и членов их семей. Состав этой группы был неоднородным и арест некоторых из них объянить трудно с официальной точки зрения того времени, поскольку они не могли причинить кремлевской верхушке никакого вреда просто в силу своей специальности — так Б.Збарский был биохимиком, а Я.Раппопорт патологоанатомом. Если некоторые из арестованных занимали довольно высокие места в советской иерархии и были даже консультантами лечсанупра Кремля (например. В.Виноградов и М.Вовси), то большинство занималось лечебной и преподавательской работой в мединститутах и клиниках и с Кремлевской элитой вообще не сталкивалось.

Однако было нечто, что объединяло всех участников дела — это высочайший профессионализм, широта и глубина знаний, преданность своему врачебному долгу, стремление бескорыстно помочь больному человеку. Мне всегда вспоминается шутливое замечание В.Незлина: «Есть два рода практики — одна бесплатная, когда за мной присылают машину, а другая — платная, когда я сам плачу за такси».

«Федор Лясс: Знаменитые советские евреи пишут письмо в газету «Правда»» (окончание)

В январе 1953 г., еще до опубликования в «Правде» и других центральных газетах «Сообщения ТАСС» об «Аресте группы врачей» для развертывания идеологического нажима через прессу, в том числе и для реализации запланированного «Письма» была создана руководящая группа. Возглавлял группу Г.М. Маленков — председатель Совета Министров СССР, который от имени Сталина следил за «Делом ЕАК», а потом за его продолжением — «Делом врачей-вредителей». Через него и осуществлялся контакт с самим Сталиным. Вторым лицом был глава Агитпропа (Отдел пропаганды и агитации ЦК), секретарь ЦК КПСС Н.М. МихайловПрактическое выполнение осуществлял только что назначенный главный редактор газеты «Правда» и глава образованной в 1952 году «Идеологической комиссии» Д.Т.Шепилов. Научным консультантом был Д.Чесноков, только что введенный в состав Президиума ЦК КПСС и стал главным редактором журнала «Коммунист». Знатная команда, иллюстрирующая важность и ответственность задачи, которую возложил на них Сталин! Но это была группа руководителей, не владеющих или плохо владеющих «пером». Поэтому к ним, конкретно для сотворения «Письма», пришлось привлечь в качестве пишущих — журналиста с юридическим образованием Якова Семеновича Хавинсон-Маринина, — члена редколлегии «Правды»; академика Марка Борисовича Митина, — шеф-редактора газеты «За прочный мир, за народную демократию» и обозревателя газеты «Правда»; историка академика Исаака Израилевича Минца, — возглавлявшего в Московском университете кафедру истории СССР; а также и бойкого борзописца, предводителя советской партийной журналистики — Давида Заславского. О национальной принадлежности последних четырех исполнителей говорят их фамилии, имена и отчества. И это тоже коварная задумка Сталина — привлечь к антисемитской акции в качестве его помощников евреев. Привлечь сейчас, чтобы уничтожить их потом. Тоже знакомый преступный кульбит!

Но владеющие «пером» евреи не выполнили ЕГО задания. Правда не сразу. Потом. Одумались. Об этом и разговор в этой статье…

Фрагмент из Письма элитных евреев в редакцию газеты «Правда» с пометками Сталина
«Александр Рашковский: Сталин готовил Второй Холокост»

Всемирно известный российский бас (наш замечательный земляк — А.Р.) Ф.И. Шаляпин писал в своих мемуарах, что в 1917 г. большевик по имени Рахья (тот самый, который привел 25 октября 1917 г. в Смольный В.И. Ленина — А.Р.) объяснил ему: первое, что новое коммунистическое правительство должно сделать, когда оно придет к власти, — это уничтожить всех талантливых людей — интеллигенцию и людей искусства. Шаляпин был ошеломлен, но объяснение утверждению последовало простое: в новом государстве «никто не должен иметь преимущество перед другим. Талант уничтожает равенство»

Сталинское « дело врачей» не было случайным продуктом мстительного, параноидального разума. Имелась модель, изобретенная в заговорческой СИСТЕМЕ чрезвычайно расчетливым, властным, жестоким интеллектом. Еще один ВЕЛИКИЙ ТЕРРОР, подобный имевшему место в конце 1930-х гг., был предотвращен, когда Сталин внезапно умер 5 марта 1953 г. Новые советские лидеры немедленно ретировались от края бездны, к которой Сталин вел советское общество. ВЕЛИКИЙ ТЕРРОР стал бы прелюдией сталинских приготовлений к ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ, причем многие свидетельства говорят о том, что «дело врачей» служило этой единственной цели. Не случайно, уже в 1954 году была прекращена война в Корее и началось сближение с Югославией (Сталин объявил маршала Тито врагом, а наши поэты-борзописцы писали под карикатурами изображающими Тито в эсэсовском мундире «Проклятая собака Тито и его карта будет бита». — А.Р.)…

«Виктор Комаровский. Заметки на полях. Размышления об одной версии»

В версии Лясса есть один, но весьма важный пробел. Нельзя считать что и Шепилов и Михайлов были так неосторожны, чтобы передать Сталину (или Маленкову для Сталина) материалы, выполненные с “точностью до наоборот”. При всей гнусности “шепиловых и михайловых” надо признать, что в “аппаратно-каръерных” вопросах они были большими специалистами. Дойдя до своих постов (в редакции Правды, в ЦК) они слишком хорошо знали, что следует за такими “ошибками” и собственными руками удавили бы любого, ТАК их подставившего. А они, в соответствии с версией Ф.Лясса, как простые курьеры, не читая (или читая, но не понимая), передают “наверх” все, что пишут “историки евреи и евреи журналисты”. Можно ли поверить в такое?

Кроме того, приводимая Ф.Ляссом со ссылкой на других авторов, характеристика поведения составителей письма (“…Бился в истерике Минц, а Хавинсон бегал по комнате, умоляя подписать письмо… Минц начал запугивать Любовь Михайловну, весьма образно описывая, что с ними будет, если И.Г. не подпишет письмо. Любовь Михайловна рассказывала, что час, проведенный в обществе “этих двух иуд” (как она выразилась), был не только одним из самых страшных в ее жизни, но и самым омерзительным”) не дают веских оснований для предположения о внезапном изменении их гражданской позиции, о том, что они …потом …одумались.

Поэтому версия Ф. Лясса, что евреи сознательно трансформировали текст обращения в “Правду”, по-моему, ошибочна. Она не учитывает, что авторы находились под постоянным контролем партийных (а может быть и не только партийных) функционеров, которые по своему положению должны были не допустить подобного.

«Виктор Балан: Старые письма»

Важная особенность названной темы — обилие мифов. Некоторые я перечислю, не оценивая их и не оспаривая. Доверчивый читатель, вспомнив их (для него они не мифы) вновь возмутится немыслимыми и жестокими подробностями, трезвомыслящий — очередной раз пожмет плечами.

Итак: донос Лидии Тимашук на кремлевских врачей-евреев, что привело к их аресту; «Сообщение ТАСС», которое спровоцировало шквал антисемитских публикаций и писем трудящихся в поддержку Тимашук с гневным осуждением врачей; решение Сталина депортировать евреев в Сибирь, на Дальний Восток и крайний Север; строительство бараков; организованное крушение поездов; спровоцированные погромы, и, наконец — повешение врачей на Красной Площади.

О двух мифах следует сказать отдельно. Это письмо «представителей еврейской общественности СССР» (хотя это фиктивное понятие, «пустое множество») в газету «Правда» с призывом к властям выселить евреев в восточные районы страны и отказ некоторых их них (представителей) подписать это письмо. Среди отказавшихся разные источники называют писателей Эренбурга и Каверина, генерала Крайзера, певца Рейзена и историка Ерусалимского. Во всем этом есть только одно слово правды — «письмо». Да, оно готовилось, оно было написано. Но никаких призывов к выселению в нем не было. Не было и никаких отказников. Подтверждению сказанному и посвящена настоящая статья.

«Леонид Иоффе: Дело врачей. Предисловие Якова Фарбера»

В 1950-51 гг. в Пролетарском районе г. Москвы арестовали ряд врачей. Среди них были заведующий и ряд ведущих сотрудников райздравотдела, главные врачи больниц и поликлиник и др. В 65-й поликлинике, которую возглавляла моя мать, первой «повязали» ее зама М.Д.Кубанцеву (это псевдоним) — героиню гражданской войны, особо отличившуюся в крымском подполье. Но государственные интересы превыше всего. Человек исчез, будто его и не было. И пока все, знавшие Кубанцеву рассуждали, о том, что могло случиться с пламенной коммунисткой, тучи сгущались и над другими семьями. Глубокой ночью в нашей квартире загремел нагло-громкий звонок. Все, естественно, «встали» на ноги. А дальше обычное — мать увели сразу, начался шмон (о том, что это слово означает обыск, знали все), бессонная ночь, а утром — кто на работу, кто на учебу. И все в полной уверенности, что это ошибка, которая скоро будет исправлена. А до этого остаток ночи отец и я — 2 дурака, старый и молодой, — рассуждали о том, что Сталин ничего не знает о творящемся беспределе. Что виноват почему-то Маленков. Все-таки пропаганда в стране велась на высоком уровне.

Одну из комнат опечатали. Примерно через год туда вселили милиционера с женой и двумя детьми. В это время я закончил институт и уехал по распределению работать в Киргизию в полной уверенности, что страну ждет светлое будущее, а происшедшее не что иное, как издержки по ходу великого пути. Лишь спустя много лет я узнал, что подобные «издержки» были у многих моих однокурсников. А маму освободили не сразу. Она очень неохотно рассказывал о следствии (все-таки дала подписку о неразглашении). Тем не менее, по прошествии времени мама рассказала об очной ставке с ранее арестованным заведующим райздраотделом. В комнату «вошел» человек, которого мама не сразу узнала. Сникший, сгорбленный, с плохо припудренным подбитым глазом, он уже от дверей закричал — «Рахиль, во всем признавайся!». «Но в чем?» И тут вмешался следователь — «Ну прямо Алла Тарасова, не знает в чем. В контрреволюционной деятельности!!!» Мать отбарабанила в ГУЛАГе 4 года. Начали раньше, зато кончили позже дела врачей. Отец поначалу получил на свое заявление изысканный ответ от компетентных органов — ОСНОВАНИЙ ДЛЯ ПЕРЕСМОТРА ДЕЛА НЕТ. И лишь осенью 1954 г. нам сообщили, что «приговор снят за недоказанностью обвинения»…

… Эти фрагменты, естественно, не охватывают всю картину тех лиричных дней. А может, и не надо охватывать все? Пациенты, которые перестали ходить к врачам-евреям, после 4-го апреля 1953 г. сумели быстро забыть о жидовских кознях. В подмосковных электричках стала популярной новая поездная песня:

Дорогой товарищ Коган,
Знаменитый врач,
Ты взволнован и растроган,
Но теперь не плачь!

Зря трепал свои ты нервы,
Кандидат наук,
Из-за суки, из-за стервы,
Подлой Тимашук!

Слух прошел во всем народе
Все это мура!
Пребывайте на свободе,
Наши доктора!

Песенка была существенно длиннее. Ее хватало на 2-3 перегона. Но и из этих строчек видно, что люди, еще недавно готовые растерзать «убийц», простили их не только быстро, но и охотно.

«Татьяна Яровинская: Память должна хранить все»

Сегодня же прочитанное и услышанное когда-то, отпечатавшееся в моем сознании с детских лет как нечто таинственно-страшное, произносимое за закрытыми дверями родителями-врачами, вдруг всколыхнулось с новой силой благодаря двум обстоятельствам: случайно попавшей в руки книги Вайнеров «Евангелие от палача», где на основе документальных данных раскрывается фабрикование этого «Дела», да встречей с интересным человеком — Анной Давыдовной Босис (Шпирт), косвенной участницей этих событий…

Вот как рассказывает об этих событиях Анна Давыдовна.

— Мой брат Анатолий был женат на дочери профессора Якова Соломоновича Темкина, жившего на одной лестничной клетке с Мироном Семеновичем Вовси. Предвидя развитие событий, друзья договорились о том, что тот, за кем придут первым, сообщит об этом соседям стуком в смежную стену.

Сигнал последовал в одну из августовских ночей из квартиры Вовси. Он был арестован одним из первых, вероятно, потому, что имел наград и заслуг перед Родиной больше, чем другие, ибо во время войны в чине майора был Главным терапевтом Советской Армии и его парадный китель украшали 22 правительственные награды. За Темкиным пришли два месяца спустя, в октябре. А в ноябре забрали и его жену, Анну Израилевну.

Во Втором Московском медицинском институте, студенткой которого я в то время была, стояла жуткая, гнетущая атмосфера. До сих пор с дрожью вспоминаю заседание кафедры нервных болезней после ареста ее заведующего — 81-летнего Александра Михайловича Гринштейна, ведущего специалиста в области вегетативно-сосудистых заболеваний.

Было бесконечно больно смотреть как те, кто занимался по учебникам профессора, крыли его на чем свет стоит, мешали с грязью. В этом настоящем избиении принимали участие и евреи. Особенно усердствовала доцент кафедры Х.И. Иерусалимчик, произносившая такие слова, что даже русским становилось неловко…

«Вилен Левятов: “Чёрного кобеля не отмоешь добела”»

Вилен Люлечник, вслед за Г.В. Костырченко, приводит ужасающие примеры антисемитизма, особенно расцветавшего и получавшего подпитку от высших правящих кругов в последние годы войны и в послевоенные годы. (Впрочем, о подобных фактах в свое время сообщалось и в «Форвертсе», в том числе, например, о расстреле вскоре после освобождения Киева офицера-фронтовика еврея, который застрелил в порыве гнева публично оскорбившего его некоего типа, заявившего, что свои ордена офицер-еврей не заслужил на фронте, а купил в Ташкенте). Зачем же власть предержащие усиленно раздували всю эту кампанию, апогеем, которой явилось дело «врачей-убийц»?

Я окончил Львовский мединститут в 1953 году. Через несколько лет мне пришлось работать в призывной комиссии в одном из райвоенкоматов Львовской области. Там на столе у военкома мне довелось увидеть инструкцию, которая запрещала призывать на службу в некоторые воинские части, расположенные на территории ГДР, граждан СССР «национальностей иностранных капиталистических государств». Какие же такие граждане имелись в виду в данном случае на практике? Ясно, что не какие-нибудь там англичане, французы «датчане и разные прочие шведы», которых там не было и в помине, а именно евреи…

«Марк Перельман: Еврейский антифашистский комитет и «Дело врачей» — обстоятельства и люди»

В 1956 или 1957 г. к нам в Институт кибернетики в Тбилиси внезапно попадает Зураб Николаевич Микеладзе: блестящий логик, самый молодой доцент Тбилисского университета, он был арестован в 1946 г., после того как на семинаре возразил старшему коллеге, в то время секретарю местного ЦК партии по идеологии. После ареста он был объявлен главой контрреволюционной группы «Молодая Грузия», три года провел в одиночке, был приговорен к расстрелу, замененному 25 годами и реабилитирован в 1956.

Мы работали с ним в одной комнате и первое время он неустанно рассказывал о пережитом, потом смолк и больше никогда о следствии и тюрьме не говорил.

Рассказывал он и том, как его били, о всех методах выколачивания признаний и выдачи других. Я вначале наивно спросил о том, что помогло ему выстоять — неужели совесть? «Какая совесть, — отвечал он, — таких понятий, когда бьют, не существует. Просто я хорошо знал, что любое сказанное слово, любое имя приведет к еще более сильным побоям — мой отец, мои родственники сидели в 37-м и раньше. Только поэтому возникает животный инстинкт самосохранения, какой-то уже безусловный рефлекс — и потому молчишь. Я ведь знал, что открытого процесса, который мне обещали, не дождусь».

Знали это, несомненно, и члены ЕАК и «врачи-отравители»: их тоже не смогли вывести на открытый процесс, добиться публичных признаний от всех или, по крайней мере, от многих. Но все попытки «уговорить», пристращать их всех не удались — и именно время, потерянное ГБ, на попытки повторить «успехи» Вышинского 1934-37 годов спасли нас, евреев СССР: случай или забота высших сил успели покончить с тираном буквально в последний момент перед депортацией всех евреев и гибелью большей их части в погромах и приступах «народного гнева».

Такой процесс, открытый, с иностранными журналистами, был необходим корифею всех наук. Когда он расправлялся со своими бывшими соратниками, это не слишком трогало мир: «Революция пожирает своих детей», как давно известно, — вряд ли мир особенно сожалел о казни Дантона и Робеспьера, но казнь Лавуазье и Андрэ Шенье забыть невозможно. Вспоминается, как в 1946, кажется, году в газете «Британский союзник», еще издававшейся в Москве, появилось письмо президента Лондонского королевского общества с вопросами о судьбе Н.И. Вавилова, единственного широко известного в мире ученого, погибшего в той мясорубке (имена экономистов А.В. Чаянова и Н.Д. Кондратьева стали популярны на Западе позже). Потому-то старались заставить еврейских писателей, ученых, артистов выступить с признаниями и самооговорами…

«Элиэзер М. Рабинович: 1953-й»

Встречи нового года и первых двенадцати дней не помню. Наверно, почти никто не помнит. А 13-го января — Сообщение ТАСС о деле врачей и начало 2.5 месяцев ожидания новой еврейской Катастрофы. Услышали по радио. Потом в газете. В списке — самые славные врачи, главным образом, кремлевские. Профессор Мирон Семенович Вовси — двоюродный брат Ефима Вовси и Михоэлса — там. Два русских врача — Виноградов и Егоров. Сейчас мы знаем, что Виноградов осмелился сказать Сталину, что ему нужно резко сократить объем работы — Сталин счел это провокацией и попыткой отстранить его от власти. Несколько неожиданно для нас, что в списке нет Збарского, но он, хотя и был действительным членом Академии медицинских наук, не был врачом. Очевидно, на него было заведено другое дело…

Ненависть на улице. В газетах статьи типа «Что такое «Джойнт»», ибо эта благотворительная организация была обвинена в финансировании «вредительской» деятельности врачей. Увольняют врачей-евреев. К ним боятся ходить лечиться. Слух о письме видных евреев с предложением о выселении, мне кажется, появился уже тогда. Не уверен. Но уверен, что мы ничего не знали о письме Эренбурга Сталину.

Мальчик Юра во дворе: «Скоро вас, жидов, всех выселят». Сейчас идут споры о том, действительно ли планировалось выселение евреев наподобие чеченцев, крымских татар, других. Все без исключения мои знакомые-евреи, которые были в достаточном возрасте в то время, помнят о подобных мальчиках-«юрах», о разговорах на кухнях с планами раздела комнат, якобы оставляемых евреями. Документального доказательства планов выселения не найдено. Но ведь нет и документального доказательства, что Гитлер лично приказал еврейскую Катастрофу. Диктаторы такого уровня умеют обходиться без бумажек. Однако создающие атмосферу слухи были несомненной частью жизни, и, я думаю, что они были пущены МГБ. Если бы слухи не были частью стратегии по запугиванию и унижению евреев, правительство легко могло их пресечь. Так что намерение запугать было фактом, отдельным и независимым от того, принял ли Сталин или нет решение об «окончательном решении еврейского вопроса».

Я думаю, что если даже у Сталина был такой план, то письмо Эренбурга могло заставить его задуматься и отложить решение. Ибо Эренбург сумел найти слова на собственном языке монстра. Он взывал не к гуманности и справедливости, а к тому, как трудно будет коммунистическим партиям западных стран продолжать быть фактическими советскими агентами, если такой взрыв официального антисемитизма будет продемонстрирован в Советском Союзе. А пока Сталин задумывался, у Б-га, наконец, нашлась свободная минутка для него. Это догадка, достоверность которой мы никогда не узнаем.

Но жили мы в атмосфере ожидаемого погрома и выселения…

«Владимир Фрумкин: «На нас без маски лезло зло…»»

14 января 1953 года.

«Давай выйдем! Д-давай! На следующей!» Потрепанный алкаш, сидящий справа от меня у окна в трамвае номер 36, упорно теребит меня за плечо и пытается подцепить под руку. Я только что вошел в промерзший вагон на площади Глинки, чтобы ехать в консерваторское общежитие в Автово, что за Кировским заводом. «Выйдем? — недоумеваю я. — Зачем? Мне еще рано!». «Как это — зачем?! — настаивает работяга и поднимает на меня осоловелые глаза. — Евреев бить, вот зачем! Ты что, кореш, газет не читаешь?»

Трамвай как раз подходил к остановке. Я вышел, но — один: мой окосевший попутчик, как ни старался, не смог подняться на ноги…

До чего чуткий и догадливый у нас, однако, народ: не успела власть сообщить ему о жутком заговоре кремлевских врачей, как он тут же смекнул, чего от него ждут, — и перешел от слов к делу…

Утром 13 января я пришел к своим однокурсникам, музыковедше Миле Розенфельд и композитору Боре Можжевелову, чтобы вместе готовиться к очередному экзамену за первый семестр. Не успел я сесть за стол, как Боря, фронтовик, вернувшийся с войны без правой руки, пододвинул ко мне свежий номер «Правды»: «На, полюбуйся. Я, между прочим, от НИХ этого ожидал». На его невероятно худом, до изможденности, лице мелькнула недобрая усмешка. Я не стал спрашивать, от кого он ожидал и чего именно. Текст сообщения ТАСС говорил сам за себя: «Хроника. Арест врачей-вредителей». Ниже шли девять фамилий, шесть из которых были еврейскими: М.С.Вовси, М.Б.Коган, Б.Б.Коган, А.И. Фельдман, Л.Г. Этингер, А.М. Гринштейн. В том же номере «Правды» — редакционная статья под заголовком: «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». И дальше: «…Куплены международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой, якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах».

Помню, что меня чуть ли не в равной степени ошеломило и это сообщение, и борина прелюдия. Не ослышался ли я? В устах Бориса — умницы, интеллигента, мужа Милы Розенфельд — одной из ТЕХ, от которых Боря ожидал любой гадости, — его реплика прозвучала неожиданно и дико.

Много позже, раз за разом мысленно возвращаясь к этому страшному дню, я подумал о том, что борина реакция на дело врачей была по-своему логична. Ведь не на пустом месте возникло оно. Отнюдь не как гром среди ослепительно ясного неба. Это была кульминация дьявольского сценария, которой предшествовала тщательная подготовка…

«Марк Аврутин: Катастрофа — это наше прошлое или будущее?»

… Таким образом, дело ЕАК чуть не закончилось позором для чекистов, если бы… Если бы после отстранения от работы и последовавшего за ним ареста Абакумова, Рюмин не возобновил бы следствие по этому делу, сделав особый упор на евреев-врачей. Только раскрытие террористического заговора могло спасти положение чекистов в глазах Сталина. Рюмин начинает разрабатывать тему бесшумного террора — медленного умерщвления руководителей страны руками врачей — убийц в белых халатах. Заронив недоверие к врачу-инородцу, можно было бы вызвать ярость толпы, восстановить против евреев десятки миллионов людей. Так Рюмин в 1951 году начал из почти тупикового дела еврейских националистов лепить новый заговор еврейских врачей. Он вытащил из архива сданный туда почти четыре года назад донос одного врача, некоей Лидии Тимашук, которая в 1948 году в составе бригады врачей выезжала к заболевшему Жданову. В этом доносе она обвиняла врачей с мировыми именами в умышленной постановке неправильного диагноза. Теперь Рюмин решил воспользоваться тем обстоятельством, что братом убитого Михоэлса был главный терапевт Красной армии генерал-лейтенант профессор Вовси. Это позволило не только увязать дело ЕАК с делом врачей, но и реанимировать «Крымскую провокацию», которая в своё время понравилась Сталину.

Дело в том, что благотворительная организация «Джойнт», созданная американскими евреями ещё в начале Первой мировой войны для оказания помощи пострадавшим в войне евреям, не прекратила своей деятельности и после революции, особенно в период разразившегося в 1921 году в советской России страшного голода. «Джойнт» не только направила в Россию продовольствие и другие гуманитарные грузы на огромную по тем временам сумму — около 8 миллионов долларов, — но и основала там свой филиал «Агро-Джойнт». Эта новая организация начала осуществлять гигантскую программу «окрестьянивания» евреев на территории Северного Крыма, где советское правительство решило в противовес сионистам создать Еврейскую Автономную Республику. Известно, что в конце 1920-х годов, когда Сталин прочно утвердился во власти, он противопоставил Крыму Биробиджан. Тем не менее, к 1941 году в Крыму проживало порядка 40 тысяч евреев. Многим из них удалось спастись, переправившись через Керченский пролив, но более 17 тысяч было расстреляно немцами в период с 16 ноября по 15 декабря 1941 года.

По сценарию Рюмина, Михоэлс во время своего пребывания в США летом 1943г. возобновил контакты с организацией «Джойнт», которая наделила его полномочиями своего главного представителя в СССР. Это, в частности, позволило бы объяснить, почему ЕАК не распустился после окончания войны (как будто бы вопросы открытия или закрытия Комитета находились в компетенции Михоэлса). Теперь в эту схему хорошо «вплеталась» и жена Молотова Полина Жемчужина, которая, по словам Сталина, плохо влияла на его жену, чуть ли не подтолкнула её к самоубийству, во всяком случае, была последней, кто виделся с ней. Ведь никто кроме Жемчужины не мог рассказать Михоэлсу о планах предстоящего выселения татар из Крыма. Кроме того, через показания Жемчужины появилась бы возможность выхода на некоторых членов Политбюро, ставших неугодных Сталину, в частности, на Молотова и Микояна. Далее, по сценарию Рюмина, Михоэлс планировал руками «кремлевских врачей», среди которых было много евреев, устранить членов правительства, которые якобы противились проекту создания Еврейской республики в Крыму. Конечно, у самого Рюмина вряд ли хватило бы на всё это фантазии. Но арестованный в октябре 1951 г. известный писатель и драматург Лев Шейнин быстро согласился стать соавтором Рюмина…

«Леонид Смиловицкий: «Дело врачей» в Белоруссии: политика властей и отношение населения, январь-апрель 1953 г.»

Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Николай Патоличев сообщал в Москву, что рано утром 13 января 1953 г. в Минске у киосков «Союзпечать» образовались большие очереди за газетами. Люди громко читали и перечитывали Сообщение ТАСС, выражая своё возмущение коварными приемами врачей-вредителей. Далее, используя терминологию Правды, Патоличев писал, что белорусский народ заклеймил поведение изменников Родины, ставших извергами человеческого рода, растоптавших священное знамя науки, продавших честь и совесть американскому и английскому империализму за кровавые доллары…

Жертвами массового психоза чуть не стали сами белорусы, которых население принимало за евреев. На станции Мотыкалы в Брестской области рабочие приняли за еврея начальника снабжения в строительном поезде № 825 белоруса Н. Быковского, который в результате дефекта речи не выговаривал букву «Р» и, со словами «вы хотели убить наших руководителей», пытались избить. В третьей клинической больнице Минска нападению подвергся белорус врач-хирург, доцент А.Я. Барель, человек слабого телосложения, низкого роста и с большим носом. Один из больных прижал его к стене и избивал со словами: «Жидовская морда, ты будешь меня оперировать как следует или зарежешь?»

Характерной особенностью большинства публичных выступлений была их выраженная эмоциональная окраска… Можно выделить следующие группы эпитетов:

Международные: «наймиты империализма, которые стали хуже фашистских зверей»; «агенты иностранных разведок, осквернившие честь деятелей науки»; «продажная банда шпионов и диверсантов»; «орудие американских разбойников» и др.

Общечеловеческие: «злейшие враги человеческого рода»; «подонки человеческого общества»; «рабовладельцы-людоеды»; «убийцы-злодеи», «потерявшие человеческий облик»; «хищные человекообразные звери» и др.

Профессиональные: «врачи-отравители»; «палачи в белых халатах»; «ученые-убийцы»; «наглые вредители»; «врачи-прохвосты»; «присмыкатели перед буржуазной наукой и образом жизни»; «врачи-бандиты», «врачи-душители», «врачи-изверги», «врачи-террористы» и др.

Личные: «омерзительные бандиты»; «гнусные сволочи»; «подколодные гады»; «поганая сволочь»; «бандиты-нелюди»; «национальные предатели»; «жиды-пройдохи»…

«Елена Левенсон: Из «Воспоминаний». Годы Советского Средневековья (1948-1953) — глазами студентки медицинского института»

В начале января 1953 года началась экзаменационная сессия. Готовилась я вместе со своей подругой Вероникой Элькинд, которая в это время жила у нас. Утром 13 января нам предстоял экзамен по судебной медицине — по-моему, первый в экзаменационной сессии. В это утро папа тихонько отозвал меня в сторону, предупредил «Не говори Веронике» и показал утренний номер газеты Правда. Там в разделе «Хроника» было сообщение о раскрытии заговора врачей-вредителей. Скрыть это от Веры было невозможно — разве только на те полчаса, что мы добирались до института, где шли экзамены…

Вслед за публикацией «Правды» появилась на свет Божий обличительница — Лидия Тимашук, русская женщина-врач, работавшая в «Кремлевке», которая давно еще заметила «вредительскую деятельность» врачей-евреев и предупреждала о ней в письме, написанном в каком-то «лохматом» году. Газеты прославляли её, везде перепечатывалась статья «Патриотка Лидия Тимашук». Уже через неделю после сообщения о врачах-убийцах появилось сообщение о награждении Тимашук орденом Ленина — высшей советской наградой.

Государственная антиеврейская политика упала на благодатную почву, и едва ли не самым страшным во всей этой вакханалии была реакция публики, «народа». Всегда дремавшее в русском сердце неприятие евреев, чужаков, вырвалось на свободу. Всегда, ещё со времен холерных бунтов, сидевшее в глубине сознания недоверие к врачам вылезло наружу вместе с антисемитскими чувствами. Никакого сомнения не возникало, что врачи-евреи — гнусные вредители и убийцы. «Народ» не хотел лечиться у евреев, враждебность открыто выплескивалась на улице при виде семитского лица…

«Ион Деген: Прочность запрограммированности»

В январе 1953 года я получил от мамы письмо полное горечи и возмущения по поводу неслыханной подлости врачей-отравителей. Как могли подобным образом поступить представители самой гуманной профессии, к тому же еще евреи? Ведь евреи стольким обязаны власти!

Уже подозревая, что мои письма перлюстрируются, я ответил весьма сдержанно.

Но, примерно, через месяц, при встрече, высказал маме все, что я думаю, прежде всего, о жестко запрограммированных идиотах, верящих очередному навету, а затем — о тех, кто их запрограммировал.

Я попытался на профессиональном языке объяснить ей, медицинскому работнику, абсурдность обвинений, опубликованных в правительственном сообщении. Маму потрясло услышанное. Она яростно спорила со мной, удивляясь, до какого падения дошел ее сын, не понимала, как вообще коммунист может позволить себе подобные речи…

«Исанна Лихтенштейн: О «деле врачей» (воспоминания очевидца)»

Воспоминания возвращают к 1952 году, памятному всем жившим в то смутное время. Готовилось «Дело врачей». Престарелый Сталин задумал и пытался осуществить одно из самых изощренных преступлений. Об этом достаточно много написано.

И, тем не менее, тема не исчерпана. По моему мнению, очень информативны невыдуманные, честные свидетельства очевидцев, лишенные последующих напластований. Этому надеюсь, послужит и мой рассказ.

Мой отец, Ефрем Исаакович Лихтенштейн, профессор-терапевт (в описываемые годы доцент) киевского медицинского института, сын успешного земского врача, был известным в городе специалистом и весьма уважаемым человеком. Он был молод, красив, образован, участник Сталинградской битвы, журналист — член редколлегии и заместитель главного редактора основного украинского журнала «Врачебное дело». В эти годы успешно работал над докторской диссертацией. Возникало ощущение, правде вопреки, что самое страшное позади, что жизнь постепенно налаживается…

Ефрем Исаакович Лихтенштейн. Художник Михаил Туровский
«Людмила Дымерская-Цигельман: Незабываемый 1953-й»

Эренбург, понимая замысел вождя, видел, надо полагать, свою задачу в том, чтобы показать не только полную бесперспективность еврейского обращения для реализации планов Сталина, но и большую вероятность того, что его публикация может привести к прямо противоположным результатам, то есть не замаскировать, а, напротив, выявить антиеврейскую доминанту «дела врачей». Он как бы предупреждает Сталина: «Я боюсь, что коллективное выступление ряда деятелей советской русской культуры, людей, которых объединяет только происхождение, может укрепить националистические тенденции». У кого укрепить, у этих людей, то есть евреев? Во избежание такой зауженной интерпретации Эренбург правит черновой текст: «может укрепить в людях колеблющихся и не очень сознательных националистические тенденции». Мысль о том, что коллективное выступление советских евреев, объединенных в группу по признаку их происхождения, может привести к эффекту, противоположному задуманному, то есть не к затушевыванию, а к выпячиванию еврейского аспекта, выражена достаточно ясно. Понятно, что существует и адресат, который именно так и воспримет коллективное обращение евреев. Это — «люди колеблющиеся и не очень сознательные» — именно такие и воспринимают дело врачей как антисемитскую акцию и именно такое восприятие на принятом в СССР пропагандистско-оруэлловском жаргоне и называется «националистические тенденции» (по украинской поговорке: «що на мене, то на тебе»). Говоря о «националистических тенденциях», Эренбург опускает стандартно дополняющие это словосочетание определения: «еврейские буржуазные». И тем самым обращает внимание своего всесильного адресата на то, что эти тенденции в результате публикации «Письма» могут укрепиться в среде достаточно широкой и значимой для него. Какой именно? Эренбург уточняет: «Особенно я озабочен влиянием такого «Письма в редакцию» на расширение и укрепление движения за мир». И чтобы не оставалось сомнения, какого именно движения (не доморощенного, конечно), Эренбург при окончательной редакции вводит определение «мирового».

Выдающийся деятель этого движения, только что (27 января 1953 года) получивший Сталинскую премию за участие в нем, Эренбург лучше других понимает, почему Сталин придает ему такое значение. «Движение за мир» — это типичный «минимир», ибо оно с оруэлловской «точностью до наоборот» служило камуфляжем экспансионистских устремлений Сталина. Оно также способствовало сохранению его имиджа главного антифашиста и борца за демократию, с той же точностью камуфлировавшего государственный террор, распространившийся теперь на весь социалистический лагерь.

Итак, во имя сохранения нужного Сталину имиджа и камуфляжа Эренбург фактически предлагает ему отказаться от затеи с коллективным обращением евреев, как затее, противоречащей его, сталинским интересам. В следующем абзаце он еще раз подчеркивает: «Опубликование «Письма», подписанного учеными, писателями, композиторами и т. д. еврейского происхождения может раздуть отвратительную антисоветскую пропаганду, которую теперь ведут сионисты, бундовцы и другие враги нашей Родины». Кто эти другие?..

Лист с автографом И. Эренбурга (№ 19) и других евреев, ознакомленных с Проектом обращения еврейской общественности в «Правду»
«Мирон Я. Амусья: Последние конвульсии (Воспоминания и размышления о послевоенном сталинском терроре)»

13 января 2011 года я участвовал в работе конференции, организованной проф. Ф. М. Ляссом в Иерусалиме и посвящённой теме «Поздний сталинизм и евреи». Данная заметка представляет изложение моего выступления на этой конференции.

13 января — не случайно выбранный день для подобной конференции. Именно в этот день в 1948 г. был убит в Минске народный артист СССР С. Михоэлс, а в 1952 г. было опубликовано в газете «Правда» сообщение об аресте «врачей-вредителей», обвинявшихся в намеренном умерщвлении ряда видных государственных деятелей СССР. Оба события я помню совершенно отчётливо. Уже к первому из них разгул улично-газетного антисемитизма, явно поощряемого сверху, достиг высокого уровня. Сообщение о том, что Михоэлса сбил грузовик и что это несчастный случай, мало кого убеждало. Мой отец, как и ряд наших близких и друзей, сразу увидел здесь политическое убийство, и они восприняли его как грозный сигнал, предвещающий переход антисемитизма на качественно более высокий уровень. Разумеется, это было не фантастическим прозрением отдельных людей, но осознанием реальной обстановки. Ожидания определённо оправдывались, события развивались от суда над членами ЕАК к «Делу врачей».

В обсуждаемых делах есть не только сходство — необоснованность и жестокость приговоров, но и впечатляющая разница — в поведении обвиняемых на судах…

«Федор Лясс: Трагедия и героизм советских евреев в годы позднего сталинизма»

Первым разработчиком «Дела врачей — вредителей» был М.Д. Рюмин. Дело врачей сразу приобрело антисемитский характер несмотря на то, что среди арестованных было немало русских врачей. И для развития «Дела врачей» следствию был нужен «обличитель»… «Обличителя», как правило, арестовывали раньше основных обвиняемых. Таким образом, первый удар приходился на него, и он ломался. Либо поддавшись на уговоры, обещания, а чаще под пытками, он становился послушным исполнителем воли следственных органов и судей. Такой «обличитель» всегда находился здесь же, в тюрьме, под рукой у следователей, для обработки других арестованных, и, как правило, становился основной фигурой в ходе следствия, а затем и суда и они все, вышеперечисленные, выполнили отведенную для них роль.

16 июля 1951 г. арестовывается кандидат на роль обличителя врач Карпай С.Е. — ранее работавшая в качестве врача электрокардиографиста и участвовавшая 4 года ранее в обследовании больного Жданова А.А. Но безрезультатно. На серию пыток и издевательств, карцера, многочасовых стоек она ответила категорическим отказом содействовать следствию. .Ей на замену обличителем в Деле врачей должна была стать врач-педиатр, Лившиц Е.Ф.. Очень подходящая личность для этой роли. Она многие годы работала в Лечсанупре Кремля, диспансерно наблюдая и леча детей и внуков самой привилегированной советской партийной и государственной верхушки. Среди ее пациентов отпрыски Сталина, Молотова, Кагановича. Микояна, Орджоникидзе, Маленкова, Первухина, Тевосяна, Димитрова. Помимо этого она находилась в близких и дружественных отношениях с семьями М.С. Вовси, Я.С. Темкина, Б.Б. Когана (все — будущие обвиняемые по делу врачей)… За полгода (4 июня 1952 г.) до ареста основных обвиняемых на будущем процессе врачей ее арестовывают и водворяют в тюрьму на Лубянке…

После следственных истязаний она не выдержала, психически сорвалась и совершила попытку покончить жизнь самоубийством — неслыханное происшествие в стенах внутренней тюрьмы на Лубянке. В своей тюремной одиночной камере она при помощи косынки и зубной щетки передавила горло. Но ее успевают спасти. В результате она потеряла зрение на неделю, нарушилась речь и наступила тяжелая депрессия. При таком ее состоянии даже видавшие виды МГБэшники не смогли продолжать следственные действия. И ее помещают для лечения последствий суицида, и, главным образом, на экспертизу в Институт Судебной психиатрии им. Сербского, где она находилась с 18 августа по 19 сентября 1952 г. Вернувшись в тюрьму на Лубянку Лившиц Е.Ф. категорически отказалась сотрудничать со следствием несмотря на возобновление пыток, издевательств, запугивания, а также посылов.

В подготовке к «Делу врачей» происходит непредвиденная задержка. На целый месяц из «дела» выбывает «обличитель». «Скрипучая телега следствия» (это выражение употребил лично Сталин) вынуждена почти остановиться, или по крайней мере, значительно затормозить движение вперед. Но сроки установил Сталин, и он требует неукоснительного их исполнения. И вот тогда (в конце августа) на роль нового обличителя была приглашена Лидия Тимашук и следствие вышло из тупикового положения. Сценарий «Дела врачей-вредителей» не изменился, и «телега следствия» значительно убыстрила свой бег. Противодействия со стороны Л.Тимашук не было…

«Мирон Я. Амусья: Отрицание отрицания. Ворота к воплощению уже было несбывшихся мечтаний»

К тому времени я уже с вечернего факультета Ленинградского Кораблестроительного института перекочевал на дневной, машиностроительный. В свободное от учёбы время я готовился либо к тому, что толпа, возмущённая подлостью «убийц в белых халатах», в основном моих соплеменников, меня на улице просто растерзает. Я не носил белого халата и не относился к сообществу врачей, но для отвечающего за подлые замыслы «вражьего семени», вполне подходил. Возможно, по наивности, но, скорее всего, из-за хорошего знания того, что происходило «на улице». Тогда ещё не работали столь активно «историки», которые сейчас объясняют мне, как спокойно надо было относиться к происходящему «тогда», сколь далеки мои оценки тогда, от того, что они поняли сейчас, прочтя по сегодняшнему «вновь открытые» архивные документы. В свою поддержку могу лишь сказать им — «эх, ребята, всё не так. Всё не так, ребята». Словом, «мы диалектику учили не по Гегелю». И тогда я отлил себе свинчатку, которую удобно было зажать в руку, «чтобы крепче был мой удар». Надеялся, пока толпа растерзает, уменьшить её на одну-две человекообразных единицы. Так и ходил по улицам, с отнюдь не фигой в кармане.

Оставалось также время и для размышлений на тему «сошлют или не сошлют», как и всё «вражье племя», столь разозлившее широкие народные массы, посягнувшее через «безродных космополитов» и «врачей-убийц», на этих масс мирную и достойную жизнь, и на вождей, эти массы до такой жизни доведшие. Это сейчас «выяснилось» — якобы, ссылать вовсе и не собирались, а просто шутили через самораспускавшиеся тогда слухи. Я же был в числе тех, кто шуток не понимал, и мысленно болтался между двумя возможностями дальнейшего развития моей жизни — быстрого линчевания или сравнительно медленной высылки.

«Тамаш Сабо: Карой Сабо — история заговорщика. Перевод и публикация Павла Йоффе»

Весной 1953 года мой отец Карой Сабо, техник, исчез внезапно и бесследно: на работу из дома ушёл, но на службе не появился. Никаких сведений о нём семья не получила. В середине ноября он вернулся домой — так же неожиданно, как исчез. Одежда его была изодрана, башмаки разваливались на глазах. На лице появились шрамы и раны, которые никогда не зажили. О том, что произошло, он — очень скупо — говорил как о «несчастном недоразумении», приведшем его в заключение; до конца своих дней он оставался запуганным, до последнего дня его преследовала угроза — и «добрый совет» — властей — помалкивать

Карой Сабо

Петер Габор (Péter Gábor), в те годы — начальник ÁVН, в 1952 году был «вычищен» из партии, а третьего января 1953 года арестован. Над ним и «его группой» должен был состояться показательный антисионистско-антисемитский процесс, подобный только что прошедшему процессу Сланского в Праге или затевавшемуся в Москве «Делу врачей», не дошедшему до суда. Вслед за Петером в течение нескольких месяцев были арестованы глава будапештской еврейской общины Лайош Штёклер и секретарь общины Микша Домонкош. «Следствие» совершенно разрушило их здоровье: Домонкош (1890-1954), человек пожилой, скончался через несколько месяцев после освобождения; Штёклера (1897-1960) пытками довели до душевного расстройства, и он до конца жизни нуждался в специальном уходе.

Когда оказалось, что оба не «соответствуют» участию в показательном процессе «по состоянию здоровья», у следствия возникла другая идея: найти и «привлечь» тех, кто последним видел Валленберга перед его отъездом в Дебрецен, в штаб советских войск, где он собирался обсудить поставку продовольствия в Будапештское гетто.

Таких оказалось трое: мой отец Карой Сабо, друг его детства Пал Салаи, и доктор Отто Фляйшман. Именно их пригласил Валленберг на обед — как оказалось, последний — в Будапеште. Первых двоих схватили, а третьего не удалось — он был уже «на западе»…

«Виталий Аронзон: Звонок из прошлого. Кто делал зубы Сталину, или О находке любопытной фотографии»

Совсем недавно, работая с личным архивом, я нашёл фотографию моего дяди Михаила Ефимовича Геллера. Миша сфотографирован вместе с Яковом Ефимовичем Шапиро в августе 1954 года на даче в пос. Клязьма под Москвой. Интрига фотографии в том, что Я.Е. Шапиро был личным стоматологом Сталина и работал в поликлинике Кремля, а М.Е. Геллер — по советским законам «военный преступник» — на второй день после окончания срока заключения появился на даче врача Сталина. Сталина уже не было в живых, «Дело врачей» бесславно закончилось, но ХХ съезда ещё не было.

Я.Е. Шапиро был женат на Эмилии Михайловне, родной сестре моей бабушки, матери Михаила Ефимовича и, естественно, знал о судьбе племянника своей жены. Однако до появления М.Е. на его даче никогда, нигде и никому, включая вездесущее КГБ, не было известно об этом родстве, конечно, кроме родственников. Все годы, с тех пор как М.Е пропал без вести, а потом оказался в ГУЛАГе, о его судьбе говорили только в узком кругу близких людей и, естественно, не писали о нём в анкетах.

Михаил Ефимович Геллер и Яков Ефимович Шапиро, 1953, Клязьма

Не говорили открыто, а только с оглядкой и шёпотом, и о том, что Я.Е. Шапиро работает в Кремлёвской поликлинике и лечит зубы Сталину и членам Политбюро. Я об этом узнал только во время «Дела врачей», когда естественное беспокойство за судьбу Я.Е. Шапиро вызвало конспиративные разговоры между моей мамой и её братом Исааком, жившим в Москве и тесно общавшимся с нашей семейной знаменитостью. Тётя Миля даже приготовила чемоданчик, ожидая ареста мужа, близко знакомого со многими именитыми арестантами-врачами.

«Фёдор Лясс: «Я не выбран, но я — судья!» Беседа с Ларисой Мангупли»

Л.М. — Скажите, а что послужило выбору темы книги, в которой Вы понятие «поздний сталинизм» связываете с судьбой еврейского народа?Причём тут евреи?

Ф.Л. — Дело в том, что именно в это время еврейский народ должен был сыграть определённую роль при реализации коварных замыслов Сталина, направленных на завоевание мирового господства. Я заострил свое внимание на «еврейской проблеме», так как образовалась ситуация очень напряженная по отношению к еврейскому населению. Практически дело шло к геноциду евреев. Грозило их полное уничтожение как этнической общности. В стране в период Позднего сталинизма изменилось официальное отношение к евреям. Антисемитизм стал неотъемлемой составляющей политики большевистско — коммунистической партии и советского государства. «Война Сталин Евреи»эти политические, социальные категории соединились в зловещий взаимосвязанный треугольник.

За многовековую историю евреев над ними не раз нависала опасность их полного уничтожения. Как правило, к реализации этих преступных акций, гонениям, притеснениям, погромам, депортациям привлекался не только весь партийный аппарат, но и практически все государственные структуры власти. И о них, их действиях мы многое знаем. А вот о запланированных, но не осуществлённых — недостаточно. Вскрыть причины провала хорошо идеологически продуманной и технически оснащённой акции важно не только для истории вообще, но и для настоящего и будущего любого народа, в частности, для любой этнической группы. А евреи в этом ряду всегда стояли на первом месте. Вот о таком сорванном геноциде советских евреев, начальные мероприятия которого уже были реализованы в виде судебного Дела ЕАК и следствия по делу профессоров врачей-вредителей, я постоянно думаю уже более пятидесяти лет и, наконец, мои мысли реализовались в виде книги, которая у Вас в руках…

«Сергей Чевычелов: Цена невежества, или Электрокардиограммы вождя»

Нет оснований не верить официальному заключению. Свидетельство помощника Жданова (“Через полчаса после обеда у него пропала речь, а через несколько часов он скончался”) позволяет с большой долей вероятности предположить, что смерти А.А. Жданова способствовал ишемический инсульт в бассейне средней мозговой артерии, именно там, где предполагал интенсивный спазм невропатолог профессор А.М. Гринштейн.

Теперь, в свете уже имеющихся фактов можно рассмотреть представленные здесь электрокардиограммы А.А. Жданова (1). Пока никто не высказал сомнения в подлинности этих ЭКГ. Надо полагать, что Л.Ф. Тимашук сохранила у себя в личном архиве дублирующие кинопленки электрокардиограмм и сделала из них своеобразный монтаж, который и представлен на фотоснимке. Под ним указаны пометки на лентах и надписи под ними.

а) б)

Заключение Л. Тимашук от 28.08.1948 гласит: “Левый тип ЭКГ. Инфаркт миокарда в обл. боковой стенки и перегородки. Признаки преды[дущих инфарктов]“. Как видно, ни слова о какой-то блокаде. В статье Ф. Лясса предпринята попытка описать эту кардиограмму с позиции того времени . Однако исследовался инфаркт, признаков которого нет на анализируемой ЭКГ.

«Нелли Мельман: “Дело врачей” — об этом забывать нельзя!»

Первое, что привело меня в ужас было то, что среди арестованных перечислялись профессора, в клиниках которых я и клинический ординатор Лена Гутман в марте–апреле 1951 года обучались гастроскопии. Это С. М. Вовси, М. Б. Каган, В. Н. Виноградов. Академик Макс Моисеевич Губергриц, на кафедре которого мы проходили клиническую ординатуру, при всех сотрудниках вручил нам рекомендательные письма. Он просил своих коллег «дать нам все возможное и выжать из нас максимум». Это характерные для Учителя формулировки.

Ко времени «дела врачей» Макса Моисеевича уже не было в живых (умер 6 мая 1952 года). Заведующим кафедрой пропедевтической терапии киевского мединститута был проф. Федор Яковлевич Примак, т.к. ни один из достойных учеников-евреев не мог занять кафедру.

Еще до “дела врачей” Ф.Я. отказывался подписать мне автореферат и обещал призвать членов Ученого Совета голосовать против меня, т.к. я бросила кафедру. Более нелепого обвинения придумать нельзя было.

Лица еврейской национальности (так тогда называли евреев) практически все были, под тем либо иным предлогом, уволены. Продолжавшая работать в должности медицинского статистика Мария Яковлевна Гурфинкель, с ужасом сообщила мне и Лене, что ассистент кафедры В. А. Новицкий сказал: «Лена и Нелли это были посланцы Губергрица к Вовси».

Я начала представлять себя в тюрьме и с ужасом думала, что будет с беременной Леной. В целях «конспирации», решили уничтожить бюсты Макса Моисеевича, сделанные после его смерти для всех учеников. Фотографии спрятали между книгами…

Print Friendly, PDF & Email