От редакции: этой поэтической подборкой мы завершаем публикацию творческого наследия Аллы Осиповой.
Стихи
Алла Осипова
Мир сузился до профиля окна,
Но жить в нем тоже интересно —
В нем те же настроенья дня
И те же настроенья века…
***
Март чертит углем на холсте окна
Изломы веток и стволы деревьев,
И клочья снега в вывертах метели,
И черный взмах вороньего крыла.
***
Белый подрамник окна,
Черные плети ветвей,
Ватные хлопья облаков —
Мир, в котором живу.
Вру. Еще летают вороны —
Старые клячи Нескучного Сада.
***
Старые вороны. Грузные матроны.
Тяжело летают. Зиму провожают.
На подрамнике окна
Кляч садовых колготня.
***
Серое брюшко.
Бронза платка.
Бусинка глаза.
Веер крыла.
***
Штиль белых облаков
И легкий бриз ветвей,
Вороны серой — кар-рр —
Напоминают море.
Уключины скрипят,
Тяжелый всплеск весла,
И в белых платьях чайки у причала.
***
Как белое на белом —
Владимирская гладь,
Так черное на сером —
Графическая вязь.
***
Такое свойство есть в природе —
Вечно ищем ветра в поле,
Полагаясь на Звезду,
Солнце, Время и Луну.
На «авось» еще надежда —
Легкомыслие поспешно:
Вдруг проскочим — путь открыт,
Но шлагбаум уж закрыт…
***
В голубизне окна
Дрожит весна.
А, может быть, она
На кончике пера?
***
Ночной горшок,
Фонарь,
Аптека —
Рекламный ролик Человека!
***
Слова все сказаны
За тысячи веков.
Ничто не ново под луною.
И только каждое непониманье —
Боль. И лишь оно
Взрывает слово.
***
Предельная концентрация —
Ненависть злобится.
Шипит и сочится.
Куда бежать?
Хочется скрыться.
***
Хляби прелого листа,
Сырость, паутина —
Осенняя картина.
***
Зябкая сырость тепла,
Корочки мерзлые льда,
Чмоканье талой воды —
Признаки ранней весны.
***
Как выразить словом
Волнующий образ,
Ведь память не помнит слова.
И прутиком тонким
Тревожное чувство
Не можешь загнать в слова.
***
Озябший сад и запах дыма,
Неверный свет лампад старинных.
Лист чёрный под ногой хрустит,
И первый снег в окне блестит.
***
Тонкий ручеек беседы,
Взглядом мостик перекинут.
И течет неторопливо,
И туманами клубится.
А бывает по-другому:
Яростно гремит камнями,
Злобно пенится в потоке
И мосты в пути сметает.
Что такое настроенье?
Удержать бы легкость чувства
В русле ручейка лесного,
А не горного потока
Этот тонкий мир общенья
Очень хрупкий, ненадежный.
Чуть спугнул — и пониманье
Заливает раздраженьем.
Лодка к берегу стремится,
Весла бьют нетерпеливо,
А причал уже затоплен,
Отступленье невозможно.
А бывает и крушенье:
Парус в клочьях настроенья,
Щепки крутит и уносит
Очень сильное теченье.
И не выбраться оттуда…
***
Я слово ищу,
Как иголку в стогу.
Азартный охотник —
По следу бреду.
Тропою, по кочкам,
По мерзлому льду,
По топи болотной
С ружьем я иду.
То птичка вспорхнет,
То откликнется зверь.
Заветное слово,
Найдись поскорей.
Вот речка в пути —
Червяка насажу,
А вытащить рыбку
Свою не могу.
Ведь нужное слово
Так трудно найти
В лесу заповедном,
У синей реки.
13.05.05
***
Цветы я разложу в корзинке, как стихи.
Я ранним утром собрала их в поле.
Мечтательные — это васильки,
А детские — ромашки на дороге.
Фиалки — летние цветы,
Их аромат так будоражит ноздри.
А колокольчики — поющие цветы,
Бубенчики звенят и колокольни.
Печальные цветы мне встретились в пути,
Их в детстве слезками мы звали,
Головки крошечные так милы,
Не сорвала их — пусть поплачут.
Веселые стихи смеются невпопад,
Улыбка их легка и беззаботна.
Им палец покажи — смеются от души,
И огоньками тешат всех прохожих.
А дачные стихи — их с клумбы я сорву,
На них лежит роса — упруги стебли.
Мне жалко их срывать — они в окно глядят,
В корзинке быстро потеряют свежесть.
Короткие стихи — венок из них сплету,
Они украсят голову любую.
В них тайна чувств, они мудры
И трепетны, как слабый шорох.
Я черные стихи не положу в букет,
Пересажу подальше от чужих сердец,
Да и свое мне надо поберечь,
Беда не лечит — это мой ответ.
Молочница кричит мне поутру:
«Я принесла вам молока парного,
Творог свежайший, свежее яйцо,
Купите все, и будете довольны».
Стихи я разложу в корзинке как цветы,
Водой побрызгаю и ленточкой украшу.
И в чей-то дом войду. Хозяев позову,
Корзинку на крыльцо поставлю.
Возьмите кто-нибудь. Здесь свежие стихи.
Они как свежие цветы — прозрачны и чисты.
Возьмите их. Возьмите просто так,
Душе поможете и будете здоровы.
15.07.05
Соловки
Когда я вспоминаю Соловки,
В душе такая тишина стоит.
Над озером Святым туман висит,
И боль невыразимая томит.
Ах, море Белое — глубины темные,
Буруны серые — волна свинцовая.
На берегах его — седой гранит
И ветер северный да чаек крик.
Нас пароходик «Лермонтов» везет,
Команда полупьяная орет,
Толпа отпускников поет,
И море Белое швыряет всех о борт.
Мы от Кеми плывем на Соловки.
С утра гитары звон бодрит,
И рюкзаков на палубе гора,
Вдали маячат контуры кремля.
А циклопическая кладка
Стен крепостных — как будто в сказке.
За этой каменной стеной
Богатырей могучих строй.
Здесь полярный холод стужит,
Летом — солнце землю сушит,
Валуны во мхах живут,
И лишайники вокруг.
А вот и наш причал,
Настил и дров в навал,
И мы идем к кремлю —
Каркас звезды вверху.
И воздух — что прозрачное вино,
Пить — не напьешься, голова кружится,
И тучи комаров садятся на лицо,
Руками отбиваешься и злишься.
Собаки соловецкие огромны,
Лохматые и страшные на вид.
Русланов верных злобное потомство —
Их соловецкий северный подвид.
Благополучия здесь бухта —
Гряда камней и лодок куча,
Морской военный гарнизон
Несет свой северный дозор.
Тельняшки за бутылку водки
Меняли морячки на флоте.
Хорошие тельняшки были —
Лет тридцать нам они служили.
Савватий, Герман и Зосима
Свое оставили здесь имя.
И основали монастырь
Меж бухтою и озером Святым.
Игумен Колычев построил
Ансамбль соборов, колоколен,
И тридцать пять колоколов
В набаты били от врагов.
И Никон — русский патриарх
Монахом стал на Соловках,
Раскол в России учинил,
И православных дух смутил.
На территории кремля
Соборов мощь и красота,
Но запустение царит,
И нищета в окно глядит.
Шатры соборов все прогнили,
И главок нет, кресты спилили.
Каркасы звезд из чугуна,
Да стен облезлых нагота.
А вместо закомаров и аркад —
Квадратных окон вытесанный ряд.
В расщелинах шатров живут березки,
По плитам стертым ходят богомольцы.
Когда-то здесь монахи жили
И верой Господу служили.
Дороги строили, монастыри,
Погосты, храмы и скиты.
Веками крепость тут стояла
И честь страны обороняла.
Стрельцы, монахи, пушкари —
Все службу верную несли.
И беглых было здесь немало,
Всех Беломорье принимало.
Тяжелый труд, зато свобода
Для староверов и поморов.
Здесь люди самых разных званий:
Попы, расстриги и дворяне,
Раскольники и бунтари-крестьяне
Томились в жертвенной узде
И гибли в сырости и мгле.
Ах, море Белое — мороз и валенки,
Наплыв свечи, слеза кровавая,
Лучина тонкая, как жизнь, недолгая,
И сердце матушки — печаль глубокая.
Мы жили в келье монастырской,
Архивов составляли списки,
И сквозь кричащие страницы
Мы видели трагедий лица.
Мы рукописные журналы
С таким почтением листали,
Сидели будто на поминках
Людей замученных, забытых.
А в эти страшные журналы
Статьи и письма присылали.
Рука и факел на обложке —
Нарисовал их зэк-художник.
Спектакли в клубе местном шли
О подвигах родной страны.
Ансамбль артистов знаменитых —
Крик конвоиров: «Всем на выход».
У соловецкого кремля —
Каркас звезды вместо креста,
А по лесам крестов без счета,
На пирамидках ржавых — звезды.
Ах, море Белое, и близко Арктика,
Огонь в печи — зима полярная.
И СЛОН стоит — судьбы начальничек,
И зуб на зуб — не греет ватничек.
В монастырях, бараках и скитах
Кормили комаров ученый и монах,
Кулак-крестьянин и злодей,
Но участь общая — не выжить всем.
Здесь кровь лилась и в прежние века —
Нам летописи говорят об этом.
Масштаб иной — в тридцатые года
Архипелаг был самым гиблым местом.
Десятки тысяч здесь людей
Сгноил на жертвеннике Зверь,
И огоньки их душ несчастных
Мерцают на болотах часто.
Копали ямы для себя без звука,
Охрана лютая расстреливала тут же.
И хороводы зэков выводили в море,
Семь градусов тепла — такая вот погода…
Ах, море Белое — судьба тяжелая,
Хоть пена белая — волна пунцовая,
И небо серое — такое низкое,
И на песке следы — почти не видно их…
В поселке старики живут,
Охранный продолжают труд.
Замаливать грехи не ходят,
Отец он наш — отец народов.
Стыдливо книжки умолкают,
И Зверя вновь предпочитают.
Что за несчастная страна —
Командует всем — Сатана.
Природа девственно красива,
Избыточно, пожалуй, изобилье:
Холмы, долины, ягоды, грибы,
Озера с рыбой, дичь из-под ноги.
Звезда разбилась на осколки,
Озер зеркальных тишь и блестки,
Но пенья птиц почти не слышно,
Идешь по лесу — и боишься.
Между озерами каналы
Монахи прокопали сами.
Гать проложили на болотах,
И вешками снабдили тропы.
Прохладный лабиринт каналов,
Стволов замшелых черный ряд,
И папоротники-великаны
Вьюном обвитые стоят.
Каналы узки и мрачны.
Печально-тусклый блеск воды.
И с лодки собирать грибы
Смешно, конечно, но, увы,
Уж очень скользко и коряги…
Гора Секирная крута.
Маяк ее издалека
Судам дорогу освещает
И в путь далекий провожает.
Над Муксалмой туман стоит,
По дамбе колесо скрипит.
Построек старых длинный ряд,
И водоросли на шестах висят.
Пролив на Анзер тут широк,
На карбасе — не так далек.
Лиловый остров вдалеке,
Тюленей морды на воде.
А в Реболде агар-агар
Из водорослей добывают
И за бутылку отвезут
На Анзер — только попугают:
«Тропой держитесь на Голгофу —
Вокруг болота и леса.
Не заблудитесь. Ждать вас буду
Я в бухте около скита.
Успеете — примите баньку,
У нас по-черному она.
Не угорите, не спалите,
А дров полно, их до черта».
Здесь берендеевы места,
Нет жителей и тишина.
Трава по пояс так свежа,
Как будто вымыта она.
Озер глухая чернота
Так неподвижно тяжела.
Встречаются и духи леса:
Русалки, лешие и черти.
Из-за деревьев иногда
Вдруг выглянет такая морда,
Что перекрестишься невольно,
В кусты отступишь — чур меня.
В озера смотрятся леса,
Жизнь заколдованно тиха,
Лишь изредка плавник мелькнет,
Рябь пробежит… и легкий чмок.
Куртины сосен по лесам,
Из сосен — мачты кораблям.
И в Троицкой губе — изба:
Для рыбаков приют всегда.
Пятнисты тени вдоль дороги,
И запахи смолы и хвои,
Корьё и тина у болот,
Наплывы чаги у берез.
Вглубь острова тропа ведет.
К горе Голгофе — поворот,
А на горе Распятский скит,
И церковь древняя стоит.
Решетки в окнах проржавели,
Глазки в дверях, задвижки, щели,
И в коридорной пустоте
Клац сапогов по голове.
Все стены в камерах испещрены
Кровавыми записками на волю.
Царапали, писали, кто чем мог,
С надеждой и неверьем — вдруг дойдет…
Ах, море Белое — и небо в клеточку
И красота вокруг — и деться некуда.
И только песен стон, гитары тихий звон,
Ты долети домой, скупая весточка…
На нас глядели исподлобья
Тираны в профиль и анфас.
Портреты их на стенах камер
Исчадием во всех скитах.
Они страшны — проклятья века,
Их надо в школах изучать,
Чтоб люди знали — Зло гнездится
В людских изломанных сердцах.
И в памяти сортир возник,
Для Гулливеров, видно, сбит:
Очко, большая глубина
И богатырская стопа.
Из окон весь архипелаг,
Как на ладони, говорят.
Закат на море глаз слепит,
Нет стекол, и кругом сквозит.
На карбасе вернемся в кремль,
Залижем раны в келье узкой,
Хлеб купим, банку иваси,
И спиртом мы помянем души.
Монахи хлеб пекут в кремле,
Вкуснее нету на земле,
Он как пирожное на вкус —
Они рецептов не дают.
Десятки лет прошли с тех пор,
И пароход сгорел по пьянке,
И на шатрах стоят кресты,
И проволоку спрятали подальше.
На Соловках такая красота,
Закат перетекает плавно в утро,
Прохладно, и штормит слегка,
И чаек крик звучит натужно.
Ах, море Белое — волна суровая,
До Арктики — совсем немного ведь.
И облака плывут — такие белые,
Такие белые… и очень смелые…
12—17.08.05
Бульварное кольцо
Первое вступление
Когда затягивает сеть
Рыбак на дальнем берегу,
Я памятью скользну к бульварам,
По ним сегодня я пройду.
Я окунусь в воспоминанья
Далекой юности моей —
Они и светлы, и печальны —
Со временем ведь глаз острей.
До мелочей детали помню
Аллей тенистых, и мостов,
И закоулков, колоколен,
И тихих маленьких дворов.
За занавесками месилась
Жизнь настоящая, а я
На все смотрела сквозь ресницы,
Не отличая жизнь от сна.
Мне город близок — я любила
Его асфальтов берега,
Пух тополиный на карнизах
И под ногами облака.
И солнцем розовым залита
Та утренняя тишина,
Когда все спят, и только птицы
Кричат. И дворника метет метла.
Я помню графику кварталов,
Которые, как острова,
В сознание мое вплывали,
Там оставаясь навсегда.
Дома, асфальты тротуаров
И переулков череда
Кольцо Бульварное сжимали,
Как реку держат берега.
На остановках люди ждали,
Когда троллейбус подойдет,
Из выходов метро бежали —
Догнать, за поручень, вперед.
Московский люд нетерпеливый,
Приезжих удивленный взгляд —
Гуляй себе бульваром длинным,
Фонтан, скамейки, листопад.
И я любила по аллеям
Бродить до поздней темноты,
Разглядывать чужие окна,
Подъезды, арки, фонари.
И шахматисты на скамейках
Вели азартные бои,
Подсказчики толпились рядом —
Они ведь тоже знатоки.
И аромат духов цветочных,
И щебет стайки воробьев,
И променад в тени деревьев
Влюбленных пар и стариков.
В дыму питейных заведений
Искала истину подчас,
Не понимая — истин много,
И каждая — калиф на час.
Вечерний занавес расцвечен
Гирляндой тусклых огоньков,
Но на бульварах смех, веселья
Ликующий водоворот.
Энергия толпы огромна,
Я заряжалась ею всласть,
Я над бульварами летала
В потоках воздуха не раз.
На проводах сидели птицы —
Так в театре зрители сидят.
И свист, и крики на галерке,
И перья по ветру летят.
В кафе зайду — мне чашку кофе,
Мороженое крем-брюле.
В окно гляжу, устала очень,
И вкусный холодок во мне.
Пора домой. Из подворотни
Кошачий визг и кухонь чад.
Гармошка где-то заиграла,
И голоса пустились в пляс.
Чуть в сторону нога ступала,
Как темнота глухих дворов
Своими страхами пугала,
И даже тень бежала прочь.
До Сухаревки кое-как
Я доберусь в полночный час.
Несусь в потемках без оглядки,
А сердце убегает в пятки.
Разбита лампочка в подъезде,
Чердачный запах в ноздри бьет,
И в коммунальной кухне свара —
Сосед кричит: «Убью жидов!»
Ну, а пока он бьет соседку,
Чтоб знала, кто в семье главней,
И, бесов подгоняя матом,
Он злобу выместит на ней.
Средневековая картина,
Она трагична и проста —
Пока на свете Зло всесильно,
Героев мало, бесов — тьма.
Звезда в окне свечой горит,
И в щели окон дует ветер,
И тени по углам дрожат,
И до утра Луна мне светит.
25.10.06
Второе вступление
Когда отравленной стрелой
В мой дом безумие влетает,
И звон в ушах, и крик немой
Волною душу заливает,
От горя спрячусь я в стихи,
В воспоминанья дней минувших,
Бульваром я пройду тогда,
И боль на сердце приутихнет.
В путь
Ночные образы тревожат,
И время покатилось вспять.
И вот «зеленою волною»
Воспоминания летят.
И память мечется по кругу,
И что-то шепчет невпопад.
Неразрешимые вопросы —
Ответы до сих пор висят.
Сегодня хочется иначе
Мне описать Бульварный круг,
Как часть душевного пространства —
Любимый в юности маршрут.
Пойду от церкви. По преданью
В ней Пушкин венчан был с Натальей.
Храм Вознесения всегда
Утешит друга и врага.
Я помню графику кварталов,
Подъезды, арки, фонари,
И переулков сонных шепот,
Где тени пляшут до зари.
Гуляла я и по бульварам,
Вливаясь в пеструю толпу,
Мечтам невольно улыбалась,
В удачу верила свою.
Устав, садилась на троллейбус —
Он к дому ближе подвезет —
Пятнадцатый иль тридцать первый
Уже лет сто народ везет.
Никитский и Тверской бульвары
Ну, а пока бульвар Никитский.
К консерватории он близко.
Дом Рябушинского стоит,
История его хранит.
По берегам бульвара театры —
Розовского и новый МХАТ,
И театр Пушкина напротив —
Через бульвар огни горят.
На Малой Бронной — театр Эфроса,
Но без него там все непросто.
При нем всегда бывал аншлаг —
Билетик лишний не достать.
Аллеей я иду прямой,
Мой путь до улицы Тверской,
Где бедный Пушкин, чуть живой,
Стоит у края мостовой.
Он тишины ценил покой,
А не толпы безумной рой.
Скорее, здесь он постовой —
Любимый всеми наш герой.
Толпа вдоль «Пушкина» течет.
Людских страстей водоворот.
А омут — переход в метро —
Засасывает глубоко.
На «Пушке» встречи и свиданья,
Пикеты, кинофестивали.
Здесь жизнь московская кипит,
Кричит, волнуется, бурлит.
Редакция «Известий» тут,
А за углом — актерский клуб,
Где фильмы новые покажут,
Лишь контрамарку ты предъявишь.
Богема в ресторан идет,
Швейцар у входа — царь и бог.
Духи французские «Шанель»,
И лиц знакомых карусель.
Здесь жизнь идет вполне уютно —
Приветствия, поклоны, шутки,
Прически, шали, веера…
«Вас ждут в гостиной, господа».
Я в «Елисеевский» войду
И запахи его вдохну,
Для глаза много здесь соблазнов,
Но с очередью — избегу.
А на Тверском фонтан шумит,
И кинотеатр стеклом укрыт.
За ним Страстным иду бульваром,
Аллея узится — Петровка рядом.
Петровский бульвар
Здесь барду памятник стоит,
Как нерв натянут — крик висит,
В разлете рук струна дрожит,
Стихи плывут — душа болит.
Мне хочется сказать тихонько
Благодарение судьбе —
Что наши души освещали
Безумства храбрых на земле.
Высоцкий, Галич, Окуджава…
Недолог будет этот ряд.
Без пафоса сказать непросто.
Им оды буду я писать.
В нем столько силы и отваги,
Он рыцарь чести и ума.
В нем мощь лавины, урагана,
Достоинства и куража.
Эпоха вслед ему хохочет,
И злобой пенится оскал.
Он, как Давид, на бой выходит,
Хоть нездоров и ростом мал.
Морали нашей недоступна
Гор белоснежных высота,
И надо петь, хрипеть натужно,
Чтоб плесень вытравить до дна.
Он песню к душам обращает —
Шекспировская глубина —
И струны рвет, и поднимает
С колен уставшие сердца.
Взрывает голосом он льдины —
Торосы очерствевших душ.
И кровью собственного сердца
Он очищает жизни суть.
Во мне кипит и разливается
Эмоций собственных порыв,
И чувства через край взмываются,
И сердце бьется на разрыв.
Не всем дано ломать преграды,
Не всем дано героем стать.
Не надо строить баррикады,
А надо дух свой укреплять.
Такая песня про героя
В душе поется в этот час.
Пойду я дальше. Вслед за мною,
Как эхо, каблуки стучат.
Эрмитаж
От Петровского бульвара
Поворот в Каретный ряд.
Там Петровка, 38,
А напротив — Эрмитаж.
Мелькнет кареты силуэт,
Я руку подниму: «Привет,
Вези меня скорее в сад
С названьем чудным «Эрмитаж».
Мелькнет виденье старины:
Карета, лошадь, седоки,
Туман, брусчатка и мосты,
Лакей у дверцы, фонари,
Девицы, дамы, кавалеры,
Прически, декольте, лорнеты.
Сияет пол, сияют лица,
И в вальсе публика кружится.
Все это было так давно.
Я это видела в кино.
Оркестр по-прежнему играет,
Дам кавалеры приглашают.
К подъезду театра подойду,
В окошко кассы загляну,
Но на спектакль не пойду,
Я по аллее поброжу.
Певица нам споет романсы,
Все те же перья, туры вальса,
В аллеях темных фонари
И парочки в сетях любви.
Витают ароматы кофе,
Цветов, духов, еще чего-то.
Луна висит как шар воздушный,
И маски карнавала тут же.
Шум города почти не слышен.
Здесь мир другой — он романтичен.
Оркестр гремит, пора домой —
И тень моя скользит за мной.
Вернусь, конечно, на Петровский
И к Трубной двинусь вниз, по бровке.
Троллейбус, сделав полукруг,
Продолжит черепаший путь.
Я загляну в пустынный дворик,
В нем чье-то сушится белье,
И полыхают георгины,
И столик сбит для домино.
Пройду задворком до Неглинки,
На площадь Трубную сверну.
Здесь пыль под ветерком клубится,
И гастроном тут на углу.
В рассказах дядюшки Гиляя
Про Трубную немало строк:
Купцы, лабазы, хулиганы
И прощелыги всех сортов.
Под красным фонарем девицы,
И в кабаках не гаснет свет,
И по булыжникам подковы,
И крик извозчиков вослед.
Но вспоминаю и иное,
На сотню лет уйдя вперед,
Как хоронили негодяя,
В колодцы затоптав народ.
Трубная площадь
Если вправо, то к Неглинке
Я тихонько побреду.
Если влево, то я к цирку
На Цветной бульвар пойду.
Если прямо, то бульваром
Я Рождественским иду,
Но там круто. Я устала —
На скамейке посижу.
На Трубной площади кресты
Трехмерным глазом не видны.
Они лежат в седой пыли,
Их помнят только старики.
Здесь рыжий Джо повеселился
На собственных похоронах.
Устроил новую Ходынку —
Бог смерти развлекался так.
Есть в жизни каждого из нас
Отрезок времени забытый.
Хоть вроде и быльем зарос,
А тронешь — тут же воспалится.
Конечно, можно и пройти,
И мест таких в Москве немало,
Где резали народ цари,
Выкашивали, словно травы.
Народ — что пыль. Цена ему —
Копейка в красный день базарный.
Все стерпит. И бежит челом
Поклоны бить своим тиранам.
Рождественский бульвар
Бульвар Рождественский от Трубной
Тропою к Сретенке ползет.
И «Аннушка» — трамвай гремучий,
Скользит змеей на разворот.
На берегах крутых соборы,
Монастыри в былой красе.
Здесь жизнь церковная кипела,
Держала в силе и узде.
Эпоха жатву собрала —
Дворцы и храмы взорвала.
Руины за сплошным забором —
В глазах людей — немым укором.
И монастырь на косогоре
Зарос бурьяном, лебедой.
И на углу комиссионный —
Примерю импорт дорогой.
Направо путь ведет к Лубянке
И в центр, к Кузнецкому мосту.
Налево — Сретенка ветвится,
Бежит к Садовому кольцу.
А ветви — это переулки,
Их много — не упомнишь все.
Сбегают вниз к реке Неглинке,
Неглинка же — к Москве-реке.
Лубянка
Лубянка — страшное проклятье,
Без содроганья не назвать.
Дом Сатаны, исчадье ада
И палачей кровавых мать.
Трагедия страны великой —
Народ расколот пополам:
Кто не донес — в Лубянке сгинет,
А кто донес — убийца сам.
Мне скажут — время изменилось,
Дракон стоглавый уж не тот.
Отвечу — крови он напился
И просто выспаться прилег.
Троллейбус Сретенкой плетется,
Уж очень узкий коридор,
А вдоль Лубянки вскачь несется,
Забыв про красный светофор.
Скорей вперед, в пролет меж зданий,
Оглядываться здесь нельзя,
На Пушечную развернется
И сбросит штанги-удила.
Здесь «Детский мир» (товары детям)
И светит окнами ЦДРИ.
Концерты, фильмы, елки, встречи.
Я здесь бывала, черт возьми.
Свернет троллейбус на Кузнецкий,
Лубянскую петлю замкнет,
И вновь по Сретенке поедет,
Меня до дома довезет.
Кузнецкий мост
Кузнецкий мост, кабриолеты,
Мерцанье желтых фонарей,
И цоканье копыт о камень,
И пешеходов редких тень.
В тумане образ возникает
Реки, плывущей меж холмов,
И мост аркадой деревянной —
Соединенье берегов.
Неглинку — речку — заковали,
В асфальт одели берега,
И мост стал каменно-булыжным,
Построены вокруг дома.
Извилистые переулки
Так живописны и легки,
Их солнце летом нагревает
И промывают их дожди.
Я помню каждый дом и дворик,
И каждый камень мне знаком.
Здесь выбоины, тут осколок,
Хоть столько лет прошло с тех пор.
Уютное пространство света
Не давит город высотой.
Достоинство для человека
Быть человеком, а не тлей.
Лет сто назад упала лошадь,
Брусчатка помнит ее взгляд.
Толпа смеялась. Маяковский
Отметил сей прискорбный факт.
Трепещут ноздри — бархат мягкий,
Тепло дыхания парит,
Печаль в глазах, недоуменье —
Ведь жизнь на ниточке висит.
Каблук застрял между камнями,
И в памяти возник тот взгляд.
Хоть я каблук сломала только,
На встречу с другом опоздав.
Здесь в книжных лавках, как охотник,
Искала раритеты я,
И радость от любой находки
Так долго тешила меня.
Я помню черный бант атласный
На платье, сшитом в ателье,
Что на Кузнецком. Манекены,
Стекло витрин и свет в окне.
А вернисажи на Кузнецком —
Там дух искусства процветал,
И воздух был наполнен чувством,
И свет его нас возвышал.
Я в магазинчик карт учебных
Любила забрести подчас,
И погулять по континентам,
И помечтать об островах,
Названья городов манили,
Чужие страны, племена,
Пейзажи южные и пальмы,
И северные берега.
Я улетала в мир огромный,
Парила в небе над землей.
«Пора на выход. День закончен.
Наш магазин закрыт». Домой.
Напротив здесь библиотека,
Зеленых ламп любимый свет,
И тихо шелестят страницы,
Пишу диплом, и в сон клонит.
Пройду по камушкам к «Светлане»,
Примерю куртку или плащ.
Одежда вся для манекенов,
Мой рост — мне моды не догнать.
Дорога вниз, бегу вприпрыжку,
Меня во МХАТе мама ждет.
Перескочить через Неглинку,
Через Петровку, вверх, вперед.
А слева ЦУМ, Большой театр
И пешеходов суета.
А нам сегодня на спектакль —
Смотреть, дыханье затая.
Оркестр настраивает скрипки,
Виолончель басит слегка,
И запах театра так привычен,
И чайка здесь летит всегда.
Паркет скрипит под башмаками,
Духов приятный аромат,
И капельдинеры-старушки
Проводят в требуемый ряд.
Зал затихает, гаснут люстры,
И предвкушение томит.
Поехал занавес, и сцена
В подсвете рампы чуть дымит.
Я погружаюсь в мир условный,
Его таинственную суть.
И мир реальный исчезает,
Лишь сотни глаз во тьме живут.
Актер играет, дышит сцена,
Добро и Зло — рука в руке.
И струн натянутые нервы,
Ведь чувства вечны на Земле.
Какие семена посеет,
Иль просто души развлечет.
Актер играет, Зритель верит,
И бесконечен диалог.
Кто победит в борьбе желаний,
И все ли средства хороши?
Наш мир жесток, и кто ответит?
Мораль — на острие судьбы.
Конец спектакля, крики «Браво»,
Опущен занавес, цветы,
Аплодисменты, скрип сидений,
Признание в своей любви
К актерам, сцене, режиссеру,—
К тем, кто нам вечер подарил,
Кто нас заставил волноваться
И эти чувства пережил.
Звонок звенит, погасла сцена,
И зритель покидает зал.
Он расстается с наважденьем,
И вновь он сам собою стал.
Из театра мы выходим тихо,
И вниз к Кузнецкому бредем.
Очарованье будет длиться,
Пока до дома доползем.
Метет поземка, небо тускло,
Снег тает на лице моем.
Немного скользко, и Кузнецкий
Мерцает желтым фонарем.
25—28.09.05
Сретенка
Я Сретенку люблю как детство.
Ее старинные дома,
Соизмеримость с человеком —
Ее длина и ширина.
На Сретенке мне каждый дом
Как близкий человек знаком,
Я помню каждый магазин,
Убогий вид слепых витрин.
И если дождик сильный хлынет,
Не к переходу я бегу,
А переулок перепрыгну,
До дома добежать смогу.
Когда бывает очень жарко,
Тенистой стороной пройду
И безвоздушное пространство,
Как речку, я переплыву.
Часы, что на углу бульвара
Стучат, что времени так мало.
Купить продукты — и домой,
Ведь сессия не за горой.
В «Цветы» зайду, цветок куплю,
В галантерее на углу вздохну
И мимо не пройду — два зала
Обойду, и хоть булавку, но куплю.
На полках множество соблазнов —
Галантерейной чепухи,
Но у студентов денег мало —
Примерить можно… и уйти.
А в «Букинисте» я застряну,
С обложки сдую пыль времен,
И окунусь в чужие тайны,
Разгадки мифов и имен.
Я книжку старую листаю,
Бумага тонкая, как шелк,
И меж страниц рука чужая
Закладывала лепесток.
Печать на книге, герб фамильный,
Но имени не разобрать,
И только «ять», как знак старинный,
Отметит, где судьбу искать.
В потоке времени безумном,
Пройдя по войнам и крови,
Хозяин книги захлебнулся
В ГУЛАГе собственной страны.
Когда-то в северном поселке,
Где книги некому читать,
Видала книги я с пометкой,
Что не нашелся адресат.
В витрине много лет подряд
Плывет неведомый фрегат,
Из спичек сшиты паруса
И мачта погнута слегка.
Я — книжный червь, листать бы книжки,
Копаться в них до темноты.
Но вечер гонит, дом уж близко,
Ну и, вообще, пора идти.
В «Одежде» я примерю шляпку,
В «Кондитерской» куплю батон,
В «Грибах» — лимон, бананов связку,
А в «Мясо» — я зайду потом.
Там пахнет вкусно колбасой,
И мясо на лотках лежит.
И жирный кот усами водит,
Наверно, крыс он сторожит.
Я «докторской» куплю грамм триста,
Куренка синего куплю.
И мимо магазина «Обувь»,
Не заходя, домой пойду.
Дом. Колхозная
Я до Колхозной доползу
Без рук, без ног, и там сверну
В Панкратьевский — тут за забором
Еще полшага, и я дома.
Соседка пьяная встречает,
На весь подъезд кричит, икает:
«Я комиссаршею служила,
Интеллигенцию давила,
Стреляла в них от всей души,
Чтобы не портили страны.
Лубянка здесь недалеко,
Донос состряпать мне легко».
И головою бьется в стенку,
И в дверь стучит к другой соседке.
Я быстро дверь свою закрою
И отключусь — меня не трогай.
И до утра читать стихи
Цветаевой — с ума сойти.
И Бродский — это откровенье.
Переписать бы сочиненье.
Запомнить кое-что сейчас,
На мир вчерашний новый взгляд,
Стихи волнуют и кричат,
Но надо чуточку поспать.
Рассвет синеет очень быстро,
Фонарь погас, плетутся мысли,
Но книги надо дочитать,
Ведь завтра срок их возвращать.
Как мрачна наша коммуналка
И сырость первых этажей.
Здесь бабы пьют или дерутся,
Или ругаются весь день.
Штукатурка вся в подтеках,
Занавески на окне,
Стол у каждого на кухне,
Сковородка на гвозде.
Трель звонка. Стоит цыганка:
«Погорельцы» — говорит,
«Помогите, Христа ради».
Черный глаз в проем глядит.
Скольким нищим и убогим
Открывалась эта дверь,
Их потоки с Каланчевки
Приливали каждый день.
Бабы драки прекращают
И, с достоинством людей,
Кто чем может, помогают,
Затворяют тихо дверь.
Папа мой купил стаканы
И поставил на карниз,
Чтобы в окна не стучали
И ногой не били в дверь.
То водички, то под водку,
То с дружками посидим,
Там пивнушка и помойка,
Мы культурно, мы ей-ей.
И фонарь разбитый стонет,
Он ослеп, и лишь луна
Освещает тихий дворик
И лежащие тела.
Свет горит в моем окне
Голова не на подушке,
А на письменном столе.
И листочки Самиздата
Тихо шепчутся во сне.
10.06.05—07
***
Сегодня осень. Ветер рваный
Пришел со свистом ураганным,
Взметнул пожухлую листву,
Рассыпал снег в моем саду.
Стучался в дверь, скулил у входа,
В трубу залез, повыл немного,
Но не разжалобил меня —
Я двери крепко заперла.
В окно пытался влезть, разбойник,
Стрелял снежками по стеклу.
Я ставней, как щитом, прикрылась,
Наглец, его я не впущу.
В печи огонь. Тепло, уютно.
И разморило, в сон клонит.
Не дочитать романа — скучно.
Кота погладить и вздремнуть.
Приснится мне сухое лето,
Цветок в расщелине скалы,
Далекий лес и синь рассвета,
Тропинка к берегу реки.
Прохлады утренняя свежесть,
Мельканье бабочек, стрижи.
Пригорок, а за ним орешник,
И зной, идущий от земли.
Поляна. Белые березы.
И зелень сочная травы.
Лягушек хор, и пруд заросший,
И блеск ликующей воды.
Я шаг вплету в дыханье лета
И полечу в растворе дня
В поля, что солнцем разогреты,
И в небо — цвета василька.
Лечу-у, но бряк — ведро упало,
И ветер злобно зарычал.
И жестью хлопнул он по крыше,
И деревце к земле прижал.
Сегодня осень. Ветер рваный
Так тяжко воет на дворе.
И к осени привыкнуть надо,
И приготовиться к зиме.
01.11.05
Размышления
Зима пришла, в окно стучит
И вьюжным голосом кричит:
«Черед пришел держать ответ,
Довольна жизнью или нет?»
«Не знаю я, устала очень
И спать хочу я поздней ночью.
Метель баюкает меня,
Поет мне песни до утра.
В них будней серых угнетенье,
И дней счастливых отраженье,
И горечь жизненных потерь,
Седые волосы друзей.
Прозрачная, как грусть, вода,
Уснувшая в саду звезда,
И тучи темной громыханье,
И чувств стремительных признанье.
Как путнику нужна тропа,
А кораблю — штурвал и море,
Так сильному нужна стезя,
А слабому — руки опора.
Мы так мучительно горим
В кострах тревоги и волненья,
Но философски говорим —
Все суета и нетерпенье.
И дух наш не всегда высок,
И стыд подчас тревожит душу,
Как аромат ночных цветов
Так сладостно тяжел и звучен.
Кто в нас вложил тоски печаль
И чувств сердечных удивленье?
Кто заставляет нас страдать,
И кто не терпит униженья,
Кто тяжело свой крест несет,
А кто легко берет преграды,
И кто улиткой проползет,
А кто взорвется криком пьяным.
Ты сложный задала вопрос,
И не просты мои ответы.
Так в лабиринтах мрачных снов
Нить Ариадны незаметна».
Зима пришла в мой бедный дом
И снегом залепила окна.
Сегодня снег, а завтра дождь
И солнце выглянет, наверно…
12.12.05
Путем Ванталы
Я — Рыба, значит, никогда
Мне не погреться у костра,
А плавать в море-океане,
Вилять хвостом и плавниками.
Мне не взмахнуть пером Жар-птицы,
Звездою не упасть лучистой,
Не вырастить волшебный сад
И не бродить в глухих лесах.
Мне не скакать в степях полынных,
Где воздух медом трав налитый,
В горах туманных не бывать,
По радуге не пробежать.
Меня в болото затянуло,
Где правит лень и сонны звуки.
Советы дать могу тому,
В ком жизнь течет и здравый ум.
Где истина — нам не понять,
Она вне разума подчас.
Добро и Зло — мы точка схода,
И их не развести никак.
Не бойся ложного совета —
Кто знает истину в ответе?
И пропустить свой Звездный час
Не сможешь ты — таков расклад.
Дела любые — лучше Смуты,
Ведь Хаос панику несет,
И если к берегу стремишься,
Плыви не вдоль, а поперек.
Что можешь делать, делай сразу,
А вдруг не сложится потом.
Хоть якорь держит твой корабль,
И лень смеется над тобой.
И, если можешь ты исправить
Ошибок ложные дела,
То это не ошибка вовсе,
А просто жизни суета.
И что отдашь, к тебе прибудет,
А что удержишь — потерял.
Подумай, что такое случай,
И есть ли цель и свой причал.
Ты делай то, что должно делать,
На настроение смотри,
И подсознание подскажет,
А разум может подвести.
Противиться Судьбе не нужно,
Жизнь перемелет и научит.
А знаешь цель — тогда борись,
Сопротивляйся и держись.
Дорога Жизни — буераки,
Помельче шаг — увидишь знаки.
Иди за тем, с кем по пути,
За промахи — благодари.
Ведь есть надежда их исправить.
Не бойся проявить и слабость.
И, если знаешь, как идти,
Удача будет впереди.
А в лени мне признаться стыдно.
Вот и плыву, куда — не видно.
Сквозь обстоятельств жернова
Плыву, как Рыба, — в никуда.
Вантала нам дает советы,
А мудрость древних всем известна —
Живи по совести всегда,
И будет спасена Душа…
13.12.05
***
Закат навис гигантской птицей,
Желток, оплавленный в глазницах,
И оловянный набок клюв,
И в лапах черной тучи жгут.
Одно крыло на горизонте
В опушке красно-желтой охры,
Другое вздыбилось волной,
И клочья пены под скалой.
Масштаб космической картины,
И человек на ней не виден,
Лишь Прометея тень видна.
Распятье — страшная цена
За то, что в мир огонь принес
И Человека превознес,
За то, что в жизни есть добро,
Огонь души и душ тепло.
Жестоки Боги на Олимпе —
Они ведь Боги, кто их выше.
Не чтут героев, как и люди,
Коварство, зависть их погубят.
Герой прикован к той скале,
И тяжкий стон в вечерней мгле,
Он эхом носится в горах,
И страшно путнику подчас.
Закат на небе растворился,
И вечер тишиной укрылся.
Лишь одинокая звезда
Печально светит до утра.
04.04.06
***
Фата-Моргана как замки Пальмиры,
Фея печали в далекой пустыне,
В мареве сонном плывут облака,
Время застыло, и путь без конца.
Желтофиоль и пожар бугенвиллей,
Краски Востока и ветер пустыни,
Древние скалы и море вдали —
Вечный пейзаж на просторах Земли.
Легкий зефир, исчезающий в дымке,
Вздох, улетевший мечтанием пылким,
Грустная песня как шепот любви,
След каравана и трепет звезды.
Фата-Моргана — пыль золотистая,
Тонкая шаль и рисунок изысканный,
В пене цветов угасающий день,
Запах сирени и ласточки тень,
Дух, затаенный в сиянии чистом,
Фреска потертая в храме забытом,
Сон или явь у постели стоят,
Фея исчезла, остался мираж.
15.04.06
***
Заката красное вино
Я пью глотками из бокала
И с тихой грустью провожаю
Осенних листьев серебро.
Когда-то, сотни лет назад,
Мы думали, что жизнь для нас,
И каждый жил своей гордыней,
Считая молодость всесильной.
Мы ткали холст и так, и сяк,
Мы лучше знали, что и как,
И с временем шагали в ногу,
Себя осознавая солью.
Сквозь пальцы время утекло,
И сил уж нет держать весло,
Поток выносит клочья пены,
И мы отстали безнадежно.
Другая жизнь, другая речь,
И не угнаться, не поспеть.
Вопросом светится твой взгляд —
Мы на мели, и как же так…
Заката красное вино
Немного терпко и прохладно,
И лист лежит сплошным ковром,
И осень светится багрянцем…
01.10.06
***
Бегут по рельсам поезда,
А мой несется в никуда —
Во тьму заброшенных дорог,
Туманных и тяжелых снов.
Огонь мелькнет лишь иногда —
То равнодушная звезда
Глядит на сонные поля
Холодным взглядом свысока.
В ее лучах блестит река,
И ночь таинственно глуха,
Застыла оловом трава,
И шорох ветра у окна.
Звезде вольготно в небесах,
Ведь время для нее — пустяк,
А наша жизнь так коротка,
И ту — сжигает суета.
Под утро чьи-то голоса
Вспорхнут, как птицы в небеса,
И растворится в свете дня
Угроза потерять себя.
20.10.06
***
Я все думала, что мимо
Стрелы ночи пролетят.
А они все ближе, ближе
И, конечно, между глаз.
Я все думала, что можно
Жажду жизни утолить,
Тихой песней разговора
Боль сердечную изжить.
Или, птицей пролетая,
Страхи ночи превозмочь.
Из небес на мир взирая,
Думать — Бог, он сбережет.
И поможет, и залечит
Раны тяжкие мои.
Мне оставит только трепет
Чувства нежного любви.
Чувство ясное природы,
Шелест трав и свет звезды,
Песни птиц и непогоды,
Вздохи жаркие земли.
Но лишь вой волчицы черной,
Крик совы и шум листвы.
Ночь не спит — она обходит
Все владения свои…
03.12.06
***
Сегодня злая мысль пришла,
Что Ложь отравлена всегда.
А Правда, сказанная злобно,
Шипит, как Ложь, и ей подобна.
Коварство Лжи общеизвестно,
А Правда надрывает сердце.
И грустно вдруг осознавать,
Что Правда может и солгать.
Едина Правда вместе с Ложью,
В коктейле чувств и спутать можно.
Их просто так не различить:
То Правда — Ложь, то Ложь — магнит.
Цветы в саду ногою смяты,
Темнеют краски, стерты даты.
Забыть о прошлом, не мечтать,
И в волны жизни не нырять.
24.02.08
***
Я ухожу дорогой покаянья.
Мой шаг тяжёл и крылья тяжелы.
И взгляд блуждает в сумраке сознанья,
И с гор слетают хищные орлы.
В неярких сполохах темнеющее небо,
Душа сжимается под звон колоколов,
В обломках жизни рухнувшее тело,
И ветер гонит стаи облаков.
Я перешла границу расставанья,
И гарью пахнут старые костры.
И память бродит в каменных отвалах,
И пыль лежит как серые пески.
20.04.08
***
Сегодня ночь была, как сон,
тяжела.
Желтела лампой над балконом
Луна.
И в тёмном небе обжигала
Звезда.
И горевала надо мной
Несудьба.
Под утро чёрные вороны
кричат.
Взлетают вверх и, кружа,
голосят.
Укрыться хочется от знаков
Судьбы,
И наплевать на слова
нелюбви.
26.07.08
***
Несудьба, словно знак осужденья,
Как расплата за утренний вздох,
А мне было всего лишь виденье —
Распустившийся куст чайных роз.
27.07.08
