Журнал-газета истории, традиции, культуры
Вдруг на стол выпал из книжки сложенный как детский фантик на ржавой скрепке обрывок — вырезка из газеты «Новое время» № 932. 1924 год. Белград. С одной надписью чернильным карандашом с кляксами: «Большевицкий стокгольмский поезд — два вагона». Списал я все до копейки и положил вырезку обратно в книгу.
Помню — был дождь, мы остановились в сквере — шел разговор об Эйхенбауме и Шкловском и об их — Льве Толстом. Мы увлеклись — я был на стороне Виктора Борисовича. И вдруг, посреди разговора мы заметили, что стоим в луже и мокнем как суслики… И строгая Мариэтта вдруг — улыбнулась.
Известие о смерти Дитера — неожиданное!.. Мы сдружились с 1999 года, но «знались» раньше в «поисках» русского Набокова-Сирина через Лихачевский Фонд Культуры в котором я на заре перестройки служил чиновником по архивной части.
Нобелевская церемония и знаменитый на весь мир банкет в Стокгольмской ратуше в присутствии короля и всех лауреатов 1997 года… И я там был, мед-пиво пил. В черном фраке, лаковых башмаках (как они появились у меня в Стокгольме за полчаса до выезда на торжество — это особый сюжет!) — все по …
Бальмонт знал слишком много стран и слишком много влияний. Буйный, впечатлительный, отдающийся волнам всех морей и вздохам всех ветров, он не может оставаться верным себе. От лирики к политике, к неославянству — от лирики на отвлеченные высоты, — таков неровный поэтический путь Бальмонта.
И вот в 1954 году наш город готовился отметить 10-летие снятия блокады. И в честь этого действительно великого события был назначен концерт для школ всего микрорайона. От каждого старшего класса требовалось подготовить по одному номеру. В нашем классе это дело было поручено нашим классным начальством — мне любимому.
Любовь Дмитриевна, после трагической смерти Блока (это, конечно же, был форменный суицид!!!) во все отпущенные ей судьбой годы свято хранила (и сохранила) весь архив Поэта… Посвятила себя «Теории и Истории Русского и Зарубежного балета» и составила «Систематический Каталог», к которому до сих пор обращается наука.
Моя речь идет о стихотворении Мандельштама «Шары» с обильными замечательными неповторимыми цветными рисунками Николая Лапшина. Оно было впервые напечатано в детском журнале «Новый Робинзон», только что сменившего на своем ребячьем посту неизвестно в чем провинившегося у властей детской литературы журнала «Воробей».
Вот скажите, случалось ли кому испытывать в какой-то момент жизни, в быту особый род назойливого любопытства к чему-то, с одной стороны совершенно Вас никаким боком-припеком не касаемого, а с другой, — совершенно не дающего Вам покоя, пока не разрешиться…
Всегда, проходя мимо дома, где жил и умер Лозинский, я, вместо привычно-холодной надписи, выбитой на мемориальной доске в его честь, про себя, на память произношу Дантову бесмертную строку, ибо Лозинский был и остался для нас подлинным Вергилием, приведшим нас в мир мировой поэзии и культуры.
Прошло время и время. Вернулся (нет, воцарился) в России Владимир Набоков. Со всеми своми романами, повестями, стихами, эссе и etc… И на наших глазах в Петербурге возникло, как на сносях, вольное сообщество ученых-славистов, литературоведов, историков русского зарубежья, краеведов, архивистов и библиографов.